Ледяные крылья

Её в сумерках нашла Карлах, рядом с поваленной чародейкой в приступе злости сосной, и привела в лагерь. По её словам Астарион вернулась один, без Блюр и его чуть на лоскуты не порвали, узнав, что он оставил Блюр одну недалеко от места, кишащего сомнительно настроенными гитьянки. Так же с её слов Блюр поняла, что он не рассказал им о причине её бегства. Придя в лагерь, она, игнорируя любые расспросы Уилла и Шедоухарт легла спать. На вампира она даже не посмотрела. Но сон не шел и ночью, словно она вновь потеряла возможность нормально спать. Девушка ворочалась с боку на бок, рассматривая отсветы пламени в лежащих на земле латах. Блюр медленно пропитывалась горьким разочарованием, разочарованием в себе. В своей реакции, в своей слепоте и наивном поведении. Как она могла допустить то, что она была не "лучше всех", что Астарион понял что-то о ней прежде, чем она сама? Почему ей было так больно от этого, от осознания того, что она проиграла ему в этом? И почему она не могла его ненавидеть, ненавидеть как обычного предателя, что воспользовался её доверием? Вопросы жужжали в голове похлеще пчёл. Гнев в ней давно улёгся, но на месте, откуда ушел гнев и только начинал восстанавливаться страх осталось нечто другое – уязвимость, что неприятно удивило полуфею. Страх порождал в ней не только мгновения паралича, но и осторожность, расчётливость, которая помогала ей не умереть… Но как верно подметил Астарион, мешала жить. Она никогда не давала волю гневу, вернее она никогда не позволяла вспышкам её эмоций влиять на что-либо в её жизни. Но её эмоции, как и дикая магия, копились со временем, пока Блюр могла их сдерживать, но потом вносили её разрушительной и неконтролируемой волной, когда их становилось слишком много. Блюр всегда старалась уменьшить последствия подобного, это было не сложно поскольку это случалось всего несколько раз за время ее скитаний. Но что же ей теперь делать? Она не собиралась снимать замки со своего сердца, но, дьявол, вампир был прав, она почти достала его в своем яростном припадке. Ну или она так запомнила. Гнев, вызванный к жизни вампиром, действительно позволил ей действовать и не просто действовать, а не раздумывая, что Блюр считала почти невозможным для себя. Неужели он заранее знал об этом? Что ярость действительно заместит страх?! Ночь была длинная и бессонная. Под конец Блюр смогла задремать, погрузившись в болезненные сны о её прошлом. Но чародейка зря надеялась на отдых. Внезапно её резко растолкали, зажав ей рот. Она с трудом разлепила глаза и увидела перед собой Гейла, мимо него откуда-то из-за ее спины просвистел арбалетный болт. – Хатака! – послышалось сзади и полуфея вскочила на ноги в чем была и рванулась в сторону, ещё не понимая, что происходит. Всю поляну на краю обрыва, которая служила им стоянкой освещала луна и в её свете было прекрасно видно, как на дальней её части была группа тяжело вооруженных людей. Блюр была в лагерном, хвататься за оружие было бесполезно, рядом с ней была лишь флейта, полуфея не понимала, что происходит, как их лагерь нашли и куда смотрел часовой? Полуфея увидела, как прямо на Шедоухарт летит огромный мужчина в тяжёлом доспехе с явным намерением просто столкнуть её с их платформы в обрыв. Блюр присела и рванулась вперёд, на ходу используя терновую плеть на Шедоухарт и убирая её с линии атаки, хотя это было весьма рискованным шагом. Шипы терновника заскрипели о броню шаритки, но ощутимого ущерба не нанесли. Тяжеловес проскочил мимо, отчаянно тормозя, но потусторонний заряд Уилла выбил его с плато как мячик. Шедоухарт вскочила на ноги, кивая Блюр и устремилась обратно к остальным сражающимся. Хальсин обернулся медведем, а рядом с ним Карлах размахивала топором, в