Есть только миг

Arg-117P: День 17 — Сегодня звездная дата 2230.98. Наверное. Не самый удачный был день. Олень снова забрался в огород, идет дождь, и, если не перестанет, боюсь, что шаттл затопит. Белинда всегда ненавидела дождь, но она выросла в Эль-Пасо, так что, наверное, причина в этом. Интересно, как у нее дела. Уже жалею, что ругал засуху, что стояла прошлой осенью. Не знаю, из-за погоды или еще из-за чего-то, но у меня какая-то кожная инфекция на ногах, и мне больно ходить… Запись прервалась громким вздохом. — Пожалуйста, выключите это. Сарек оторвался от расчетов и глянул на Аманду, она лежала спиной на полу, прикрыв глаза тыльной стороной ладони. Она находилась в этой позе уже более двух часов. Он глубоко погрузился в сложные математические расчеты темпоральных искажений, и это помогало ему отвлечься от крайне насущной и очень личной проблемы. — Что-то случилось? — спросил Сарек, не желая вовлекаться в беседу. — Я не хочу слушать про грибок стопы у Карла Хорнсби. — Изучение его записей может дать ценную информацию о выживании на планете. Ее рука оторвалась от лица и хлопнулась на пол. — О, правда? И какие совершенно новые откровения вы почерпнули из этого бессвязного нытья? Он чуть не умер с голоду зимой и чуть не утонул весной. Он скучает по своей семье и не понимает, почему это с ним случилось. Я уже поняла. Она закинула руки за голову, непреднамеренно подчеркнув этим движением очертания груди. Он торопливо отвел взгляд и занял разум сложными вычислениями. В обычных обстоятельствах предпочтительнее было бы признать свои постыдные мысли и подавить их, а не игнорировать, но сейчас обстоятельства были далеки от обычных. — Что, нечего сказать? — вздохнула она. — Компьютер, остановить воспроизведение журнала. Сарек вновь перевел взгляд на экран компьютера. — Над чем вы работаете? — Я пытаюсь компилировать данные из шаттла лейтенанта Хорнсби и наших спасательных капсул, чтобы составить карту темпорального искажения. — Что это нам даст? — Если я смогу точно рассчитать величину гравиметрического сдвига, возможно, мне удастся модифицировать аварийный маячок капсулы, чтобы передать сигнал за пределы области темпоральных искажений. — Который они получат через несколько тысяч лет? — Четыре дня назад вы сказали, что не хотите умереть, как Хорнсби — одиноким и забытым. Вы настаивали, что мы должны попытаться передать сообщение, даже если оно будет получено только после нашей смерти. Она молчала несколько минут, этого хватило, чтобы Сарек полностью погрузился в свою работу и почти забыл о ее присутствии. — Вы думаете, им будет нас жалко? Сарек скрипнул зубами. — Я не понимаю смысла вашего вопроса. — Ну тем, кто найдет наше сообщение. Я имею в виду, что мне жаль Карла Хорнсби, поэтому мне интересно, что почувствует тот, кто прочтет наше маленькое послание в бутылке. Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее. Ее слова не имели никакого смысла. — Если использовать ваше крайне эмоциональное высказывание, с чего кто-то должен нас жалеть? Мы будем уже мертвы. Аманда поджала губы, изобразив принужденную улыбку. — Спасибо, что напомнили. Он внимательнее изучал ее лицо. Она благодарила искренне или это был сарказм? По его ощущениям, скорее последнее. Ее лицо обмякло, напряженные мышцы вокруг рта смягчились, придавая ей стоическое выражение, и он не мог совладать с собой — подумал, что она красива. Ее взгляд скользнул к нему, они встретились глазами, и его сердце бешено заколотилось в груди, поэтому он отвел взгляд и решил применить человеческую тактику смены темы. — Я плохо разбираюсь в земных эвфемизмах, — начал он, и в горле у него внезапно пересохло. — Что такое послание в бутылке? — Ну, это буквально именно то, как и называется. Они, не мигая, уставились друг другу в глаза, и у Сарека создалось впечатление, что ни один из них не может понять, в чем замешательство другого. — Если это буквально соответствует названию, какую пользу нам принесет помещение сообщения в бутылку? Аманда закатила глаза и села, прислонившись