Есть только миг

Arg-117P: День 42 Он годами не чувствовал себя столь отдохнувшим или расслабленным, что было странно, учитывая, что к его обнаженному телу крепко прижималась столь же нагая человеческая женщина. И такой ясности ума он не ощущал уже несколько недель, это значило, что худшее было позади. Прежний опыт подсказывал, что пройдет еще не одна неделя, пока контроль над эмоциями восстановится полностью, но он уже чувствовал значительное улучшение своего состояния. Словно, чтобы проверить свою убежденность в том, что он вправду способен сохранять самоконтроль, он украдкой глянул на Аманду. Уже знакомые ощущения любви и почти всепоглощающего благоговейного обожания, затапливавшие его в последних три дня, угрожали вновь захлестнуть его, но он закрыл глаза, сосредоточился и, после некоторых усилий, сумел подчинить эту почти маниакальную одержимость ровной, теплой привязанности. Было бы нелогично отрицать, что эта женщина стала ему глубоко небезразлична, и это чувство выходило далеко за рамки благодарности за ее великодушное позволение совокупиться с ней. Размышляя об этом сейчас, он подумал, что начал проникаться ею задолго до их первого спаривания. В каком-то смысле она была ему небезразлична с самого момента их встречи, но природа его привязанности к Аманде была сложной, растущей и изменчивой, и ей трудно было дать название. Сначала Аманда была союзником, товарищем, который освободил его из плена спасательной капсулы и обеспечил едой и кровом, когда у него самого не было ничего. Потом она стала другом. И теперь она была его парой — не той парой, что он выбрал бы для себя при иных обстоятельствах, но тем не менее. Что вообще подразумевал такой термин, как «пара»? Она была существом, с которым он спарился, но и на его родном языке, и на стандарте Федерации, «пара» также означала кого-то, с кем человек связан брачными узами или иными очень близкими отношениями. Она стала ему парой, но она не была его парой — тонкое, но существенное различие, возникшее просто потому, что ни один из них не имел свободного выбора. Свобода выбора требовала наличия более одного варианта, и она не смогла бы выбрать его в качестве своей пары, поскольку он буквально был единственным кандидатом. Возможно, они умрут вместе на этой заброшенной планете, и в таком случае данное различие в терминологии не будет иметь практически никакого значения, но мысль о возвращении в цивилизацию и последующей разлуке с Амандой вызывала в нем отторжение. Что подсказывала ему логика? Он выковал свои к ней чувства, находясь в состоянии, когда логика полностью покинула его разум, так что, возможно, они были лишь затянувшимся заблуждением — остаточным эффектом пон фарра. Она внезапно вздрогнула и придвинулась к нему ближе, и в его разуме вспыхнула потребность разбудить ее и снова спариться с ней, но было бы неправильно искать в ее теле сексуального удовлетворения, когда нужда в этом уже отпала. Она согласилась помочь ему пройти через пон фарр, и теперь, когда тот в основном преодолен, дальнейший сексуальный контакт любого рода будет означать, что он использует ее ради собственной выгоды. Помимо этого — хотя предыдущих причин и так уже было достаточно — ее тело выдержало три дня совокупления далеко не так хорошо, как его. Постоянное слияние разумов позволяло ему настроиться на ее ощущения и постараться не причинять ей боли, но было совершенно очевидно, что она уже физически не могла вынести больше. Во время последнего совокупления четыре часа назад она уже была совершенно измотана, и он чувствовал, что ее мышцы сильно болят, а в наиболее чувствительных местах появились натертости. Она снова содрогнулась, еще теснее вжимаясь в него всем телом. Он жестко обуздал свой разум, чтобы прогнать непроизвольно просыпающееся возбуждение, вызванное ее невольным движением, и внимательно вгляделся в ее лицо в тусклом предутреннем свете. Температура в капсуле значительно упала, и Аманда, вероятно, замерзла и бессознательно искала источник тепла; так рефлекторно реагировали все теплокровные существа. С того раза, как он в последний раз поддерживал огонь в очаге снаружи, прошло уже несколько часов, и сейчас от пламени наверняка остались лишь дымящиеся угли. Следовало бы подбросить еще дров, но он не знал, как выбраться из их импровизированной постели, не