Наше Будущее

Стив Проснувшись глубокой ночью от очередного и уже долго не покидавшего меня кошмара, спать уже не очень-то и хотелось. Я смотрел в потолок и пытался восстановить дыхание, нервно потирая шрам на правой руке. Ужасное воспоминание из детства не собиралось покидать мои сны уже как месяц. Помотав головой из стороны в сторону, чтобы как-то убрать нежелательные мысли из головы, я сел в кровати. Весь сон, как рукой сняло и что же делать? Убрав волосы, свисавшие на лоб и посмотрев в окно, я увидел небо, хорошо видневшиеся из большого окна около моей кровати. Обычно, когда ночью мне не спалось, я начинал писать песни. Просто глядя на небосвод, такой темный, мрачный, манящий своим масштабом, думал о чём-то своём и какие-то слова сами приходили на ум. Все свои песни я записывал в блокноте, а если его не было под рукой, что могло случиться редко, то записывал в заметки в телефоне. Вот и сейчас я достал блокнот, карандаш и начал смотреть на небо. И тут возникла проблема, преследовавшая меня в последнее время, я никак не мог придумать что-то связное и действительно стоящее. В голове куча мыслей, но чего-то единого просто нет. Без понятия из-за чего это. Музыка всегда была мне надёжным другом. Я максимально отключался, когда писал песни и придумывал ритмы. Вкладывая в тексты и биты все эмоции и переживания, которые копились внутри меня, становилось морально легче. Но, в последнее время, словно невидимая стена возвышалась между мной и листом бумаги. В голову начинали пробираться навязчивые мысли по поводу того, что я разучился писать песни и в принципе утратил способности к этому. Из-за этого, я, конечно, очень сильно переживал, ведь не представлял свою жизнь без этого совсем. Но старался максимально отвлекаться от всего этого. На несколько часов это получилось, и я проснулся сам без будильника. В последнюю неделю мая, в школу абсолютно не хотелось. Уроков как таковых уже и не было, но посещать её нужно, чтобы не портить имидж моей семье. Слова моего собственного отца и по совместительству президента нашей страны. Одного из самых влиятельных, богатых и жестоких людей, каких только видели мои глаза. Я вздохнул и, вновь взглянув на небо, увидел созвездие козерога. Астрономия и всё, что связано со звёздами мне нравилось ещё с детства. Изучая разные космические явления, я как будто находился не у себя дома, а далеко за его пределами и сразу наполнялся не совсем доступным мне, чувством свободы. Не то, чтобы я жил в своеобразной золотой клетке, но, безусловно, ограничений у меня имелось больше, чем у других семнадцатилетних подростков. Я старался не замечать и игнорировать то, что мне запрещалось, но и не нарушать установленных правил. Всё равно уже скоро мне 18 и все эти преграды не будут иметь значения. Вновь взглянув на небо, я не мог оторваться от него. Такое бесконечное, далёкое и мерцающее. Но созвездие козерога, больше всего имело значение для меня. Например, когда в первый раз увидел мою младшую сестрёнку Бетти. Как только её привезли к нам домой, я смотрел на неё и видел маленькое чудо, только что появившееся на свет. Взял её на руки, и она сразу заулыбалась. Это было моё самое тёплое, светлое и приятное воспоминание, связанное с детством. После того, как я передал её обратно маме на руки, то вышел на улицу подышать свежим воздухом и осознать, что теперь у меня есть человек, о котором я буду всегда заботиться. Невероятное чувство... Это было ночью, смотря в загадочное небо, я увидел это созвездие. До сих пор этот момент вызывает во мне искреннюю радость и улыбку. Ещё, когда впервые написал песню, тоже увидел созвездие козерога. Тогда воспринял это как своеобразный знак того, что музыка действительно то, чему я хочу посвятить жизнь. Хотя признаться честно в знаки, не очень-то верил. Думаю, что люди видят их, когда действительно чего-то хотят и в подтверждение своего решения или слов, начинают замечать простые вещи, считая это знаками.   