спиной к стене. — Когда я сказала буквально, я не имела в виду буквально для нас. Сейчас это просто выражение, но когда-то люди на Земле действительно так делали. Они писали сообщения на бумаге, помещали в водонепроницаемые бутылки и выбрасывали в океан, чтобы их нашли другие люди. Эти послания адресовались в никуда, и большую их часть, вероятно, так и не нашли. Наше сообщение будет примерно таким же, если мы вообще найдем способ его отправить. — В чем заключалась цель данных действий? — Ну, может, написать любовное письмо или найти друга по переписке? Может, отправитель испытывал трепет от мысли, что письмо найдет кто-то на другом континенте? Или кто-то в далеком будущем? Они вновь вернулись к недоуменному разглядыванию друг друга. Единственное применение послания в бутылке, которое смог придумать Сарек, — изучение водных течений, но теории и предположения Аманды были крайне иррациональными. И что такое друг по переписке? Друг, сообща с которым можно заняться переписыванием чего-либо? Или друг, с которым можно обмениваться переписанными документами? Или она сказала «друг по прописке»? Все варианты были не более осмысленными, чем сама концепция послания в бутылке. Аманда вновь нарушила молчание. — Думаю, кто-то даже это делал, чтобы ему полегчало. Возможно, он написал признание в надежде, что никто и никогда его не найдет. Это все равно что доверить океану свои тревоги. Эта концепция заинтриговала его. Видимо, что-то в выражении его лица изменилось, потому что Аманда приподняла бровь и сказала: — Вы выглядите так, словно вот-вот улыбнетесь. — Нет, — ответил он, спрашивая себя, не сказался ли подступающий пон фарр на его логике настолько, что он более неспособен контролировать выражения своего лица. — Описанное вами похоже на вулканский ритуал Ла’тус-питоха или письма скорби. — Что это? — Когда вулканцы не в состоянии справиться с глубоким горем и долгое время страдают, несмотря на интенсивную медитацию, они часто посещают храм, чтобы обратиться за помощью к священнослужителям через комплексное слияние разумов. — Слияние разумов? — Вы не знали, что большинство вулканцев обладает способностями к контактной телепатии? — Кажется, я что-то слышала, но никогда по-настоящему об этом не думала. Так вы… что? Читаете чьи-то мысли, прикасаясь к нему? — Это очень грубое описание, но да. Она на миг задумалась, затем внезапно побледнела и подтянула ноги к груди. — Вы сможете прочитать мои мысли, коснувшись меня? Или это работает только между вулканцами? Он заметил, что она принялась потирать плечи круговыми движениями, словно пыталась смыть с себя что-то без мыла. — Слияние разумов можно установить со многими видами, но инициировать его довольно трудно. Для большинства вулканцев, чтобы создать истинное слияние разумов, нужно, чтобы один человек приложил кончики пальцев к определенным участкам лица другого и сохранял интенсивную концентрацию. При случайном контакте слияние разумов обычно не происходит. — Для большинства вулканцев, вы сказали. И что значит «обычно не происходит при случайном контакте»? Он мельком вспомнил о T'Рea, своей бывшей нареченной, которая обладала самым мощным разумом из всех встреченных им. — Незначительное меньшинство вулканцев обладает псионическими способностями, не требующими физического контакта. Аманда захлопнула рот так, что он услышал стук зубов, затем тихо спросила: — А вы? Вы… из этого меньшинства? На миг он задумался, стоит ли объяснить, что порой физический контакт не требуется, если людей объединяет необычайно сильная связь — например, узы между супругами или между родителями и детьми, — но тревожное выражение ее лица подсказало: ей сильно не нравится мысль, что он сможет узнать, что у нее на уме, поэтому он дал упрощенный, но правдивый ответ, который, по его мнению, должен был ее успокоить. — Нет. Я углубленно обучался этой практике, но в целом мои к ней способности довольно ординарны. Аманда, прикусив губу, смотрела прямо перед собой. И снова Сареку пришлось отвести взгляд, чтобы сдержать нечестивые