разбудив Аманду. Он наблюдал за ней еще несколько минут, и вскоре сгустившийся в капсуле полумрак начал сменять серый свет, по мере того, как над горизонтом поднималось солнце. Когда она заерзала в третий раз, он опустил взгляд и заметил, что глаза Аманды открылись и медленно моргают. Она вздернула подбородок, их взгляды встретились, и она тут же слабо улыбнулась и издала негромкий смешок. — Доброе утро. По крайней мере, я думаю, что сейчас утро. — Так и есть, — подтвердил Сарек, вдруг подумав, как странно слышать вслух ее голос, после того как значительную часть последних дней они провели в слиянии разумов, и он с каждым днем все сильнее привыкал к ощущению телепатического общения с ней. — Какой сегодня день? — Звездную дату вычислить невозможно, однако… — Нет, я имею в виду, сколько дней… хм, сколько дней мы уже… ну, ты знаешь. — Трудно определить. В первые часы мои мыслительные способности находились в весьма плачевном состоянии, но, по моим оценкам, мы периодически совокуплялись примерно семьдесят часов. Аманда рассмеялась снова, ее щеки и грудь залил румянец. — Три дня. Ого. Мне не показалось, что это было так долго. Последовала пауза, она прикусила губу, а затем добавила: — Ты… тебе лучше? — Полагаю, да. Я должен еще раз выразить тебе свою благодарность… — О, прекрати. Это было… я не… — непринужденное, радостное выражение ее лица померкло, и Сарек ощутил, что взамен ее постепенно начало одолевать смущение. — Я рада, что с тобой все будет хорошо. Три дня спаривания и слияния разумов создали между ними особую связь. Неверно было бы сказать, что пока еще протянутая между ними ниточка слияния позволяла ему глубоко ощущать то, что ощущала Аманда, но он все еще был чутко настроен на ее чувства. И сейчас он воспринимал от нее смесь эмоций, настолько сложных, что даже не мог определить, какие именно это эмоции. Печаль? Удовольствие? Удивление? Обида? Казалось, что она одновременно переживала сразу все и ничего. Подумав об этом, он пришел к выводу, что, хотя вулканцы и чувствовали эмоции глубже, чем люди, эмоции людей были гораздо более сложными и запутанными, полными всевозможных нюансов. Не в первый раз в своей жизни он почувствовал, что благодарен логике. Он уже собрался спросить, не хочет ли она, чтобы он разжег огонь, пока она одевается, как она сказала: — Могу я задать тебе вопрос? — Тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы сделать запрос. — Ну, я посчитала, что так будет вежливо. — Ты можешь спрашивать, что хочешь, я же в свою очередь, могу отказаться отвечать. Мышцы на ее горле напряглись, и она медленно отодвинулась от него на несколько сантиметров. Расстояние было совсем небольшим, практически незаметным, но само движение ему очень не понравилось. Возможно, она испытывала… дискомфорт? — Наверное, я понимаю, почему ты столько тянул, прежде чем сказать мне, что не так. Признаваться в таком довольно неловко при любых обстоятельствах. — Это не вопрос. — Нет, но вот чего я не понимаю: до того, как мы… э-э… накануне мне показалось, что… не знаю… казалось, что ты пытаешься… тьфу, даже не знаю. — Похоже, все же знаешь. Кроме того, ты еще так и не задала вопрос. — Она не ответила, поэтому он добавил: — Скажи прямо, что у тебя в мыслях. — Почему ты побежал в метель в одних трусах? Сарек чуть не ответил машинально, что ничего подобного не делал, но заколебался. Он перебрал свои воспоминания о днях, предшествующих совокуплению с Амандой, и обнаружил, что они бессвязны и бестолковы. У него возникло смутное осознание, как он, трясясь, лежал обнаженным у нее на коленях, как рубил дрова, пока ему не начинало казаться, что он вот-вот рухнет без сил, как проваливался под лед в стылую воду. Когда он был на льду? Почему он вообще очутился на льду? Мысленным взором он видел, как несет канистры с водой — возможно, он набирал воду и зашел слишком далеко в озеро. Затем его поразило шокирующее откровение. — Сарек? — В пон фарре нет логики, — произнес он. — Это время, когда нами руководит инстинкт. — Инстинкт? Это инстинкт заставил тебя выйти в снежную бурю? — Инстинкт — это мощный и древний инструмент выживания, необходимый для сохранения жизни как отдельного индивида, так и группы. — Э-э, да, я знаю, что такое инстинкты и зачем они нам, но не вижу особого смысла в том, что они заставили