Время перемен

      Непроницаемый полумрак угрожающе тихой камеры показался как никогда отталкивающим и негостеприимным, когда Игорь вынужденно вернулся туда, превозмогая растущее в нём отторжение, и мысленно уговаривал себя проявить больше сговорчивости и терпения, помня о недавнем неприятном разговоре с рассудительным Димой. Будто на миг забыв о более богатом опыте своего напарника, молодой капитан смело обличил его в вызывающей некомпетенции и неподобающем отношении к заключённому, но внутренне возмущённый таким несвоевременным выговором майор отказывался признавать горькую правоту друга: при виде Разумовского абсолютно каждая его мышца напряжённо ощетинивалась, готовя его безупречно подтянутое тело к неминуемой атаке, а в сердце загорался обжигающий огонь заповедной ярости, и он ничего не мог с этим поделать. Разве сумел бы кто-то на его месте оставаться спокойным и здравомыслящим, находясь рядом с заклятым врагом? Какое право Дима имел осуждать Игоря за проявление несдержанности, если этот бессердечный убийца собирался разрушить его жизнь до основания? Неостывший гнев всё ещё беспощадно одолевал глубоко негодующего майора, поселяя в его израненной душе непримиримое равнодушие, но прошедший терапевтический сеанс у доктора Рубинштейна самую малость усмирил его, позволив взглянуть на трагедию Сергея под другим углом. Да, возможно, его недуг испортил ему жизнь и помешал стать таким, каким он хотел стать, — борцом за справедливость, защитником города, способным изменить его к лучшему, тем, с чьей помощью можно было бы положить конец беззаконию и произволу. Но реальность такова, что Разумовский стал убийцей, и так просто простить все его преступления, увы, не представлялось возможным. Отягчающий осадок глубоко в груди немилосердно давил Игоря к земле, овевая поплывшее сознание неуловимыми мрачными мыслями, но в то же время непререкаемая решимость закалялась внутри него, убеждала в том, что он прав в своих следующих намерениях. Пусть пока что истинные планы Разумовского оставались для него непостижимой тайной, одно он знал точно: этот преступник оставался опасным, и не только для друзей Грома, но и для всего города, который только оправился после его недавних злодеяний. Единственно верное решение пришло на ум само собой, положив конец неугодным противоречиям, но до поры до времени майор намеренно держал его в тайне от своих товарищей, немного опасаясь их непредсказуемой реакции.       Посещать сиротливо опустошённую обитель молчаливого заключённого в компании верных друзей оказалось гораздо менее напряжённо и нестерпимо, чем если бы Игорь предпочёл пойти туда в гордом одиночестве, так что он ни на миг не пожалел, что позволил им сопровождать его, хотя его угрюмое настроение по-прежнему навевало на него непреодолимое упрямство. Бок о бок с безукоризненно собранным Димой он заставил себя переступить порог ненавистной ему камеры, нарочно изолированной от всех прочих, и украдкой глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, чтобы в первые же минуты не сорваться на громоподобную ярость. С другой стороны от него, пребывая во власти неискоренимой растерянности и безграничного потрясения, держалась непривычно притихшая Юля, которой он буквально только что поведал о поражающем возвращении Сергея Разумовского, и уже в нетерпении вытягивала шею в попытке разглядеть за решёткой волшебным образом выжившего преступника, едва успевая скрывать мелькающий в её глазах знакомый азарт беспардонного любопытства. Хотя подругу эта шокирующая новость обескуражила столь же сильно, как и весь полицейский участок, Игорь с немалым раздражением заметил, что она уже почти оправилась от пережитого смятения и теперь вела себя так воодушевлённо и уверенно, словно Разумовский представлял для неё неимоверно ценный объект для создания какого-нибудь сенсационного ролика и исходящая от него очевидная опасность её нисколько не тревожила. Сцепив зубы, Игорь волевым усилием подавлял в себе готовый вырваться наружу необоснованный упрёк, не желая напрасно отталкивать от себя смелую журналистку, тем более, незаменимо преданное присутствие Юли вселяло в него дополнительную решительность и будто утихомиривало пробудившегося внутри него рассерженного дикого зверя, алчно страждущего вонзить окровавленные клыки в мерзкую плоть беззащитной жертвы. Внешне оставаясь необъяснимо спокойной, Юля производила впечатление непоколебимого и беспристрастного следователя, жаждущего докопаться до глубоко погребённой под щедрым слоем гнусного обмана неопровержимой истины, так что в непреклонности и хладнокровии она ничуть не уступала ни Диме, ни Саше, которая по негласному распределению замыкала их маленькую процессию и не проявляла похожего неуёмного рвения, точно стремилась держаться подальше от опасного преступника, чей ужасно потрёпанный, жутковатый вид вызывал в ней целую бурю эмоций, иногда чересчур туманных и недосягаемых для понимания Игоря. Вот и сейчас, коротко обернувшись на молодую сотрудницу, он распознал в её странно неподвижных, неестественно расширенных глазах причудливую смесь мелочного сочувствия и ожесточённой напористости, но, поймав его мнимо вопросительный взгляд, она поспешно потупилась, пряча тронутый немым смущением взор. Предательские подозрения закопошились в сосредоточенных мыслях Игоря, норовя подорвать его авторитетное самообладание, однако отвлёкшееся было внимание его вновь перетянула на себя выступившая вперёд Юля, которую от заветной камеры теперь отделяла всего пара шагов. Казалось, она собиралась самовольно проникнуть за решётку, пусть даже надёжно запертую, но что-то заставило её помедлить, а потом и вовсе неуверенно остановиться, и на её вмиг помрачневшем лице Игорь прочёл откровенное изумление, приправленное лёгким недоумением.       