мысли. Он подумал, что стоит проверить данные трикодера, вдруг прогноз погоды улучшится, но тут Аманда спросила: — Так что такое лотос петуха? Ее произношение было столь ужасным, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что он рассказывал ей о ритуале Ла’тус-питоха. — Знаю, я, наверное, произнесла неправильно, — добавила она. Он не смотрел на нее, но по тону понял, что она улыбается. — Да, вы сказали что-то насчет хождения на голове, — ответил он, не в силах заставить себя посмотреть ей в лицо. Аманда рассмеялась, отчего у него по спине пробежали мурашки. Когда они впервые встретились, она смеялась с такой готовностью, а он находил это весьма утомительным, но сейчас мелодия ее смеха казалась странно приятной. Он сжал руки в кулаки и сделал несколько глубоких вдохов. — Вы знаете, что я имела в виду, — отсмеявшись, сказала она. — Про письма скорби. — Перед ритуалом слияния разумов со священнослужителем проситель описывает свое горе на бумаге, затем сжигает ее в церемониальном огне. — Похоже на очищение, — вздохнула она. — Может, мне тоже стоит это попробовать. — Вы скорбите? — Не знаю. Наверное. Застряв здесь, мы оба многое потеряли. — Мы многое потеряли, и все же, несмотря на неисчислимые трудности, сохранили свои жизни. — Это что, какой-то вулканский способ сказать, что нужно найти плюсы в нашем положении? — Нам есть за что быть благодарными. — И есть о чем горевать. — В горе нет логики, — ответил Сарек. — Вот почему вулканцы стремятся к ритуалу Ла’тус-питоха: чтобы избавиться от этого печального бремени. — А вулканцы вообще занимаются чем-нибудь, кроме логики и медитаций весь день напролет? — Ее тон был резким, почти враждебным, и это угрожало пошатнуть его самообладание. — Вулканцы не занимаются логикой, логика — это просто инструмент, благодаря которому взаимодействие с миром осуществляется более эффективно. Она вздохнула. — Так чем же вы занимаетесь, когда не работаете послом или астрофизиком? — Проясните. — Как вы проводите свое время? Что обычно делаете в дождливый день? — В Ши’Каре не бывает дождей, поэтому у меня нет привычки занимать себя чем-то в дождливые дни. — Что значит «в Ши’Каре не бывает дождей»? Типа, никогда? — За пятьсот с лишним лет не было зарегистрировано ни одного случая выпадения осадков. — Так как же люди там живут без воды? — Я не говорил, что там нет воды. На большей части экваториального региона Вулкана отсутствует подобный земному круговорот воды в природе, но это не означает, что жизнь там отсутствует. Существует множество подземных источников воды, берущих начало в более влажных районах планеты, которые способствуют выживанию населения, а также местной флоры и фауны. — Интересно, — задумчиво протянула она. — Я знала, что на Вулкане жарко и сухо, но просто не могу поверить, что там никогда не бывает дождей. Даже в самых засушливых местах Земли время от времени выпадают осадки. Но, наверное, это также объясняет, почему вам не требуется столько воды, сколько мне, раз уж ваш вид смог выжить и эволюционировать в подобных условиях. Сарек не видел необходимости отвечать — она была права. Он вернулся к анализу собранных данных, но поработать удалось меньше десяти секунд, Аманда вновь задала вопрос. — Так вы оттуда? Его разум застопорился, когда он попытался вновь переключить на нее внимание. — Что? — Ши’Кар, вы оттуда? Он развернулся в кресле, вновь обращая к ней лицо, и обнаружил, что она поменяла позу и теперь лежала на животе, упершись локтями в пол и положив подбородок на ладони. Ее непринужденная поза показалась ему странно зовущей. — Сарек? — Что? — Почему вы на меня так уставились? — усмехнулась она. — Или вы пытаетесь вспомнить, откуда родом? — Полагаю, что нет, — быстро ответил он, добавив для ясности, — я не уставился на вас. И да, я из Ши’Кара. — Это же столица Вулкана? — Это название как столицы, так и провинции, где располагается этот город. — Так вы городской парень или выросли в провинции? — У моей семьи поместье в сорока километрах от центра города. — Ого, поместье. — Что