День за днем. Эпизод 6.

Рано  утром  меня  будит не будильник, а  чьи-то настойчивые  звонки во входную дверь.  Блин, кому  это неймется-то, вроде никто никого не  заливает и дымом не пахнет.  Выбравшись  из кровати, прямо  в пижаме,  невыспатая  и  нечесаная,  тащусь  открывать. Полночи  прогоревала и проревела, и башка теперь  словно  чугунок – гулкая  и совершенно  пустая.   Даже  не посмотрев в  домофон, уверенная, что приперся  кто-то из соседей, поворачиваю  защелку  замка   и толкаю  створку   наружу...   И  ошалело  отступаю, неожиданно  лицезрея Сергея  на пороге.  Не поняла… Тот сразу  заходит внутрь и прикрывает за собой  дверь: - Привет. Никак  не  отойду от неожиданности.  Как он адрес  то узнал?  Как в  дом вошел?  Вот тебе  и электронный  замок.  А квартира?  Он что  всех соседей прошерстил,  выспрашивая  и вынюхивая? Растерянно блею: - Привет... А... Ты, что здесь? Тот идет  мимо меня, прямо  в  гостиную: -  Случайно. Наверно, выследил вчера.  Может быть, даже видел  с  Калугой! Как себя  вести совершенно  неясно. Если он бегал по  соседям, то мое   инкогнито может быть раскрыто в  два счета -  о Маше  Васильевой  здесь слыхом  не  слыхали.  Только  губами шлепаю, да щеки надуваю,  плетясь беспомощно  следом: - А-а-а..., ф-ф-ф.... Сергей,  остановившись у  дивана,   спокойно оглядывается: - Что с  тобой? Тут  же  хватаюсь   за его  слова, чтобы  оттянуть время  и взять себя  в  руки: - А что  со мной? - Ну,  у  тебя  вид заплаканный. Еще  бы не плакать, после  таких сюрпризов  от Андрея.  «Сколько у  меня  есть  времени для  решения?», блин.  Нарочито  тру  пальцем глаз: - Нет, ничего  не случилось. Просто я  мало  спала, гхм. Аксюта  крутит головой: - Бабушка? - Что, бабушка? - Ну, из-за  бабушки? Из-за дедушки.   Тупо смотрю  на гостя,  не  понимая,  о чем  вообще речь. - Маш, ну  хватит шифроваться, мне уже  Вера Михайловна все рассказала. Стоим, друг против  друга,  уперев  руки в  бока,  и  только  упоминание Машиной  матери позволяет  сосредоточиться  и наконец-то  вспомнить рассказанную  легенду  о своем ночном  бегстве  из «родного»  дома.  Иду  мимо Сергея, почесывая  шею и не  глядя  на  него – срочно  нужно придумать  ответ, поскольку  найти  старушку здесь  в  квартире  точно не  получится.  Если только Аньку  нарядить.  - А…Ну-у-у..., нет.... Никто не  шифруется..  Просто...  А зачем афишировать? Аксюта успокаивается: - Ну,  да. Значит,  с  бабушкой  все  в  порядке, да? Он садится  на  диван,  и я  залезаю   с ногами, по-турецки,  в  соседнее  кресло: - Тихо. Она спит в  соседней  комнате. - Да, извини, извини. Сергей  окидывает оценивающим  взглядом  мою жилплощадь: - Ну,  что ж, неплохо живет старушка. Кажется, в моей  версии  это Анькина родственница и квартира, кстати,  тоже Анькина.  Все происходящее  мне  жутко не   нравится и напрягает.  И вообще, как он меня  нашел?  Поведя  головой и облизав  губы, перехожу  в наступление:   - Ты  что,  следил за мной? - С чего ты  взяла? Дурацкий  вопрос. Пожимаю  плечами: - А как  ты  вычислил адрес? Сергей  беззаботно отворачивается: - А ты  не поверишь: это случайно. Лишь приподнимаю бровь:   - Да? Так, случайно? - Ну,  да. Честное  слово.  