Есть только миг

Arg-117P: День 27 — Аманда! — кричал голос. Мужской, полный внутреннего напряжения голос, он то нарастал, то затихал на фоне завываний ветра. — Аманда, зайди внутрь! Ее плотно сжатые веки тщетно пытались приподняться, но она никак не могла заставить их подчиниться. Возможно, они намертво примерзли, а может, она настолько обессилела, что уже не могла сдвинуть их с места. — Аманда, зайди внутрь! Зайти внутрь? Куда внутрь? Она начала оседать на колени, но какая-то сторонняя сила удержала ее в вертикальном положении. Она наклонилась вперед и попыталась выговорить слова, но язык, казалось, тоже ей не повиновался. Внезапно ее подняли вверх, как мать поднимает с пола уставшего малыша. Голова сильно ударилась о гладкую поверхность, на мгновение выдернув ее ближе к реальности, но открыв наконец глаза, она смогла увидеть лишь темноту. Повинуясь инстинкту, она медленно поползла вперед на онемевших руках и коленях. Где-то в отдалении хлопнула дверь, заглушая вой бушующей бури. Это совершенно сбило ее с толку — только что ее окружали завывающие вихри вьюги, а миг спустя она оказалась в плену непроглядной тьмы и безмолвной пустоты. Она умерла? Могут ли мертвые думать? Она закричала, но из ее рта вылетел лишь хриплый всписк. — Аманда, пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Она хотела ответить, но, кажется, ничего не получалось. Какое-то время спустя — возможно, секунды, а может, и часы — она почувствовала, как сильная рука трясет ее за плечо. — Сядьте. — Я устала. — Находиться в состоянии полной готовности не обязательно, но оставаться в сознании крайне важно. — Почему? — Потому что я боюсь, что в противном случае вы можете больше не проснуться. Что-то в его тоне пустило волну мурашек по и так почти окоченевшей спине. Аманде удалось чуть приоткрыть глаза и увидеть что-то вроде кабины управления, залитой мягким оранжевым светом. Где они находятся? Рука снова потрясла ее за плечо. — Сарек? — пробормотала она. — Аманда, пожалуйста, сядьте. — Мне т-т-так х-холодно. Рука скользнула по ее спине, заставляя сесть. Она не знала, проклинать его за эту настойчивость или благодарить. — Вы чувствуете пальцы рук? А ног? — спросил он. Она попыталась согнуть пальцы, отчего кисти и запястья начало болезненно колоть. У нее обморожение? Она наклонила голову вперед, чтобы посмотреть, насколько все плохо, но глаза снова закрылись. Их нужно открыть, но она так устала. Почему он этого не понимает? Безо всякого предупреждения к боли в руках примешалось очень приятное ощущение, быстро затмив и растворив ее, исторнув из груди непроизвольный стон удовольствия. Ощущение угасло так же быстро, как и вспыхнуло, заставив Аманду наконец открыть глаза и впервые за несколько часов внимательно изучить окружающую обстановку. У нее возникло какое-то смутное, периферийное понимание, что они находятся в крошечном замкнутом пространстве, и им больше не грозит неминуемая смерть во время внезапно разыгравшейся зимней бури, но единственное, на чем она могла вправду сосредоточиться, было его лицо. Сарек стоял рядом на коленях и с озабоченным видом рассматривал ее. Видеть столь очевидные эмоции на его лице было довольно беспокойно. Она пробормотала вслух первую идиотскую мысль, которая пришла в голову. — У т-тебя л-лед в в-в-волосах. Его глаза сузились, он перевел взгляд вниз, побуждая Аманду сделать то же самое. По какой-то странной причине ее кисти были сложены вместе и вытянуты к нему в молитвенном жесте. Его отчаянно трясущиеся руки находились всего в нескольких сантиметрах от ее. Цвет пальцев привел ее в ужас. Они были невероятно белыми, она намеренно попыталась ощутить их и не смогла. Она попыталась выпрямить окоченевшие кисти и тихонько вскрикнула от боли, вызванной этой слабой попыткой. — Я л-лишусь п-п.? Прежде чем она успела договорить, он сжал ее руки своими, и то крайне необычное ощущение вернулось. Боль не ушла, но к ней добавилось невероятное удовольствие. Она захныкала, и сама не поняла, как подалась вперед, едва способная дышать. Что происходит? Ощущение, как его огрубевшие ладони сжимают ее замерзшие руки, уже