Понимая, что сегодня снова ничего не приходит на ум, я взял наушники и лёг обратно в кровать. Включил спокойную музыку и попытался хоть как-то уснуть. В голове, каким-то образом вновь появился отец. Да, возможно кому-то покажутся мои слова, до боли жестокими. Как может ребёнок настолько по-зверски отзываться о родном человеке? Но могу уверенно сказать. Я никогда не любил его. И это было взаимно. Никакой поддержки, помощи и любви, я от него не чувствовал. Да и не ждал чего-то хорошего от такого человека, как он. Иногда мне кажется, что он не любит никого вокруг. В том числе и себя. Вот и сейчас, когда я вышел из своей комнаты и спустился со второго этажа, увидел его недовольное лицо. Оно уже не меняло своё выражение несколько недель. В нашей стране, уже который месяц идёт жестокая гражданская война. У обычных людей элементарно не хватает денег на еду. Им приходится прятаться и скрываться, чтобы защитить себя и своих близких, свои особенности. Дары, которые были подарены людям, хотя они даже не просили об этом. В нашем городе действуют специальные группировки по своеобразному отлову таких людей, которых попросту называют «проклятыми». Не щадят ни детей, ни взрослых. Меня это морально убивает. Каждый раз, когда я смотрю видео в соц.сетях, как «проклятых» избивают на улицах толпами, как унижают самыми ничтожными словами, которые не заслужил бы ни один человек, мне становится тошно. Никто не хочет мириться с их неординарностью и использовать это в пользу людей. Их убивают и насилуют, находят способы истреблять этих бедняк. Я, безусловно, чувствовал свою вину перед ними, хотя не должен. Ведь, это всё происходит по воле отца, который не признает «проклятых» за людей. Всё это объясняется интереснейшей историей нашей семьи, о которой я поведаю вам значительно позже... Но давайте перенесёмся обратно в то утро, и позвольте начать своё повествование отсюда. Я прошёл к столу и сел на свое, обычное место, подальше от отца и ближе к сестре и матери. Я очень любил нашу столовую. Она была просторная и светлая. На стенах золотые узоры переливались на свету от больших окон. И люстра на потолке сверкала и отражала лучи на пол. Но при этом, в столовой стояла зловещая тишина. Посмотрев на сестру. Она улыбнулась мне, какой-то натянутой улыбкой, обычно несвойственной для неё. Мама ещё не пришла, это было странно. А что касается отца? Он даже не соизволил поднять на меня взгляд, как всегда. Я опустил глаза в тарелку и ковырял омлет, есть не очень-то и хотелось, хотя наш повар готовил отменно. Глядя на время в телефоне, я понял, что пора бы уже выходить. Опаздывать не хотелось. — Мне кажется, я уже говорил о телефонах за столом, не так ли? — каменным голосом проговорил отец, и мне пришлось нехотя убрать телефон. Было странно, что мама до сих пор не пришла. В голове сразу появились вопросы и страх, вдруг что-то случилось. И я решился спросить у отца. — А что с мамой, почему она не пришла завтракать? — медленно оторвав глаза от тарелки, он начал смотреть на меня так, как будто хотел убить взглядом. Я почувствовал, как сестра вжалась в стул рядом со мной. Она всегда боялась его, также как и я. Но порой, мне всё-таки удавалось сохранять обычный и невозмутимый вид, не показывая свой страх. Он тяжело вздохнул и уверенно проговорил. — У неё разболелась голова, и она решила остаться в постели. Я заметил, как при этих словах его нога под столом начала нервно дёргаться. Он тоже увидел это и сразу прекратил так делать. Явно что-то не договаривал. Насторожившись, и  внимательно присмотревшись к его лицу, слова сами повисли в воздухе — Я зайду к ней, хорошо? — на мой вопрос, он отреагировал достаточно странно. Отбросил вилку с ножом и быстрым движением провёл рукой, по уже слегка