тебя так себя вести. Если мы считаем, что инстинкт помогает выживать, то где он был, когда ты убегал в метель или когда провалился под лед? — Полагаю, мое подсознание пыталось защитить тебя. — Что ты имеешь в виду? — Мне кажется, что я пытался дистанцироваться от тебя в страхе, что я могу… — он резко замолчал, не желая вдаваться в подробности. — В страхе, что ты можешь что? Причинить мне боль? Принудить меня насильно? Ты на это не способен. — Ты не можешь знать, на что я способен. — Ты думаешь, я не вижу, какой ты? Я провела последние три дня, деля с тобой всю себя, и ты так же показал мне, кто ты есть. Ты на такое не способен. — Ты сказала, что я пытался установить с тобой связь без твоего согласия. Я не помню, что делал это, но принимаю твое обвинение как правду. Я был не в своем уме, и если я способен на подобное… — Нет. В смысле, ты не способен. У тебя просто был кратковременный… Я не знаю. Срыв? Промах? Они у всех случаются. — У меня нет привычки совершать подобные промахи. — Честно говоря, у тебя их было несколько за последнюю неделю, но теперь я знаю, в чем причина. И все равно, я почти уверена, что ты намеренно пытался упасть в озеро. — Это так, — согласился он, слегка удивленный своим признанием. — Зачем? Что у тебя вообще было на уме? Ну, кроме какой-то извращенной идеи, что ты пытался спасти меня от самого себя? — Я неоднократно пытался объяснить, что рациональное мышление в период пон фарра отключается, особенно после начала плак тау. — Может, рациональность тебя и покинула, но что творилось у тебя в голове, что ты решил утопиться в замерзшем пруду? — Я не знаю, — солгал он. — Я не могу объяснить свои действия. — Ты пытался навредить себе? — Я не знаю, — повторил он, презирая себя за то, что скрывает от нее правду. Она бросила на него страдальческий взгляд, но выражение ее лица быстро стало серьезным. — Я, конечно, не могу знать, каково это — когда живешь, руководствуясь логикой, а потом вдруг с тобой случается то, что ты описываешь. Думаю, это сильно сбивает с толку. — Да. — Знаешь, вскоре после того, как ты попал сюда и подробно разъяснил мне, что мы, вероятно, здесь умрем, я впала в довольно мрачное состояние. — Я осознаю, что плохо разбираюсь в человеческих эмоциях, но даже я смог это заметить. Она закатила глаза. — Дело в том, что я совершала кое-какие безрассудные поступки, просто чтобы напомнить себе, что я еще жива. Возможно, это звучит безумно, но однажды я разделась догола и отправилась плавать в озере. — Припоминаю. — Что ты имеешь в виду под «припоминаю»? Как он смог признаться ей в подобном? Возможно, его состояние значительно улучшилось, но для восстановления ясности ума ему требуется очень интенсивная медитация. Угрожающее выражение ее лица указывало, что она ждет объяснений, поэтому он поступил наиболее логично и сказал правду. — Я искал деревья для постройки каркаса дровяного навеса, но вблизи нашего лагеря не нашел подходящих, поэтому отправился в лес. Я услышал твой смех, пошел на звук и был потрясен, обнаружив там тебя — я видел, как ты плаваешь в пруду. Она натянула одеяло повыше на плечи. — Ты видел меня голой? Он поднял бровь в ответ: — За последние три дня я ни разу не видел тебя одетой. Ее щеки залились румянцем, и она покачала головой, что побудило его добавить: — С моей стороны было неправильным смотреть на тебя в таком уязвимом и беззащитном состоянии. — Ну, ты сказал, что не пытался застукать меня голой. — Но, обнаружив тебя, я не сразу отвел взгляд. С моей стороны это был бесчестный поступок. Она бросила на него застенчивый взгляд и рассмеялась. — Я бы никогда не подумала, что ты любитель пошпионить из кустов. — Поясни. — Просто такое выражение, еще это можно назвать «вуайеризм». — С этим термином я также не знаком. Аманда застонала, предположив, что слово «вуайеризм», наверное, не входит в перечень наиболее употребимых слов стандартного языка Федерации. — Вуайеристом называют того, кто занят подглядыванием за людьми, когда они раздеваются или занимаются какими-то интимными делами. — Я наткнулся на тебя по случайности и вовсе не намеревался… — Я знаю. Я просто поддразниваю тебя, что, я уверена, совершенно нелогично. — Это так. — Как и шутки. — Да. Уголки ее губ тронула легкая улыбка, и она осмелилась положить голову ему на бицепс. Ее темные