Дорога без возврата, или Яркие луны, теплые пески

Путь по пустошам казался бесконечным. Очертания хребтов Огненных гор, встречавшихся и расходившихся с воинственными вершинами Тир Тохаир, образовывавших печально известный Эльскердег, виднелись уже через несколько дней после пересечения Врат Сольвейг, но с тех пор только отдалялись, будто пытаясь запутать путников. По ощущениям, они не приблизились ни на шаг, но ноги предательски гудели и этим напоминали о том, какое непостижимое количество шагов делали в день. Однако никто не жаловался на нелегкую судьбу, продолжая упорно вышагивать по истоптанной тропе. Сигналом о приближении к перевалу был только неизменный заунывный вой, слышимый каждую ночь. Днем глаза обманывались, а в темноте можно было полагаться только на слух; в упыриной песне Исенгрим расслышал новые фальшивые ноты и противное скрежетание зубов, значит, недалек час, когда появится и сам исполнитель. Эльф не испытывал предвкушения от скорой встречи и не мог сказать, что был очень рад возможности своими глазами узреть Эльскердег. Внутреннее чутье подсказывало Исенгриму, что в его желудок еще долго не будет попадать ни единой крошки еды. Эльфское чутье, как правило, не ошибалось. Схождения с тропы в поисках хоть какого-нибудь животного не принесли никаких плодов, и Фаоильтиарна передал лук следопыту, но даже он, по роду деятельности обученный выслеживать зверей, не смог ничего выловить. Ройвену не дали даже попытаться, а он и не горел желанием менять солидную трость на оружие, в его руках выглядящее как детский арбалет. В конце концов лук вернулся к эльфу, ведь особенного оружия у него, в отличие от Муна, не было. Запасы воды тоже понемногу кончались: пилигрим пытался поменьше прикасаться к фляге, но с его кондициями воздерживаться от спасательной воды было чертовски сложно. Бореас Мун оказался запаслив, но и его переносной лагерь не вмещал в себя отдельное озеро с личной фермой; он, впрочем, держался отлично и не жаловался, временами делился с Сиги всем припасенным, взамен взваливая на его спину мешки с элементами бивуака. Исенгрим привык морить себя и голодом, и жаждой, поэтому только вставлял ехидные комментарии в те моменты, когда Ройвен в очередной раз подносил воду к губам. Беспокойный сон, быстрое пробуждение, сборы и дорога – однообразный быт, и скуку разбавляли только разговоры ни о чем, иногда скользящие на грани абсурда сумасшедшего и абсурда, за который принято сжигать на кострах. Вольф не позволял себе слишком много рассуждать вслух и обычно вслушивался в чужие диалоги, подмечая каждое неосторожно сказанное слово, вырисовывая в голове картину о братьях по несчастью. Мун не стеснялся говорить открыто, высмеивать северную политику и отпускать шутки на запретные темы: он, как казалось эльфу, был не больше наемника, хоть и весьма просветленного в делах не только бытовых, но и политических. Пока загадкой оставалось его происхождение и цели визита в теплые земли – Исенгрим все еще держал в голове ту нильфскую мелодию, услышанную от Бореаса одной из прошлых ночей, но не мог однозначно сказать о правдивости своих догадок. Спрашивать в лоб, естественно, было неприлично, к тому же опасно встречным вопросом. Ройвен, вопреки его ярым убеждениям о прямолинейности и простоте, откровенно честен не был. Его речь была складна и выразительна, иногда он изъяснялся метафорами и цитатами и говорил исключительно уникальные фразы, позволял себе снисходительно смеяться только над правильными анекдотами. Было предельно ясно, что пилигрим он не простой, но отнести такого детину к людям высшего сословия у эльфа даже язык не поворачивался. Вполне вероятно, что Сиги был кем-то вхожим в правящий круг и тесно с ним связанным. Одно было понятно точно – после заключения Цинтрийского мира всем по разным причинам пришлось экстренно ретироваться подальше от гнета королевств. Фаоильтиарне пора таки довериться попутчикам, а не искать тайные знаки. Наконец под ногами оказалась голая песчаная земля, окончательно вытеснившая траву, что редко попадалась на пустошах раньше. По обе стороны раскинулись удивительно высокие скалы, будто норовящие сомкнуться в любой момент и размозжить маленькие тела по своей каменной поверхности. В дневное время Эльскердег не казался таким напыщенно страшным; вдалеке он переходил в песчаные гряды, навалившиеся друг на друга и плотным замком сковавшие Огненные горы и горы Тир Тохаир. Перевал уходил вниз и значительно расширялся, и соседних гор видно уже не было – настолько разбушевалась стихия, образовывая этот разлом. Эльскердег со стороны выглядел пустым и безжизненным: ни малейшего