Я выходил из  метро, смотрю, ты  идешь, я  тебя  окликнул, ты не  оборачиваешься. Ну,  я  и пошел за  тобой. Что за  бред.  Но если даже  и так, то явно не вчера – он был на машине, да и я ехала  не на метро.  К тому же у  нас  тут и метро никакого нет.   Меня волнует одно -  общался  он  с  моими соседями  или  как?   Не  отрываясь, гляжу, ловя  чужой  глаз:  - Да? Прямо до квартиры,  да? Аксюта  прячет  глаза  и уходит от ответа: - Слушай, Маш. Ты  в чем  пытаешься  сейчас меня  уличить? В том, что  явно  врешь, но совершенно непонятно зачем.  Пока перевариваю, захлопнув  рот  и  сочиняя ответ,  Сергей    переходит в  атаку: - Ты  испарилась на три месяца. Ни я,  ни мама  не  знали,  где ты  была, что с  тобой  происходило. Слова  о трех  месяцах  заставляют впасть  в ступор.  Вот и Вера  Михайловна  упоминала  о трех  месяцах.  Что же  тогда  случилось?  Три месяца спустя? И что было потом? - А теперь ты  пытаешься  меня  поймать на слежке  на какой-то! Уже  поймала.  Обхватив  себя  руками  за плечи,   пытаюсь  перехватить инициативу,  повышая  голос: - Я не  пытаюсь поймать  тебя  на слежке, я  просто  задала вопрос! Но  Аксюта  упрямо  не  желает отвечать: - А на мой,  единственный  вопрос,  ты  можешь ответить? Его настойчивость и непредсказуемость  все время  опережают  мои  заготовки,  заставляя  оправдываться и выкручиваться.  Это мне  абсолютно  не нравится,  и я  напряженно сажусь в кресле прямо,  упирая  руки  в   сиденье и все больше   раздражаясь: - На какой? - Ты... Ты можешь мне  сказать -  ты  что,  до сих  пор любишь его? Кого?  Этот  путаник  не меньший,   чем Калуга.  С  тяжким  вздохом закрываю  глаза, потом закатываю  их к  потолку, демонстрируя  терпение.  Вряд ли  припершийся  хмырь  имеет в виду Андрея, даже  если и выследил вчера  нас  вместе  у подъезда.  Хотя  черт его знает… Скорее всего,  речь идет о Павле.  Капец, дожила Реброва - каждый  день  в гостях ревнивые   мужики и каждый  ищет следы  любовников.   Сергей  напирает: - Ну,  ты  мне  ответь, я должен  знать это. - Сережа, я  не  люблю никакого  Пашу. Но ты  прав  и мне надо с  ним увидеться! - Зачем? - Чтобы расставить точки. В голосе  Аксюты  недовольное напряжение: - Какие  точки? - В наших  отношениях. - А ты еще  не  расставила? - Нет, не  расставила. К матери  приходил Пашин отец, говорил  гадости про мою семью.  Аксюта   замолкает,  отведя  взгляд в  сторону и ему  нечего  возразить. - Я хочу  ему все  объяснить. Я чувствую себя  виноватой  перед  ним! Тот сразу  вскидывается, цепляясь за фразу: - Ты  ни в чем не  виновата! - Сергей. - Ладно,  я  понял. Значит, ты,  поэтому  вчера  не  дала мне  ответ? Я уже  не помню, что наговорила  тогда  в  растрепанных  чувствах,  поэтому  отвечаю  уклончиво,  таращась  в  сторону: - И поэтому  тоже. - Ясно. Сергей  снова крутит головой: - А это квартира Кати? - Нет, Ани. А вот чья  из  них  бабушка, я, честно говоря,   забыла.  