Лето в Игл-лейк, округ Арустук, штат Мэн

      Среда, 19 июня 10:34 утра       С утра пошел дождь, и нарушил все наши планы. Папа с Джиной собирались ехать за покупками (я в душе надеялся, что в списке покупок был новенький бойлер), но остались дома. У меня, правда, никаких особых планов и не было, но я все равно сидел в гостиной с недовольным видом, просто чтобы показать, что мне тоже несладко.       На завтрак были овсяные хлопья, но мой старик демонстративно поставил на стол банку с ветчиной и мы с ним вдвоем ее слопали под укоризненные взгляды Джины. Вот так — маленькая победа.       Вообще-то, я думал, что она уже образумилась, потому что ночью, когда мы с папой разошлись по своим спальням, и я наконец-то лег спать сытым, они с Джиной еще долго о чем-то спорили, и Джина кричала: «Да, Хенк! Да, черт возьми! Да!» — так что я решил, что он ее убедил, понимаете. Что же, видимо, с женщинами не так-то просто сладить. Сейчас папа с Джиной сидят за кухонным столом и воркуют как голуби! Он все время заправляет прядь волос ей за ухо, а она гладит его по щеке и шепчет: «Колючий, колючий». А еще они таскают конфеты из корзинки со сладостями! Я чувствую себя обделенным…       11:13 утра             Дождь разошелся. Я поднялся к себе, и на меня напала меланхолия. Сама собой стала сочиняться поэма, и это лишний раз доказывает, что творчество рождается внутри настоящего художника и рвется наружу, не смотря на бытовые неурядицы. Совсем как икота.       Капли дождя, крупные, как сосновые шишки, лупят в мое окно. Океан невыплаканных слез бьется в душе неистовым прибоем. Сердце пронзает печаль. Лихая череда дней несется мимо меня, как табун лошадей — свободных и равнодушных к моим печалям! Каждый день каникул, который уже прошел, вонзает мне в грудь острый кинжал тоски! Почему свободные дни пролетают так быстро, а когда нужно идти в школу или делать что-то по дому, время тянется медленно и мучительно? Мир полон жестокой несправедливости! Черная депрессия, словно ядовитая змея, свила в моей груди гнездо и… угнездилась там, пустила свои… черные корни. Отравила ядом мои мысли, надежды, планы…       Это белый стих, как у Шекспира и Уитмена, в нем и не должно быть рифмы, если вы вдруг не знали. Это специально так пишется, а не потому что я не умею, понимаете.       Черт! Пойду съем шоколадку.       12:14 дня       Дождь прошел! Мы все вместе (и Скуби с нами) едем на ярмарку в Карибу-ривер метать коровьи лепешки! Ураааа!!!       Среда, 19 июня, 17:21       Джина нас сделала. Хм… Она попала в цель восемь раз из двенадцати. Мой старик только семь раз, а я всего пять — я был не в форме, это все из-за недостатка белка в еде и потому что я не выспался. Скуби вообще не стал участвовать — он сказал, что ему противно. Ха! Белоручка!       Джина выиграла золотую медаль (внутри оказался шоколад, только обертка из желтой фольги) и сертификат на стену в красивой рамке, что она лучше всех мечет в цель коровьи лепешки. Я ей немного завидую, у меня над кроватью только одна грамота — за то, что в третьем классе я сделал макет вулкана из Ментоса и Кока-Колы. Ужасно, конечно, что творческих людей так редко отмечают наградами! Впрочем, еще не все потеряно, я ведь не так давно взялся за перо, знаете ли.       Еще всем участникам дали картонные рога на голову — в честь говяжьего праздника, но папа почему-то не стал их надевать.       На ярмарке показывали новую машину для уборки картофеля, и мой старик, естественно, сфоткался рядом, по-хозяйски положив на нее руку. Он ужасно смешной! Похож на тех старинных охотников с черно-белых фотографий, где они позируют на фоне подстреленных зверей. Ему не хватает только ружья в руках и пробковой шляпы в стиле сафари. Я сказал об этом Джине, и она тоже рассмеялась!       Мы пообедали в местном ресторанчике — взяли мясное рагу и еще копченые ребрышки, и печеную картошку, и мороженое, и еще сырные шарики и попкорн. И Джина тоже все это ела! Вот дела — выходит, она ест полезную еду только дома? Или специально пичкает нас с папой всякой дрянью, вроде шпината и латука, а сама тайком отъедается в ресторанах? Откуда у нее, спрашивается, силы заниматься уборкой и метать коровьи лепешки?       Мы со Скуби попросили себе имбирного пива — оно было в меню. Мой старик долго хмурил брови и думал, словно и правда решал — можно нам или нет, но потом само собой отказал. Что же, рискнуть стоило. Оптимисты, как известно, вертят земную ось.       