такого примечательного в моих словах? — Поместье подразумевает деньги, или землевладение, или что-то еще из высшего класса. Я выросла в квартирке с двумя спальнями в Нью-Чикаго вместе с мамой. — Понятно. — Так чем вы занимались в этом своем поместье в Ши’Каре? — Я уже объяснял, что был астро… — Я имела в виду, как вы развлекались, — перебила она. — Это вообще логично — развлекаться? Или иметь хобби? Или иногда расслабляться? — Почему вас настолько интересует, как я проводил свой досуг? — Потому что я пытаюсь узнать вас получше, — ответила она, бросив взгляд в его сторону. — Неужели так странно, что я хочу лучше узнать человека, с которым проведу остаток своей жизни? — И вы полагаете, знание того факта, что я люблю музыку или вехк-пукан, позволит вам лучше меня узнать? — А разве нет? — Знать общие факты о человеке — не то же самое, что знать его самого. — Тем не менее, с этого стоит начать, — с вызовом бросила она. — А что такое вех-пухан? Сарек изо всех сил постарался игнорировать ее ужасное произношение и просто ответил: — Это соревновательная форма боевых искусств. — Боевых искусств? Типа карате? — Я не знаю, что такое карате. — Ну, это вид боевых искусств, — ответила она, а затем, покачав головой, уставилась в потолок. — Погодите, мне нужно немного времени это все осмыслить. Вы занимаетесь боевыми искусствами? Типа, деретесь с другими людьми и все такое? — Да. Как я уже спрашивал ранее, почему вы так часто реагируете на мои ответы с недоверием? — Потому что я думала, вулканцы — пацифисты. — Это неверно. Широко улыбнувшись, Аманда приподнялась на колени, уселась, скрестив ноги. — Похоже, я знаю о вулканцах не так много, как вы, но почти уверена, что в школе на уроке межвидовой культуры рассказывали, что ненасилие — это один из главных принципов вулканской философии. — Верно, но отвращение к насилию — это не то же самое, что пацифизм. Мир всегда предпочтительнее, но война и насилие порой все же необходимы. — Так как вы можете совмещать ненасилие с боевыми искусствами? Я знаю, что боевые искусства — это нечто большее, чем насилие, но сражения являются их частью, и разве сражения по определению не являются разновидностью насилия? — Со времен Сурака вулканцы признали необходимость сохранения определенных навыков, в первую очередь как средств самообороны. Нет ничего логичнее стремления к долгой и благополучной жизни, а, чтобы жить, человек должен сначала выжить, и если он хочет выжить, то должен признать, что порой некая доля насилия может оказаться необходимой. Ее лицо слегка вытянулось, взгляд опустился на сложенные на коленях руки. — Думаете, мы здесь выживем? — Мы выживаем уже сейчас, — напомнил он ей. — Да, но надолго ли? Чувствуя, что она вот-вот вновь выскажется о серьезности их положения, он ответил: — Неизвестно, но и в те времена, когда мы не теряли контакта с цивилизацией, мы не обладали уверенностью в продолжительности нашей жизни. Я не знаю, доведется ли нам вновь покинуть эту планету, но наша ситуация не лишена надежды, а в надежде есть сила. Она долго смотрела на свои руки, он уже начал полагать, что она медитирует, и вновь повернулся к компьютеру, но тут она вздохнула и спросила: — Так вы сказали, что любите музыку… Вы играете на музыкальном инструменте? Поете? Просто нравится слушать музыку? — Я играю на ка’атире. — Что это такое? — Струнный инструмент. — Как арфа, гитара или скрипка? — Я не знаю, что это такое. Хоть он и не просил, она принялась по очереди объяснять, что представляет собой каждый инструмент, при этом пытаясь голосом имитировать их звучание. А потом она решила найти у себя в ПАДДе несколько мелодий, которые, по ее мнению, станут достойной демонстрацией каждого инструмента. Посреди успокаивающего соло на арфе, которое, как она сообщила, называлось «Канон Пахебеля», она внезапно спросила: — Как пишется ка’атира? Сарек на миг задумался, пытаясь подобрать фонетический аналог вулканских слогов на Стандарте, пока не смог произнести «ка’атира». Пару секунд спустя мягкая инструментальная колыбельная