почти граничило с оргазмом, и, хотя она чувствовала, что нужно немедленно это прекратить во избежание наихудшего конфуза, какой только можно вообразить, Аманда не могла заставить себя убрать руки, и он, казалось, тоже не горел желанием отпускать ее. Как его руки могут быть настолько теплыми? Ощущение было очень знакомым, но она не могла сказать, почему. Оно было связано с каким-то недавним воспоминанием, но она так замерзла и находилась в таком смятении, что не могла соображать. Как раз в тот момент, как она подумала, что испытывала то же самое чувство несколько дней назад, когда помогала ему лечить руки регенератором, он ослабил хватку. Ее руки инстинктивно дернулись следом, отчаянно желая сохранить не только тепло и уют его ладоней, но и то восхитительное, чувственное ощущение, что дарило его прикосновение. Она быстро остановила себя и глубоко вздохнула. Сарек прочистил горло, откинулся на корточки и плавно поднялся. — Полагаю, вы можете засунуть руки под мышки, чтобы согреть их теплом своего тела. Также вам следует сохранять кровообращение в нижних конечностях. — Д-да, — пробормотала она, пытаясь расстегнуть пальто ровно настолько, чтобы просунуть руки под рубашку. — М-м-мы что, в к-к-капсуле? Он повернулся к ней спиной, переключая внимание на бортовой компьютер. — Да. — М-мы можем к-как-то согреться? — Я пытаюсь скорректировать настройки климата внутри капсулы. Воздух наполнился тихим гулом, напугав Аманду — она чуть вздрогнула, обнаружив, что начала дремать. Сарек высился над ней, обыскивая верхние отсеки капсулы. Она хотела помочь, а не сидеть на полу полузамерзшим комочком, но не совсем понимала, что он делает и чем она может быть полезной. Затем что-то мягкое коснулось ее щеки, и она заметила, что он сбросил сверху темно-синее пушистое одеяло. Она изо всех сил старалась натянуть одеяло на себя, но настолько замерзла, что это не помогало — она словно пыталась согреться, съежившись под кучей листьев. Какое-то время она то впадала в дремоту, то вновь приходила в себя, пока обоняние не подсказало: случилось что-то новое, восхитительное. Она приоткрыла глаз и обнаружила, что Сарек снова сидит перед ней на корточках, держа в руках что-то вроде дорожного кофейного стакана, из маленького отверстия в крышке струились вверх завитки пара. — Что это? — она чуть приподнялась, горло перехватило. Руки и ноги занемели и не слушались, тело представляло собой комок боли и ломоты, но внутри капсулы стало минимум на тридцать градусов теплее, чем совсем недавно. — Рацион из запасов капсулы. Кажется, это блюдо называется «тосканский суп из белой фасоли». Она бы меньше поразилась, если бы он предложил ей несколько килограммов наркотиков с черного рынка. — Здесь есть еда? — спросила она, не в силах сдержать эмоции при мысли о горячей пище. — Эта капсула покинула «Белл» без пассажира. Все припасы и большая часть заряда дейтериевого элемента питания остались нетронутыми. Аманда просто не смогла удержаться — она рассмеялась. Сначала тихо, но смех быстро стал истерическим. Она попыталась зажать рот рукой, но в конце концов сдалась и хохотала, пока на глазах не вступили слезы. — Я не понимаю… — Недавно мы почти умерли, а теперь вы говорите, что я могу просто поесть и согреться? В чем подвох? — Подвох? Аманда покачала головой и попыталась сесть прямее. — Я знаю, вам не нравится, когда я переспрашиваю, просто очень трудно поверить, что после такой долгой неудачи нам, наконец, повезло. — В везении нет логики. — Я уверена, что нет, — засмеялась Аманда, вытирая нос рукавом. — Но мы можем отложить разговоры о логике? Где можно раздобыть чашку этого супа? Он протянул ей стакан трясущимися руками, и Аманда приняла его в почти столь же сильно дрожащие ладони. Ей потребовалась недюжинная самодисциплина, чтобы не влить в себя суп одним махом. — А есть еще? Вы не будете есть? — В капсуле достаточно пайков для питания одного пассажира в течение десяти дней. Ешьте, сколько захотите. Ей не нужно было повторять дважды. Густая, горячая жидкость волной прокатилась по языку и ударила в пустой желудок, словно кулаком, но она не променяла бы это