Мы сфоткались у павильона евангелистов. Там стояла картонная фигура Иисуса, и можно было сняться с ним в обнимку. Сначала мы вели себя прилично, но потом Скуби задрал футболку, чтобы показать на камеру живот (он очень гордится кубиками на своем прессе), а я приделал ему на голову картонные рога (Скуби, а не Иисусу), и местный пастор нас прогнал. Тогда мы стали бегать вокруг Иисуса и чуть его не уронили. Пастор ругался на нас, но потом пришел мой старик и увел нас со Скуби стрелять из духового ружья по мишеням — но там у нас не было шансов ничего выиграть, потому что помощница шерифа Сэм Никсон и старушка Абрахам Спиллет уделывают всегда всех. У них обоих такие огромные коллекции плюшевых зверей, которых они выиграли в тире, что впору открывать музеи.       В целом мы отлично провели время!       Боже, если бы вы знали, как здорово хоть на пару часов скинуть с плеч тяжелое пальто литератора и почувствовать себя обычным подростком! Надеюсь, Иисус на нас не обиделся.       Среда, 19 июня, поздний вечер       Что же, дорогой читатель. И снова я вынужден доверить тебе очень личное… Дело в том, что я опять поссорился со своим стариком, и поссорился так, что опять больно сидеть, поэтому я пишу эти строки, валяясь на своей постели кверху спиной — совсем как черепаха. И снова, и снова я прохожу через те же невзгоды и испытания, и никак не порвать этот порочный круг! Теперь еще и Джина Голдсмит стала свидетелем моего унижения…       Но обо всем по порядку, раз уж я взялся все записывать. Итак, я решил свалить после отбоя к Скуби на ночевку, потому что его родители уехали по делам, и он остался дома один. На самом деле, он остался не совсем один — за ним приглядывает его старая тетушка Розмари, которая живет по соседству, но она немного не в себе и особо за ним не смотрит, так что, когда папа с мамой уезжают, и он остается на ее попечении, она разрешает ему абсолютно все. Сами понимаете, в такие дни я обожаю ночевать у Скуби! В прошлый раз мы играли в Икс Бокс до трех часов ночи, а потом нашли бутылку сангрии, которую папа Скуби спрятал в кладовке, выпили оттуда немного, а чтобы не было заметно, долили воды. Потом мы заказали острую пиццу и смотрели телек до утра, и когда мой старик приехал за мной после завтрака, я был вялый, как переваренная макаронина.       Короче, когда Скуби сказал, что его предки снова сваливают, я, понятное дело, собрался к нему, но тут папа сказал, что я никуда не пойду, и что эти наши ночевки ЯВНО НЕ ИДУТ НАМ НА ПОЛЬЗУ, и он меня не пустит.       Я немного вспылил, понимаете, потому что какого черта папа так говорит, откуда ему знать, что идет мне на пользу, а что нет — возможно, именно ночевка у Скуби подстегнет мое писательское вдохновение! А папа сказал мне, что вдохновение подождет, и шел бы я чистить зубы, мыться и ложился бы спать. А я ему сказал, что его тирания отвратительна! Понимаете, я не очень здорово умею подбирать слова, когда сержусь, меня захлестывают эмоции. А мой старик мне:       — Чарли, когда ты злишься, ты становишься похож на шипящего опоссума, — и рассмеялся.       Тогда я побежал к себе, сунул в рюкзак пижаму и полотенце (это для ночевки) и хотел напролом пробежать в двери (не знаю, о чем я думал. Я очень расстроился). Но ничего у меня не вышло, папа поймал меня за шиворот и силой затащил в спальню. Я посидел немного у себя и перебесился, и у меня созрел план.       Понимаете, окно моей спальни выходит на крышу веранды, а с нее можно спуститься вниз по маленькой решетке, которую папа приделал, чтобы по ней вились цветы, но цветы он никогда не сажает, так что ничего и не вьется. Я вообще-то никогда так раньше из дома не сбегал, но решил, что игра стоит свеч, понимаете, и рано или поздно нужно было попробовать, потому что мой старик что-то много на себя берет последнее время, и мне нужен запасной выход из дома, если он меня еще куда-нибудь не пустит. Всегда должен быть план Б, знаете ли.       Я решил, что дождусь, когда они с Джиной уснут, и тогда свалю к Скуби. Меня немного потряхивало от возбуждения и азарта, потому что от нашего дома до дома Скуби вообще-то полторы мили, а мой велик папа запер в гараже, но я решил, что как-нибудь добегу. Папа пару раз приходил и стучал в мою дверь, но я сказал, что уже сплю. Он сказал: «Ну, ну. Завтра поговорим, сынок» — и больше не стучал. И вот, они наконец перестали болтаться туда-сюда по лестнице и затихли в своей спальне, только Джина иногда смеялась и кричала: «Хенк, ну перестань, ну что ты делаешь» — наверное, он учил ее кувыркаться через голову, потому что пару раз она точно треснула ногой по стене. Из моего старика вообще-то так себе тренер.       