седым волосам. — Не стоит беспокоить твою мать. Ей было очень плохо и тем более, когда я уходил, у неё поднялась температура, так что займись своими делами, — последние слова он проговорил чётко и громко, словно хотел выделить главную часть своего ответа. — Ну, хорошо, — небрежно ответил я, поднялся и пошёл в свою комнату за рюкзаком. Бетти догнала меня на лестнице. Она казалась испуганной, видимо тоже заметила, что отец выглядит странно. А ещё я заметил круги у неё под глазами, словно она не спала всю ночь. Бетти было 8. Она ходила, в ту же школу, что и я. Сколько себя помню, мы были, не разлей вода. Всё своё свободное время в детстве проводили вместе. Я учил её читать и писать, а она в свою очередь не давала мне заскучать, благодаря своему характеру. Бетти никогда не сидела на одном месте. В каких-то ситуациях ей было тяжело сходиться с людьми, которые считали её выскочкой. Но если она находила общий язык с кем-то, то это точно была настоящая дружба. Дети вокруг неё получали искреннюю подругу, которая, как я точно знал, не бросит в трудную минуту и всегда поддержит. Конечно, Бетти иногда может хорошенько покапризничать, как и любой другой ребёнок в её возрасте, но почему-то мне она казалась достаточно самостоятельной для своих лет. И в моих глазах, она всегда была самой лучшей младшей сестрой. Но сейчас присмотревшись, я увидел, что она очень сильно грустит. Нервно поправляет не расчёсанные, длинные, светлые волосы и избегает, моего взгляда. — Как думаешь, с мамой точно всё хорошо? — спросила она, глядя на закрытую дверь в комнату родителей. — Конечно, просто приболела, — я пытался сохранять спокойный вид и отвечать как обычно, хотя спокойствия никак не чувствовал. Не хотел, чтобы сестра переживала, она ещё слишком мала и уже видела достаточно много дерьма для восьмилетнего ребёнка. — Иди, собирайся, уже нужно выходить, — сказал я ей и ушёл в свою комнату за вещами. Кстати говоря, в комнате неплохо было бы убраться. На столе разбросаны тетради и книги, на стуле валялись вещи, которые мне банально лень повесить в шкаф. Вообще следовало бы протереть пыль, но это было уже верхушкой айсберга под названием уборка. На самом деле мне нравилось убираться, только с наушниками в ушах. По-другому заставить себя было тяжело. Но я любил свою комнату. Она была в тёмных оттенках, паркет тоже был тёмным, и пыль на нём, к сожалению, хорошо виднелась. Над столом большое окно, из которого было видно наш сад, а в углу стояла моя гитара. Возможно, кому-нибудь на первый она покажется слишком простой, но мне никогда не доставляла удовольствие показная роскошь. Школьной формы у нас не было, и разрешалось ходить в любых вещах, главное не слишком ярких или вызывающих. Так что чёрная толстовка и штаны, а также спортивные кроссовки идеально мне подходили. Я открыл камеру в телефоне, быстро оглядел свои волосы. Вроде бы нормально. И пошёл на улицу. Машина с нашим личным водителем уже стояла и ждала нас. Но как оказалось только меня. Бетти уже сидела и смотрела что-то в телефоне. — Долго, ты, конечно, прихорашивался братец, — бросила она мне, не отрывая взгляд от экрана. — Мне не перед кем прихорашиваться, оставляю это дело тебе, — И щёлкнул её по носу. — Поэтому ты волосы не расчесал, да? — весело и с улыбкой проговорила она. Я лишь закатил глаза — Лучше бы пристегнулась, а то ещё в окно вылетишь, а кто тогда будет всех очаровывать? — Бетти недовольно посмотрела на меня, отложила телефон и всё-таки пристегнулась. А я достал наушники и откинулся на сиденье, глядя как в окне, медленно сменяются один дом, за другим. Ехать нам предстояло около получаса, так как жили мы за городом, поэтому я подумал, что неплохо было бы поспать, раз уже есть возможность, и вырубился под любимый трек. Мия Выйдя из машины, я быстро побежала в дом, пока совсем не промокла под проливным