другом конце площадки у самой стены теснили Гейла и отчаянно отбивающуюся Лаэзель, Блюр начала плести заклинание, как на неё опустилась тень от чужого огромного топора… И снова это дурацкое чувство беспомощности… Слабости… Страха! Только не снова! Топор сверкнул в голубом лунном свете, и она вспомнила о Астарионе. И позволила гневу вновь завладеть её сердцем. Рванулась назад, не боясь упасть, перекатилась назад, даже не ощущая, как она близко от обрыва и увидела, туша с топором оседает на землю и как вампир тихой тенью вынимает из спины багбира с топором свой кинжал с выражением абсолютного спокойствия на лице. В таком состоянии девушке хватило одного взгляда на него, чтобы лопнули последние остатки её самоконтроля. – Как вы меня все достали! – взревела она не своим голосом, выпуская из рук тугие пружины дикой магии и словно дёргая за невидимые канаты пальцами. В то же мгновение прямо посреди их лагеря разверзлась буря и прямо из черных облаков посыпались ледяные клинки в каком-то совершенно сумасшедшем количестве. Побелели вены на её руках, словно магия текла прямо через них. Блюр задела четырёх врагов, ледяные шипы обмораживали броню, делая толще, тяжелее и более хрупкой, а несколько врагов даже упали, поскользнувшись на ледяной поверхности. Область бури едва не задела Лаэзель, но пронесло, она успела как-то уклонится, прижавшись к отвесной скале. Но спутники были удивлены не меньше врагов, хотя и опомнились раньше. Шедоухарт подлечила Карлах, а Хальсин столкнул ещё двоих в обрыв. Гейл не сводил с Блюр настороженного взгляда, а сама чародейка пыталась не дать гневу безвозвратно завладеть ей как в прошлый раз, но при этом не вернуться в своё "испуганное" состояние. Один из тех, кто попал под её бурю повернулся к ней, его лицо перекосило от злобы, и он стрельнул в нее из арбалета. Полуфея попыталась уклониться, но поняла, что её сил и скорости просто недостаточно. Болт попадет в неё и уничтожить его раньше она не успеет. Её грубо дёрнули куда-то вниз, а болт просвистел мимо. Опять. Опять он. Молча прикрыл её безрассудство и беспомощность. И гнев вновь всколыхнулся. "Ну хоть что-то я могу сделать нормально?!" – её бесило всё: её слабость, враги, подкравшиеся к их лагерю и Астарион, который после того, что сделал все равно по-прежнему прикрывает её, словно ничего не произошло… Она упала на землю а Астарион вогнал стрелу врагу в щель для глаз в шлеме. Нет, хватит с неё. Она почти зарычала, не чувствуя, что раскроила себе руку. Чародейка села на корточки, отпрыгивая и собирая свою магию, собирая всё, до чего могла дотянуться. И используя все свои чародейские запасы, запустила в двух оставшихся врагов спаренным ледяным лезвием, что взорвались рядом с ними, но повредили лишь им, а не находящейся рядом Карлах. Белые вены на её руках стали ощутимо ярче светится, словно перекачивая силу из неё. Бой закончился. Но не закончился запал полуфеи у которой в голове что-то щелкнуло, её магия захлестнула её сильнейшим откатом, наверное, за все время. Она ощущала как вокруг неё собирается дикая ничем не обузданная энергия. Сейчас ей крупно достанется… Если она вообще переживёт это… В теле нарастала боль, словно тянули за все мышцы сразу и из последних сил Блюр оттолкнула от себя вампира, до того, как вокруг неё сомкнулся вихревой поток необузданной магии. Астарион, за спиной которого схлопнулась бушующая стихия, увидел, как вокруг Блюр сомкнулся вихревой кокон, словно стягивающий к себе острый воздух и уверенно разрастающийся в ураган, посреди которого стояла на коленях чародейка, тщетно пытаясь успокоить магию в своих руках. Её полный боли крик скрыл рев урагана. Вампир отшатнулся и отступил назад, сбитый с толку и не понимающий что делать… Она