Не давая   завести шарманку  по новому  кругу,  сама   перехожу  в  наступление: - А ты  про  Пашу  ничего не  знаешь, да? Тема  для  Сергея  явно неприятная и он сразу  забывает  про  старушек: - Не знаю. Он… Как  в  соляной  кислоте  растворился! Что-то не верится, и я  с сомнением приподнимаю  бровь: - И ты  даже  предположить не  можешь, где  он может быть? Обсуждать  Павла  Аксюта  не  желает  и в  глаза  не смотрит.  Лишь вздыхает: - Я уже тебе  ответил. Чую, что  врет, но послушно киваю:  - Я тебя  услышала. - Ну  что, мне пора, ты меня прости… Я…  За  это вторжение. Я… Блин,  парень  оказался  напористым и хитрым,  так  он  мне  ничего и не сказал:  ни как  выследил, ни как прошел в подъезд, ни как узнал номер квартиры. А тем более,  где  прячется  Шульгин.  Сергей  встает и с издевкой  добавляет: - Бабушке передавай, чтобы  она  быстрей  поправлялась. Смотрю  на  него  исподлобья – похоже,  он мне  тоже  не верит,  и  с  бабушкой  вышло шило. Раз квартира  Ани, причем тут  бабушка какой-то  Кати, за которой  ухаживает  Маша непонятно. Бурчу  вслед  удаляющейся  спине: - Обязательно. - Созвонимся. Гремит замок и хлопает  дверь. Обхватив  себя  руками,  откидываюсь  на  спинку  кресла,  закинув  голову  вверх. Чем  дальше  в  лес, тем толще партизаны.  Вот уже  и квартира перестала быть безопасным местом, где  можно спрятаться  от  нарастающих проблем.   *** А  дальше утро  уже  идет по заведенному  порядку – пока  Анька  встает и  готовит завтрак, у меня утренние процедуры и сборы,  потом она помогает  причесываться  и  краситься,  пьем кофе, хрумкаем бутеры,  и  последний  штрих – пока я  мечусь по квартире  в поисках  мобильника,  сумки  и прочего,  успеваем дать друг другу последние  ЦУ.  Нет  худа   без добра  и  ранний  приход  сегодняшнего  гостя  обеспечил    уйму  дополнительного времени, особенно полезного для выбора  гардероба  и  сооружения   прически, которые прошли  на удивление  спокойно и без обычной  суеты.  В конце  концов, сходимся  на мнении, что  к  выбранной  темно-серой  костюмной  паре  с юбкой  ниже колен и приталенному  пиджаку,  вполне контрастно  будет надеть открытую, на тонких бретельках,   голубой  топ,  присборенный  на  груди,  добавив  короткую нитку  бус  под крупный  жемчуг. А на  голове, наоборот,  начесать что-нибудь  построже –  стянуть волосы  в косичку и накрутить бублик, скрепив его  золотистой заколкой.      За завтраком, бесцеремонность  Сергея  с  его подозрениями  и  вчерашние  разговоры   с  Верой  Михайловной, подталкивают  к мысли  не  ломиться  танком  на Аксюту, а пойти в  обход,   поискать  сначала Машиных  подружек. Пока Сомова, забравшись   с  ногами  на  кровать  с Васильевской  записной  книжкой, листает ее,  выискивая  пароли и явки,  мои  метания  стараюсь  ограничить  пределами спальни.  Иногда  пытаюсь заглянуть и  узреть, что  она  там обнаружила.   Мне надоедает  Анькино  молчание и я, натягивая  на себя  пиджак,  тороплю подругу:    - Ну  и где? - Ну,  короче,  здесь Кать  четыре, а  Оль  две.   Не хило. Сделав  шаг к  раскрытому шкафу,  смотрюсь в зеркало  на  дверце, поправляя воротник  пиджака.  Сомова  добавляет: - Но одна  из них,  написано,  маникюрная, наверно  не подойдет, а вот  эту,  вторую,  можно попробовать. Привычно командую: - Что, значит, «можно»? Нужно! Звони. Анюта пораженно  смотрит снизу вверх: - Я? Действительно, мимо.  