Тогда я открыл окно и вылез на крышу. Я старался двигаться как можно тише и осторожнее, потому что крыша у нас не очень хорошая и запросто можно провалиться, но все обошлось. По навесу веранды мне пришлось ползти на животе, чтобы меня не было видно при свете луны, но я дополз. Скинул рюкзак на землю, нащупал носком кеда решетку, и тут выяснилось, что она совсем хилая и мне по ней не спуститься! Стоило поставить на нее ногу, как она начала угрожающе трещать. Я бы, наверное, все же рискнул, но побоялся, что от хруста папа с Джиной проснутся, так что я попытался найти другую опору, свесил ноги вниз и стал барахтаться, прощупывать, не найдется ли там, на что опереться, и тут меня как схватит кто-то за лодыжку!       От неожиданности я заорал и рванулся в другую сторону (то есть в сторону своего окна), но не удержал равновесия и покатился вниз. Было очень страшно, и я орал грязными словами — теми, которыми папа называет налоговиков и всяких борцов с пестицидами, — но у самого края я зацепился футболкой за крюк, к которому крепится водосточный желоб (кстати, у на нас там полно старых листьев, надо сказать об этом папе) и повис, болтаясь в воздухе. Мне было не видно, что там внизу, понимаете? Насколько далеко падать. Но тут мой старик сказал, чтобы я перестал верещать, а то приедет полиция, и сам помог мне спуститься. Оказалось, что это он сцапал меня за ногу, потому что он все понял сразу и сказал, что я очень предсказуемый, но по заднице я все равно получу. Вот так. Это было очень волнительно, знаете ли.       Короче, мы пошли домой, и в гостиной Джина сказала:       — Хенк, я тебя прошу.       А мой старик ей:       — Дорогая, мы это уже обсуждали. Это наши с Чарли дела.       Вот так! Она, видите ли, уже «Дорогая», и наши с ним дела они уже успели обсудить! Когда, интересно? Короче, мне не впервой получать от него ремня, знаете ли, но в этот раз было обидно, потому что хороший план сорвался — это раз, и я не попал к Скуби на ночевку — это два.       Когда мы закончили (папа не особенно усердствовал, но я все равно орал как резанный. Я решил, раз уж Джина в курсе наших дел, так пусть она все услышит и ужаснется), я поплелся к себе, переоделся и лег в постель, но забыл запереть дверь. И знаете что? Они болтались ко мне в комнату еще добрых часа полтора, пока я не уснул!       Сначала пришла Джина и долго расспрашивала, больно ли мне, и когда я сказал, что да — больно, стала ходить вокруг моей кровати и причитать, насколько это все неправильно, и что мне не стоит вот так провоцировать папу, который меня так сильно любит, а ему, конечно, тоже не стоило так поступать, и как она все это УЖАСНО НЕ ОДОБРЯЕТ, понимаете. Потом присела рядом, погладила меня по голове и спросила, чего бы мне хотелось утром на завтрак. Я сказал, что хотел бы мяса на углях, но она помолчала и сказала: «Я подумаю, солнышко» — и ушла.       Вообще-то мне было не так уж и больно, но в такой ситуации лучше сгустить краски, понимаете.       Только я включил свет над кроватью и стал строчить в свой дневник, как пришел папа. Он тоже долго ходил вокруг, складывал руки то на груди, то на спине, и потом сказал:       — Чарли, ты ведь знаешь, что это было глупо, ты запросто мог грохнуться и что-нибудь себе сломать, и ради чего?       Я промолчал, потому что слишком долго было объяснять, ради чего. А он мне:       — Я ведь даю тебе достаточно свободы, чтобы попросить взамен немного послушания? И если я говорю «Нет», я рассчитываю, что ты меня послушаешь! Тебе не семнадцать, чтобы сбегать из дома на вечеринки, имей совесть!       Короче, он еще долго трепался в таком же духе, потом сказал, что любит меня больше всех на свете и очень сожалеет, что ему приходится меня наказывать, и полез обниматься.       Только я стал засыпать, как они с Джиной стали спорить о чем-то за стенкой и, как на зло, мне было плохо слышно, о чем. Только Джина кричала: «Недопустимо», а мой старик оправдывался. Потом она снова зашла ко мне, села на кровать и стала меня жалеть и шептать: «Бедный зайчик, бедный зайчик».       Честное слово, у меня уже глаза слипались, и я сто раз пожалел, что полез на эту чертову крышу!       Наконец все разошлись и притихли, и снова пришел мой старик. Тоже сел рядом и стал гладить меня по затылку. Я уже очень хотел спать и уснул, и мне приснилось, что я сижу на пляже в Калифорнии задницей на горячем песке, а птицы свили у меня в волосах гнездо.       Дурдом!       Четверг, 20 июня, утро             Сегодня на завтрак были оладьи с кленовым сиропом (мой старик сам готовил). Не мясо на углях, конечно, но уже лучше, чем смузи из травы! А еще и Джина и папа очень ко мне внимательны и добры. Интересно, с чего бы это? (Сарказм)