его вытолкнула… Погода стремительно портилась, Блюр вызвала силы, которые не могла контролировать. Было видно, как светятся вены на её руках, словно раскаляясь. Боль пронзила каждую частицу её существа невиданным доселе шоком, она никогда не использовала магию на полную катушку, потому что боялась её. Боялась последствий и не просто так. Её разбуженная сила слетела с катушек! Астарион содрогнулся, уловив в шуме ветра её крик. Единственным, кто не потерял головы от увиденного был Гейл, который шепнул что-то гитьянки и наложил на неё чары. Не успел Астарион понять, в чем дело, как Лаэзель исчезла, материализовались в центре бури, позади Блюр и огрела её рукоятью двуручника по голове. Чародейка этого даже не заметила, просто мешком повалилась на камни без сознания. А тем временем Гейл пытался успокоить бурю до того, как она снесет их лагерь до основания. Но это была дополнительная мера – не имея подпитки от чародея, гроза сама развеялась довольно быстро, тело полуфеи покрылось ледяной коркой, а вены на руках почти до локтя словно обожгло, и они до сих пор светились белым. Хальсин вернулся в человеческую форму и поспешил к чародейке, рядом с которой возились Карлах и Шедоухарт. Тифлинг грела руками девушку, пытаясь убрать сковывающий её лёд, а глава их команды судорожно пыталась понять, как излечить её. Хальсин произнес несколько заклинаний над ней, так, что на её измученном лице вновь появился румянец. – Но она не скоро придет в себя… Если мы разбудим её сейчас, пока не зажили повреждения, для нее это станет агонией, – сказал он без особого труда поднимая её и укладывая рядом с костром. – Во имя девяти Преисподних, что это было?! – всё ещё немного шокированный масштабом бедствий спросил Астарион у Гейла. – Последствия дикой магии, с которыми встречаются те, в ком есть к ней талант. Но настолько катастрофичных последствий мне видеть раньше не приходилось… Каюсь, я не подозревал, что наш стратег на такое способна… До сих пор я не замечал в ней такой… агрессии, – задумчиво пояснил Гейл, словно размышляя вслух. Астарион, впрочем, догадывался, откуда ветер дул. – Но зачем вырубать-то? – поинтересовалась Карлах, грея в руках одеяло и накрывая Блюр. – Лишив её сознания мы прервали процесс формирования циклона, который держался на её дикой магии и, хоть она и не контролировала его, питался он её скрытым потенциалом. К тому же это весьма болезненно, когда плетение словно течет по венам, пытаясь разорвать тебя как узел… – грустно подытожил волшебник, вполне представляя, какая это пытка. – Она ведь очнётся? – Астарион чувствовал себя не в своей тарелке, в очередной раз наблюдая последствия своих беспечных действий. Он ведь знал, что Блюр не всегда контролировала свою магию, она не раз предупреждала его об этом, но он и предположить не мог, что она настолько сильна… Настолько, что Астарион впервые ощутил страх перед её силой. И при этом она это не контролировала, даже заперев себя в железной клетке правил и ограничений. – Физически она восстановится. Психически скорее всего тоже. Она сильная и упрямая. Но сколько это займет неизвестно… Её собственное тело сейчас её враг. И сознание, поглощённое такой бурей эмоций тоже, – Шедоухарт покосилась на вампира, но ничего не сказала. Они были вместе с моментом крушения наутилоида и она неплохо узнала их обоих, чтобы понять, что вряд ли в яростном припадке чародейки он хоть как-то не замешан. – У нас бы её отсеяли среди первых. Такие не выживают, и какая бы ни была сила, что толку, если она стоит таких последствий, – двуручник Лаэзель вернулся в ножны. – А кто это были вообще? – поинтересовался Уилл, вздыхая. – "Верные", как и мы, идущие в Лунные Башни. Мне почти удалось обдурить их, но они увидели