Все время  забываю, что я это и есть  неведомая  Маша.  Исправляюсь: - А, ну да. - Вот, именно. Тянусь   взять с тумбочки трубку  переносного  телефона и тут  же  зависаю,  сдвинув  брови  - а  что мне  сказать этой  Оле? - Слушай,  а как  лучше  заехать-то? - Ну,  прямо так  и заезжай -  мол, привет  подруга, давно не  виделись. Давай  встретимся. Все! Покусывая  губу,  пытаюсь  сосредоточиться и  запомнить последовательность слов.   Но Анька меня  сбивает, протягивая  записную  книжку: - На! Забираю  ее,  решив  не  заморачиваться – как получится, так  и получится.   - Ну,  да. Нажимаю кнопки, набирая  номер. Сомова  продолжает бухтеть под руку: - Только  ты  не  забудь,  что ты, все-таки, Маша Васильева. Немного нервничаю, и последнее замечание  заставляет  взвиться: - Слушай,  я  же  не  тупая, а? Анька  отводит взгляд, пожимая  плечами: - Мало ли. Много ли. Сама, дура.  Прикладываю  трубку  к  уху, а записную книжку   продолжаю   держать  раскрытой  перед глазами.  Как только вместо  гудков  раздаются  другие  звуки, бросаюсь в  атаку: - Алло,  Оля? - Да, я слушаю. - Оль, привет, это Маша  тебя  беспокоит. - Какая  Маша? Вот тебе и раз. Может  это не  та  Оля? - Ну,  ты  даешь!  Васильева,  какая  же  еще! Ты  что, уже  лучших   подруг  стала забывать? Сейчас  как брякнет «вы ошиблись»… Бросаю взгляд  на Аньку – та  слушает, откинувшись на  подушки и положив  ногу  на  ногу.  Слава  богу, на том конце провода неподдельная  радость: - Машка, ты  что  ли? - Я, кто же  еще. - Так,  значит, это правда? Фраза заставляет  насторожиться: - Что, правда? - Мне вчера сказали, что к Вере  Михайловне  дочь вернулась, а  я  не поверила. Ну  как,   я  подумала, что  ты  мне  сразу  тогда  отзвонилась  бы. - Оль, ну  сама понимаешь, давно  не  виделась с мамой, плюс  новая  работа. Я и так  тут кручусь  как  белка. - Ну,  ты  даешь! Слушай,  ну  куда  ты  пропадала? Слушай,  а  Пашка, случайно не с  тобой,  нет? А где  он?  А Серега? Прямо пулемет, тысяча  слов в минуту. Вздыхаю: - Слушай,  Оль... Фух-х-х...  Столько вопросов...  Давай,  может,  пересечемся,  поговорим? - А я как  раз  в твоем районе, сейчас  заскочу. - А нет, нет, я сейчас  не  дома  живу... - А, где?  - Да,  здесь, у  подруги, ты  ее, наверно,  не  знаешь. - Ого! А чего вдруг  у  подруги? -  Слушай,  давай  не по  телефону. Ты  заезжай,  потрещим. - Лады. Попозже  загляну. - Записывай адрес. - Нет, записать не могу. Ты  мне SMS-ку  скинь. - Хорошо, до встречи. - Ага,  ну все, давай.  Смотрю  на Аньку с  сомнением  и  захлопываю  умолкший  мобильник. Та  интересуется: - Ну, что там? Да, ничего. По-моему,  пользы никакой.      Неопределенно  фыркнув, лишь развожу  руками: - Вроде, она сказала, что  вечером заедет. Нагнувшись, тянусь  к  тумбочке  положить  мобилу.  Сомова  неуверенно  бормочет: - Ну, отлично. Только теперь надо будет как-то ее это...  Раскрутить  получше. Судя  по услышанным  репликам  от этой  Оли, она тоже ни фига не  знает.  Но других  вариантов  нет, и я  со вздохом   соглашаюсь: - Ну… Будем  стараться.   *** Через полчаса  я  уже  в здании издательства  и поднимаюсь на лифте.  