Лёгкая степень безумия

Его черты — тонкие, аккуратные, строгие. Она всегда надеялась, что они принадлежат ей. Но это было ошибкой. Их с Роном сын, самый красивый внук бабушки Молли, её ангел. Она смотрела на него, но продолжала искать то, чего в нём не было — черты Рональда. Ей казалось, что теперь она любит Хьюго ещё больше, ещё крепче, ещё нежнее и беззаветнее, потому что её ненаглядный мальчик стал жертвой. Жертвой чего-то страшного, необъяснимого и забытого. Да нет же… С ней не могло такого случиться. Не могло. Только не с ней. Гермиона прижимала к своей груди светлую голову сына и утопала в счастье от того, что его волосы не такие белоснежные, как у Драко Малфоя, а с золотистым оттенком. Горло сжималось от боли, не позволяя нормально дышать. — Мама, а мы можем поехать к Розе? — вдруг спросил мальчик, и Гермиона будто очнулась. — В Хогвартс? Зачем? — тихо спросила она. — Ты очень по ней скучаешь. Мы можем её навестить? Ты стала такая грустная с тех пор, как Роза уехала. И снова она сгорала от стыда. Гермиона не тревожилась за дочь. Вот и сегодня сова принесла от Розы очередную весточку. Её малышка поступила на Гриффиндор, уже нашла новых друзей, успела поссориться со старыми и помириться с ними. Роза в восторге от школы, учителей и всего, что её окружает. — Боюсь, твоей сестре будет очень неловко, Хьюго, — улыбнулась Гермиона. — Родители посещают студентов крайне редко, и то, если есть серьёзный повод. Не будем её смущать. Уверена, у меня хватит терпения дождаться каникул, и тогда мы повидаемся. Хьюго словно за неделю повзрослел. Он и так был чутким и внимательным сыном, но теперь Гермионе казалось, что он и в самом деле её Ангел Хранитель. Её боль притуплялась рядом с ним.