порыва ветра, ни одного признака живого существа, и даже никакого перекати-поле на дальних берегах нет. Одни камни, обваленные в песке, и звенящая, зловещая тишина. А ведь это еще не пустыня – только ее предвестник. Глубоко в песках наверняка обитают местные мерзкие жители, вроде ядовитых змей, ужасно жалящихся скорпионов и невиданных размеров пауков, ждущие своего звездного часа. Они не станут большой помехой в путешествии, но неопытного скитальца обычно настораживает такая компания. Живут здесь и существа более приземленные, знакомые даже человеку, никогда не бывавшему на востоке: маленькие лисицы с вытянутыми ушами, волчьи родственники – одичавшие собаки, грозные пустынные ежи и рогатые лани – газели. В глубине своей перевал Эльскердег богат флорой и фауной, но не каждому суждено до этой глубинки добраться, ведь – по закону всего живого – всегда выживает сильнейший. Фаоильтиарна намотал зеленую чалму на всю голову, спрятал под ткань волосы, закрыл уши и бросил концы на плечи. Здесь солнце пекло гораздо сильнее, и Исенгрим стремился обезопасить как свою голову, так и сохранить хоть какую-то белесость кожи – эльфское чувство эстетики, несмотря на почтенный возраст, не оставляло его. По подсчетам, перейти Эльскердег они должны не больше, чем за три дня, двигаясь размеренно, по возможности останавливаясь на ночлег и не попадая в сумбурные ситуации. – Ну и пекло! – отрешенно воскликнул Мун, раздраженно поправляя подобие спального мешка за спиной. – Вроде и не пустыня, но, ядрена вошь, хоть голым ходи! – Глобальное потепление, – Ройвен по-наставнически вскинул палец, – хорошо отражается в таких местах. Но в условиях экстремальных температур не стоит так сразу сбрасывать с себя одежду, мой друг. Исенгрим, по обыкновению, проигнорировал этот милый обмен фактами. Навстречу ему дул горячий ветер, поднимающий и несущий песок прямо на него, и эльф только фыркнул, изгоняя песчинки из ноздрей. Он был в полном обмундировании: замотан с ног до головы, и открытыми местами на теле оставались только ладони и лицо, но ткани одежды были походно-легкими, поэтому особого дискомфорта от ношения стольких тряпок эльф не испытывал. Люди же стянули с себя что было возможно и шли, вытряхивая песок из всех дыр. – Bloede arse, – на выдохе протянул Исенгрим, присматриваясь к горящей точке вдалеке, почти на линии горизонта. – Путешествуем мы не одни. Еще пара попутчиков – и получится у нас целый караван. Эльф спрыгнул со скалистого выступа, раздумывая о том, куда бы свернуть, чтобы не пересекаться ни с какими dh’oine. Он намеревался дойти хоть до какого-нибудь тихого и закрытого места до наступления ночи, но уже близился вечер, солнце степенно скрывалось за горами, ногами они давили всяких выползающих под ночь тварей, а нормальной площадки для ночлега так и не нашлось. Если разместиться где попало, то на утро придется раскапывать себя из-под залежей песка и всяких экскрементов, а это явно не самая лучшая перспектива. Остается только идти к огню, сворачивая с основной дороги вверх, на примерно плоскую, равнинную поверхность. Ройвен и Мун тоже насторожились и были готовы к неприятной – по ситуации, – встрече. Четыре головы сидели у слабого костра, громко гогоча. Люди – если это они, – были полуголыми и до невозможности тощими. Лохмотья, которые одеждой назвать страшно, были будто изорваны и безвольными нитками свисали с их тела в тех местах, где вообще были. Судя по телосложению, все четверо оказались мужчинами; их громкая речь была похожа на случайный набор звуков настолько нечленораздельных, что они казались либо вдребезги напившимися, либо только сбежавшими из стаи обезьян, где провели всю жизнь. От жарившегося на огне существа пахло отвратительно и даже издалека несло не то гнилью, не то веками копившейся мочой. Размерами оно напоминало овцу, но такую же бесформенную и тощую, как и окружившие добычу люди. Оказавшись чуть ближе, эльф предположил, что это нечто вроде собаки, неумело забитой и потому успевшей бессовестно обоссаться прямо перед смертью. На своем пути они пока не встречали ни волков, ни собак, но, возможно, откровенно ржущим мужикам повезло больше. Следопыт, пилигрим и эльф двигались бесшумно, к тому же подходили к попутчикам со спины. Исенгрим разглядел на силуэтах мужчин красные пятна, иногда уходившие в полосы, похожие на культистские татуировки. Рядом с каждым мирно лежало незамысловатое оружие вроде копья, но наточенное, как лезвие бритвы. К громогласным голосам добавилась резвая жестикуляция: кто-то начал рисовать в воздухе круги, очерчивать изгибы своего тела и оттягивать уши. Один из них вскочил, кружась