Мозги заняты ожиданием  предстоящего разговора  с  Андреем   и  когда  двери раскрываются,  даже  с ходу  забываю среагировать и выйти.     Наконец,  делаю  шаг  наружу  и  не торопясь иду  по холлу.   По пути кто-то из  снующих  здоровается  и я вяло  отвечаю: - Здрасьте. Сбоку  из коридора  выскакивает Наумыч с распростертыми объятиями и  приветственными криками: - Buon-gior-no!  Buon-gior-no! Сразу внутренне собираюсь и, обернувшись, встречаю  шефа  широкой  улыбкой. Он подхватывает меня  под руку:  - Buon-gior-no,  senorita. У начальника радужное  настроение  и это прекрасно. Отвечаю шуткой,  и оба смеемся: - О-о-о, ваш italiano просто  bravissimo! - Это тебе  bravissimo,  Марго. Шеф восторженно  задирает голову  вверх: - У-у-у, какой  ты  пласт подняла. Это просто,  феноменально! Да, я такая. Смущено смеясь, благодарю: - Спасибо, Борис Наумыч,  я  знала, что  вы  оцените. Мы  останавливаемся  неподалеку  от Люсиной стойки,  и шеф продолжает  восхваления: - А как  может быть иначе!  Иному  раз ткнул  пальцем  в  небо и все. Но только не  мне. Егоров суетливо  торкается,    шныряя  глазами по сторонам: - Знаешь, я все время  поражаюсь твоей  какой-то … Вот, не  знаю...  Какой-то возможности ставить, какие-то глубинные  бомбы. Он вдруг идет вокруг  меня,  изображая подозрительность и заставляя поворачиваться  за  собой: - У тебя  что, чуйка на  них,  что ли  какая-то, а? Приятно слушать  комплименты   и я  хихикаю:  - Наверно. Прошмыгнув  за  спиной уже  в  обратную  сторону, начальник  приглушает голос: - Вот все наши, вот понимаешь, они  все тоже  талантливые  люди. Но нет в  них твоего вот  ощущения, такого профессионального  нюха, чуйки твоей  нет, понимаешь? Совсем  захвалил. Надеюсь,  тиражи  не подведут,  и  его  комплименты будут оправданы.  Но все-таки, перебирает, перебирает….  Уже краснея,  качаю головой: - Борис Наумыч,  я  очень, конечно,  польщена, но... Егоров вдруг  становится  серьезным: - Я тебе сейчас все объясню. Я это тебе  не  просто так говорю…  Я вижу, в  последнее время,  что-то тебя  гложет, что-то тебя  мучает, не дает возможности выплеснуться. Вот так, так….  А я  уже сопли от счастья  распустила.  Чувствую  сейчас разразиться  холодный  душ.   Опускаю глаза  в пол,   и улыбка становится  осторожной, а  потом и вовсе  исчезает. - И даже  в  таких  условиях  ты  не перестаешь блистать!  Знаешь, у  меня  прямо сердце  кровью обливается,  когда я  вижу,  как  ты  себя транжиришь на какую-то чепуху, ерунду! Ого! Интересно  про что это?  Заранее  виновато,  слушаю  упреки: - Работа, вот твой  конек!  Ты  здесь и царь, и бог!  Давай, Марго, включайся  по полной  программе. Грустно улыбнувшись, глаз  не поднимаю.  Шеф  в  этом  весь -  я  должна пахать, хоть главным, хоть  заместителем, хоть подползающим,  забив  на  личную жизнь и унижения от всей  команды упырей, а он  будет подбадривать, обещать  и прятаться, чтобы не  пострадать самому. Ладно… Кто  должен  включиться  по полной  программе, Марго или  Игорь,  решать увы,  не  мне и не ему…  Егоров  ставит точку: - И мы  тогда с  тобой  знаешь, мы  в космос  улетим,  честное  слово! Возбужденный   светящийся  взгляд шефа действительно  устремляется  в  небо,  и это так мило, что  не могу  удержаться  от новой  улыбки.  