21 марта, 844 год, Митра.
Они были в комнате. Наедине. На улице сгущались сумерки. В комнате было темно — плотные шторы пропускали лишь жалкие отголоски слабого света, позволяя разглядеть только очертания лиц друг друга. Но даже так она знала (чувствовала), как именно он на неё смотрел. Как хищник на свою добычу. Ей это не нравилось. Хотелось поёжиться, закрыться ненавязчивым жестом вроде тех же скрещенных рук. Но она продолжала сидеть на стуле так, как учили с раннего детства — прямо, не склоняясь над столом, куда собеседник, плюнув на правила этикета, закинул свои ноги. — Ты любишь играть с огнем, — сказал он едва слышно в темноту, с неким вызовом. В подтверждении этих слов внезапно в комнате затрепетали искры спички, чиркнувшей в его руках. Он поднес её к сигарете, зажатой зубами. Сделал затяжку. — Вы пойдете со мной? — Это может дорого тебе стоить, — сказал, выдыхая дым. Она сморщила нос, учуяв резкий запах табака, но продолжила смотреть на него немного горделиво, скрывая свои истинные опасения и порицание за маской. Этому тоже учили с детства. Он видел ее насквозь. Видел неприязнь, страх, и знал, что теперь, даже если её носик искривлён от отвращения к никотиновому облаку, она жаждет его помощи так, как никто другой. Это забавляло. — Я заплачу любую сумму. Он усмехнулся. Речь шла не о деньгах, но они его интересовали куда больше, чем желание объяснить ей абсурдность ситуации, в которой она оказалась. Придя сюда. — Деньги для меня не проблема, — добавила, предположив, что он сомневается в ее способности оплатить его услугу. — Я знаю. Она не спрашивала, как именно он это понял. Ответ на этот вопрос красовался на лебединой шее, в проколотых ушах, и на указательном пальце в виде золотых украшений. Драгоценности, казалось, сияли даже в темноте. Как звезды на вечернем небосводе. — Вы не ответили на мой вопрос, — проигнорировав его насмешливый тон, напомнила она. Он молчал, прожигая её взглядом серо-синих глаз, подначивая к действиям, которые не заставили себя ждать: девушка протянула мешок с деньгами. Тот мигом оказался в его кармане, но ответа не последовало. Тогда пустоту разговора заполнил звон монет — на деревянный стол упал второй, такой же. Он улыбнулся шире. — Вот это уже совсем другой разговор. — Как я могу?.. — Кенни, — оборвал он. Она вскинула брови. Кенни был значительно старше, по правилам ей следовало бы общаться с ним иначе, но раз так… — Мирабель, — сказала она. Кенни усмехнулся, качая головой. И протянул ей свою руку, сказав: — Завтра в полдень. Советую сменить наряд перед тем, как идти туда, графиня. Мирабель приподнялась с места, скрипнув стулом и зубами от злости. — До свидания, господин, — сдержанно ответила она, проигнорировав рукопожатие. Сделав легкий реверанс, выражая тем самым мнимое почтение, с идеально ровной спиной Мирабель направилась к двери. Тогда Кенни снова отметил в ней отголоски привилегированного существования: пышное платье, драгоценности, манеры. Все в ней источало материальное благосостояние. На что он и повелся, облизнув губы не от красоты девичьего тела, покинувшего его кабинет, а от выгоды, которую Кенни мог заполучить. Удвоить, утроить — стоило только пораскинуть мозгами. Дверь с глухим стуком закрылась, разделив их по разные стороны: с одной был Кенни, разразившийся в тихом смехе, с другой Мирабель, направившаяся к извилистой лестнице. Она вышла на улицу. Так же скоро завернула за угол. Там её поджидала карета, возле которой стояла фрейлина по имени Лилу. — Госпожа Грант, — поприветствовала она, когда Мирабель подошла к карете. — Вы задержались. Мирабель прикусила внутреннюю сторону щеки, вспомнив что второй мешок, предназначенный Лилу за молчание — отец юной особы должен был оставаться в неведении — пришлось отдать Кенни. — Держи, — сказала Грант, снимая серьги. Лилу приняла их. Молча, потупив взгляд в землю. Ей было неловко поступать так с Мирабель — они неплохо ладили до недавних пор — но родители Лилу нуждались в деньгах. Вскоре её должны были выдать замуж, лишив статуса фрейлины, семья готовилась к свадьбе. Грант это понимала, поэтому натянула улыбку, вздохнув: — Пора возвращаться. В тот момент, когда Мирабель приподняла подол своего