Хальсина и взбесились, – пожала плечами Шедоухарт. Почти валясь с ног, спутники легли досыпать в полуразрушенном лагере. Их покой охранял вампир, которого глодало некое подобие чувства вины. Он сидел на обрушенной колонне и изредка бросал взгляды на костер, вблизи которого лежала маленькая фигурка с темно синими волосами, голубые локоны в которых слабо светились из-за остатков дикой магии. Её лицо хмурилось в свете костра. Блюр очнулась на закате в опустевшем лагере. Пробуждение не было приятным, ощущение, что её тянут за все жилы продолжало преследовать её, но уже жалило не так сильно, голова гудела а руки онемели от холода не смотря на то, что были в тепле. Она с трудом вырывалась из омута кошмаров прошлого и будущего, объятий отчаяния, хотя и не помнила подробностей или как именно она заставила себя проснуться. Она медленно встала, выползая из-под кучи одеял, её одежда была порвана, но корсет, прячущий крылья, не пострадал. Она не помнила, как отключилась в том безумном урагане и очень надеялась, что не успела натворить ничего, о чем потом пожалеет. Она пошла умываться, у края лагеря был ручей с водопадом с отвесной скалы на их плато. Блюр набрала воды в руки и так и замерла, и моментально вода из её рук расплескалась по камням. Её руки были исчерчены белой сетью линий, словно ожогов, на которые было больно надавливать… Словно ей под кожу загнали жидкий и острый свет и которые стреляли острой болью от любого холода. Когда она вернулась, заметила, что в лагере был Хальсин, который очень обрадовался тому, что она пришла в себя. Блюр не могла сосредоточится, поскольку боль в руках постоянно напоминала о себе. Правая к тому же была частично перебинтована. Хальсин не смог ей помочь. В итоге все время до возвращения отряда, Блюр грела руки над костром, изредка получая передышку после того, как боль от магии утихнет и до того, как боль от огня её настигнет. Блюр грустно думала, что о сражениях и вообще о магии на некоторое время придется забыть… Она не то, что колдовать не могла, даже заговоры не давались и она не могла взять в руки или коснуться ничего холоднее температуры тела. Ей было некогда думать о том, что с ней случилось, о том, какие эмоции её волновали потому что все время она могла думать только о боли в руках… Блюр бы руки в угли засунула лишь бы остановить это, но так и не решилась. Когда отряд вернулся, она пристала к Гейлу с мольбой сделать хоть что-нибудь… Весь вечер волшебник из Глубоководья буквально колдовал над её руками, пытаясь если не убрать последствия злоупотребления, то хотя бы уменьшить боль. В итоге волшебник так и не нашел решения, а Блюр взвыла, понимая, что с постоянно напоминающей о себе болью просто не заснёт. Единственное положение, в котором Блюр чувствовала себя сносно и могла думать – с руками в котелке с кипятком. Её кожа должна была уже покрыться волдырями, но, видимо всё тепло уходило в белый узор магии в ней, от которой она не могла избавится. Всю ночь Блюр провела в периодических метаниях – она брала ведро, грела в нем воду на костре, подвывая от боли, а потом окунала туда руки и это дарило ей где-то минут сорок, прежде чем вода остывала и процедуру приходилось начинать сначала. Пол ночи "дежурила" она, поскольку было очевидно, что она не заснёт. Во время кратких передышек от боли, тянущей из неё жилы, она отчаянно думала. Сначала о том, что ей теперь делать, ведь она осталась без магии. Концентрацию поддерживать она не могла из-за боли на фоне, и даже самые простые заклинания вроде громовой волны у неё не выходили, а ледяной луч и вовсе заставил до крови прокусить губу в попытках в ночи сдержать крик сумасшедшего укола боли. Было ощущение, что ледяная магия словно застыла в её венах! С