***

Гермиона пристально смотрела на мужчину, не отводя взгляда. Её лицо выражало полное спокойствие, но внутри будто что-то дёргалось, вспыхивало, а потом срывалось в пропасть. — Миссис Грейнджер-Уизли, — нарочито растягивая каждое слово, произнёс он. — Мистер Малфой, — ответила она. — Чем обязана? И он смотрел на неё также пристально — строго в глаза — долго, пока Гермиона не ощутила жуткую неловкость. Она резко отвела взгляд, делая вид, что занялась документами. — Вы записались на приём ещё первого сентября… Отчего же отложили визит так надолго? Сегодня седьмое… — Нужно было подготовиться, — без паузы ответил Малфой и стал степенно доставать из стильного узкого кейса папки с бумагами. — С момента моей реабилитации прошло много лет, и я хотел бы оповестить министерство о начале своей деятельности в области зельеварения. Что-то кольнуло в груди. Хьюго обожает зельеварение. Она тряхнула головой, отгоняя навязчивую мысль о его схожести с Драко Малфоем. Невозможно… Просто невозможно. — Грейнджер… — Его голос прозвучал вкрадчиво, немного иронично. Гермиона встрепенулась, взглянула ему в глаза. — Ты меня слышишь? — будто с усмешкой спросил он. — Да. Конечно, — взволнованно выдохнула она. — Поскольку вы прошли реабилитацию, и послереабилитационный период был долгим, разумеется, Визенгамот рассмотрит ваше дело и, я уверена, примет позитивное решение. Я передам куда следует ваши документы, хоть это и не входит в мои обязанности. Она протянула к нему руку, и Малфой, почему-то нерешительно, опустил папку с документами на её ладонь. Он подозрительно прищурился. — Чем же я заслужил такую честь? — ухмыльнулся он. — Если это не твоя сфера деятельности, то… — Вы ведь зачем-то записались именно ко мне на приём, — тут же парировала она, сверля его внимательным взглядом. — Очевидно рассчитывали, что замминистра быстрее решит ваши вопросы, чем рядовой сотрудник. Что ж, почему бы и нет. Рада помочь. Она продемонстрировала дежурную сдержанную улыбку, помолчала, а потом уточнила: — Ещё вопросы? Малфой не двигался с места. Он смотрел на неё прямо, открыто, но было в его взгляде что-то очень нехорошее, что она не могла определить. — Твоя дочь попала на Гриффиндор? Поздравляю. — Уголок его губ приподнялся в усмешке. — Благодарю. Я слышала, твой сын поступил на Слизерин. Ожидаемо. — Малфои поступают на Слизерин. Только Слизерин. — Благо у нас размах шире, — не сдержалась она. — Неужели. — Он с издёвкой фыркнул. — Да. Есть ещё Когтевран. Там нам были бы рады. И он снова смотрел на неё долго, буравя бывшую сокурсницу настырным взглядом. — Как думаешь, — чрезмерно загадочно начал он, — куда поступит твой сын? Внутри будто разорвалась бомбарда. Лицо обдало жаром, а в груди стало больно от нахлынувшего возмущения. Горло сдавило. Гермиона с трудом заставила непрошеные слёзы высохнуть. — У него, как и у многих, широкая дорога. Он может выбрать, как и все. — Даже Поттер выбрал Слизерин, — ухмыльнулся Малфой. — Любопытно, насколько горд его отец? — Мистер Малфой, — закипела она, — к чему этот разговор? Мы с вами даже не приятели, чтобы за глаза обсуждать… — О, прошу прощения! — Он издевательски поклонился, а потом резко поднялся со стула для посетителей, и его тон стал благожелательным: — Когда я могу ожидать вызова по моему делу? Для меня это чрезвычайно важно и спешно. Гермиона даже немного растерялась от этих перемен в его тоне. Она раскрыла папку, бегло просмотрела страницу, другую. — Вы создали новый эликсир? — не скрывая уважения и интереса, спросила она. — Да. Мне необходимо как можно скорее его зарегистрировать. Моя жена смертельно больна… — О… — Она устремила на Драко сочувственный взгляд. — Мне так жаль. Уверена, вопрос решится быстро. — Гермиона тоже поднялась, закрыв папку, крепко сжав её в руках и, выходя из-за стола, продолжила: — Я немедленно передам её в нужный отдел и замолвлю словечко. — Благодарю. Не ожидал от тебя такого участия. — Прозвучало холодно и даже жёстко. — Отчего же? Ваша жена не виновата… — Она осеклась. Внутренняя буря не желала утихать. Гермиона смотрела на него, а в голове неожиданно возникли непотребные картинки. Его длинные пальцы на её горле, ледяной взгляд — близко. Как это могло случиться? Как? — О чём ты? — Неожиданно в его тоне появилось раздражение. — Ни о чём. Идём. Я провожу. Переговорите с миссис Лэнс, она заведующая отделом… — Гермиона устремилась к двери, проходя мимо него. — Грейнджер, ты не обязана. — Отчего-то в его голосе появилась незнакомая, какая-то совершенно шокирующая мягкость. — Я подожду. Её будто поразило