ощущение ни на что иное. Забавно, она никогда особо не любила белую фасоль, но внезапно та показалась просто восхитительной. Она сделала еще глоток, раздавила несколько фасолинок между зубами и бездумно хихикнула: — О, я тебя люблю! Суп просто потрясающий! Ей не сразу пришло в голову, что она только что призналась ему в любви за то, что он приготовил ей чашку супа, потому что она, очевидно же, совершенно не имела в виду, что действительно его любит. Она часто говорила людям, что любит их, совсем не придавая этому значения — друзьям, коллегам-учителям, а порой даже случайным людям в супермаркете за какую-то остроумную реплику в очереди на кассе. — Я… я не имела в виду, что я вас люблю, я просто… в смысле, знаете… Я просто… это очень… ну, знаете? Сарек уставился на свои трясущиеся руки так, будто пытался разглядеть что-то сквозь них. — Вы не в первый раз признаетесь мне в любви. — О чем это вы? — В ту ночь, когда вы упали и сломали ногу. Пока я вас лечил, вы произнесли это много раз. Она небрежно махнула рукой. — Я, наверное, бредила. Я не люблю вас. Едва слова сорвались с губ, она пожалела, что не может взять их обратно. Это было правдой, она не любила его, но так же казалось и неправильным говорить об этом таким оборонительным тоном. — Я так и предполагал, — ответил он и отклонился назад, переходя с корточек в сидячее положение напротив нее. — Я не имею в виду, что вы мне не нравитесь, просто… В смысле, я сказала это в шутку… как… — Я никогда не понимал человеческой склонности к шуткам. Его слова прозвучали словно суровое обвинение. В голосе сквозила почти обида. Почти. — Я не насмехалась над вами… я… я просто не так сказала. Я хотела поблагодарить вас… но это… — она хотела еще что-то добавить, но было ясно, что оправдания только ухудшали ситуацию. Что вообще заставило ее сказать этому мужчине: «люблю тебя», как бы ни сложились обстоятельства? Сареку, мужчине, который, наверное, воспринял бы буквально ее пожелание «спуститься на землю». — Почему вы сочли, что нам не повезло? — внезапно спросил он. — А? — Вы заявили, что вам трудно поверить, что после долгого невезения нам улыбнулась удача. Аманда несколько раз моргнула, медленно вспоминая, что до того, как разговор свернул в самое неприятное русло из всех возможных, они говорили о природе невезения. — Я имела в виду, что мы застряли здесь, не имея возможности покинуть планету, я сломала ногу, мы попали в этот шторм… — Тем не менее, в нашем распоряжении довольно широкий набор ресурсов и инструментов. Да, вы сломали ногу, но я оказался рядом, чтобы помочь, и у нас имелся костоправ, чтобы вылечить ваш перелом. Мы попали в шторм, но нашли эту спасательную капсулу. Разве это не следует считать удачей? Аманда нахмурилась и покрепче сжала пальцами теплые стенки суповой кружки. — Тогда, может, удача зависит от точки зрения, не знаю. Звучит так, будто вы предлагаете мне найти плюсы в нашей ситуации. Возможно, так и нужно поступать. Она сделала еще один медленный глоток супа, еле удерживаясь, чтобы не высосать все до капли меньше, чем за полминуты. — Вы не собираетесь есть? Чтобы обдумать такой простой вопрос, ему потребовалось слишком много времени, но в конце концов он, согнувшись, полез в контейнер под единственным откидным сиденьем капсулы, чтобы достать банку, очень похожую на ее, с надписью: «Томатный суп-пюре». Она наблюдала, как он потянул за язычок сбоку упаковки, чтобы химически разогреть похлебку. Аманда отпила из своей чашки и, пошевелив пальцами на руках и ногах, с радостью осознала, что, хотя онемение и покалывание еще остались, ощущения постепенно возвращались. — Значит, у нас здесь хватит еды для обоих на пять дней? — спросила она, опустив взгляд на свои руки. — И это при условии, что мы будем съедать полный рацион? — Именно так. — Есть идеи, как долго продлится шторм? — Трикодер оценивает его продолжительность в пятьдесят часов, но точность прогноза невелика. — Это уж точно. Он говорил, что будет пасмурно и прохладно, и вдруг в один миг погода превратилась в ледяной ад. — Полагаю, я сообщал перед нашим отправлением, что прогноз трикодера