эхом разнеслась по кабине, принеся с собой волну ностальгии, которая стала неожиданностью для Сарека. Его мать часто пела ему эту песню в детстве. — Так она звучит? — спросила Аманда. Оглянувшись через плечо, он увидел, как она касается пальцем экран ПАДДа, рассматривая изображения разных ка’атир. — Да. Он закрыл глаза, мысленно видя перед собой лицо матери, и впервые после происшествия на «Белле» признал, что скучает по ней. Он скучал по своей семье. Он скучал по дому. *** К ночи дождь прекратился, но земля еще оставалась грязным месивом — настолько влажной, будто дождь еще продолжал идти. Аманда вытерла мокрое лицо тыльной стороной ладони и с раздражением обнаружила, что грязь теперь не только на перчатке, она только что размазала ее по всему лбу. — Нам все равно нужно будет залить древесным соком бревна на крыше, — сказал Сарек у нее за спиной. Аманда сняла перчатки и уперла руки в бедра. Она взглянула на скромную постройку, которую они возводили весь день, чтобы сохранить сухими дрова для костра, а затем посмотрела в небо. Густые облака закрыли солнце, и она не могла определить время точно, но по угасающему свету поняла, что сейчас, должно быть, уже вечер. — Сколько сока нам нужно? И где вы его брали — с серебристо-голубых деревьев или с тех, с шестиконечными листьями? — Я сам наберу сока, — ответил Сарек, не потрудившись взглянуть на нее. — Ладно, тогда, думаю, я могу либо нарубить еще дров для нашего нового навеса, либо вернуться к рытью погребов. — Я бы порекомендовал копать ямы, пока земля мягкая. Он взял небольшой контейнер и направился к линии деревьев. — Я так понимаю, вы собираетесь за соком прямо сейчас? — крикнула она ему вслед. — Да. Она закатила глаза и села на пандус, ведущий ко входу в капсулу. Она была измучена и голодна, и идея выкопать еще несколько ям казалась почти столь же привлекательной, как засунуть руку в щепкодробилку. На постройку навеса для дров ушел весь день, и так нелегкая задача стала еще изнурительнее из-за раскисшей в грязь почвы. Все утро они блуждали по лесу, чтобы найти нужные деревья, срубить их и перетащить бревна в лагерь, а там уже Сарек распилил их, вымеряя стыки. Поразительно, как быстро и точно все у него совпало, напоминая скорее установку палатки или сборку пазла, чем постройку дровяного навеса. Она хотела спросить, где он научился всему этому, но подозревала, что он коротко ответит что-то об элементарной математике, и решила поберечь дыхание. Сидеть с ним вчера целый день в капсуле было и скучно, и неловко. Даже без его постоянного присутствия ей было трудно примириться со своей новой реальностью. Он вносил большой вклад в общее дело, что она ценила, но вел себя при этом столь отчужденно, что ей было не по себе. Его полная замкнутость сводила практически на нет все попытки понять, что он за человек, и сегодня утром она пришла к выводу, что он ее ненавидит. Дело было не только в том, что он не хотел с ней разговаривать, казалось, он даже не хотел на нее смотреть. Став взрослой, Аманда придерживалась понятия, что бессмысленно слишком сильно переживать, что о ней думают окружающие, пока она верна себе и уважает других, но теперь ей пришло в голову, что установленные ей для себя самой правила не слишком-то хорошо сейчас работают. Она не нравилась Сареку, но она не могла просто вычеркнуть его из своей жизни и отправиться на поиски более позитивных людей для общения. Она застряла здесь вдвоем с ним, и впервые со времен средней школы ее глубоко расстраивала мысль, что она кому-то не нравится. Причина в том, что она слишком много говорила? Или в том, что она слишком рано задавала слишком много личных вопросов? Он посчитал, что она ленива и недостаточно усердно работает? Он вулканец — возможно, он думал, что она слишком эмоциональна. Но что с того, что она эмоциональна? Она человек, ей это простительно. Любой человек имел основания расстраиваться из-за сложившейся ситуации. Она расхаживала туда-сюда, изо всех сил пытаясь примирить мысль о том, что он должен принимать ее такой, какая