Поравнявшись с красноволосой девушкой, майор пристально заглянул сквозь стальную решётку внутрь сумрачной камеры, облюбованной ленивыми тенями, и с долей мрачного удовлетворения наткнулся непроницаемым взглядом на съёжившуюся в тёмном углу худощавую фигуру — те же обречённо сведённые острые плечи, та же обессиленно опущенная голова с растрёпанными рыжими волосами, то же болезненно осунувшееся тело, обтянутое грязной больничной рубашкой, на которой будто навечно застыли засохшие пятна давнейшей крови. Вопреки обманчивому убеждению, производимому его мертвенно неподвижной позой, Разумовский сохранял при себе и пугливую чуткость, и излишнюю бдительность: стоило первому постороннему звуку раздаться в его временном пристанище, как он из уязвимой, загнанной в угол жертвы неумолимо превратился в угрожающе ощетинившегося хищника, готового до последнего вздоха отстаивать неприкосновенность своего личного пространства. Резко и настойчиво встретившись с ним одинаково мрачными взглядами, трепетно сохраняющий при себе должное равнодушие Игорь вызывающе прищурился, когда чужие льдисто-синие глаза, необычайно осознанные и лихорадочно блестящие, в упор прожгли его неотступным выражением молчаливого ожидания, проникая прямо в его мятежную душу и беззастенчиво задевая какие-то её особенно восприимчивые струны, будто нарочно пытаясь вывести из себя её неусидчивого обладателя. Спутанные, немного поблёкшие огненные пряди небрежно скрывали часть острого, безучастного лица с оставшейся на скуле кровоточащей ссадиной, скукоженное в три погибели тщедушное тело мелко подрагивало, то ли от царящего вокруг неизгладимого холода, то ли от крепнувшей где-то внутри всепоглощающей ненависти, жилистые руки, судорожно обнимающие притянутые к груди колени, настороженно напряглись, но почуявший чужое приближение узник не пошевелился, только неприметным движением вжался в стену позади себя, заметно застопорившись под бесцеремонно пронзительным взором майора.       — В самом деле Сергей Разумовский, — тихо пробормотала у него над ухом впервые подавшая голос Юля, в замешательстве вскинув вверх тонко изогнутые брови, и тут же выудила из кармана джинс свой телефон, облачённый в сверкающий чехол с разноцветными стразами. — Это же такое событие! Материал получится просто бомбический, только представь, какой крутой ролик можно запилить!       — Погоди, — предупреждающе понизив голос, повернулся к подруге Игорь, бережно прикасаясь к её выжидающе поднятому телефону, и с мягкой настойчивостью опустил уже настроенную камеру, проникновенно посмотрев в её возбуждённые глаза. — Никто не должен знать, что Разумовский выжил. Вообрази, какая шумиха поднимется в городе, особенно, учитывая нынешнее непростое положение. Пусть это пока будет наша тайна, хорошо?       — Извини, ты прав, — покорно кивнула ничуть не обиженная его прямотой Юля, послушно убирая телефон, и ответила другу неоспоримо доверительным взглядом, мгновенно успокоив его своим неукоснительным пониманием. — Я не подумала об этом. Лучше немного подождать.       — Я, конечно, не люблю задавать очевидные вопросы, — внезапно встрял в их приглушённый разговор Дима, метнув на Игоря выразительный взгляд, и его твёрдо поставленный голос уже прозвучал достаточно громко и отчётливо, чтобы его мог расслышать забившийся в дальний угол камеры Разумовский, — но с какой целью мы снова пришли сюда всей толпой? Что ты задумал, Игорь?       — Я хочу наконец разобраться с этим раз и навсегда, — решительно объявил майор, с озлобленной непреклонностью воззрившись на охваченного лёгким непониманием напарника, и новый прилив неотчуждаемой уверенности затопил его истерзанное существо, отчаянно требующее справедливой кары. — А вы поможете мне осуществить задуманное без лишнего шума. Чем раньше мы избавимся от этого груза на своих плечах, тем будет лучше для всех нас.       Явно взбудораженный загадочным заявлением друга, Дима недобро прищурился, но вслух не выразил никакого протеста, посчитав за благо промолчать, хотя в его пылающих зелёных глазах на несколько мгновений загорелся непримиримый огонь потаённого возражения, почти сразу безвозвратно угасший. Замершая за спиной Грома Саша тоже не подала признаков несогласия, не рискнув нарушать давящую на уши терзающую тишину, и Юля, пару секунд кропотливо размышляющая над словами возлюбленного, вскоре неприметно кивнула, извечно настроенная оказать ему любую посильную помощь. Насыщенный новой решимостью, Игорь твёрдо выступил вперёд, угрожающе напрягая жилистые плечи, и пристально наблюдающий за ним из тени Разумовский внезапно заторможенно приподнялся, уперевшись дрожащими руками в стену камеры позади себя, после чего медленно встал, скользнув чуть сгорбленной спиной по дышащей могильным холодом плитке. Не ощутив со стороны заключённого ни малейшей опасности, майор остановился вплотную к стальной решётке, так что только она и разделяла двух заклятых врагов, сверлящих друг друга одинаково пронзительными взглядами, и окинул судорожно вжимающегося в стену узника неподдельно презрительным взором, в котором только самый внимательный заметил бы не свойственный ему промельк мрачной надменности.       — Твой достопочтенный доктор весьма опечален твоей мнимой смертью, — размеренно, нарочно смакуя каждое слово, проговорил глубоким голосом Игорь, не спуская с оцепеневшего Разумовского испепеляющего взгляда и с жадностью скрадывая хищными глазами любые его невольные действия, способные выдать его реакцию. — Слишком жестоко обманывать его, согласен? Скоро ты снова окажешься в лечебнице, там, где тебе самое место. Тогда, по крайней мере, наш город сможет вздохнуть спокойно.       Казалось, вместо прежнего непоколебимо настроенного заключённого в камере объявился совсем другой человек: стоило этому роковому приговору слететь с губ Грома, как ранее неприступный, холодно-спокойный Разумовский вдруг неистово дёрнулся, порывисто впечатавшись в стену, и уставился на майора таким откровенно испуганным взглядом, будто его только что обрекли на смертную казнь. Острые плечи сами собой вздёрнулись вверх, подавшись вперёд, потемневшие от неподдельного страха глаза лихорадочно заблестели, объятые неукротимой паникой, скрытая запятнанной кровью рубашкой впалая грудь судорожно зашевелилась, в бешеном темпе вздымаясь и опадая в такт учащённому дыханию. Каждые его прерывистые вздохи Игорь отчётливо слышал, даже находясь в нескольких шагах от него, но его ледяной взгляд остался пугающе равнодушен и суров, а неприступные мысли стремительно заметались, поспешно прогоняя сокровенные воспоминания.       «Не возвращай меня обратно… Всё, что угодно, лучше, чем быть там…»       «Ты сказал, что подумаешь. Ты дал ему надежду. Но чего теперь стоит твоё слово?»       — Нет… — судорожно залепетал трясущимися губами побледневший Разумовский, напряжённо вжимаясь в твёрдую поверхность, и с таким затравленным выражением в округлённых глазах воззрился на Игоря, что у того непроизвольно нарушился ритм сердцебиения. — Нет, пожалуйста, нет, только не это… Ты обещал мне, Игорь… Не делай этого, я… Я тебя прошу… Не надо…       — Ты сам говорил, что я могу запереть тебя навечно, — с деланной небрежностью пожал плечами Игорь, мимолётно закатив глаза. — Лечебница и станет твоей тюрьмой. Ты ещё скажешь мне спасибо.       — Игорь, остановись! — с неожиданным напором вскричал окончательно взбудораженный Разумовский, дёргано содрогнувшись всем своим тщедушным телом, и затем с нескрываемой мольбой в отчаянных глазах посмотрел на майора, приниженно понурив плечи. — Ты совершаешь ошибку! Умоляю…       — Относительно тебя я ещё никогда не ошибался, — безжалостно отрезал Игорь, пренебрежительно отвернувшись, и, вдруг вспомнив о своей заветной ноше, запустил руку в карман пыльных брюк, нащупав пальцами знакомую пластмассовую баночку. Выудив её на свободу, он вслепую бросил лекарство сквозь отверстие в прутьях небрежным движением, тут же услышав, как упаковка с глухим стуком упала на кафельный пол, шелестяще прокатившись по нему. — Вот, возьми. Пригодиться, чтобы отпугивать твоё чудовище. Не благодари.       Не дождавшись ни реакции Разумовского, наверняка удивлённого таким преподношением, ни какого-либо одобрения или протеста со стороны друзей, Игорь порывисто развернулся в сторону выхода, еле терпя последние минуты пребывания в этом угнетающем месте, и стремительным шагом направился к двери, так что обременённая какими-то тайными раздумьями Саша едва успела отпрянуть с дороги, пропуская его. Несколько похожих растерянных взглядов всем скопом провожали его, словно преследовали мнимую цель поскорее выдворить его прочь, но никто так и не произнёс ни слова, что угрюмый майор расценил как безоговорочное подчинение его замыслу. Только он позволил себе немного расслабиться, будучи уверенным, что никаких противоречий с товарищами у него не возникнет, как внезапно на плечо ему твёрдо опустилась чья-то женственная рука, необычайно настойчивым давлением останавливая его и побуждая обернуться. Подавляя раздосадованный вздох, Игорь покорно оглянулся, заранее зная, кого именно ему предстоит увидеть, и с невозмутимым видом нос к носу столкнулся с Юлей, которая замерла аккурат напротив него с запрокинутой головой, чтобы заглянуть ему прямо в глаза: решительный взгляд её источал немое негодование, смешанное с непривычной непреклонностью. В безмолвном ожидании Игорь буравил возлюбленную требовательным взором, но, спохватившись, постарался хотя бы чуть-чуть смягчиться: в конце концов, перед ним уже был не враг, а его близкая подруга, достойная получить заслуженные объяснения.       — Зачем ты так? — с плохо скрытым неодобрением проговорила Юля, чуть мотнув головой в сторону камеры. — Он, конечно, тот ещё подлец, но даже для него это чересчур. Поверь, Рубинштейн не тот человек, которому можно доверять. Ты знаешь о нём далеко не всё.       — Мне плевать, — грубо бросил майор, смерив взвинченную девушку неумолимым взглядом, и лишь на миг его задела за живое пробудившаяся совесть, когда он заметил, как она непонимающе отпрянула, ошеломлённо моргнув. — Я не собираюсь оставлять его здесь и тем более нянчиться с ним. Это единственный выход, Юля. Так будет лучше для всех.       — Но Рубинштейн погубит его! — в отчаянии воскликнула Юля, потерянно округлив глаза, и на этот раз столь громкие заявления не могли не затронуть обманчиво отчуждённое сердце Грома, чуть поколебив его собственную непредвзятую уверенность. — Он втайне ставит опыты над своими пациентами, мучает их! Если ему и нужен Разумовский, то только для того, чтобы воплощать какие-то свои безумные идеи!       — Эта тема закрыта, Юля, — снова непререкаемо возразил Игорь, резко отворачиваясь от неё, и почти физически ощутил, как в спину ему вонзились огненные стрелы чужого возмущения. — Я всё решил. Его судьба вообще не должна нас заботить, главное — не позволить ему учинить новый произвол. Если это единственный способ, то я воспользуюсь им.       — Игорь!       Но он не дослушал. Едва с таких манящих, в это мгновение огорчённо изогнутых губ девушки сорвалось его ёмкое имя, как он резко сошёл с места, пресекая дальнейшие споры, и стремительно направился к выходу, больше не желая оборачиваться и ещё с кем-либо встречаться взглядами. Тщательно подавленное негодование будоражило его внутренности, словно волнительное ожидание смертельной схватки с особенно сильным противником, и в который раз он призвал на помощь всё своё стальное хладнокровие, лишь бы не сорваться и не потерять лицо прямо на глазах товарищей, привыкших на него полагаться. Ну почему они никак не могут понять, что он пытается сделать как лучше? Почему считают его жестоким, когда Разумовский поступал куда беспощаднее, чем он? Откуда в них, особенно в Юле, такое рьяное желание от чего-то защитить этого преступника? Уже то, что Игорь начал задаваться этими вопросами, показалось ему неприемлемым, и с досадой он встряхнул головой, прогоняя непрошеные мысли: на пути у него встала железная дверь, и он грубо распахнул её одним смачным ударом ладони, так что по безлюдному изолятору прокатилось гулкое дребезжащее эхо. Скорее бы уйти, скорее бы скрыться от этого пронзительного ледяного взгляда, что неотрывно смотрел ему вслед с застывшим на дне непримиримым отчаянием, к которому примешивалась до странности неподдельная мольба…

***

      «Пригодиться, чтобы отпугивать твоё чудовище…»       В немом неверии Сергей изучал неподвижным взглядом до боли знакомые, так люто ненавидимые им и в то же время глубоко обожаемые таблетки, прикатившиеся к самым его ногам, точно посланный свыше бесценный дар, и в горле его постепенно вставал удушливый ком, затрудняя и без того нарушенный ритм сбитого дыхания. В течение всего последнего года он не расставался с ними, считал их своим единственным спасением, всегда до умопомрачения радовался, когда всласть потешившийся своими играми доктор наконец снисходительно позволял ему утолить эту первобытную, жизненно необходимую жажду и на смену суматошному, разрывающему на части безумию приходил желанный, но отнюдь не долговечный покой, призванный лишь ненадолго отсрочить новую неизбежную встречу с этим существом, порождением самой преисподней. На целые сутки, порой на несколько часов, иногда всего на пару мгновений он покидал его в крах разворошенный разум, скованный болезненным недомоганием и бредовым наваждением, бесследно исчезал куда-то, являя потерянную ясность затравленному взгляду и искажённому сознанию, но, Сергей прекрасно знал это, уходил только для того, чтобы потом снова вернуться и сполна наказать своего обречённого хранителя за то, что тот вновь посмел от него избавиться. Всего одно поистине исцеляющее лекарство превращалось для измученного больного в смертельный яд: оно спасало его от ужасных видений, изгоняло бесплотный призрак его бездонного воображения, оно же становилось причиной его дальнейших страданий, каким-то странным образом придавая сил подавленной сущности, неистово страждущей вырваться на свободу. И всё же, хотя все последующие его приходы оборачивались для Сергея удвоенной порцией непреодолимых мучений, он, точно одержимый, продолжал бездумно стремиться к волшебному средству, с неизменным облегчением принимая очередную дозу, и с незабвенным упоением наслаждался неоценимой независимостью, уже предчувствуя неминуемое грозное явление разъярённого демона, преследующего только одну цель — завладеть им. В последний раз Сергей держал похожую баночку в руках в том злополучном здании, за малым не успев вовремя пресечь его несвоевременное вторжение, но с тех самых пор, после его мнимой смерти и крайне болезненного пробуждения, он ни разу не напоминал о себе, не являлся во снах, превращая их в извращённые кошмары, не вмешивался бесцеремонно в беспорядочно кипящие мысли, леденя кровь своим гулким, вкрадчивым голосом, не устрашал его холодными, властными прикосновениями, бесплотными и в то же время такими реальными. И с тех пор Сергей постоянно задавался вопросом: почему? Почему он исчез, куда, зачем, надолго ли? Навсегда? А когда вернётся? Неужели Гром прав, и «чудовище» скоро снова возродится внутри него и продолжит творить произвол, прикрываясь его телом и сознанием?       