трудом преодолев первый шок, Блюр некоторое время грела руки в почти остывшей воде, а потом вернула её на треногу над костром и тихо поскуливая, как побитая собака, пошла искать гоблинское оружие, которое они с собой таскали. Нашла его в дальних сумках и ногами вытащила самые паршивые из них и дотащила до костра, закинув прямо в него. Когда оружие раскалиться, его можно будет охлаждать в ведре и это заново нагреет воду. Оружие, конечно жаль, оно станет хрупким после таких температурных качелей, но себя жальче. Поэтому же Блюр и взяла именно гоблинское оружие и оружие кобольдов, как самое плохое из всего что было. Она грела руки у костра, периодически рефлекторно слизывая кровь с губы. Бинты на её руке давно сгорели. С трудом дотерпев до того, как вода пошла пузырями, Блюр хватанула голыми руками ведро и поставив перед собой окунула туда руки с камнем. Почему с камнем? Просто важно было окунать только поврежденную часть, ту что в белых полосах, а то нормальная её кожа по прежнему покрывалась пузырями от ожогов. А камень делал глубину котелка меньше, и она могла не тратить силы на поддерживание рук в висячем положении в просто опираться на него. Фух. Наконец то у неё есть новые сорок минут без боли, а с учётом оружия и того больше. Ещё не минуло и середины ночи, как откуда-то сзади послышалось шуршание. Блюр быстро обернулась, молясь всем богам, чтобы это не был очередной враг, но это всего лишь вампир выбрался из своей палатки. Блюр недоверчиво посмотрела на небо… А почему так рано? Ему же сменять её часа через два, не раньше. Его движения пробудили память о его поступке и Блюр бессознательно фыркнула, оборачиваясь обратно к костру, у неё не было времени подумать об этом. Да и это было бесполезно. Ведь её эмоции почти не зависели от её выводов. Она заворожённо смотрела на языки пламени, решив, что Астарион всего лишь пошел на ночную охоту. Некоторое время её действительно не трогали, так, что она почти забыла об этом. Душу грызла обида, ведь Астарион предал её доверие. Хотя она разумом понимала, что это как минимум не совсем так. Вампир ведь продолжил перекрывать её и не считая той его провокации неизменно выручал её. Она попыталась восстановить в памяти картину того момента, когда она стояла парализованная с кинжалом у горла. Его слова "Ну же, Блюр, сделай хоть что-то…" резанули по душе, звучали как издёвка, но при этом полуфея только сейчас смогла заглянуть за них. За первое впечатление. Может… Может это была не издёвка сильного над слабым, а преднамеренная провокация? Ведь он буквально говорил ей сделать что либо, при этом своей интонацией пытаясь вывести её из себя явно нарочно. Да и судя по его словам он как минимум догадывался, что страх мучает её и является причиной её паралича. Догадывался, хотя об этом не имела понятия даже она сама. Чародейка слизнула каплю крови на губе. Если руководствоваться логикой и здравым смыслом, то она несправедлива к вампиру. Её обида к нему не справедлива, но ей было очень больно, когда Астарион из соратника превратился в угрозу. Чувство предательства поедало её изнутри. Вскоре Астарион вернулся, спустившись по отвесной скале обратно к их лагерю. Блюр как раз в это время пыталась, используя две импровизированные "кочерги" достать из пламени гоблинский клинок и положить его в ведро. В нос ударил запах её крови, и вампир с усилием потёр переносицу. Это сейчас было явно не то, о чем нужно было думать, но во имя всех богов, когда она уже успела вновь пораниться? Вампир нервно сглотнул и отгоняя эти мысли направился к костру, садясь на высохшее дерево рядом с огнём. Пауза между ними затягивалась. Блюр была неприятна эта ситуация и она знала, что не имеет права идти на поводу у чувств. Она привыкла