волосы рассыпались по его предплечью, щекоча и возбуждая. Он с радостью пролежал бы с ней вот так еще несколько дней, но пустой желудок и все сильнее выстывающее жилище требовали внимания. — И что теперь? — внезапно спросила Аманда. — Мы должны продолжать трудиться, чтобы выжить. Нам нужно больше еды, чтобы продержаться зиму, наших запасов дров также недостаточно. Она слегка кивнула, начав покусывать нижнюю губу. Он попытался осмыслить причудливый поток исходящих от нее эмоций, и решил, что ее обуревают внутренние противоречия, а еще то ли раздражение, то ли разочарование. Возможно, все это сразу; или же ничего. Ему не нравилось видеть ее в таком состоянии, и, хотя он знал, что должен на какое-то время дистанцироваться, чтобы полностью восстановить свое логическое мышление, он поддался инстинктивному порыву утешить ее. Под покровом одеял его правая рука нашла ее левую и провела вниз по тонким костям запястья, пока не добралась до пальцев, затем он нежно потер ее указательный и средний пальцы своими. Она улыбнулась в ответ, и этого было достаточно. — Думаю, нам стоит одеться. — Полагаю, это было бы разумно, — согласился он. Он ожидал, что она откинет одеяло и поднимется на ноги, но вместо этого она придвинулась ближе и коснулась его губ легким, медленным поцелуем. Когда она наконец отстранилась, и он смог посмотреть ей в глаза, намерения вернуться в мир логики оставили его, по крайней мере, на какое-то время. Он уже собрался перевернуть ее на спину, как делал много раз прежде, но, к его удивлению, она толкнулась ногой и, используя его собственную инерцию, продолжила движение, пока Сарек не обнаружил, что смотрит на нее, лежа на спине. Оседлав его живот, она села и глянула на него сверху вниз. Он почувствовал, что она хочет что-то сказать, но после долгой паузы она лишь скользнула руками по его груди и, склонившись вперед, принялась водить губами по щетине под подбородком, а затем вниз по ключицам. И слов уже было не нужно. Сарек поднял руки к ее лицу и сильнее, чем намеревался, вжал пальцы в линии ее щек и челюсти, с заново обретенной целеустремленностью слив свой разум с ее. Отрицать, что он любит эту женщину, было бы нелогично, но любовь была одной из самых нелогичных вещей на свете. Как он сумеет разрешить этот парадокс? Когда ее правая рука начала спускаться по его животу, и он ощутил ее намерения, он решил, что сейчас это не имеет значения. Все, что ему было нужно, все, чего он хотел, — это она. *** Держа в руках стальную кружку с растворимым кофе из рационов капсулы, Аманда мрачно разглядывала зимний пейзаж. Она пожалела, что так быстро съела свою порцию: до завтрашнего дня поесть ей больше не доведется. Сарек еще был занят мытьем посуды внутри капсулы, а ей захотелось побыть несколько минут в одиночестве, чтобы попытаться собраться с мыслями — о чем бы она сейчас ни думала. Было позднее утро, буря утихла, оставив после себя почти полуметровый слой снега, покрытого коркой наста, и переломанные деревья. Если не считать случайных порывов ветра, стояла пугающая тишина, напомнившая ей тот день, когда она прилетела на планету. Все драконетки исчезли — то ли впали в спячку, то ли мигрировали куда-нибудь, где потеплее, она не могла сказать — и вместе с ними пропали стрекот насекомых и шелест листвы. Не считая одиночных цепочек следов, кажется, оставленных рики-тики, мир казался совершенно вымершим. Она передернула плечами, пытаясь поглубже спрятать шею в шарф для защиты от пронизывающего холода. Забавно, как быстро могут меняться погода и окружающий пейзаж. Еще забавнее, как резко за тот же короткий промежуток времени может измениться и сама человеческая жизнь. Она закрыла глаза, перед внутренним взором предстало стройное, мускулистое тело Сарека поверх ее собственного, и она еле удержалась, чтобы не хихикнуть, смущенно краснея. Она никогда не вела себя чересчур по-девчачьи, но произошедшее было настолько немыслимым, настолько переходило все возможные пределы, что в него невозможно было поверить. Кто бы мог подумать, что она очутится на необитаемой планете с вулканским послом, который, как выяснилось, окажется удивительно умелым и внимательным любовником? Какое бы слово ни превосходило понятие «немыслимое», именно оно ей требовалось, чтобы описать нынешнюю ситуацию. Она все же громко