платья, собираясь сесть в карету, в спину будто бы вонзилась стрела — она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась. Кенни. Он жил на втором этаже жилого помещения, его окна выходили в обе стороны. Улыбался, глядя на Мирабель. По-другому. Как вампир при виде человеческой крови — про них она читала в книжках. Поразительное сходство: черные волосы, глубокие глаза, бледная кожа, и кровожадная улыбка. Ничего человеческого. От его улыбки по спине Мирабель вместо мурашек будто бы пробежалось толпище муравьев: Грант ненавидела их с детства. Они были противными, мерзкими, пугающими. Как и Кенни, что был ей неприятен с самой первой минуты их знакомства. Каждое взаимодействие с ним лишь усиливало это необъяснимое тревожное чувство. Нарочито спокойно отвернувшись, она села в карету. А спрятавшись за надёжной преградой в виде крепкой двери позволила себе немного расслабиться. И погрузилась в размышления о произошедшем. Сердце Мирабель сжималось от неопределенности — Кенни не внушал доверия. Его лукавый взгляд, полный тайн и двусмысленности, пугал её. Интуиция кричала одуматься, не доверять этому человеку, не просить о помощи. Однако, Кенни был последней (единственной) надеждой для неё, отчаянно пытающейся истины достичь. Истины, существование которой было скрыто от Мирабель долгие годы, наполненных незримой ложью. Но приоткрывшейся неожиданным образом, подталкивающим к поискам необходимых ответов. Сначала Грант пыталась достичь правды самостоятельно — увы, это было тщетно. Во время своих поисков она узнала о Кенни, и решила обратиться к нему за помощью. И хоть слухов, бродящих об этом мужчине было много, отыскать его оказалось непростой задачей — у Мирабель на это ушло полгода. Однако, потраченное время, приложенные усилия, были полностью оправданы: информация, которую Кенни раздобыл, была на вес золота, стоила каждой звонкой монеты, что ей пришлось отдать. Но у Мирабель не было сомнений — в будущем Кенни потребует больше. И ей придётся обмануть отца. Снова. Обмануть ради правды. Звучит забавно и иронично, не правда ли? Ещё смешнее от того, что фраза: «Клин клином вышибает» — была в этой ситуации весьма уместна. Впереди уже вырисовывались очертания поместья: ворота, его сады, придворные. Город остался позади, но сомнения, поселившиеся в груди после тайной встречи, преследовали Мирабель вплоть до тех пор, пока она легла в кровать. Последней мыслью в потяжелевшей от усталости и переживаний голове было то, что Кенни, вопреки её завуалированной просьбе, назвал девушку графиней. Он не был глуп — знал, что к чему, да и причины неприязни к простому титулу теперь были ему ведомы. Потешался? Именно к такому выводу Мирабель пришла, погружаясь в глубокий сон. И провалилась в безмолвную тьму, не подозревая о том, что умозаключение было ошибочным. И то, что она наивно приняла за простую насмешку, желание Кенни уколоть её невзначай, на самом деле было намеком. Предостережением.***
Мирабель задыхалась. Дядя пригласил их в свой дом, и с тех самых пор ей не хватало воздуха. В гардеробной, когда тетушка Гертруда принесла ей платье на примерку; в своей комнате, когда фрейлина собирала её волосы в высокий пучок; по дороге в замок, когда была вынуждена слушать причитания матери о том, что имение по праву должно принадлежать им. — Мирабель?.. Грант приподняла голову, и с удивлением отметила то, что все присутствующие, отложив приборы, смотрели на неё. За исключением самой девушки, за столом сидело пять человек: её родители — Винфред и Катарина — смотрели на дочь с упреком; дядя Михаелис и его жена Августина, — с непониманием. Глаза же бабушки Альма были полны сочувствия, смешанного с сожалением, она продолжила: — Ты побледнела. Тебе дурно? Ей никак. — Матушка, — обратилась Катарина к ней. Мирабель не успела раскрыть рта. — Быть может, ей не нравится ужин? Ей не нравилась жизнь, однако матери было не до этого — она хотела указать хозяевам дома на недостаток их быта. Стоило отметить сразу: ужин был неплох. — Мне немного душно, — сказала Мирабель, заполнив неловкую паузу и недобрые переглядывания женщин своей ложью. В её словах была доля правды: их лицемерие душило хуже ожидания завтрашнего дня. — Ты можешь