жить логикой и рациональностью, и она не предаст свои убеждения просто потому, что злится и чувствует себя преданной. Она уже давно привыкла, что личное должно уступать место необходимому, а прискорбный факт был в том, что вампир был ему необходим как никогда раньше, ведь она осталась без магии леший знает насколько! Астарион сидел слева от неё, вода в ведре с раскалёнными оружием всё ещё была горячей. – Прости. Мне не стоило так себя вести, – произнесла она, чувствуя, как тугая петля обиды сжимается на горле, но она не позволит задушить себя ей. Ответа не последовало, Блюр понадобились все её моральные силы, чтобы повернуть голову и посмотреть на вампира. Выражение немого вопроса и недоверия застыло на его лице, поэтому Блюр поспешила пояснить: – Я не должна была так срываться на тебя, а уж тем более оставлять без объяснений… – выдохнула она, понимая, что это действительно её промах. Она сама терпеть не могла, когда на неё обижались, не объясняя причин. И сама никогда так не делала. И не хотела начинать. Пауза затянулась ещё сильнее, был слышен только треск костра. – Астарион, не молчи, ради всех богов, а то я решу, что ты скоропостижно скончался… – попыталась пошутить она, не зная, как избавиться от чувства неподъёмного напряжения, витавшего в воздухе. – Я на пути к этому, Блюр… – наконец произнёс он, сцепляя руки замком на коленях. Впервые за очень-очень долгое время ему было нечего сказать. Ведь все должно было быть не так… Почему она извиняется перед ним за вполне предсказуемую реакцию? Любая другая его бы уже в Чионтаре утопила невзирая на его полезность. Слова застревали в горле, не желая, чтобы их озвучили, – Знаешь… Ты… Ну в общем прости меня… Я не должен был так делать… Ох, дьявол… Теперь уже замолчала Блюр. На её памяти вампир никогда не извинялся. Даже когда по его вине они оказались заперты в полыхающем доме. Его привычная манера изъясняться кажется и вовсе не подразумевала таких словесных формулировок, было видно, как непросто слова давались ему. Блюр не думала, что Астарион даже всерьез понял, как больно ей сделал. Вернее только этой ночью она начала догадываться об этом. Что вампир не просто вёл себя как обычно, пытаясь задеть её, разозлить и полюбоваться её жалкими потугами, а имел весомую причину так поступить, весомую даже для неё. Горечь предательства вновь всколыхнулась в ней, но словно наперекор ей и ей же назло она сказала. – Извинения принимаются… Но Астарион, во имя Девяти Кругов, ты можешь объяснить почему ты так поступил? Это было… Больно, – последнюю фразу Блюр произнесла как можно более равнодушно, но все равно получилось слишком тяжело. Астарион, хоть и не исключал шанса, что Блюр сможет примериться с его паршивой выходкой, но все же даже не предполагал, что она всерьез может так сделать. Он хотел извинится перед ней с момента возвращения с охоты, но не знал как начать и уж точно не ожидал сам услышать извинения в свой адрес, ведь такой как он их не заслуживал, особенно после того, что он сделал. Реплика Блюр оставила какой-то неприятный осадок на его душе, словно ему тоже сделали больно. Но слова прощения слегка сгорели его мертвое сердце, хотя он и не считал себя достойным этого. Достойным прощения. – Я видел, что тебе мешает. Если бы просто сказал тебе об этом, ты бы не поверила, а даже если бы и поверила, то не смогла бы ничего сделать. Ведь такой животный страх страшен тем, что он заставляет тебя бояться даже предпринимать попытки избавится от него. Ты бы думала, как обычно, сомневалась, а потом решила бы, что это не настолько критично, чтобы что-то делать… И страх так и продолжал бы мучать. Мне показалось разумным вариантом уязвить тебя настолько, чтобы ты разозлилась и переломила это в себе. Это