рассмеялась вслух, но морозный воздух тут же обжег легкие, заставив ее закашляться. — Тебя что-то позабавило? Внезапный раздавшийся позади голос должен был испугать ее, но каким-то образом она знала, что он за ней наблюдает. Она могла его чувствовать: она была не в силах этого описать, но она словно настроилась на него, словно глубоко резонировала с самой его сущностью. Сделав несколько неглубоких вдохов, она постаралась прокашляться, прежде чем ответить: — А тебя почему это не забавляет? Она услышала, как он спускается по пандусу в направлении навеса для дров, где сейчас стояла Аманда. — Что ты имеешь в виду? Послышался хруст снега под подошвами его ботинок, а затем он внезапно очутился рядом, закутанный в самую теплую зимнюю одежду, что у них была. Она сделала маленький глоток кофе — еще два месяца назад она сочла бы его отвратительным пойлом и объявила непригодным для употребления, но теперь кофе уже казался весьма неплохим на вкус, — и искоса глянула в его сторону. — Все это. Как я оказалась здесь. Встретила тебя. И все прочие события, конечно. — Я не назвал бы это забавным. Это все просто есть. Когда она впервые его встретила, подобный холодный тон мог показаться грубым, но с тех пор она узнала его лучше. Она знала, какие чувства он способен испытывать, и знала, почему он так старательно сдерживал их. Она оказалась права, предположив, что вулканцы за бесстрастной внешностью скрывают множество эмоций, а в последние три дня на нее обрушивались эмоции такой силы, что их можно было описать только как «сводящие с ума». Трудно поверить, что вулканцы смогли бы выжить как вид, если бы не открыли для себя концепцию подавления эмоций в пользу логики. — Еще довольно рано. Чем собираешься заняться сегодня? — спросил он. Аманда застонала про себя при мысли о том, чтобы заставить свое измученное голодом тело и ноющие мышцы что-то делать, если только это не расслабленное лежание в звуковой ванне. Конечно, никому не было под силу заниматься сексом несколько дней напролет и не чувствовать себя потом совершенно разбитым, но провести целый день, лелея свои недомогания, было роскошью, которую ни один из них не мог себе позволить. — Не знаю, стоит ли копаться в снегу и замерзшей земле в поисках клубней, что еще могли там остаться. Даже если бы я что-то нашла, трудно сказать, в каком состоянии они находятся, к тому же, я потрачу на это куда больше энергии, чем получу, съев их. — Согласен. — Но при этом нам все равно не хватит еды, чтобы пережить зиму, — сказала она, щурясь от резкого порыва ветра, хлестнувшего ее по лицу. Она сделала еще глоток кофе из кружки и чуть встревожилась, обнаружив, что он уже остыл. — Не хватит, — согласился он. — У меня такое чувство, что ты не собирался сильно долго прожить, поэтому тебя это не особо и беспокоило, но я думала об этом не одну неделю. Они встретились взглядами, и он чуть кивнул. — Прежде это не имело особого значения, главным образом потому, что пон фарр подавляет болевые ощущения, и голод в том числе. — Так вот почему ты не ел? — Именно. — Но теперь, когда ты идешь на поправку, полагаю, это означает, что твой аппетит также возрастет? — Еще одно верное умозаключение. — Даже если мы сократим наш рацион вдвое и дополним его древесной корой… — задумчиво проговорила она, не уверенная, стоит ли завершать свою мысль. — Этого будет недостаточно, чтобы прокормить нас обоих в течение зимы, — закончил он, отведя свой взгляд от ее и рассматривая сугробы, высящиеся вокруг дровяного навеса. — Я даже начинаю думать, не окажутся ли эти три дня напрасными, — выпалила Аманда. Едва слова слетели с губ, ей отчаянно захотелось взять их обратно. Что она такое умудрилась ляпнуть? — Ты так полагаешь? — спросил Сарек, но в его тоне не было ни обвинения, ни обиды. — Нет, — поморщившись, ответила она, ловя его взгляд. — Прости. И она говорила правду. Их отношения с Сареком были сложными с самого начала, и стали на много порядков сложнее после их многодневного, очень странного и эмоционально запутанного постельного рандеву. Какие бы чувства она ни испытывала к нему раньше, они явно не исчезли — она это знала точно. — В мои намерения не входила смерть кого-либо из нас, — проговорил он. — Я бы предпочла, чтобы мы оба выжили, если не возражаешь, — сказала Аманда, на миг забыв, что Сарек не