есть, с ощущением, что, возможно, она могла бы сильнее стараться контролировать себя из уважения к тому, какой есть он. Но он заявил, что он посол Вулкана на Земле, так что, несомненно, он должен был привыкнуть иметь дело с людьми. Она начала оттирать грязь со лба, решив перестать сводить себя с ума гаданиями, почему она не понравилась Сареку. Лучше всего было бы просто спросить его напрямую. Они могут быть очень разными по натуре, но все равно оставаться взрослыми, зрелыми людьми, способными обсудить возникшие между ними проблемы. Она мысленно прокрутила короткий диалог. Она могла бы спросить что-то вроде: «Почему вы меня ненавидите?», на что он, вероятно, ответил бы: «Ненависть нелогична». Она решила, что слово «ненависть», наверное, будет слишком сильным, поэтому, возможно, следует быть дипломатичнее в формулировках. Что, если бы она попыталась так: «Поправьте меня, если я ошибаюсь, но я заметила, что вам, кажется, не нравится находиться рядом со мной. Как мы можем это исправить?» Закрыв глаза, она попыталась представить, как бы он ответил. Что, если он просто сделает то же, что и всегда, когда она задает неудобный вопрос — замрет неподвижно, избегая на нее смотреть? И, без сомнения, у него опять начнут дрожать руки. У Аманды сложилось впечатление, что Сарек предпочитает избегать разговора о своих трясущихся руках. Он несомненно пытался это скрыть, либо сжимая их в кулаки, либо пряча за спину, но она все равно замечала. Она ничего не знала о вулканцах, но ни у кого руки без причины дрожать не станут. Возможно, он ненавидел ее так сильно, что в этой дрожи находило себе выход физическое проявление этой ненависти. Столь нелепая идея заставила ее рассмеяться. Она обкатала в уме версию недоедания, но отбросила ее. Он все еще был худым и изможденным, но стал намного сильнее за ту короткую неделю, что миновала с момента их первой встречи. Что, если у него какое-то неврологическое заболевание? Она вспомнила, что у ее дедушки по отцовской линии раньше дрожали руки, и он несколько лет отказывался лечиться, пока в один неловкий День благодарения не уронил соусник, бабушка тогда устроила сцену за обеденным столом и пригрозила развестись с ним, если он немедленно не отправится в больницу. В итоге ему диагностировали болезнь Паркинсона, но после операции дрожь в руках прошла. Аманда с трудом сглотнула и вопреки всему понадеялась, что у него не какой-нибудь вулканский эквивалент болезни Паркинсона. Неизвестно, сколько времени потребуется, чтобы добраться до ближайшей больницы. Как бы сильно она ни страшилась перспективы провести с ним остаток своей жизни, мысль о том, чтобы провести остаток своей жизни без него, просто ужасала. Решив перестать зацикливаться на своих проблемах, она вскочила на ноги и потянулась за лопатой, но тело протестовало при каждом движении. У нее совершенно не было сил следующие несколько часов ковыряться в грязи, закапывая новые контейнеры-погреба, а идея размахивать топором и кувалдой казалась еще более нелепой. Но ей также не хотелось, чтобы Сарек вернулся и обнаружил, что она в его отсутствие ничего не делала, поэтому она прихватила ручную лопатку и ведро и отправилась на поиски съедобных клубней. Пробираться через сине-зеленую траву высотой по пояс было само по себе трудом. Земля настолько пропиталась водой, что превратилась в кошмарное болото, и на каждый ее ботинок налипло не меньше килограмма грязи. Несколько раз она опускалась на четвереньки, и ей буквально приходилось ползти, чтобы освободиться из грязевого плена. Как это может быть настолько трудно — просто существовать? Добравшись до опушки леса, Аманда плюхнулась на землю, решив, что нет смысла пытаться не запачкаться, когда нижняя половина тела уже заляпана грязью. Она вытащила несколько дюжин маленьких, похожих на луковицы овощей, затем на четвереньках проползла вперед, чтобы добраться до других, растущих чуть поодаль. Она вырвала огромный куст и горстями выгребала из земли клубни, пока лопатка не воткнулась в корни ближайшего дерева, испачкав