больно и ты боялась бы этого если бы знала заранее, – путанно объяснял вампир, следя за выражением лица чародейки, руки которой слабо светились белым узором в воде. Блюр шумно выдохнула, переводя взгляд на пламя. Он прав, во всем. Она действительно сделала бы именно так и решила, что "от добра добра не ищут", страх мешал бы ей даже пытаться избавится от него как-то по-другому. Она ненавидела принуждение всеми фибрами души, но видела, что здесь буквально не было другого выбора. Порой лекарство настолько горькое, что его не возьмёшь в рот добровольно. – Но как ты понял? – спросила она, чувствуя, как остывает вода в ведре и боль начинает потихоньку возвращаться. – В определенный момент своего рабства я был таким же… Настолько был запуган памятью о пытках и боли, что перестал пытаться что-либо сделать. Перестал искать возможности… Ещё совсем недавно… – через силу говорил вампир, зажмурившись от отвратительных воспоминаний. Блюр молчала, не решаясь спросить и уточнить свою догадку. – Но моя ярость бессильна. Как бы я не ненавидел Касадора, он казался всесильным, всемогущим, да, по сути, таким и был, для нас, его отродий… – продолжил он, а Блюр поймала себя на мысли, что вампир не врёт. Более того, в глубине его души страх перед "всемогущим хозяином" всё ещё остался. – Да заместит страх ярость, да… – пробормотал Блюр, вспоминая свой срыв на поляне и то, во что это в итоге вылилось и с шумом вдохнула воздух, ощущая, что вода почти не греет. Она ногой отшвырнула клинок из котелка обратно в тлеющий костер и шипя, стала подниматься, затягивая момент, когда надо будет вынуть руки из едва горячей воды и схватится за холодные кочерги, чтобы кинуть в воду очередной клинок. – Сиди, – Астарион оказался у неё за спиной и надавил на неё, усаживая обратно, сам ухватил прутья и с ловкостью бывалого пекаря вынул из костра рыжий от огня изогнутый клинок и опустил в воду, подальше от её рук, – Спасибо… За помощь. И за то, что прикрыл той ночью, – сказала Блюр поднося руки ближе к клинку пока нагревалась вода. Астарион вернулся на своё место. Моменты той ночи вновь всплыли в голове, вид кричащей в порывах ветра спутницы и игла вины уколола его сердце напоминанием о том, что это он виноват в её текущим состоянии. Его выходка заставила Блюр выпустить дикую магию, что она не в силах контролировать, – Боги, прости… Я не знал, что дойдет до такого… – Астарион, в этом тебе не стоит себя винить. Рано или поздно это бы так или иначе случилось. Рано или поздно я бы пересекла черту допустимого, ты просто ускорил этот момент. Дикая магия не даётся в руки просто так. Ты не виноват в моем текущем состоянии. Ты меня задел, да, но это было мое решение дать этому выход… В конце концов лучше так, чем лежать мертвой на дне ущелья. Моя дикая магия особо разрушительна если утратить контроль… – "над эмоциями" хотела добавить полуфея, но не стала и предложение повисло между ними. Она не была готова признать, что её магия черпается в том числе из чувств и эмоций… Это было характерной чертой фейских созданий, а в этом она пока не была готова признаться. Никому. – Блюр, тебе полагается биться в истерике, а не убеждать меня в том, что в твоём состоянии нет моей… вины… – вздохнул Астарион. Было бы проще если бы она просто закатила истерику, а не относилась к нему с таким… пониманием. Было бы проще если бы он стал для неё чудовищем и врагом номер один, если бы она не простила его было бы проще… Он ведь заслужил. – Насколько я помню, я "наистерила" тогда на год вперёд, если не больше, – улыбнулась Блюр. В свете костра её губы бы неестественно алыми. Ей стало спокойнее, что она даже нашла в себе силы на шутку. Все-таки мысль о том, что её предали поедала её изнутри. Она была