Совет шести + один

      Адамай видит, как сочувственно на него смотрят, словно он неизлечимо болен и вот-вот умрёт. Впрочем, наверное, так и было, только вот проблема была не в нём, а в его брате. Когда дофус раскрылся, все были шокированы, ведь появился только один ребёнок, так куда же делся второй? Килби только тогда сознался в том, что попросил их брат у богини. Смерти. Он попросил умереть, вырваться из порочного круга перерождений, стать человеком, необременённым прошлым. Совет был настолько шокирован этой новостью, что лишь на следующий день опомнился, побежав к Килби, собираясь его заставить найти способ вернуть им Юго даже вопреки его желанию. Но только было уже поздно. Килби и Шинономе были мертвы. Но они не рассыпались на частицы вакфу, устремляясь назад в дофус. Нет. Их тела были неподвижны, холодны, казалось, что они живы, но это уже было не так. Их вакфу не вернулось в дофус. А сам дофус, как и их хозяева, был уничтожен. Рассыпался при попытке к нему прикормиться, но не на частички, а на осколки, как обычное яйцо. Еще двое перворожденных были мертвы. Народ элиатропов погрузился в великий траур. Но хуже всего было с Адамаем. Дракончик без остановки звал близнеца, рыдал днём и ночью, а завидев синий или голубой цвет, неважно, что было в него окрашено, даже если это было его собственное тело, тараторил еще громче и требовательнее. Чиби и Гругал не знали что делать и как объяснить младшему брату, что Юго нет, что он не придёт больше никогда. Кто только не пытался объяснить юному дракону, что его близнеца больше нет, но он просто не мог этого понять, как, впрочем, и остальные перворожденные. Они были созданы бессмертными, они не ведуют, что такое смерть и конец, не для них. И, однажды, во время очередной истерики, когда Адамаю было четыре года, Глип не выдержал. Он схватил Адамая за лапы, удерживая на месте, а после, зарычав, гаркнул, чтобы тот заткнулся, потому что его брат идиот сдох, и бросил их, он больше не вернётся, и истерики из года в год его не вернут. С тех пор Адамай больше не плакал и не звал своего брата намеренно, но иногда, по ночам, находясь на грани сна и яви он всё так же ревёт и зовёт близнеца, так и не получая ответа.       Адамай долго пытался понять своего близнеца, остающегося для него загадкой во все времена, но как бы он не пытался - попросту не может. Он не понимает, что плохого в их даре, почему Юго в своих дневниках, найденных в его комнате после раскрытия дофуса, вероятно, помещенные туда Килби, ссылается на то, что это проклятие, и что единственный способ быть по-настоящему счастливыми - избавление от него и смерть. Они же в любом случае потом перерождаются и забывают всё, не важно, сколько они потеряли и как сильно страдали, так почему ему это не нравилось? Почему даже спустя перерождение старые раны и образы были столь болезненны, что он пошёл на такой отчаянный шаг? И самое главное - почему он никому об этом не сказал? Почему умолчал? Почему сделал вид, что ничего не произошло? Почему он бросил их, бросил его. Юго писал в своих записях о причинах и следствиях, но Адамаю это ровным счётом дало ничего. Его близнец был мёртв, а сам он остался один, извечно лишний. У Чиби был Гругал, у Фаэриса Мина, у Бальтазара - Глип, а у него только пустота, боль и горечь потери, сопровождаемое одиночеством, единственным его ныне постоянным спутником.       Адамай слоняется по дворцу, в уже зная каждый его уголок и поворот. Уроки с Бальтазаром и Глипом уже закончились, а значит он вновь предоставлен себе. Оставшиеся перворожденные часто игнорируют его. Он - болезненное напоминание о решении Юго, он - его часть, дающая понять, что самого элиатропа уже никогда не будет. По началу он хотел выть, кричать от такой несправедливости, ведь он тоже потерял брата, он потерял близнеца, часть себя, человека, с которым с самого начала времен делил один дофус и вакфу, но все вокруг вели себя так, словно он не понимает, словно ему не больно, словно это он сам виноват в решении, которое Юго принимал из жизни к жизни, тысячелетие за тысячелетием. Но со временем он смирился. Он ничего не может исправить или изменить, у него ничего нет, лишь вечность и одиночество.       Адамай резко останавливается, тяжко вздыхая. Он вновь оказался у комнаты, некогда принадлежащей его близнецу, но несмотря на то, что они постоянно его сюда приносили, он никогда по-настоящему не заходил туда. Всегда пытался и опасался, одёргивал лапы, словно те были обожжены. Но теперь дверь была подозрительно приоткрыта. Но Адамай прекрасно знал одно: комната была зачарована, и в нее могли попасть лишь те, кому Юго бы позволил, к числу таких относились Чиби и Адамай, но Чиби сейчас был на другом полушарии, на очередном совете королевств, обсуждая новые территории, обнаруженные из-за того, что вода, некогда затопившая мир из-за хаоса Огреста, начала отступать. Адамай сделал неуверенный шаг к двери, и тут же всё его тело задрожало, но он должен был выяснить, кто же смог зайти в комнату, если не он и Чиби. И вот, с дрожащим вздохом, он впервые прикасается к двери, открывая её, медленно, на дрожащих ногах, заходя в помещение, судорожно оглядываясь, но не замечая никого кроме себя. Но не могла же дверь сама открыться, верно? Не могла же? Адамай осматривает комнату, замечая на стенах множество картин, на которых изображены люди. Он медленно, словно заколдованный, идет к самой большой картине, протягивая к ней дрожащую лапу.       На картине изображено двенадцать человек, включая взрослую версию его самого, юных Чиби и Гругала, которых к себе бережно прижимает какой-то мужчина, и, самое главное - его близнеца. Высокий, юный, с доброй улыбкой и глазами, рядом с ним стоят другие люди, имён которых он не знает. Кра, стоящая в обнимку с иопом, и рядом с ними стоят ещё два юных иопа и кра, подходящие на них самих, вероятно, дети. Прекрасная садида, в гордой осанке и манере которой узнается знатная особа, а по дорогии церемонным одеждам можно понять, что она королевских кровей. Имя девушки вспыхивает не сразу, но он всё же вспоминает его, но не из воспоминаний прошлого, а из уроков Глипа. Амалия Шеран Шарм, величайшая королева Садида, сумевшая сохранить народ и государство в самые суровые времена, правящая с двадцати двух лет, потерявшая всю семью, но не опустевшая руки. По совместительству жена Юго, пусть брак их и не продлился долго. Рядом с Юго стоит один старый энутроф, положивший руку ему на плечо. По другую сторону стоит сам Адамай. Он широко улыбается, пусть в глазах и видна усталость и отпечаток прошлого. Но он счастлив. В комнате много иных картин, но их вида Адамай уже выдержать не может. Он выбегает из комнаты, захлопывая дверь и скрываясь в длинных, запутанных коридорах.       Он бежит не глядя, и совсем не удивляется, когда ноги приносят его в роскошный сад. Говорят, что Юго, будучи королем, при строительстве замка попросил построить рядом с его покоями выход в сад, который был посажен самой королевой Амалией, которая несмотря на ошибки юности и развод, поддерживала дружеские отношения с Юго, являясь ему самой близкой подругой. Адамай медленно бредя по саду, заходя всё глубже и глубже, пока, наконец, спустя час ходьбы не оказывается в ранее не известном ему месте. Около стены есть спуск вниз, прикрытый кустами. Дракон задумчиво смотрит на него с минуту, прежде чем спуститься вниз. В этом дворце много всяких загадок, тайн и потайных комнат, которые Юго велел построить, но не внёс в чертежи. Вероятно, этот проход один из таких.       Адамай бредет всё глубже, пока, наконец, не оказывается в пещере, в которой во всей своей естественной красе растут цветы и трава. Место кажется заросшим, и он не понимает, почему так. Неужели никто ранее не нашел его? Он аккуратно кладет лапы на стену пещеры, и тут же понимает причину. Юго не хотел, чтобы кто-то кроме их нашёл это место. В рунах так же указаны другие люди, имен которых он не знает. Особенно его внимание привлекает одно прозвище, даже не имя, за которым числится ровным счётом ноль посещений, но к которому есть один небольшой комментарий.