молнией. Ледяные тонкие пальцы мужчины сомкнулись на её запястье, и Гермиона дёрнулась, испугавшись неожиданного прикосновения. Он тут же её отпустил, но их взгляды встретились. Её расширенные от ужаса глаза искали в нём нечто, что ответило бы на все её вопросы, но откуда ей знать, что Малфой ответит хотя бы на один, ведь его ледяной взгляд не выражал ничего — просто ничего. Разве что требовательность — это было то, что она угадывала, пусть и с большим сомнением. И он продолжал смотреть на неё, будто искал что-то, но не находил. — Ты… загадочная личность… Гермиона Грейнджер, — отчего-то сильно понизив голос, тихо произнёс он. — О чём ты? — борясь с дрожью в голосе, ответила она, не заметив, что её официальный тон был напрочь утрачен. — Твой сын… — Она заметила, как он тяжело сглотнул. — Как его зовут? Гермиона не могла поверить, что он заговорит об этом. Не могла ожидать и предположить, что его заинтересовало происходящее. Малфой внезапно вторгся в их жизнь, и Гермионе хотелось закричать от ужаса, охватившего её. — Его зовут Хьюго, — чуть вздёрнув подбородок, ответила она. — Превосходное имя. Сама выбирала? Она вдохнула поглубже, крепко стиснула губы. — Я не понимаю, почему тебя это интересует? У тебя есть наследник. Я читала, что у Малфоев всегда рождается лишь один наследник. — Да. Второго может и не быть. В принципе. Астория обречена. — Дело не в этом… — Он не похож на Уизли, — почему-то ещё тише процедил Малфой, а потом на его физиономии расцвела такая знакомая ей с детства издевательская усмешка. — Любопытно… — Закрой свой рот! Она не успела понять, как это вышло. Её ладонь больно, с визгливым звоном, отпечаталась на щеке мужчины. Его чёлка, только что бывшая гладко зализанной назад, от удара вздрогнула и свалилась на лоб, прикрывая левый глаз. Малфой ошарашенно смотрел ей в лицо, а Гермиона прижала к груди свою ноющую ладонь. — Ты ещё и психованная, — выдохнул он. — В чём дело, миссис Грейнджер-Уизли? Задел за живое? Не видать мне разрешения? — Не трогай меня, Малфой, — прорычала она, — и я тебя не трону. Вопросы. Они затопили её сознание. Почему он спрашивает? Что знает? Неужели так заметно? А что, если… это он? Вдруг Хьюго… его… Нет… Нет. Нет! Только не это! Перед глазами понеслись ужасающие картины. Его объятия, губы, этот ледяной взгляд, дыхание. Но она понимала: это не были воспоминания. Фантазия помутила рассудок. Гермиона зажмурилась, отшатнулась, сердце забилось с бешеной скоростью от мысли о том, что в её памяти дыра. Пустота, в которой нет чего-то важного. Страшного. Это он? Он стёр её память? — Грейнджер! — Он с силой тряхнул её за плечи. Гермиона, словно тряпичная кукла, покачнулась, ноги её подкосились, слабость объяла тело, а перед глазами стало быстро темнеть. Она ощутила, как сильные руки подхватили её под мышки, и она, еле волоча ноги, доплелась до стула для посетителей. Он уронил её бесцеремонно, но поддержал за плечи, чтобы она не упала. Она слышала, как он произнёс заклинание, вызывающее воду, холод на губах. Гермиона сделала пару глотков, и тьма начала рассеиваться. — Я приду в другой раз, — просочилось в её сознание. Она бессознательно наблюдала, как он поднял с пола свою папку, сунул её в кейс и вышел из кабинета. Гермиона хотела встать, догнать его и задать самый страшный вопрос, но не могла. Она не могла пошевелиться, лишь обессиленно пыталась приподнять непослушную руку, сказать хоть что-то. Но только слёзы отчаяния смогли вырваться наружу. Только стон бессилия. Он ушёл. Она не знала, сколько времени просидела на стуле, беспрестанно проливая слёзы, пока сознание не закрылось, пока она не впала в апатию, какой никогда в жизни не испытывала. Перед ней, словно чудный сон, проносились воспоминания: её маленький Хьюго. Его красивые серые глазки, его улыбки, его объятия и первые шаги. Его первое «мама». Она видела, как непередаваемо нежно любил сына Рональд. Он играл с ним, смеялся и разговаривал. Он учил его и подбадривал, иногда ругал и объяснял, как поступать правильно. Рон был его папой. Настоящим папой — всегда, каждую минуту их жизни. Он любил сына безусловно, хотя всё это время видел, как сильно он не похож на него. Как такое возможно? Что он думал о ней все эти годы? Каждый раз, когда смотрел на малыша, что он думал о ней? Как жил с этим? Её сердце разрывалось от мучений. Где? Где то счастье, что грело её? Где оправдания, которые она искала, чтобы объяснить самой себе такое невероятное событие — сын не похож на Уизли. Может быть, бабушка? Может, дедушка? Хьюго — её сын и сын Рона. Неужели это неправда? Неужели…