рада, что её худшие опасения были лишь её паранойей. Что Астарион действовал в её интересах, хотя и способ выбрал чудаковатый. Он не предал её. Пришло время Астариона дежурить, но Блюр осталась у костра. Они негромко переговаривались, Астарион рассказал, что было пока она спала, а Блюр, опасаясь, раскрыла, что временно не сможет колдовать. Любая магия делала больно, а лёд особенно. Да и предметы холоднее температуры тела она в руки взять не может. Блюр боялась, что её оставят позади, когда выяснится, что она не может колдовать, но Астарион даже не заикнулся об этом, но задумался. Он принес ей ещё дров для стремительно затухающего костра. Вампир уговорил Блюр попытаться поспать, пообещав, что он сам будет менять раскаленные клинки в воде, не давая ей остыть несколько часов. Чародейка согласилась, зевнув, а вскоре задремав прямо сидя. Астарион остался в одиночестве, погруженный в собственные размышления. В предрассветных лучах солнца он наконец различил причину, почему её губы были такими темными и пахло кровью. Оказывается, она прокусила губу до крови. Это вообще не упрощало ему задачу. Блюр проснулась в середине дня. Астарион действительно помогал её импровизированной грелке не остыть, а по мере пробуждения остальных, они тоже стали помогать. Гейл заново осмотрел её руки и огорчил Блюр тем, что пока в её теле есть ледяная магия что заполняет её руки, она не сможет нормально плести заклинания. Блюр уже и сама догадывалась об этом, но Гейл обещал что-нибудь придумать. Хотя осенило не его и очень не сразу. Весь тот день Блюр сидела у небольшого костра на крыше разрушенного храма, пока отряд обследовал его. Они случайно наткнулись на логово гремишек и чуть не откинулись оттого, что Уилл использовал на них магию. А тем же вечером осенило, как ни странно, Астариона. Он внезапно придумал способ, который возможно позволит Блюр если не вернуться в строй, то хотя бы не быть прикованной к ведру с кипятком. Он весь вечер что-то изобретал с Гейлом, стащив из общего сундука пару сумок. К вечеру дуэт мага и вампира представили Блюр свое инновационное изобретение — повесили на неё сумку через плечо, отошли на пару метров и попросили вынуть руки из воды. Блюр сжала зубы и медленно встала, с каждой секундой ожидая, что боль вернётся, однако она её совершенно не чувствовала, хотя белые полосы и остались. Попыталась кастануть заклинание и ничего не вышло. – Астарион, Гейл, работает!! Но что вы сделали? И почему я не могу колдовать? – Блюр тряхнула руками и слегка надавила на белую полосу – Больно не было! – Не все сразу, Блюр. Скажи спасибо Астариону. Это была его идея повесить на тебя цветок суссура. Мы весь вечер пытались собрать ёмкость, которая бы обладал теми же свойствами что и экосистема Подземья, чтобы он не утратил своих свойств. – Каюсь, если бы Уилл не разозлил тех "милых котят", я бы не догадался, – развел руками Астарион, который тогда как раз думал над способом помочь Блюр. – В таком случае, если ты не против, кажется сейчас я нуждаюсь в тренировках по ближнему бою как никогда… Если не могу колдовать, мне надо уметь хоть что-то… – попросила Блюр, смущаясь. Учитывая то, как закончилась их первая тренировка она вполне допускала что вампир не захочет с ней связываться и откажет. – Как пожелаешь. Самый главный шаг ты уже сделала, если не потеряешь то состояние и научишься использовать его, то хорошего бойца я из тебя сделать не обещаю, но годного точно сваяю, – шутливо отвесил поклон вампир. Теперь, когда её преимущество временно выбыло из игры, она сможет не только слепо полагаться на магию, как многие волшебники, а научиться сражаться в условиях, когда любой маг становится немощным. Их ждёт непростое время, хотя, когда оно было простым?