слишком-то восприимчив к сарказму. Смягчив тон, она добавила: — У тебя есть какая-нибудь идея, как отыскать или вырастить еще еды? Он перевел куда-то взгляд, и вскоре она поняла, что он скользит глазами по цепочке следов, оставленных ночью крошками рики-тики, обратно к исходной точке — протоптанной в снегу узенькой тропинке, наверняка ведущей ко входу в нору, метрах в двадцати от них. — Ты же не всерьез, — пробормотала она, едва не подавившись внезапно возникшим в горле комком. Его лицо окаменело в стоической маске, и он развернулся в сторону пруда, который теперь был можно было разглядеть сквозь голые ветви деревьев. — Сарек? Скажи мне, что ты шутишь. — Ты когда-нибудь замечала за мной привычку шутить? — Ты серьезно предлагаешь убивать животных и есть? — Наши рационы содержат значительное количество мяса животных, и ты никогда не выражала угрызений совести по поводу их употребления. — Но мясо в рационах — не настоящее мясо. — Неважно, настоящее или нет. Ты бы и понятия не имела, какова на вкус курица, если бы кто-то однажды не съел ее и потом не воспроизвел вкус и текстуру ее мяса в лабораторных условиях. — Но это было целую вечность назад. Мы уже больше века не убиваем животных ради еды. Кто вообще знает, похожа ли курица в наших рационах по вкусу на настоящую? — от одной мысли ее затошнило. — И кстати о рационах, тебе не нравится есть даже фальшивое мясо, так как же ты можешь выступать за то, чтобы есть настоящее? — Порой чрезвычайные обстоятельства требуют чрезвычайных действий. Если бы не было надежды, что мы спасемся, или что мы сможем улететь с этой планеты, я бы согласился, что обмен жизни животных на наши неэтичен, поскольку мы бы просто временно продлевали свою жизнь за их счет. Однако у нас есть достаточные основания полагать, что спасение возможно. Аманда невольно вздрогнула и постаралась свести отвращение в своем голосе к минимуму. — Я знаю, ты говорил, что вулканцы не строгие пацифисты, но я просто не понимаю, как ты можешь считать это хорошим вариантом. — Неверно предполагать, что я считаю этот вариант хорошим: я просто признаю, что он несколько предпочтительнее голодной смерти. Она попыталась представить, как Сарек ставит ловушку на бедных рики-тики. А это придется делать Сареку, потому что она была уверена, что не сможет себя заставить. И как он это сделает? Убьет ли ловушка зверька или Сареку самому придется его прикончить? И важно ли, как животное умрет, если с него придется содрать шкуру, выпотрошить брюхо и срезать мышцы? При мысли о таком живодерстве ее чуть не стошнило, но они съедали лишь один рацион в день, а она уплела свой всего пятнадцать минут назад и не могла позволить себе лишиться сразу завтрака, обеда и ужина, находящихся сейчас в ее желудке. — Это вообще не вариант, — наконец ответила она. — Только не для меня. Она намеревалась стоять на своем, придав своему лицу самое решительное, вызывающее и твердое выражение, на какое только была способна, но, глянув на него, не смогла не заметить мягкое восхищение и одобрение, с которым он смотрел на нее. Это можно было даже принять за гордость ею, что придало ей смелости добавить: — Насколько понимаю, выживание здесь все равно дело случая. Чистая случайность, что мы вообще нашли друг друга и смогли столько вынести. Мы замерзали, калечились, пережили столько всего плохого, но мы все еще живы. У нас хватит еды, чтобы протянуть половину зимы, и если прилетит еще одна капсула, то отлично. Если же нет — мы сделали все, что было в наших силах. Сарек, ты меня вообще слышишь? Где-то посреди страстного монолога Аманды его взгляд покинул ее лицо и переместился на что-то вдалеке, за ее спиной. Ее кольнуло ощущением, что бояться им нечего, но она и представить не могла, что он сейчас произнесет. — Да, я слышал. Возможно, спасение уже совсем рядом. Он отступил назад и направился обратно к трапу капсулы по своим же следам в глубоком снегу, и только тогда Аманда заметила яркую светящуюся полоску, скользящую по прогалине ясного неба. Она видела такое чудо уже дважды: в первый раз оно подарило ей спутника, во второй — надежду. Это была еще одна спасательная капсула. Это просто обязана быть капсула. — Неси трикодер! — завизжала она, кидаясь вслед за ним к пандусу с такой горячностью, что дважды споткнулась в глубоком, по колено, снегу.