***

Мягкое прикосновение к плечам. Он вздрогнул, вдруг понимая, что не слышал её шагов. — Драко, что с тобой? — Её голос, как всегда, тихий и слабый. — Ты был в Министерстве? — Да. Да, милая. — Он осторожно повернулся, трепетно сжал её ладони, поцеловал каждую, а она улыбалась, нежно целуя его светлую макушку. — Прости, сегодня не получилось, неуверенно солгал он, но тут же одёрнул сам себя: — То есть, я немного ошибся. Надо было иначе действовать. Я обязательно всё сделаю. — Надо ли? — безнадёжно улыбнулась Астория. — Ты ведь знаешь, процесс необратим… — Не для меня. — Его тон не терпел возражений. — Вот увидишь, всё будет в порядке. Я обещаю. Завтра же продолжу начатое, хорошо? — Но что было не так? Поделишься? — С интересом она склонила голову набок, пытаясь заглянуть мужу в глаза. — Позже, ладно? Я просто… повёл себя глупо. Надо иначе. — Ну хорошо, — вздохнула Астория, обнимая мужа. Драко бережно обнял её худые плечи, прижался щекой к её виску. «Всё будет хорошо…» — крутилось в его голове.

***

Он и сейчас помнит, как впервые взял сына на руки. Гермиона была измождена, и малыша Хьюго ему вынесла мама. Молли присутствовала на родах, как старшая женщина в семье, так всегда было принято в чистокровных семьях, и Молли Уизли — в девичестве Пруэтт — соблюдала многие традиции чистокровных, хотя никогда не делала различий между волшебниками. Бабушка была счастлива — внук родился здоровым, красивым и на редкость спокойным. Рон помнит, как она сияла, разглядывая личико малыша, как она приговаривала, что такого красивого ребёнка ещё не рождалось в семье, и что Гермиона самая прекрасная жена и мама на свете. Она так радовалась за них! Но время шло. Уже спустя полгода стало понятно, что маленький Хьюго всё больше и больше отличается от Уизли. Его волосы становились всё светлее, кожа белее, а глаза обрели невероятно красивый и необычный для семьи светло-серый цвет. Молли всё так же улыбалась, играя с внуком, всё так же не чаяла в нём души, но… Тревоги Рональда всё чаще отражались и на её лице. Их взгляды встречались. Они будто молча понимали друг друга, а поговорить… наверное, у них не было нужды — всё было ясно. Боль. Тянущая гнетущая боль иногда закрадывалась в его душу. Он так полюбил Хьюго — полюбил всей душой, что не мыслил иного. А она… Гермиона стала болью неизменной — непомерной. Рональд не понимал, как она может быть прежней — такой, как всегда. Так же улыбаться, говорить, дарить ему ласку и тепло в то время, как рядом растёт мальчик, совершенно не похожий на отца. Как она может быть такой бессердечной? Как может жить с предательством, которое сотворила? Хьюго — не его сын. Рон всегда был в этом уверен. Но он был ребёнком Гермионы — его светлой, любимой, самой прекрасной женщины на свете. Она родила ему сына ни на секунду не потеряв контроля. Ни разу не попавшись на лжи. Ни разу не дав повода усомниться в её верности. Она всегда была его Гермионой. С тех давних пор. Он любил её — любил беззаветно. Болезненно. Отчаянно. Искренне. В ту ночь, когда он позволил признаться самому себе в том, что был рогоносцем, Рон плакал навзрыд — один. Безутешный, он не знал куда податься, как жить теперь дальше. Он любил её, а между тем сыну исполнилось три года. Он был красивым, весёлым, жизнерадостным малышом, в котором Гермиона видела смысл жизни, как и в Розе. Это было настолько больно, что хотелось умереть. А на утро в их дом явилась Молли. Неожиданно, без предупреждения. Она просто почувствовала и пришла. Рон открыл дверь и всё понял, а мать не ждала слов. Она просто шагнула через порог, обняла его крепко, и Рон не выдержал. Он говорил и говорил: много, долго обо всех своих подозрениях, о боли, которая его убивает. Он думал, что, быть может, лучше уйти. Пусть она живёт со своим предательством как хочет, что он не может больше так жить и ложиться в одну постель с женщиной, которая променяла его на другого. Молли молча выслушала, лишь временами качая головой. Она смотрела на сына и, казалось, лишь ждала, когда закончится его отчаянье, когда крик о помощи утихнет. — Что делать, мам? — прошептал он, зарывая пальцы в рыжие пряди. — Я люблю сына и люблю эту предательницу. И Роза… она ведь ни в чём не виновата, я не хочу лишить её семьи. Но мне… невыносимо осознавать… Невыносимо думать, что она поступила со мной так подло. Словно… падшая женщина. Она! Безупречная! И сделала такое! — Он сжал свои волосы в кулаках, словно хотел их вырвать, вместе со всеми мыслями. — Не думай. Её слова казались целым корытом холодной воды. Рон взглянул на мать в изумлении. — Ты ведь не думаешь об этом всё время, верно? — утомлённо улыбнулась она. — Посмотри на неё. Только слепец не видит, как сильно она любит тебя. Любит свою семью. Она всё делает. И ты с ней счастлив. — Нет, мам… — скептически выдохнул он. — Да. Ты счастлив с ней. Просто сейчас эти мысли особенно жестоки к тебе. Я тоже вижу — вижу давно — что-то не так. Но это всё та же наша милая Гермиона. Не знаю, дорогой, чем тебя утешить. Возможно, когда-нибудь, может быть, на смертном одре, она признается в содеянном. Но так ли тебе это нужно? Мы не знаем, что случилось на самом деле, а она живёт так, будто ничего не изменилось. Прости её и не думай дурные мысли. Гони их прочь. Однажды истина восторжествует, а ты будешь тем, кто пронесёт любовь в душе до конца дней. Потерпи, милый. Я просто чувствую, что так надо. Рон был растерян. Он смотрел в одну точку, не веря, что это говорит его мать — принципиальная, жёсткая. Она… предлагает ему простить Гермиону и жить дальше. Она предлагает сделать то, что он делал все эти три года, но устал — просто больше не мог. — Я слабак, мам… — опустив голову, шепнул он. — Я просто слабак. Не могу даже отстоять своё собственное достоинство. Я буду воспитывать… чужого ребёнка… — Нет, мой дорогой, — с любовью произнесла она, погладив плечо сына. — Ты сильный — самый сильный мужчина на свете, потому что выбрал любить и заботиться, несмотря ни на что. Несмотря на то, что всё очевидно. Не каждый мужчина способен подарить свою любовь — настоящую отцовскую любовь — чужому ребёнку. Это твой сын, Рональд Билиус Уизли. Я восхищаюсь тобой, мой ангел. Для Хьюго — ты самый настоящий папа. Навсегда. Теперь, глядя на капли дождя, стекающие по стеклу, Рональд осознавал лишь одно — Малфой должен понести наказание. Он должен расплатиться за то, что сделал с его жизнью. За то, что он сделал с их семьёй. Ему нет прощения. Малфой за всё ответит.