дождём. Уже был вечер, и честно говоря, я должна была приехать час назад, но сегодня везде приходилось задерживаться. После школы, сразу поехала к психологу, у которой застряла на полчаса, что было даже плюсом. Она была из таких терапевтов, которые не считают время до конца сеанса и которым важнее помочь тебе и твоей нервной системе. Это я очень ценила. Потом, на уроке по живописи, пришлось доделать несколько работ, которые не закончила на предыдущих уроках. Ну и в конце дня, мы попали в пробку, которую я просто ненавидела всей душой. И в итоге вместо того, чтобы приехать в 8, приехала в 9. Даже маме не могла позвонить, что задерживаюсь, телефон сел. Хорошо, что у нашего водителя есть её номер, иначе она бы уже вся извелась из-за нервов. Чувствовала я себя, мягко говоря, опустошенной. Как всегда после психолога, это было моё обычное состояние. Да и то, что происходило в последние месяцы, отражалось на мне, далеко не слабо. Даже не было сил, чтобы поговорить с кем-нибудь, поэтому я сразу поднялась к себе в комнату, не заходя в столовую, где ужинали родители. Я зашла к себе и сразу подошла к зеркалу. Одежда не промокла, зато волосы все спутались, только зря делала с утра укладку. Я быстро привела себя в порядок, переоделась в тёплую пижаму и смыла оставшийся от дождя макияж. Усталость никак не собиралась покидать меня. Поэтому я решила заняться любимым делом и по совместительству моей работой. Выйдя из комнаты, я поднялась на третий этаж, почти под крышей нашего дома и зашла в своё самое уютное место.  В мою личную мастерскую. Помещение, в котором всё было аккуратно разложено, и где я могла творить, не обращая внимания на тревожные мысли. На огромном деревянном столе, прямо посередине мастерской лежали мои недавно начатые работы. В правом углу комнаты притаился мольберт и ещё один поменьше рядом с ним. Слева стоял старинный комод, который достался мне от бабушки моего папы. Там я хранила многочисленные материалы для рисования, например: масляные краски, акварель, мелки и маркеры. Сверху на комоде стояли фигуры из глины, которые я делала ещё прошлым летом. Так сказать, открыла для себя новое хобби. Но моё самое любимое место в этой комнате было рядом с огромным панорамным окном. Обычно, расположившись на кресле из мягкой коричневой ткани и смотря на медленно плывущие облака, я садилась читать про величайших художников прошлых времён. Мне нравилось узнавать больше об их работах и историях к каждой картине, разбирать разные детали, которые не каждый увидит при первом взгляде на портрет или пейзаж. Рисование было моей страстью, сколько я себя помню. Способ отвлекаться от всего, что происходит за стенами моего дома. Уход из реальности, чтобы не представлять крики бедных людей и не вспоминать пытки, проводящиеся над ними. Я спокойно могла просидеть за созданием картины весь день, не выходя из мастерской вообще. Бережно выводя линии, смешивая оттенки, добиваясь нужного цвета. Оставляя на полотне все терзающее мысли и растворяясь в мазках кисти, я чувствовала себя спокойно и уютно как никогда. Ещё я любила смотреть на свои картины, спустя некоторое время. Не для того чтобы придраться и найти недочёт. А для того, чтобы взглянуть на работу совершенно свежим взглядом. По- новому посмотреть на плавный переход оттенков или резкий мазок краски, который на общем фоне смотрелся идеально. В последние месяцы, я продавала картины, чтобы не брать деньги родителей и не слышать упрёков отца по поводу моего любимого занятия. И правда была в восторге от своего дела. Когда ты можешь не только заниматься творчеством, да ещё и зарабатывать на нём, удовольствия это приносит вдвойне. В общем, подводя итог, я растворялась в картинах, их историях и своих чувствах от создания полотен. Сидя в наушниках и доделывая очередную картину заказчика, которую мне нужно будет отправить по