« Для той, что так и не смогла увидеть сей мир »

      Адамай идёт дальше, осматривая пещеру, да цветы, посаженные в ней, и он может поклясться, что большинство из них Глип охарактеризовал как вымершие. Цветы из их родного мира, а также те, что были на этой планете еще до второй войны, еще во времена вили. Дракон даже не задаётся вопросом, как они тут оказались. Если он понял за шестнадцать лет жизни, так это то, что его близнец был загадочным человеком, который совершал невозможное. Добыча вымерших видов растений, поднятие их цивилизации с нуля, создание целой расы, смерть, будучи бессмертным...       Адамай идет к центру пещеры, где посажено огромное дерево, чьи ветки, упираясь в потолок, вынуждены расти в стороны, спускаясь обратно к земле. Это дерево он также узнаёт. По легенде оно было первым видом деревьев, который появился в кросмозе. У самой земли красуется след из вакфу, такого чистого, что Адамаю кажется, что он никогда ранее не видел столь чистое вакфу, без примесей, но он знает, что ошибается. Он видел. Отпечаток богини. Выше красуется еще один, невероятно яркий, но всё же не столь чистый, как у его матери. У Адамая перехватывает дыхание. Его тянет к этому отпечатку в форме ладони, он узнает его, он жаждет его, он скучает по нему. Отпечаток его брата, частица его вакфу. Вот она, перед ним, и вместо того, чтобы подойти, Адамай разворачивается и убегает. Он не может, не хочет, он не готов, он просто... Возможно, он попробует в следующий раз, но сейчас он чувствует, что одно прикосновение и он погибнет прямо на месте от горя, что заполонит его душу, сердце и разум. Он не готов. Он вернётся сюда позже, а пока на сегодня хватит приключений и загадок. В конце концов у него впереди еще целая вечность, хотя, действительно ли это так? Могут ли они называться бессмертными, если из двенадцати их осталось семеро? Бессмертные дети великих богов оказались не такими уж бессмертными, а великие боги не такими уж великими.       Адамай заходит в свою комнату уже ночью. Ему не нравится это место. Оно полно тоски о прошлом, напоминаний о том, что случилось и что он потерял, оно полно всего того, чего у него уже никогда не будет. Он мог бы поменять комнату, но от этого суть не изменится. Весь этот дворец это одно большое напоминание о его брата, так что, пожалуй, лучше оставаться в том месте, что принадлежало не близнецу, а ему самому.       Дракон падает на кровать, раскидывая лапы в стороны, и тут же вскакивая, ошарашенно смотря на свою кровать. Там лежал альбом, и он мог поклясться, что раньше его там не было. Он бережно берет его в руки и открывает. На первой же странице его встречает смутно знакомый почерк, аккуратный, чистый, являющийся полной противоположностью его обладателя.

« Я нашёл наш истинный облик, Ади. »