неточен. — Так и было, — согласилась Аманда. — Я просто поразилась, что погода изменилась так внезапно. — Лейтенант Хорнсби часто говорил о быстро меняющихся погодных условиях и сильных зимних штормах. — Это правда, — сглотнула Аманда. — Кстати о Карле Хорнсби, мне показалось, я слышала, как вы говорили, что в этой капсуле есть дейтериевый элемент питания. Мы можем его использовать, чтобы покинуть планету? — Мы возьмем его с собой, когда будем уходить, но его не хватит, чтобы двигатели выработали достаточно энергии для ухода с орбиты. Сердце Аманды упало. — Даже если добавить его к дейтерию, оставшемуся в моей капсуле? — Даже при этом условии нам все равно потребуется еще 0,54 килограмма. — А сколько оставалось в шаттле Хорнсби? — Меньше сорока граммов. Его добавление к общему запасу практически не повлияет на итоговую массу дейтерия. — Что, если мы немного облегчим капсулу, чтобы… — Мои расчеты были основаны на самом идеальном для покидания планеты стечении обстоятельств. Факт остается фактом: ни при каких условиях нам не хватит дейтерия, чтобы сойти с орбиты. Закончив предложение, он со стуком закрыл рот, мышцы челюсти напряглись. Ее напугало, что его голос звучит так сердито. Ну, сердито для вулканца. Первым побуждением Аманды было снова впасть в отчаяние, которое она испытывала в первые дни после встречи с Сареком и осознания, в какой ужасной ситуации они оказались, но что-то ее удержало. — Если мы найдем еще капсулу, нам хватит? В смысле, сколько дейтерия… — Эта спасательная капсула содержит 0,74 килограмма дейтерия. Если мы найдем похожую, без существенных повреждений и без пассажира, в ней почти наверняка окажется достаточный запас дейтерия, чтобы мы могли покинуть орбиту. — Тогда и будем на это рассчитывать. Его темные глаза метнулись в ее сторону, а Аманда в это время изучала его лицо в поисках какого-то намека на то, о чем он думал, что привело к неожиданно глубокому и долгому зрительному контакту. Он неглубоко вздохнул, стискивая руки. Аманда перевела взгляд на кружку с супом, зажатую в ладонях, и, после некоторого колебания, сделала еще глоток. Было ли детским оптимизмом думать, что если эта капсула упала, условно говоря, на их задний двор, то другая может сделать так же? Чтобы добраться до этой капсулы, они оба смотрели в лицо смерти, но она с радостью прошла бы через подобное снова, если бы это означало шанс вернуться домой. Вопрос, какова вероятность обнаружения второй спасательной капсулы, вертелся у нее на кончике языка, но, взглянув на Сарека, она сбилась с мысли. Он сидел рядом с откидным сиденьем спиной к стене, подтянув колени к груди и уставившись на чашку с супом в своей руке, словно в ней хранился какой-то таинственный секрет. За последние два дня его подбородок покрыла темная щетина, шапка скрыла заостренные уши и короткую стрижку, и если бы не зеленый румянец на щеках, его можно было бы принять за человека. Нельзя было отрицать, что Сарек обладал привлекательной внешностью, но он, казалось, был сейчас совсем не похож на того мужчину, которого она впервые встретила две недели назад. Его взгляд стал внимательнее и проницательнее, что придавало ему непривычную, особую силу, но щеки впали практически до изможденности. Она рассеянно коснулась собственного лица, думая, что, наверное, тоже выглядит более худой и осунувшейся. Но, для умирающего с голоду, он, похоже, не особо любил есть. — Вы вообще собираетесь есть этот суп? Он заметно вздрогнул при звуке ее голоса, и она подумала, может, она случайно крикнула вместо того, чтобы сказать нормальным тоном. Он поднес чашку ко рту и сделал крошечный глоток, или, по крайней мере, сделал вид, что глотает, но она не была уверена, действительно ли он хоть что-то выпил. — Вам не нравится томатный суп? — Он вполне съедобен. — Тогда почему вы не едите? — Я ем. — Мне кажется, или вы вообще мало едите в последнее время? Его тело напряглось, и он опустил чашку на пол. — Думаете, я не заметила? — надавила она. — Я думаю о еде почти каждую секунду своего бодрствования, но вы, похоже, равнодушны к приемам пищи. Ну да, мой вчерашний суп из древесной коры — это не слишком-то высокая кухня… — Это было вполне приемлемо. — Приемлемо, — вздохнула она. — Ваш тон свидетельствует о неодобрении. — Я думала, вы плохо разбираетесь в человеческих интонациях и языке тела. — Ваши достаточно просты для понимания. — Я не осуждаю — я беспокоюсь за вас. Почему вы не едите? — Я… — он заколебался, несколько раз моргнул, но в итоге предпочел ответить уклончиво: — Еда вполне приемлема, я всего лишь не привык к подобной. Вот и все. — Если хотите знать правду, я ненавижу белую фасоль, но достаточно голодна, чтобы она казалась мне потрясающе вкусной, — Аманда подняла свою почти опустевшую чашку и, словно в доказательство, запрокинула голову и допила остаток. Он потянулся за своей кружкой, поднял ее и крайне неспешно принялся пить. Аманда чувствовала себя немного нелепо — будто она пристыдила его, заставляя есть, точно так же, как мать стыдила бы детей, заставляя есть горошек, ведь у детей на Терра Нова вообще нет никакой еды, даже горошка. Аманда не знала, с чего она решила завязать беседу, но в начале их путешествия он разговорами отвлекал ее от трудностей похода, да и она уже устала от неловкого молчания. — Тогда что вы едите обычно? Его взгляд оторвался от чашки с супом. — Дома мой обычный рацион варьируется. — Как и у большинства людей, но разве нет какой-то еды, которая вам нравится больше другой? По которой вы скучаете? — Я не скучаю по какому-то конкретному блюду. Было бы нелогично… — …скучать по еде? — в унисон с ним закончила Аманда. Поджав губы, он чуть кивнул. Аманда прислонилась спиной к противоположной от него стене, сняла крышку со своей чашки и отправила в рот прилипшие ко дну фасолинки. — Я скучаю по шоколадному торту. Первое, что я сделаю, если мы когда-нибудь отсюда выберемся, это раздобуду себе кусочек. Каким-то образом ее последние слова сотворили невозможное. Уголки его рта слегка приподнялись, он издал едва заметный смешок. — Вы только что смеялись? Его лицо немедленно приняло стоическое выражение. — Нет. — Было похоже на смех. — Вы ошибаетесь. — Так и было. Вы смеялись. Хотя она и заметила его смех, от ее внимания не ускользнуло и то, что он сжал в кулаки дрожащие руки. Она смутила его и вдруг почувствовала себя так, словно жестоко издевалась над ним. — Я никому не скажу. Обещаю. — Разумнее отключить работающие системы капсулы, чтобы сберечь дейтерий. Все, что она могла сделать, это прикусить губу и кивнуть. — Да, да, конечно. Он быстро встал, скорее даже подскочил, и, не прошло и минуты, как они уже сидели во тьме. Темнота давала некоторое утешение, не позволяя продлить этот неловкий зрительный контакт, но без света трудно было понять, как лучше устроиться, чтобы сохранять в ограниченном пространстве капсулы максимальную дистанцию. Аманда ослабила шнурки на ботинках и натянула на себя одеяло повыше, чтобы удержать как можно больше тепла, пока не стало слишком холодно. Она прислонилась головой к стене и попыталась устроиться поудобнее, но у нее никогда не получалось спать сидя. Она не то, чтобы сильно ворочалась с боку на бок, но никак не могла заснуть, пусть даже и ужасно устала. Она попыталась чуть сместиться вперед, чтобы немного вытянуть ноги, но случайно пнула ступню Сарека, ну, по крайней мере, она думала, что это была его ступня, поэтому она торопливо отдернула ноги и рассыпалась в извинениях. Копчик начало колоть, поэтому она перенесла вес тела влево, затем медленно опустилась левым боком на пол, плотно прижимаясь спиной к стене. Она закрыла глаза и вдруг поняла, что чувствует себя сейчас бодрее, чем за все прошедшие дни. — Вулканский утренний чай. — А? — пробормотала она. — Вы спросили, какую еду я предпочитаю. Я нахожу приятными разные виды пищи, но особенно мне нравилось утром, после медитации, пить чай. Я бы с удовольствием выпил чашку вулканского утреннего чая, если бы это было возможно. Аманда расплылась в улыбке, благодарная темноте за то, что та скрывает ее реакцию. — Я никогда не пила вулканский утренний чай. На что он похож? — Это чай. Ароматный, немного горьковатый напиток, получаемый путем замачивания растительных компонентов в кипящей