почте уже завтра, я услышала ругань моих родителей. Думала, что продолжу рисовать, так как мне совершенно не хотелось бросать чудесный натюрморт, но, к сожалению, не смогла удержаться от соблазна посмотреть, что у них происходит. Они не ругались уже довольно продолжительное время, так как отец был вечно занят. Он является самым главным офицером нашей страны и главой министерства обороны. Как всегда, ещё с моего детства, отец постоянно пропадает вне дома. И объясняет это, как важные поручения от самого президента. Но, как я знала, в некоторых случаях это была простая и до боли наглая ложь. В один из вечеров, когда я с мамой смотрела фильм, она рассказала мне, что ещё до моего появления и даже планирования на свет, мой папа изменил ей и признался в этом сам, так сказать не выдержал веса собственной совести. Было много слёз, боли и непечатных слов. Но папа всячески пытался не развалить брак с мамой. И на время стал прекрасным мужем. Делал всё, что она попросит, проводил всё своё свободное время рядом с ней. Конечно, не думаю, что он сам этого хотел. Скорее, избавиться от терзающих его сердце мыслей. И мама простила его, потому что любила. По крайней мере, на тот момент. Потом мама забеременела, но не мной. У неё должен был родиться мальчик, но на раннем сроке произошёл выкидыш. Как говорила сама мама, для неё это был самый тяжелый период в жизни. Она так ждала ребёнка, что не думала, о каком либо плачевном исходе. Папа в этот момент, ссылался на важные государственные дела и просто уходил, даже не поддерживая её. Но я предполагаю, что он не подумал о том, что покидает её не только тогда, он постепенно уходил из её жизни. Когда мама более-менее оправилась, она увидела в его телефоне переписку с какой-то женщиной. И нет, это не была переписка по работе или что-то подобное. Это были откровенные сообщения от какой-то девушки, младше моей мамы. Естественно она была в ярости, но всё-таки, когда мама рассказывала мне всё это, я не поняла, зачем она вообще полезла в его телефон. Для меня это было полным нарушением личного пространства и отсутствия доверия в здоровых отношениях. Хотя их отношения, я никак не могу назвать здоровыми. В итоге всё закончилось, как в первый раз, он стал так называемым идеальным мужем. А мама любила его до потери памяти. Просто не представляла свою жизнь без этих уже увядающих отношений, и без её объекта обожания. Прошло уже достаточно много времени. И либо мама не замечала его проступков, либо он правда решил исправиться. Папа стал ещё больше времени проводить на работе, чем обычно. И если говорить откровенно я совершенно не помню своё детство с ним. Его не было рядом в самые лучшие или самые ужасные моменты моей жизни, я не слышала от него слов поддержки и не получала элементарных объятий. Он с моего самого первого дня в жизни, стал так называемым размытым пятном. Призраком настоящего отца, который даже не пытался создать видимость своего присутствия. И вот, наконец, когда я выглянула из своей мастерской и осторожно, чтобы не было слышно моих шагов, спустилась на первый этаж, ругань стихла, и я уже могла лицезреть ужасный вид нашей столовой. Вокруг куча побитых тарелок, бокалов и остальной хрустальной и дорогой посуды, которая у нас хранилась. Папа, хватающийся за голову и ходящий вокруг этого бардака и мама с заплаканным лицом, облокотилась на стул и качалась так, будто сейчас упадёт в обморок. Она подняла голову, а внутри меня что-то надломилось. Её красные глаза и усталый взгляд, как будто она не спала несколько ночей, заставили моё тело глупо остолбенеть. Её плечи нервно содрогались, словно она сейчас заплачет, а я всё также продолжала стоять на месте. Но, что меня действительно поразило, её дрогнувшие губы, которые согнулись в чём-то смутно напоминавшее ухмылку. Я прижала руку ко рту, чтобы не закричать от всего