ее руку липким соком. Не за этим ли соком отправился Сарек? Она огляделась. Где же он? Почему он ушел глубоко в лес, когда искомое было прямо под носом? В ее разуме замелькали разные варианты, большинство из них в той или иной степени включали его желание избежать ее общества. Это не должно было ее тревожить, поскольку ей тоже не хотелось торчать рядом с ним все время, но все равно тревожило. Почему она ему настолько не нравилась? Она потратила еще час на выкапывание клубней, так набив ими ведро, что ей пришлось постараться, чтобы уложить луковицы горкой сверху, но Сарек так и не вернулся еще из леса. Скоро должно было стемнеть. Вместо того, чтобы отнести в лагерь в буквальном смысле плоды своего тяжелого труда, она, под предлогом желания смыть в озере грязь с ботинок, направилась в лес искать Сарека. Ну и, конечно, смыть грязь с ботинок. Она придерживалась уже привычной тропинки, попутно выяснив, что не может пройти через несколько глубоких грязевых луж, но Сарека так нигде и не было видно. Аманда остановилась на галечном пляже, где обычно набирала воду. Внезапное движение вдалеке предупредило о присутствии двух бронеслонцев на противоположном берегу озера, и внезапно ее охватило беспокойство. Куда он делся? Она направилась в сторону заходящего солнца, насколько возможно держась линии берега. Она все шла и шла, изо всех сил стараясь подавить панику, но с каждой минутой чувствовала, что все сильнее проигрывает эту борьбу. Как раз в тот момент, когда она размышляла, стоит ли начать звать его вслух, она заметила в роще деревьев нехарактерно темный силуэт. Ей потребовалась секунда, чтобы сфокусироваться, но ошибки быть не могло, она узнала Сарека. Но чем он был занят? Она вернулась чуть назад и поднялась по каменистой тропе к высокому скальному выступу с видом на пруд примерно в ста метрах от его местонахождения. Он сидел на коленях, положив руки на бедра, и с такого расстояния трудно было разобрать в быстро угасающем свете, но ей показалось, будто он бормочет что-то себе под нос. Молился ли он? Медитировал? Внутри Аманды начало закипать негодование. Он мог медитировать в капсуле, но предпочел соврать о сборе сока и впустую потратить световой день, заявившись сюда в одиночку, пока она продолжала трудиться. И он напугал ее до полусмерти. И все же… Чувство вины остудило ее гнев. Всего два дня назад она сделала кое-что очень похожее. Вместо того, чтобы набрать воды, она разделась и, словно чокнутая, ринулась в ледяную воду озера. Ей ли его судить? Ей стало больно от мысли, что она потратила ужасно много времени, столь самозабвенно упиваясь собственными страданиями, что даже не подумала остановиться и подумать о Сареке. Он постоянно сообщал ей, что расстраиваться из-за того, что они здесь застряли, нелогично, но он никогда не говорил вообще-то, что не расстроен, просто что в этом чувстве нет логики. Со всем этим его каменным лицом и бесстрастным поведением, возможно, в глубине души он тоже страдал. Она внезапно вторглась сюда, нарушив его уединение в очень личный момент, намереваясь обвинить его в увиливании от работы под фальшивым предлогом или в том, что он избегает ее. Она повернула назад, в лагерь, но успела сделать всего три шага по тропинке, когда камень, казалось бы, надежный, выскользнул из-под ноги, покатившись с края невысокого утеса. Она успела запомнить тревожное ощущение падения, свой же крик ужаса и вид огромного сломанного дерева, на которое она вот-вот должна была упасть. Потом пришла боль, а потом не было ничего. — Аманда? Кто-то тряс ее за плечо. Кто? Ее отец? Нет, это бессмысленно. Наверное, это Сарек. Почему он просто не может дать ей поспать? Последовала долгая пауза, затем ее начали тормошить сильнее. Лица коснулась теплая ладонь, отчего по ее телу пробежала непроизвольная дрожь. — Что вам надо? — захныкала она, отмахиваясь от его руки. Тепло его ладони покинуло ее лицо. Почему так холодно? Почему она мокрая? Она открыла глаза и удивилась, увидев, что уже сгустились сумерки. Почему она под открытым