воде. — Я знаю, что такое чай. У нас на Земле он тоже есть, но у него много сортов, — ответила Аманда, дрожа в быстро выстывающей атмосфере капсулы. — Черный чай, зеленый. Некоторые чаи пьют горячими, другие — холодными. — Чай должен подаваться горячим. Она снова улыбнулась. — Жители южных районов Североамериканского континента с вами бы не согласились. — Понимаю. — Я обязательно попробую этот ваш вулканский чай, если мы когда-нибудь отсюда выберемся. Ответа не последовало, но этот краткий разговор чуть облегчил ее напряжение. Пол был твердым, воздух холодным, а ее тело одеревенело, но внутри капсулы все же было теплее, чем снаружи, а ее желудок согревала чашка супа. Дела могли бы быть и получше, конечно, но и куда хуже тоже могли. *** Сарек неделями толком не ел и не спал, и потому, проснувшись на следующее утро с ощущением, что более-менее отдохнул, он почти забыл, что страдает от пон фарра. Но только пока не понял, что за ночь их взаимоположение с Амандой изменилось. Она крепко вжалась в него спиной, и они уютно свернулись под синим флотским флисовым одеялом, найденном им в верхнем отсеке капсулы. Его первой реакцией было отстраниться, но логика сумела возобладать, пусть и едва-едва. Аманда использовала его левую руку в качестве подушки — отчего от локтя до кончиков пальцев руку словно кололо иглами, но он не осмеливался шевельнуться, потому что любое резкое движение, скорее всего, разбудило бы ее. Что она скажет, если проснется и обнаружит, что ночью он позволил себе такие вольности? Но он спал и вовсе не намеренно поставил их в это крайне неподходящее положение. Он попытался замедлить дыхание и сосредоточиться на том, что ему следует сделать, но чем усерднее он пытался не думать о том, что к его мучительно ноющему телу прижимается женщина, тем труднее становилось думать о чем-нибудь другом. Естественное изменение частоты сердцебиения при переходе от сна к бодрствованию, в сочетании с острой потребностью в присутствии женщины, резко ухудшило и без того плачевную ситуацию. Он медленно отодвинул свои бедра от ее ягодиц, но она всхлипнула во сне и подалась назад, вжимая его между своим миниатюрным телом и стенкой спасательной капсулы. Голодный вздох сорвался с его губ, и на какое-то безумное мгновение все, чего он хотел, это провести рукой по линии ее челюсти, слиться с ней разумом, затем перевернуть ее на спину и… Он с трудом отбросил эту мысль, закрыл глаза и затаил дыхание. Она не давала на это согласия. Ни на что из этого. Прошлым вечером Сарек неоднократно пытался начать разговор, чтобы объяснить Аманде свое прискорбное положение, но каждый раз, едва он собирался с духом, чтобы заговорить об этом, смелость покидала его. Смелость. Какова логика в нехватке смелости, в робости перед лицом простых фактов? Но опять же, какова логика в пон фарре? Он держал ее руки в своих, чтобы согреть— во время пон фарра температура тела повышалась, и, с учетом холодной погоды он был неестественно теплым, — но в тот момент она практически бредила, и он не мог тогда поднять этот вопрос. Затем она сказала, что любит его, и он почти уже был готов признаться в своем бедственном положении, но она торопливо сообщила, что пошутила. И в этом всем тоже не было никакой логики. Аманда снова застонала, и Сарек набрался смелости взглянуть на нее. Темные пряди волос выбились из-под шапочки, закрутились колечками на шее и плечах, и он с трудом подавил желание сдвинуть их в сторону, чтобы лучше рассмотреть черты ее лица. Да как он мог даже посметь коснуться ее, каким угодно образом? Он заставил себя переключиться на изучение крошечной родинки у нее за ухом и только начал понемногу восстанавливать самообладание, как она дернулась, попыталась вытянуть ноги, а затем перевернулась на спину. Однако она оставалась в таком положении недолго и всего несколько секунд спустя повернулась к нему лицом. Он в ужасе наблюдал, как она потерлась носом о его грудину, а затем прижала ладонь к правой стороне его груди. Он был не в силах сдержать непроизвольную дрожь, вызванную ее интимным прикосновением, и этого хватило, чтобы Аманда медленно открыла