увиденного. Уже решив подойти к ней, посадить на стул и успокоить, как вдруг она медленно произнесла. — Ты предал меня, — задыхающимся и чуть ли не безжизненным голосом проговорила она. — Снова — посмотрела на него с жалостью и болью и, не заметив меня, поплелась в свою комнату. Я думала сейчас он побежит за ней, начнет заливать очередную и скорее всего, отработанную не раз в своей голове, ложь. Но он всего лишь пошёл в другую сторону, схватил куртку и буквально выбежал из дома. Как всегда, бежать от проблем, было для него самым лёгким решением. И только сейчас я заметила нашу уборщицу, наблюдавшую за всей этой сценой. Бедняжка тряслась от ужаса, но ещё я заметила слёзы, быстро скатывающиеся у неё из глаз. Она настолько сильно была потрясена всем увиденным, что вдобавок ко всему, уронила ведро с водой. Нашу уборщицу звали Мэрри. Женщина с слегка седыми волосами, которая знала меня с детства, играла роль не только уборщицы, но и по совместительству моей няни, когда мама была занята. Именно она научила меня читать, писать и основам рисования. Была моим самым первым другом и поддержкой в нелёгкие для меня времена, за что я ей благодарна по сей день. Как я знала, по некоторым её рассказам, у неё был сын, который погиб в автокатастрофе. Мэрри далось это нелегко. Она впала в глубокую депрессию и ушла с работы. После этого, честно не знаю как, она начала работать у нас. Со временем ей стало морально легче, но я вспоминаю, как когда-то в детстве заметила её плачущей над фотографией сына. Первые слёзы настоящего горя и безысходности, которые я когда-либо видела в своей жизни. Тогда я и поняла насколько больно и тяжко терять близких людей. Я быстро, но в то же время осторожно, чтобы не наступить на осколки, подбежала к ней. Она снова посмотрела на весь беспорядок и кинулась ко мне, сжав в своих объятиях так сильно, что стало тяжело дышать. Я оторопела, явно не ожидая от Мэрри такой реакции. - Всё в порядке?- она отступила от меня и взглянула в мои глаза. — Твой отец, ударил Миранду, — вся дрожа и говоря очень тихо, она казалась бледной и еле живой, как будто прямо сейчас упадёт в обморок. Я буквально обомлела от сказанных ею слов. Появившись очень поздно, мне не удалось увидеть весь кошмар сегодняшнего вечера. Мягко сказать, что я не ожидала такого от папы. Словно, пораженная ударом молнии, не могла сказать ни слова. Голова закружилась и теперь моя очередь была хвататься за Мэрри. Как он только посмел это сделать? Это просто не укладывалось в моей голове. Их отношения отнюдь не были идеальными, и искать в них чудо было глупо, но я всегда была уверена, что дальше обычных словесных перепалок, дело не дойдет. Как же я оказалась не права. В какой-то момент стало тяжело дышать, и Мэрри посадила меня на диван, а сама побежала за стаканом воды. — Держи, держи. Давай хотя бы глоток. Уже легче будет, — подав мне дрожащими руками стакан воды, она села рядом со мной и обняла меня. Выглядела Мэрри уже, менее напугано, видимо насмотрелась в своей жизни вещей и похуже, чем мужчина, поднявший руку на женщину. Она оглядывала комнату и тяжело вздыхая, гладила меня по спине, помогая прийти в себя. А я смотрела в стакан с водой и не верила, что это происходит на самом деле. Представив, как папа замахнулся на маму и её испуганный взгляд, по телу прошла дрожь. Насколько ей было страшно в этот момент? А сильную ли боль она испытала при ударе? И что же было больнее? Физическая боль или же моральная от плевка в душу близкого человека, которого она буквально боготворила? Вдруг голова сильно закружилась, и мои виски, как будто, стянуло крепким жгутом. Я провалилась в темноту бескрайнюю, непонятную, но манящую. Ощутив неописуемое спокойствие, и будто падая всё дальше и дальше в глубокую пустоту, я всё меньше воспринимала реальность и уже почти не слышала голоса зовущей меня Мэрри.