Немало обеспокоенный подобными, не лишёнными здравого смысла подозрениями, Сергей поспешно, почти дёргано склонился к полу, не сводя страждущего взгляда с заветной баночки, и трясущейся рукой подобрал её, тут же ощутив неприятный жар в области груди: то ли пробудилось внутри него некое паническое чувство, то ли отдалась глухой болью старая поджившая рана. Порывисто выпрямившись, подкошенный невиданным изумлением заключённый измождённо прильнул к холодной стене взмокшей спиной, мгновенно отгородившись от всего внешнего мира, и принялся заторможенно вращать в бледных пальцах сокровенную ношу, словно всё ещё не смея поверить в оказанную ему милость. Пусть майор вознамерился вернуть его в это страшное место, под надзор таинственного доктора Рубинштейна, пусть он не знал, как именно Грому удалось добыть столь ценное лекарство, Сергей был готов забыть обо всём на свете, приободрённый неотъемлемой уверенностью, что отныне всегда сможет себя защитить от неугодного явления чернокрылого существа. Неосмысленный, протяжный вздох вырвался из сдавленной глотки воодушевлённого узника, и даже сносить окружающее его мрачное безмолвие стало как будто немного легче — пока он не почувствовал на себе чей-то посторонний, до раздражения неопределённый взгляд, в эти мгновения украдкой наблюдающий за ним из-под густого полога взъерошенных теней. Потревоженный чужим непредвзятым вниманием, Сергей резко вскинул голову, смахнув со лба спутанные рыжие пряди, и тут же ошеломлённо замер, наткнувшись застывшими глазами на молодое, тронутое потаённой растерянностью лицо с известными ему аккуратными чертами, выражающее проницательное стремление что-то понять, не питающее ни капли страха или гнева, не искажённое ни ненавистью, ни жалостью. Опять этот причудливый, задумчивый взгляд… Намертво оцепенев за пределами стальной решётки, со сложенными на груди руками и чуть опущенной головой, она не в меру пристально глядела на него исподлобья, точно изучала, но смотрела только ему в глаза, не в силах от них оторваться, словно беззастенчиво читала их наподобие безвольно раскрытой книги. Но страницы в ней были пыльными и изодранными, смысл — до ужаса запутанным и опороченным, слова перескакивали одно через другое, никак не связываясь между собой, и не было у неё конца, так же как не было начала. Что же она с таким рвением старалась там отыскать? Коротко моргнув, Сергей ответил черноволосой наблюдательнице ледяным взглядом, не упрекая, но и не поощряя её, а она, мгновенно ощутив охватившую её беспомощную растерянность, чуть приподняла брови, однако не пожелала разорвать этот недозволенно долгий зрительный контакт, ничуть, казалось, не смущённая его неприступностью. Именно в этот момент перед глазами у Сергея всё опасно накренилось, расплывшись бесформенными пятнами, в ушах поселился пронзительный звон, возбуждённое сердце бесконтрольно застучало в тесной груди, разгоняя по венам похолодевшую кровь: в приступе слепой паники он отшатнулся к стене, до рези в позвоночнике прижавшись к ней всем напряжённым телом, и в смятении втянул в себя ставший вдруг вязким и горьким на вкус воздух, отравленный чьим-то потусторонним, не поддающимся забвению присутствием.       «Нет… Пожалуйста, нет… Только не это…»       «Какое унижение, — глухо, отдалённо напоминая мёртвое эхо, раздался где-то в самой глубине его тяжёлой головы омерзительный хриплый голос, так поразительно и невозможно похожий на его собственный: тот самый голос. — Посмотри, в кого ты превратился. Приполз на коленях к своим врагам, позволил им распоряжаться твоей судьбой и наслаждаться твоими страданиями. Ты пренебрёг мной и моим покровительством, предпочёл мне жалкую стайку этих никчёмных людишек. Ты предал меня…»       «Уходи! — мысленно, изо всех сил стиснув зубы, прокричал Сергей, уже не видя перед собой томных зелёных глаз: всепоглощающая тьма сомкнулась вокруг него, затуманивая расплывчатое зрение, и из-за накатившей на него непреодолимой слабости он покачнулся. — Уходи, уходи, уходи! Оставь меня…»       «Ты слаб! — озлобившись, голос прозвучал неожиданно громко, так что вконец обезумевший от ужаса узник крупно вздрогнул, покрывшись ледяной испариной. — Ты никто без меня! Я всегда буду с тобой! Я вернусь! Вернусь!..»       Едва осознавая собственные бессвязные действия, Сергей торопливо, путаясь в собственных дрожащих пальцах, открутил крышку баночки, судорожно сжимая её во взмокшей ладони, и, резким движением запрокинув голову, приложил круглый край к пересохшим губам, залпом высыпав себе в рот сразу три красные капсулы. Податливо и едва ощутимо миндалевидные таблетки проскочили в его сжатое горло, насыщая ослабленное нутро невиданным теплом, и почти сразу обременяющее явление мистического существа бесследно улетучилось, снова оставляя его в безучастной компании нерушимого одиночества — на этот раз полного и никем не осквернённого. Ему так и не удалось уловить тот заветный момент, когда необъяснимо заинтересовавшаяся его незначительной персоной обладательница загадочного взгляда безмолвно покинула его тесную обитель, будто тихо растворилась в воздухе, никем не замеченная, и несдержанно вздохнувший в голос полной грудью Сергей обессиленно сполз вниз по стене, внезапно осознав, что вокруг не осталось никого, кто мог бы увидеть его слабость. Признаки недавно пережитого потрясения всё ещё сжигали его изнутри, подтачивая последнее самообладание, загнанное дыхание никак не хотело возвращаться в норму, учащённое сердцебиение не находило прежнего спокойного ритма, разгорячённая кровь оглушительно стучала в висках, так что голову будто сжимал раскалённый железный обруч. И впервые за прошедшее время в бунтующей, расколотой надвое душе поселился давно знакомый, неизгонимый страх: страх встретиться с самой тёмной, коварной и жестокой частью самого себя.       «Я вернусь… Я всегда возвращаюсь...»