Тихой  сапой  к  нам подбирается  Калугин,  и  когда  натыкаюсь на него взглядом,  невольно  меняюсь   в лице:  мои страхи зачумленные  нравоучениями шефа, сразу  возвращаются  назад.   Андрей  демонстративно  кланяется  Егорову: -  Доброе  утро. - Эх, еще какое  доброе. Чего тебе? Калугин   добродушно  смотрит  в мою сторону  и чуть  дергает рукой, показывая на меня:    - Да, гхм, есть... Можно с Марго на пару  слов? Радостный  шеф  не  возражает: - Да,  сколько хочешь. Хоть... Потом наклоняется  ко мне, приглушая  голос: - Ты  все  поняла,  да? Уверенно  киваю: - Я все поняла,  Борис Наумыч! - И это не может не  радовать, хе-хе. Улыбаемся друг  другу. Сжав в  воздухе  кулак, шеф  весь встряхивается,  словно собака  после  воды: - Ну,  все. Эх-х-х-х! Хором смеемся. Хотя  все это, судя  по полученному  выговору,  отдает театральщиной.  Егоров покидает нас  и Андрей,  продолжая  излучать радостное  настроение, и  тот поворачивается  ко мне  лицом к  лицу.  Стараюсь  показать  позитив:  все-таки, надежда на Андрюшкину любовь крепка, как  бы себя не  накручивала ночью: - Ну, привет. Улыбка Калугина  не исчезает: - Привет. Начало обнадеживающее, хотя призыв  выделить  на оглашение приговора  всего минутку, порождает червоточинку  -  только  от плохих  известий  обычно хотят  отделаться  быстро и без церемоний.  Слежу за выражением глаз Андрея - остается  гадать, что же  он  надумал  за  прошедшую  ночь, к чему  готовиться. Калугин,  становясь серьезным, вздыхает: - Э-э-э… Ну, поговорим? Неуверенно  чуть киваю,  и Андрей  крутит головой  по сторонам: - А-а-а... Давай,  лучше у  тебя  в  кабинете, а  то,  как то, ну... - Пойдем. Распахнув   дверь,  первой  прохожу внутрь комнаты,  Калугин  идет следом: - Спасибо. Ноги  слабеют от  нервного  ожидания, но не сажусь,   останавливаюсь у окна,  за креслом,  ухватившись сцепленными  пальцами  за его  спинку.  Андрей же, вытянувшись,  замирает рядом, словно  часовой.   Нервно  вздыхаю: - Ну? Громко выдохнув и  мотнув головой,  Калугин  опускает глаза в  пол:  - Маргарит,  я  тебя  очень прошу,  не  дави ты  на меня. Мне и так  тяжело... Сердце екает от такого начала. Похоже, там,  в  коридоре,  его радостное  настроение  меня  обмануло и надежду вселило  зря.   Вот и сейчас - от былой  улыбки не осталось и следа, смотрит на меня, словно  прокурор на судебном заседании.  Покорно  убираю взгляд, пытаясь раздвинуть сжатые  губы в  улыбку: - Хорошо. Я жду. Калугин трет  кулаком  под глазом: - Э-а-а... Послушай,  я...  И замолкает,  бегая  глазами. - Я не спал всю ночь и… Сочувственно  гляжу на мужские  страдания,  уже  не  ожидая  впереди ничего хорошего. Как  же  все  знакомо в  его   поведении!   Грустно  усмехаюсь: - Андрюш, не  заставляй  меня спрашивать тебя:  «И что?». Взгляд Калугина  по-прежнему  бродит на уровне  моей   груди, не  решаясь подняться выше: - Маргарит, поверь мне... Поверь, я  очень хочу  сказать  тебе «да»,  но...,  я  боюсь. Мне казалось,  что  разговоры  о  страхах  проснуться  с  Гошей мы  уже  закрыли  с отъездом  Шепелева.  