небом? В поле зрения показалось лицо вулканца. Левую сторону лица Сарека пересекала широкая полоса грязи, и он смотрел на нее с выражением глубокой тревоги. Она быстро заморгала, надеясь, что ее мозг перезагрузится и поможет ей понять, что произошло. Она попыталась сесть, но от боли чуть не потеряла сознание. Было так больно, что она не могла четко понять, где же источник, но пульсирующие волны боли, казалось, расходились от ее правого бедра. — Вы чувствуете ноги? — спросил Сарек. — Да, — выдавила она. — Очень больно. Что случилось? — Вы упали. — Откуда? — в тот миг, как вопрос сорвался с ее губ, воспоминание резко нахлынуло на нее. Она бродила по лесу, разыскивая его, застала его за медитацией, а затем… Аманда вздрогнула. Несмотря на боль, она повернулась, чтобы посмотреть на нижнюю половину своего тела. Она ничего не могла с собой поделать: она закричала. Правая нога была вывернута под совершенно неестественным углом. Она едва ли вообще походила на ногу. — Пожалуйста, постарайтесь сохранять спокойствие, — настойчиво попросил Сарек. Она вцепилась в его рубашку так, что побелели костяшки пальцев, и сквозь безостановочные рыдания бессвязно лепетала ему, что не хочет умирать, и умоляла его сказать, что ничего этого не происходило. — Я пойду за костоправом, — сказал он, крепко сжав ее запястья, чтобы оторвать от себя ее руки. — Вы не можете оставить меня здесь, — прошипела она сквозь стиснутые зубы. — Пожалуйста, прошу, не оставляйте меня здесь. — Я вернусь как можно быстрее. Аманда панически пискнула, озираясь вокруг. Было уже так темно, что она едва могла что-то увидеть далее трех метров от себя. — Пожалуйста, не оставляйте меня здесь одну. — Аманда, я не могу перенести вас, не усугубив ваши травмы. И даже если бы я мог, не думаю, что вы сможете вытерпеть такую боль. Рациональная часть ее мозга знала, что он прав, но животная часть отказывалась оставаться одна, переломанная, истекающая кровью, в темноте, рядом с озером на чужой, враждебной планете. — Пожалуйста, не дайте мне умереть, — всхлипывала она. — Я не хочу умирать. — Я тоже не хочу, чтобы вы умерли, — сказал он таким вежливым и будничным тоном, что это напугало ее. — А теперь я вернусь к капсуле… — Что бы я ни натворила, я прошу прощения, — перебила она. — За что вы извиняетесь? — Я не знаю, — причитала она, пытаясь вытереть с лица слезы. — Я не знаю, что я такого сделала, что вы меня возненавидели, но мне очень жаль, пожалуйста, не дайте мне умереть. — Я не ненавижу вас, Аманда, — ответил он более мягким тоном. — Но я должен идти. Не думаю, что вы сможете продержаться здесь долго в таком состоянии. Если вы хотите жить, вы должны позволить мне уйти. Она кивнула, зажмурилась и снова опустила голову в грязь. Когда она вновь открыла глаза всего несколько секунд спустя, Сарека уже не было рядом. Ее страх начал расти, словно огромный воздушный шар, но чем сильнее билось ее сердце, тем сильнее болела нога. Она попыталась сделать несколько медленных вдохов, но вместо этого чуть не задохнулась от гипервентиляции. Последние несколько дней она утопала в хандре, размышляя о бессмысленности подобного существования, но теперь, когда она несомненно смотрела в лицо смерти, она ничего так не хотела, как жить. Ее зубы принялись отбивать дробь, она попыталась прикинуть, как далеко находится капсула, и тут от раздавшегося в кустах шороха ее волосы поднялись дыбом. — Сарек? — прошептала она. Ответа не было. На другой стороне озера паслись бронеслонцы, но, судя по ее текущему местоположению и направлению звука, столь массивное и неуклюжее животное никак не могло к ней подкрасться. В ее памяти всплыл образ огромных трехпалых следов вокруг шаттла Хорнсби, и она зажала ладонью рот, чтобы не закричать. Еще один шуршащий звук нарушил темноту, на этот раз несомненно ближе. Аманда стиснула зубы и уставилась на звезды, мерцавшие над головой через небольшой разрыв в облаках. Что еще она могла сделать, кроме как притвориться мертвой? «Пожалуйста, Сарек», — мысленно взмолилась она. «Прошу, поспеши».