глаза. Она дважды моргнула тяжелыми веками, затем ее глаза распахнулись, и в следующий миг они с Сареком образовали в слишком тесном для этого пространства кучу-малу, полную досады, неловких поеживаний и извинений. — Не могу поверить… я просто… черт! — Я должен извиниться… — Нет, мне не стоило… я же не..? вы же..? бр-р. — Нет, я бы никогда… — Я не то имела в виду. О-о-о, нет. Аманда быстро вскочила на ноги и попыталась сложить одеяло, но руки так сильно дрожали, что она скомкала его в тугой комок. — Я бы никогда намеренно не позволил себе никаких вольностей… — О, я в курсе, вы бы не стали, — огрызнулась она. — Тут вправду мало места, и мы оба просто пытались устроиться поудобнее. Сарек засунул руки в карманы, чтобы скрыть хаотичную дрожь. — Думаю, ночью мы просто… — скривившись, она поводила в воздухе руками. — Это ничего не значит. Я просто крепко сплю и ворочаюсь во сне. Здесь так мало места и… — не договорив, она пробормотала что-то о погоде и принялась возиться с дверным люком. — Она не… не понимаю… мы тут что, застряли? — она практически прокричала последние слова и с силой пнула дверь. — Полагаю, дверь могла примерзнуть, — торопливо ответил он, с облегчением оттого, что тема разговора сменилась, и они перестали выяснять, как именно провели прошлую ночь, но также встревожившись, что они могут оказаться в ловушке внутри капсулы. Существовал вариант активировать систему климат-контроля и разморозить дверь, но это могло занять несколько часов, и поэтому Сарек испытал огромное облегчение, когда после его четвертой попытки дверь распахнулась, открыв взору серый, замерзший пейзаж. Сильный шторм перешел в небольшой снегопад с легким ветром с южного направления. Аманда так спешила оказаться подальше от Сарека и капсулы, что выскользнула наружу, едва дверь открылась настолько, что она смогла протиснуться в щель. Она устремилась в открытые просторы снежной равнины, оставляя в неглубоком снегу четкие следы, а также оставляя Сарека гадать, что же ему делать. Должен ли он последовать за ней? Спросить, куда она направляется? С помощью оставленных ею следов и данных трикодера он легко сможет вновь ее отыскать, но ему не нравилась мысль, что она отправилась куда-то в одиночку. Сарек не до конца закрыл люк и сел на откидное сиденье. Как он вообще может затронуть деликатную тему спаривания с ней — сейчас, когда она только что предельно ясно дала понять, что близкий физический контакт с ним ей отвратителен? Он поднял трясущиеся руки и изо всех сил потер виски. До нынешнего момента он верил, что найдет какой-нибудь способ разрешить свою проблему, но поскольку ни одна из теоретически возможных альтернатив спариванию не казалась осуществимой, а единственную женщину, с которой он мог здесь спариться, мысль находиться рядом с ним совершенно сводила с ума, у него оставалось только два варианта: умолять ее о позволении спариться с ней независимо от ее к нему отношения либо умереть. Его мысли кружились вокруг все растущей вероятности, что ему осталось жить всего несколько недель или даже дней. Трудно было предугадать, как будет развиваться пон фарр. Ему казалось, что он тонет, ужасаясь перспективе смерти и злясь на ее несправедливость, и больше не заботясь о том, насколько нелогична жалость к себе. Вскоре дверь люка открылась, и снова появилась Аманда. Он глянул прямо в ее темные глаза и, ободренный мыслью, что ему нечего терять, если он просто спросит ее согласия, сказал: — Мне нужно поговорить с вами. — Ага, — сказала она, закрывая за собой люк. — Но прежде, чем вы что-то скажете, думаю, мы оба просто согласимся, что прошлая ночь ничего не значила. Здесь холодно, и эта капсула просто крошечная, и никто из нас не стал бы… ну, мы вряд ли стали бы вообще… ну, вы знаете. Не могу придумать ни одной причины, с чего бы нам… ну, в любом случае, я сожалею и надеюсь, что мы сможем оставить все это в прошлом. Сарек закрыл рот и глубоко вдохнул через нос. Когда она послала ему нервозную улыбку, последние остатки его решимости улетучились. — Итак, — продолжила она, — завтрак интересует? Нет. Его интересовало только выживание. И она.