***

      — Как успехи, Игорь?       С головой погрузившись в тщательно выстроенную цепочку расчётливых раздумий, глубоко потонувший в собственных собранных мыслях Игорь сначала не обратил внимания, что кто-то позвал его по имени, и даже не повернул головы в сторону раздавшегося позади него участливого голоса, никак не отреагировав на чужой вопрос. Лихорадочно работающее сознание, до предела взбодрённое двумя кружками крепко заваренного кофе, продолжало со скоростью и точностью заведённой машины сортировать различные математические образы и запутанные схемы в попытке выстроить единую логическую цепочку и прийти хоть к какому-то вразумительному выводу, и его нимало не интересовало то, что происходило в эти мгновения во внешнем мире. Привычно отгородившись от всеобъемлющей реальности, Игорь с необычайной лёгкостью позабыл и о минувшем разговоре с Разумовским, и о досадной ссоре с Юлей: отныне его занимала только неразгаданная до сих пор личность таинственного преступника, который по-прежнему держал город в изоляции от каких-либо сетевых контактов, значительно и наверняка намеренно затрудняя полиции поиск и отслеживание. Интернет в офисе так и не появился, впрочем, как и во всём Санкт-Петербурге, однако эта существенная проблема пока не препятствовала Игорю заниматься своей работой: уже битый час он тратил на расшифровку аккаунта загадочного хакера, но желанного успеха так и не добился, что начинало порядком раздражать и злить его. Жгучее негодование на излишне изобретательный ум неизвестного взломщика и на собственную беспомощность перед его извращёнными планами всё не утихало, разрастаясь в груди алыми цветками палящего пламени, полностью подчинившая себе его неподкупное сердце хладнокровная ярость вымораживала внутренности и в то же время ничуть не мешала сосредоточиться, напротив, даже помогала более продуктивно и отчётливо анализировать обходные пути и иные способы, которые позволили бы напасть на след незримого преступника. Вопреки бесконечным неудачам и очередным провалам, настроенный пытаться до последнего майор упрямо не бросал своего изматывающего занятия, снова и снова вбивая в компьютере новые коды, и раз за разом на экране выводилось ненавистное ему сообщение об ошибке, составленное на русский манер английскими буквами. Вот и сейчас, когда не замеченный Игорем Дима приблизился к напарнику с целью поинтересоваться его достижениями, знакомое цифровое послание с тихим звуковым сигналом выскочило на мониторе, заставив окончательно выведенного из себя Грома досадливо стукнуть кулаком по столу. Окантованная белой рамой, надпись казалась довольно мелкой и гласила:       «Vernites na obshee pole».       — Игорь? — немного обеспокоенный голос Димы прозвучал более настойчиво, бесцеремонно разрывая искусственный занавес между переменчивой реальностью и внутренними противоречиями увлёкшегося своими исследованиями майора, однако даже теперь тот не обернулся, не в силах посмотреть в обнадёженные глаза друга. — Тебе удалось что-нибудь выяснить?       — Этот чёртов хакер явно профессионал своего дела, — внешне оставаясь совершенно беспристрастным, угрюмо бросил Игорь, еле сдерживаясь, чтобы не выплеснуть наружу всю обуревающую его безутешную злость, и порывисто отклонился на спинку офисного кресла, буравя экран компьютера пристальным взглядом. — Сколько бы я ни пытался обнаружить его аккаунт, всё впустую. Такое впечатление, как будто его вообще не существует.       — «Вернитесь на общее поле», — вслух прочитал Дима надпись на мониторе, склонившись над столом около плеча Игоря, и затем опустился на соседний стул, задумчиво нахмурившись. — И это всё? Маловато для подсказки.       — Я перепробовал все известные мне коды, но ничего не подходит, — признался Игорь, складывая руки на груди, и чуть покачался в кресле, не сводя с компьютера предельно напряжённого взгляда. — Выдаёт ошибку. Меня не покидает ощущение, что я близок к разгадке, но что-то тут явно не сходится. Разве может быть такое, что ни один цифровой код не подходит? Не мог же этот умник сам сочинить его!       — А с чего ты взял, что он не подходит? — внезапно возразил Дима окрепшим тоном, тронутым знакомым Игорю выражением возбуждающего воодушевления, и глаза его вдруг просветлели, полыхнув магическим огнём мгновенного озарения. — Ты принимаешь это сообщение за ошибку, но ведь нигде не сказано, что это ошибка! Что, если это лишь один из этапов на пути к выявлению преступника? Что, если это послание, способное указать нам, как действовать дальше?       Убеждённые заявления друга звучали действительно правдоподобно, и всерьёз задумавшийся над этим предположением Игорь внимательно вгляделся в высвеченную на экране фразу, словно стремился вычленить из неё некий тайный смысл, до поры до времени сокрытый где-то в бездне и одновременно с этим почти на поверхности. Чуть склонив голову к плечу, он вдумчиво присмотрелся к иностранным буквам, сложенным в русские слова, и неожиданно для самого себя поймался на мимолётной мысли, что такой стиль письма ему на самом деле очень хорошо знаком. Русское слово, написанное английскими знаками… Хакер, взломавший сети… Но наверняка оставивший себе одну, из которой было бы удобно и безопасно управлять городским цифровым пространством, не боясь быть обнаруженным. Такую, о которой никто бы даже не вспомнил. Судорожно схвативший за хвост ускользающую от него поразительную идею, Игорь резко, так что застигнутый врасплох Дима невольно дёрнулся на своём стуле, придвинул к себе первый попавшийся под руку смятый лист бумаги, схватил лежащую рядом ручку и торопливо переписал странное сообщение, после чего ещё раз с особым вниманием изучил его, пытаясь найти те самые точки соприкосновения. В такт собственным молниеносно протекающим в его бушующем сознании раздумьям он чёркал на бумаге, выводя новые буквы, а сидящий рядом Дима в немом изумлении наблюдал за ним заворожённым взглядом, не смея проронить ни слова.       «Vernites na obshee pole… То есть в главную сеть… Vernites… Pole… V… E… Ve… V…e…»       «Vmeste».       — Вот оно! — торжествующе воскликнул Игорь, с взбудораженным блеском в горящих глазах обернувшись на непонимающе нахмурившегося Диму, и придвинул ему исписанный лист, взвинченно постучав по нему краем ручки. — Ты был прав. Это действительно послание, более того, это прямое указание на ту сеть, в которой прячется наш преступник! Смотри, если первую и последнюю буквы соединить, то получится начало и конец одного слова, и это слово — и есть название сети.       — Получается… — Дима немного помолчал, точно переваривал всё то, что поведал ему Игорь, и затем морщины меж его светлых бровей разгладились, а глаза широко распахнулись, потрясённо прояснившись. — Соцсеть «Vmeste»! Та самая, которую создал Сергей Разумовский! Постой, но ведь её закрыли год назад. Каким образом этот хакер зарегистрировался в ней?       — Это ещё одно подтверждение того, что он как-то связан с самим Разумовским, — без доли сомнений заявил Игорь и ожесточённо нахмурился, когда вдруг осознал, что этот хитрый псих опять попытался обвести их всех вокруг пальца. — Как бы то ни было, нам придётся возродить эту сеть, если мы хотим поймать преступника. Зайдём в сеть, найдём аккаунт, выясним местоположение — и он наш.       — Только вряд ли всё будет так просто, Игорь, — воззрившись на майора мрачным взглядом, справедливо заметил Дима и медленно отклонился на спинку стула, задумчиво покосившись в сторону. — Ему удалось обесточить целый город и лишить его Интернета. Едва ли он станет оставлять такие явные намёки на свою геолокацию. Нам необходимо всё тщательно обдумать.       — Поверь мне, его дни сочтены, — с нотой тайной угрозы в пониженном голосе процедил Игорь, ответив другу непоколебимым взором, и в упор посмотрел на экран компьютера, где всё ещё горело роковое сообщение, отчётливо ощущая, как внутри него зреет знакомая непреодолимая страсть к воцарению справедливости. — Я найду его, а когда найду, предам правосудию, кем бы он ни был. Пусть любой, кто осмелился тиранить мой город, не ждёт от меня пощады.