С подобными мыслями  теряют смысл  любые  слова Андрея  и о чувствах,  и о любви! Вопрос  напрашивается  сам собой: - Чего ты  боишься? Мотнув головой,   Калугин  бодро  выдает  домашнюю заготовку: - Ну,  пойми ты, ну елки — палки. Это же  не  на пять минут, это на всю жизнь и ну я...  Ну-у-у… А как  же  обещания  быть вместе  до конца? Эх, мужики, мужики…   Вот  только, для  меня  это вопрос  действительно  на всю  оставшуюся жизнь  и потому  киваю – еще как  понимаю. Он вдруг выдает:    - Я очень  боюсь сделать тебя  несчастной. Ох, как  повернул!   И я  смеюсь над Андрюшкиными ухищрениями…  То есть,  будь я  женщиной  от рождения, его не смущала бы  перспектива сделать меня несчастной  и вот так вот   объявить, что  нам не по пути?  Перфекционист  во всей  красе  -  нашел  возможность  переложить причину  отказа  с  мужских  плеч  на женские, да еще  так,  словно жертвует,  заботясь о моем  счастье! Смех  похож на плач: - Сейчас  ты  меня  осчастливил, да? - Марго. Зябко  обхватив  себя  за плечи,  отворачиваюсь  к окну: - Да ладно, ладно….  Я все понимаю. Он делает  шаг,  и я  чувствую, как  пальцы  Андрея,  сжимаются на моих плечах: - Да  не  понимаешь ты,  Маргарит! Конечно, куда уж мне. А сейчас начнется  долгая  мутотень, оправдывающая  его такое  заботливое  решение: - Ну,  послушай  меня,  пожалуйста, я...  Может  быть, я  слюнтяй  действительно, может  быть я  трус, может  быть меня  действительно трудно переделать, но   я очень трепетно к  тебе отношусь, чтобы вот так  вот пообещать и не выполнить это. Может быть, я  бы и  поверила в искренность…   Особенно на фоне слов  про  слюнтяя и труса… Увы, трепетность  обещаний это не про  Калугина – все  предыдущие  его клятвы,  они  ведь тоже были  убедительны, даже помнится,  заставили  не  ехать в  Швецию.  Андрей  разворачивает  меня  к себе: - Ну,  поверь мне, я  думал, я  пытался, ну,  что  я  справлюсь...  Но, я  видимо действительно дохляк в  этом отношении. Гляжу в глаза  и  верю – да,   он так  и не  забыл  о  моем прошлом,  только  утопил, затолкал  поглубже, уговорил себя,  но боится, как  и раньше, и это не уйдет от нас  никогда.   Любые  наши   разговоры  о любви,  о семье, о будущем  - лишь  красивая   сказка.   Можно поиграть в сказку,  но  жить в  ней  нельзя!  Мне горько от такого  финиша, к  глазам подступают слезы, но я оправдываю  своего героя…   Поставившего, наконец,  все точки  над i  в наших  отношениях: - Нет Андрюш, ты  не  дохляк. С этим действительно не просто  справиться. Сказав,   замолкаю,   глядя  прямо перед собой, стараясь  сдержать непрошенную  влагу. В голосе  Калугина  неуверенный  протест: - Ты  меня что, сейчас  утешаешь что ли? Скорее себя. Лучше считать своего избранника  проигравшим  стойким бойцом, чем  бултыхающимся   цветком  в  проруби. Прикрыв  мокрые  глаза, хмыкаю,  стараясь  говорить  четко: - Хэ... Глупо...,   было бы...,  с моей  стороны. И бесполезно. - Марго. Выбор   будущего   сделан…,  наперекор  бабским мечтам  и  ожиданиям… Теперь, отбросив  сопливые  мечты,  вперед к прошлому!  Горло  словно  что-то сдавливает,  и  я  почти шепчу: - Что? - Ну, Марго, ну,  пойми.