прогуляться в саду, — сказала Альма, уголки её губ мягко приподнялись. — Наша садовница посадила дикорастущие розы. Очень красивые. — Уверена, они чудесны, — натянув улыбку, Мирабель приподнялась с места, и поклонилась бабушке. — С вашего позволения. Она ушла, в то время как остальные члены семейства продолжили беседу. Теперь за столом пустовало два места, ведь Яков — двоюродный брат Мирабель — так и не спустился на ужин, сославшись на плохое самочувствие. Его родители относились к нему с пониманием, чего не скажешь о Винфреде и Катарине, одаривших дочь недовольным взглядом за то, что она встала из-за стола раньше старших. Это противоречило правилам их семьи, однако никто из собравшихся не смел оспаривать решения Альмы. Она была самой старшей, хотя это не было единственной причиной, по которой ее почитали. Не самой значимой. Мирабель уже достигла сада, прогуливаясь по заросшей мхом тропинке, наслаждалась красотой роз, о которых говорила бабушка Альма. Как вдруг, услышала позади насмешливое: — Наши мамы уже успели выцарапать друг друга глаза? Это был Яков и он, в отличие от остальных, понимал ее. — Они были к этому близки, — ответила Мирабель, обернувшись. Он вздохнул, указав на лавочку. Опустился всего на секунду позже двоюродной сестры. — Тебе следовало бы постыдиться, — начала Мирабель, глядя на него с укором. Увидев его непонимающий взгляд, пояснила: — Обманул всех и не явился на ужин. — Не строй из себя благородную девицу, — закатив глаза сказал Яков. Усмехнулся: — О стыде вдруг заговорила. Где ж это чувство было, когда ты подмешала нашей гувернантке листья сенны в чай? — Мне было десять! — воскликнула Мирабель. — И сенна полезна для организма. Она… — Прочищает? — усмехнулся он. — Что ж, тут не поспоришь. В ней было слишком много дерьма, и ты помогла ей от него избавиться. — Прекрати, — измученно простонала Мирабель, прикрыв лицо руками. — Ладно, каюсь. Больше не буду попрекать тебя. — А помнишь, как ты… — Яков! Он рассмеялся, махнув рукой, и Мирабель не сдержала улыбки. Отношения с братом были теплыми, доверительными. Они знали друг друга с пеленок, ведь жили под одной крышей много лет. Мирабель было пятнадцать, когда им пришлось переехать, но это не помешало им с Яковом поддерживать связь: писать друг другу письма и видеться по выходным. Рядом с ним она чувствовала себя живой и сейчас — впервые за этот вечер — задышала полной грудью. Они потеряли счет времени, предавшись воспоминаниям. Вскоре пожелали друг другу доброй ночь и разошлись. Яков направился к своему отцу: челядь передал, что Михаелис ожидает его в читальном зале. А Мирабель осталась в саду. Ступала по мягкой траве, любовалась полной луной, как вдруг — не пойми откуда — подул сильный ветер. Она прикрыла глаза. Мирабель любила ветер. Летом он спасал её от жары, забираясь под подол муслинового платья, сшитого с любовью тетушкой Гертрудой — швеей, работающей при их дворе. Осенью ветер метался среди деревьев дубовой рощи, подхватывая с земли опавшие листья только для того, чтобы опустить их обратно — это было красиво. Зимой же обдавал легким морозцем щечки, подгонял скорее к дому. Весной ветер… Открыл ей глаза на правду. Это случилось первого марта восемьсот сорок третьего года. В первый день весны было ветрено, и Мирабель запретили гулять в саду: в это время она болела, и пребывание на улице в такую погоду могло ухудшить состояние здоровья. От скуки Грант решила скоротать время в семейной библиотеке, и не заметила, как уснула. К себе в комнату она отправилась далеко за полночь, и по пути услышала разговор, не предназначенный для её ушей. Тогда многое встало на свои места. Вопросы, гложущие её с самого детства, нашли свои ответы в том коридоре, где велась беседа между ее отцом и матерью. Тогда девушка возненавидела этот титул. Мирабель ненавидела пользоваться тем, что ей не принадлежит. С тех пор прошел год, а Грант продолжала бороться за свое будущее. Ей оставалось отыскать последний кусочек пазла, который должен был исправить то, что нависло над её судьбой, как зловещая тень. Не позволить себе споткнуться на этом пути. Увы. Завтра в полдень Мирабель споткнется. Это будет её первое падение в жизни. Но не последнее.