***

1 год назад

      Загнанное дыхание безвозвратно сбилось и с неуравновешенной скоростью вырывалось из горячей груди, наполняя обманчиво чистый, хрустальный воздух быстро тающими обрывками чужого трепетного тепла. Предельно напряжённое, насилу скованное тело сотрясала безудержная дрожь, от которой закоченевшие мышцы сводило тугим онемением, а затёкшие от вынужденной неподвижности конечности как никогда страстно желали освободиться, чтобы только вернуть замороженную жизнь в недра безвременно застывшего существа. Покрытая крупными мурашками кожа под плотной одеждой стала липкой от хлеставшего по ней холодного пота, ледяная испарина тонкими струями стекала по шее за тесный ворот рубахи, по лбу, увлажняя растрёпанные волосы и оседая на ресницах, и создавалось крайне неприятное, омерзительное ощущение, будто целая стая скользких ужей ползала по неподвижному телу, высасывая из него последние силы. Но разрывающие душу мучения всё продолжались, не находилось спасения от изнуряющих страданий, и лишь смерть — мгновенная, незаметная — чудилась тем самым вечным проблеском уничтоженной надежды. Наружу неистово рвался дикий крик, преисполненной нечеловеческой боли, но боль эта зарождалась где-то внутри, никому невидимая, никем необузданная, и понемногу разрасталась подобно огромному древу, пуская гнилые корни в самое дно нутра и оплетая толстыми ветвями беспомощно замирающее сердце, глухое и ослеплённое. Чем утолить эту невыносимую боль, если её нельзя ни описать, ни почувствовать физически? Неужели нет такого средства, неужели вечны все эти стенания? Нет, средство существовало, существовало на самом деле, и оно находилось совсем близко, так близко, что, будь такая возможность, до него можно было бы дотянуться рукой и взять, присвоить себе. Но руки не могли шевелиться, тело не могло двигаться, лишь всё новые и новые приступы истерической дрожи сокрушали его, так что за малым не проступали на болезненно опухших глазах постыдные слёзы. За что такие пытки?! Почему нужно медлить, когда шанс покончить со всем этим столь близок и до смешного доступен? Как часто теперь придётся вот так страдать, чтобы только утолить чужую безумную жажду к какому-то высшему познанию? Всё это напоминало жестокую, ничем неоправданную игру, в которой победителем всегда был лишь один человек — он неизменно добивался задуманного, идя ради этого на любые жертвы, он не гнушался рассуждать о спасении и светлой миссии, возложенной на него, в то время как совершал поистине ужасные поступки. Или не так уж они ужасны? Или всё это заслуженно и вполне приемлемо? Целый неуправляемый поток никак не связанных между собой мыслей бесполезно и исступлённо проносился по пустой голове, омывая гулкие стены заторможенного сознания туманным маревом, вычленить хоть какие-то здравые думы не представлялось возможным, ибо все они обращались в бесплотный пепел, легко гонимый каким-то сквозным ветром. И всё же одно отчаянное, сумасшедшее желание неутомимо пульсировало внутри обречённого существа — желание сбежать, скрыться, перестать смотреть, закрыть глаза, чтобы не видеть кошмарного видения, поселяющего праведный страх в его мятежном сердце. Повинуясь этой непреодолимой тяге, он уронил голову и порывисто отвернулся, изо всех сил зажмурившись, и тонкие плечи его приниженно сгорбились, продолжая мелко дрожать.       — Вы должны смотреть, — прозвучал над ним бесстрастный, настойчивый голос, тронутый обманчиво мягкими бархатными нотками и уже не вызывающий ничего, кроме всепоглощающей ненависти. Бестелесная тень накрыла его, выдавая чужое непозволительно близкое присутствие, и он мучительно содрогнулся, только ниже опустив голову. — Чем раньше Вы начнёте меня слушаться, тем раньше всё это закончиться. Вы же этого хотите, верно?       Он хотел. Но согласиться на добровольную встречу с этим потусторонним существом было для него непостижимо тяжело, слишком больно, нестерпимо страшно. Оказывается, понадобилась всего лишь пара дней, чтобы он успел воспылать непримиримой яростью к этим безупречно белым стенам, к этим стесняющим решёткам, к этой смирительной рубашке, к этому человеку в очках и халате, который, видимо, находил особое удовольствие в том, чтобы во всех подробностях изучать его, словно некий редкостный объект, доступный далеко не всем. Но ярость эта ничего не давала ему: она только распаляла страждущее пламя, подпитывала внутреннее стремление к отнятой свободе, а ещё становилась связующим звеном между ним и его тайным воплощением. Так или иначе, он по-прежнему старался отсрочить неизбежное, сопротивлялся как мог, поэтому, вопреки очередной убедительной просьбе со стороны удивительно терпеливого доктора, не поднял глаз, не сдвинувшись с места, и с шумом втянул в себя воздух, прогоняя непрошеное недомогание. Надолго ли его хватит? Как быстро он сдастся? Всеми обострёнными ощущениями своего обездвиженного тела он ощутил непринуждённое постороннее движение справа от себя: явно раздосадованный его неповиновением, упрямый врач резко присел сбоку от него, так что замыленное боковое зрение могло уловить отдалённые черты его статного облика, и его утробный тембр раздался уже прямо над ухом, беспрепятственно проникая куда-то в сокровенные, закрытые от внешнего мира глубины.       — Сергей, — отрывистым тоном, не терпевшим возражений, обратился он к затравленному пациенту, явно из последних сил сохраняя должное самообладание, и тот инстинктивно отпрянул, сражённый жгучими импульсами стреляющего в него неотвратимого нетерпения. — Сделайте то, что я прошу, и потом я оставлю Вас в покое, обещаю. Вам нужно только посмотреть в это зеркало и сказать мне, что Вы там видите. Это не сложно. Давайте же.       — Я… Я не могу, — очень тихо, так что сам едва ли разобрал собственный шелест, пролепетал в ответ Сергей невесомым голосом, хриплым и надтреснутым, словно после долгих рыданий, и так и не удостоил взглядом неотступного доктора, сверлящего его непреклонным взором.       — Можете! — поразительно резко для своей внешне спокойной натуры заявил врач, уже чуть ли не срываясь на возбуждённый крик, и внезапно требовательно потряс оцепеневшего пациента за сгорбленное плечо, немилосердно сжав его широкой ладонью. — Поднимите глаза! Я хочу знать, что Вы там видите!       Крупно вздрогнув, Сергей мучительно зажмурился, но с тленной обречённостью осознал: ничего другого ему не остаётся. Этот человек не отвяжется, будет пытать его до тех пор, пока не добьётся желаемого, а он между тем постепенно слабеет, устаёт не столько от постоянных понуканий, сколько от самой необходимости сопротивляться, и эта бесконечная, неравная борьба медленно, но верно теряет для него всякий смысл, притупляемая неизбежным смирением. А вдруг это правда, и потом всё закончится? Чувствуя ущемляющие неудобства под властной рукой одержимого доктора, судорожно вздохнувший Сергей всё-таки заторможенно, мысленно предвосхищая последующие мгновения истинного ада, поднял голову, не потрудившись смахнуть упавшие на лоб короткие волосы, и огромным усилием воли заставил себя посмотреть в стоящее на расстоянии от него зеркало, упирающееся в белую стену. Он уже знал, что увидит вовсе не себя, и всё равно предательски содрогнулся от пронзившего его стынущее сердце жуткого страха, когда его остекленевший, полный бессознательного выражения взгляд вонзился в это животноподобное нечто, чьё призрачное отражение маячило перед ним излишне реалистичным видением, вырисовываясь аккурат там, где сидел он сам. Ростом с обычного человека, но как будто немного крупнее, оно грозно лоснилось сплошь чёрным перистым покровом, блестящим и словно отливающим тёмной сталью, голова его обретала человеческие очертания с вкраплениями чернильных перьев и покрывалась такими же рыжими волосами, но самой смерти были подобны его вселяющие ужас хищные глаза: обведённые чёрным, они ослепительно сверкали янтарным огнём, заглядывая прямо в душу, неземная беспощадность горела в их пылающих глубинах, вынуждая безвозвратно попавшее под его кровожадную власть существо беспомощно замирать в приступе умопомрачительного потрясения. Огромные тёмные крылья, сотканные из мистических теней, величественно расправлялись за его спиной, точно стремились охватить собой всю камеру и затянуть неисправно оробевшего Сергея в свои ледяные, смертоносные объятия, погрузить его в долгий, неописуемо пугающий транс, созданный из извращённых кошмаров и кровавых наваждений. Одного лишь взгляда в зеркало, осквернённое неизгонимым присутствием дьявольской сущности, Сергею хватило сполна, чтобы стократно пожалеть о том, что он поддался чужому давлению: преисполненный унизительного ужаса крик вырвался из его осипшего горла, будто сдавленного какими-то железными когтями, но отвернуться снова он просто не смог. Изумительно тёплая, почти горячая ладонь настойчиво прижалась к его затылку, тонкие пальцы зарылись в волосы, касаясь чувствительной кожи, и в приступе безвыходной паники Сергей упёрся головой в чужую руку, слабо сопротивляясь её необычайно требовательной хватке.       — Что Вы видите? — с намёком на некую тайную угрозу спросил доктор, опаляя ухо ошеломлённого пациента учащённым дыханием, пышущим неестественным жаром. — Скажите, что?       — Это он, — трепетно дрожащим голосом выдавил из себя впавший в непреодолимый ступор Сергей, ощущая, что язык перестаёт подчиняться ему, а собственные слова долетают до него будто издалека, произносимые кем-то другим. Перед глазами заколыхался опасный кровавый туман, и страшное отражение в ненавистном зеркале пошло зыбкой рябью, но не исчезло: застывшее на поверхности кристально чистого стекла существо изогнуло неестественно алые губы в демонической улыбке.       — Кто?! — взвинченно воскликнул доктор с шелестящим придыханием, чуть сильнее сжимая ладонь на голове неподвижного пациента. — Назовите! Я должен знать!       Улыбка стала шире. Чёрные крылья плавно взмахнули, поднимая неощутимый поток ветра. Дикие янтарные глаза коварно сощурились, излучая одну лишь необузданную жажду. И Сергей затаил дыхание, не смея оторвать от него заворожённого взгляда.       — Птица.       «Он вернётся. Он всегда возвращается…»