Дитя скалистых островов

      — Что значит «я заколол сорок коз»?              — То и значит. Я заколол сорок коз.              Так холодно и страшно Бьорну не было даже на Грани.              Внутри шаманского сруба было пусто. Хозяйка и её ученицы ненадолго вышли, чтобы набрать чистой воды с родника и залить вещие камни, ещё не приготовленные к гаданию. Бьорн и его брат впервые за долгое время остались один на один. Финр апатично смотрел в окно. Его острое, молодое лицо было сосредоточенным, но в то же время немного беспечным. Каким-то странным образом младший брат осторожно балансировал на удивительно тонкой грани.              Кровь отлила от пальцев Бьорна. В какой-то момент силы вовсе покинули его, из-за чего смоченная целебными травами тряпица рухнула прямиком под ноги, но это было не важно. Бьорн продолжал пораженно смотреть на младшего брата, испытывая острое желание сомкнуть большие руки на его тонкой шее.              — Нам же есть будет нечего.              — Это ведь просто козы. — Уголок рта Финра дёрнулся в раздражении. — Я не трогал коров или лошадей. Не смотри так. Без мяса не останемся.              — А о молоке ты подумал? Или о сыре? О чём ты думал, когда бросал столько туш в море?!              — Не смей так говорить! — Шикнул Финр, резко повернувшись. — Пусть я тебе всё ещё брат, но помни, отныне я и вождь! Я сделал то, что считал нужным! Чтобы вытащить души из пальцев Хорда, нужно принести богатую жертву. А учитывая, чьи души оказались у Грани, я не имел права мелочиться!              Сомнения плотно окутали Бьорна. Он смотрел на брата и слушал пустоту, звенящую в сердце. Боги ему ничего не сказали. В памяти воскресла темнота, но в ней не было ничего, что хоть отдалённо напоминало уродливый лик владыки смерти. Чёрный Хорд, пленитель и хранитель душ, не дал о себе знать, хотя Бьорн был уверен — подвиг его был достойным для личной встречи. Но ничего не случилось. Никто не пришёл.              Дело просто не могло быть в самом Бьорне!              Сомнения грызли его, как черви грызут яблоки. Бьорн напряженно стиснул руки в кулаки. Сорок коз… сорок коз. СОРОК КОЗ. Сколько молока прошло сквозь пальцы, сколько голов сыра не созреет к холодам?! Под ложечкой засосало. Бьорн подумал, что теперь ему придётся отказаться от части горячо любимых блюд. В первую очередь под удар попадёт материнский хлеб, изнутри набитый сыром.              Боги прощали многое, но Бьорн не надеялся, что они поймут убийство младшего брата из-за булки, пусть и очень вкусной.              — Папка великий вождь, а ты великий воин. Вы заслужили много жертв. — Финр погладил носком сапога одну из досок на полу, после чего вздохнул. — Если бы я приказал резать коров, быть может, Черный Хорд отпустил папку?              — Не отпустил бы. — Процедил Бьорн. Ему не нравилась пустота на месте веры. — Я видел, как стрела наполовину вошла в его глаз.              Память о том моменте пришла неожиданно. Всё ещё стоя перед братом, Бьорн будто вернулся в прошлое. Предательская стрела засвистела прямо перед его носом. Отец вскрикнул. Его голова дёрнулась назад, а после вперёд. На несколько жалких мгновений взгляд Бьорна и глаза отца встретились. Непонимание, растерянность и смерть смотрели из другого, целого глаза. Бьорн не был обучен чувствовать смерть, но в те секунды он понял — его вождь, его отец обречён. Секундой позднее напал тощий варл, оставивший проклятую рану.              От воспоминаний разболелась голова. Не верилось, что и эта нить оборвалась. Не без тоски Бьорн повернул голову к стене, где на грубо сколоченном столе лежал отцовский меч, заложенный солью. Вся кровь, все слёзы и всё зло, скопившееся на стали, должно было чиститься две луны. Лишь после этого Бьорн, на правах старшего, должен вонзить лезвие в валун у подножья деревни. От одной только мысли стало плохо.              — Гарлу тоже стрела глаз подбила и что? — Финр фыркнул. — Тот выжил.              — Гарл брехло и забулдыга. — Бьорн ощетинился. — Глаз ему лошадь выбила, когда тот пьяный ущипнул её за круп. А про стрелу он врёт, потому что стыдно.              Финр закатил глаза.              — Удар лошади — это тоже серьёзно. И, может, Гарл брехло, но воин он превосходный. — Финр втянул носом воздух и застучал пальцем по высокому столу, где сушились редкие травы. — Брат мой, ты когда-нибудь видел Изумрудные кущи?              Бьорн напрягся. Когда живой, громкий Финр говорил так тихо и глухо, Боги в своей обители подбрасывали кости. Никто не мог сказать точно, какой плод зрел внутри этой рыжеватой головы. Лишь сопутствующие делу неприятности были ожидаемы.              Он говорил о путешествии и раньше, но Бьорн не ожидал, что всё будет так быстро.              — Никогда. Как и ты.              Финр улыбнулся, но в этой улыбке не было тепла или задора. Поглаживая мех отцовской шубы, вождь начал мерить комнату медленными шагами. Пепельно-серые глаза посмотрели непривычно задумчиво.              — Папка мне говорил, что там самые жирные свиньи и лошади крепче наших.              Серые глаза блеснули, и от этого блеска всё внутри Бьорна скрутилось в узел. Воображаемая кость со звоном рухнула под ноги, упав самой паршивой стороной. Не нужно было произносить задумку вслух. Мысли Финра оказались слишком очевидными.              «Ты с ума сошел?!» — хотел воскликнуть Бьорн, но вместо этого он попспешил уточнить:              — Когда отплытие?              — Через две недели. — Финр гордо улыбнулся. — Я приказал вывести корабли на воду. Осталось собрать припасы, заточить оружие и выпорхнуть из этой клетки.              Сражения никогда не пугали Бьорна, но вот перспектива покинуть остров вызвала непонятную робость. За окном сердито шипело море. Холодные волны бились о берег, белели и шипели, облизывая мелкие камешки. Тайком Бьорн посмотрел на младшего брата, чьё лицо горело от предвкушения чего-то большего.              — Если не ошибаюсь, отец как-то привозил сюда овец. Те не прижились.              Сказанное Финра не смутило. Бьорну показалось, что младший брат скорее ждал этого замечания.              — А мы и не будем их тут выращивать. Мы сразу убьём и пустим в пищу. А вот лошадей я бы сюда пригнал. Брат мой, когда варлов не осталось, и остров стал нашим, нам не нужно беспокоиться, что что-то уведёт наших детей или скот. — Руки Финра крепко сжали плечи Бьорна. Задумчивость уступила место пугающему энтузиазму. — Остров — наш! Мы можем покидать его столько, сколько нам захочется. Уже ничего не держит. Ты это понимаешь?              Бьорн проглотил ком в горле. Он понимал, но это понимание ему не нравилось. То, о чём остались песни предков, оказалось прямо на пороге. Путешествие за пределы острова. Небо над морем было таким белым, а вода настолько серой, что всё впереди казалось одной грязной стеной. Временами Бьорн сомневался, что за пределами их берегов вообще что-либо существует и это сомнение не несло никаких разочарований.              — И так будет много, много раз. — Финр расставил руки в стороны, раздвинув невидимые занавеси. — Мы больше не будем прятаться, как крысы. Мы увидим мир. Не придётся запасаться и считать крохи! Мы будем брать то, что надо и когда надо. У нас будет всё: сыр, молоко, мясо, масло, женщины, рабы, женщины! Как думаешь, какие там бабы?              — Такие же, как и везде.              Ответ Финра не устроил. Лицо младшего брата мгновенно посерело. Нижняя губа капризно вылезла вперёд, а глубокие складки разделили блёдный, высокий лоб.              — Не дай Вирха! — Финр мельком взглянул на маленького деревянного идола, стоящего у входной двери и быстро сплюнул на пол. — Если там будут бабы такие же, как у нас, я прыгну с ближайшей скалы.              — А чего ты ждёшь? Что у тех будут ослиные хвосты и три руки?              Финр хихикнул.              — Нет. Я жду, чтобы они были как мамка. Мелкие такие, низкие и на вазы похожие.              Бьорн не был уверен, но в его памяти госпожа Хильда была далека от подобных описаний. В памяти мелькало небольшое, смазанное пятно. Другие часто говорили, что чужестранка, прибывшая из страны вечной зимы, мало имела общего с женщинами острова, но Бьорн сохранил в себе образ иной, огромной, пугающей женщины.              — Чем больше женщина — тем больше домашних дел она сможет выполнить.              — Я — вождь, забыл? Думаешь, в прислуге будет недостаток? — Финр слабо толкнул брата в грудь. — А ты единокровный брат вождя. И тебе также полагается помощь. Ещё папка тебе говорил, что может назначить уборную девку для твоей берлоги. Давай, соглашайся.              — Не для того я дом этот строил, чтобы тащить туда всякую шваль. — Бьорн скривился. — Это мой дом. Я сам рубил каждое дерево для стен. И никакой бабы, кроме моей, там не будет.              Пепельно-серые глаза посмотрели с лёгкой насмешкой. Финр покачал головой и похлопал по плечу так, будто только что услышал самую грустную вещь во всём мире. Бьорн не сумел сдержать раздражения.              — Не смотри на меня так. Я люблю одиночество.              — А я надеюсь, что ты подаришь мне племянников. — Финр тихо хохотнул. — Боги пронзят меня молнией на этом же месте, если твой талант не прорастёт. Если ты, конечно, понимаешь о чём я.              Тихий смех набрал силы. Потребовалось немного времени, прежде чем он начал отбиваться от стен и потолка. В горле заскребла обида. Если бы Финр только знал, как раздражали Бьорна эти намёки. Младший брат не показывал вида, но Бьорн знал, что он так же, как прочие, чешет языком на тему отсутствия наследников у старшего брата. Кто-то твердил, что Боги не дали целительной мощи. Кто-то был уверен, что мощи вообще не текло. Никто из этих людей не понимал одной простой вещи — Бьорн не хотел плодить себе подобных. Незаконнорождённый, он практически не имел прав и видел отца исключительно во время набегов и сражений. Таких детей на острове была львиная половина, но почему-то с ними их отцы были чаще, дольше и счастливее.              — Моему Гэйде скоро пойдёт третья зима. — Вдруг сказал Финр, смотря в окно. Шаманка и её ученицы возвращались назад. — Если хочешь, я могу отдать его тебе.              Такое же семя, брошенное вне сада.              — Зачем?              — Его пора учить управляться мечом. Потом, он сможет унаследовать твой дом. — Финр пожал плечами. Свои выводы он сделал достаточно давно. — Мы одной крови. Никто не скажет, что ты не оставишь ничего после себя.              Не будь Финр вождём, Бьорн бы изо всех сил впечатал кулак в его щёку. Незнающий человек мог подумать, что это предложение, но Бьорн рос рядом с младшим братом, чтобы прекрасно понять — про себя Финр всё решил.              — В твоих щенках не нуждаюсь. Ищи другие руки для своего приплода.              Дверь тихо отворилась, и медвежья шкура оказалась сдвинута набок. Шаманка, в окружении трёх девочек, вернулась. Её помощницы держали вёдра с водой. Финр, не успевший с ответом, отошёл чуть в сторону и отвернулся. Госпожа Адыль цыкнула. Её помощницы вытащили небольшое корыто, насыпали туда камни для гадания и залили их холодной водой.              — Брысь. Хватит греть уши.              Помощницы быстро ушли, и старуха закрыла окна старой шкурой. В хижине стало темно. Адыль быстро дёрнула какую-то верёвку и сверху что-то слетела. Белый, безжизненный свет упал прямо в корыто. Поверхность воды покрылась блеклыми переливами, и Финр шумно втянул носом воздух. Бьорн же не испытал трепета. Вся вера, весь страх, всё почтения обратились в пыль.              «У Грани я никого и ничего не видел. Никого. Ничего»              Адыль задрала голову и запела. Голос звучал не по-женски глубоко. Руки, похожие на кривые спицы, окунулись в ледяную воду и начали перебирать камни. Шаманка смотрела на лаз в крыше. Не глядя на камни, Адыль вытянула сначала один, потом второй, затем третий.              — Руку, вождь.              Финр оробел. Он мало чего боялся, но этот приказ заставил младшего брата медлить. Шаманка вытянула из складок платья кинжал с кривым лезвием и надрезала ладонь вождя. Финр с трудом сдержал вскрик.              Вода в бадье немного потемнела. Шаманка снова опустила руку, вынула три камня и что-то громко крикнула. В ответ закричали вороны. Бьорн огляделся. Раньше он не слышал крика птиц.              — Руку, Бьорн.              «Слишком много ран»              Но ведь это было правильно. Руки отца всегда покрывали следы глубоких порезов. Такие метки были у всех, кто когда-либо желал получить ответ на вопрос от духов, но вот руки отца сами были одним шрамом от пореза.              Бьорн скривился. Старуха резала слишком глубоко.              — Промысел будет хорошим. — Сказала старуха, посмотрев на оставшиеся камни в бадье. — Ты возьмёшь много, вождь. Но — не бери сюда людей. Все, кроме моей наследницы, губительны для этих земель.              — То есть? — Финр нахмурился. — Нам нужны рабы и наложницы!              — Они больны, юный вождь. Они страшно больны. В Изумрудных кущах ты будешь единожды в жизни, если не хочешь встретить смерть. Из людей — ты заберёшь моё дитя и всё. Все двери мира будут перед тобой открыты, но ты никогда и ни за что не вернёшься на этот остров снова.              Шаманка посмотрела на Бьорна. Её колючие глаза уставились прямо в его.              — Боги тебя оставили, но духи — нет. Ты примешь моё дитя. Научишь его. Защитишь. Ты никогда не покинешь остров. Это будет первое и единственное твоё путешествие, Бьорн.