на месте, подпрыгивая, словно пародируя движения неотесанных мартышек. Смехотворное зрелище. Остальные глядели на него как завороженные, хлопали и улюлюкали, тяжело дыша, но не останавливаясь, а только наращивая темп. Когда эта эпопея достигла кульминации, великий актер начал перепрыгивать через костер, периодически останавливаясь и раздувая пламя руками, имитируя паруса, и тыча в горячий труп кривыми и грязными пальцами. Трое подпевал встали вокруг огня, повторяя движения главного, выкрикивая хором, как мантру, одни и те же слова, неподдающиеся понятию обычного человека. Неясно, было ли это все запланировано и последовательно, но пытаться понимать дикарей всегда оказывалось себе дороже. Фигуры воздели руки к потемневшему небу, мыча. Эльф обернулся на спутников: Сиги наблюдал за действом с непроницаемым выражением, Бореас нагнулся и закрыл лицо рукой, пытаясь сдержать вырывающийся смех. Главный в этом обезьяннике посмотрел на с силой разгорающийся огонь и неприятно, широко улыбнулся. Глянул на небо, по сторонам, на горизонт, задержался на смутной точке поблизости лагеря, которая, кажется, немного двинулась… Мун разогнулся, хлопнул глазами, кивнул. Никогда он такого представления не видел, но примерно так себе и представлял работу псевдотеатралов. Следопыт снова поднял голову, увидел, как разгорается костер и как мужик с красным лицом и вылупленными глазами смотрит прямо на них. Не успел Бореас подать хоть какой-то знак рукой, как в воздухе просвистела стрела и вошла дикарю точно между глазами. Тот упал прямо в огонь и мигом вспыхнул. Его собратья отреагировали четко и инстинктивно – схватили свои острые палки и, разбежавшись на три стороны, с воинственным криком побежали прямо на притаившихся во тьме путников. – Вот же ж блять..! – следопыт скинул с плеч завязки от мешков, которые тут же упали на землю, и ловким движением достал из ножен короткий меч. Эльф вскинул лук, целясь худому, как палка, мужику в грудь. Тот бежал на него, покачиваясь, и стрела только мазнула его бок – Вольф выругался, закинул лук за спину и выудил кинжал из набедренного кармана, уходя в сторону. Взлохмаченный красный абориген занес длинное копье над головой и, ускорившись, напролом бежал на Исенгрима со звериным рыком. Он уже выносит свою палку и пытается проткнуть ею эльфа; тот подныривает под бьющую руку, вставляет кинжал под ребро и дергает. Из рваной полосы хлынула кровь, а раненый, зарычав, наотмашь ударил по чужой спине древком. Фаоильтиарна выдохнул, игнорируя тупую боль в спине, и подсек худую ногу своей. Несуразный мужчинка, оказавшийся совсем мальчишкой, повалился на землю, и Исенгрим полоснул по его шее лезвием. Разом вскочив на ноги, эльф уже не смотрел, как обреченный сжимает руками шею и харкается. Уверенный прыжок, разворот корпуса, и Исенгрим методично всаживает кинжал в плечо противника покрупнее, кинувшегося на Ройвена. Сиги, скривившись, ткнул уже полумертвого дикаря своей тростью, заставляя упасть, и кивнул Вольфу. Пилигрим угрожающе навис над разукрашенным мужиком, поднял его же копье с земли и с хирургической точностью вогнал его в сердце. Он застыл с полным ужаса выражением лица и грязными руками, протянутыми к своей груди. И дикари, и люди, и нелюди – все равны перед смертью. Исенгрим обернулся на Бореаса, который уже заканчивал работу. Его абориген выкашлял кровь после ранения в живот и оперся о скалу, пытаясь устоять на ногах, прижимая свободную руку к ране и крепко сжимая копье. Следопыт, отпрыгнув в сторону от неуверенного удара, легко перерезал его горло. Тяжело вздохнув в последний раз, тощий труп сполз по каменной стене и остался сидеть на земле с безвольно повисшей шеей. – Ну звери! – пробормотал Мун и вложил меч в ножны. – Но ума у них не хватает. Жаль, жаль. Зато вон, – он махнул рукой в сторону обуглившегося трупа их предводителя и пережаренной собаки, – какие шаманские штучки устроили. И ведь помогло-то! – Просто совпадение, – эльф хмыкнул, подходя к месту привала. – Никакие крики и молитвы на стихию не действуют. – Быть может, здешние культы владеют тайными знаниями и танцами призывают и дождь, и ветер, и огонь? – как-то несмешно пошутил Ройвен и присел на массивный камень. – Если колено заболит, значит, точно что-то призвали. Однако пока только голова – такие схватки жутко выматывают. У эльфа возник резонный вопрос, как могла вымотать схватка, продлившаяся от силы минуту и не принесшая никакого вреда, но озвучивать его не стал. Потерев спину в месте, куда пришелся глухой удар от древка копья, Исенгрим помог Бореасу с оставленными неподалеку спальниками и, расстелив свое скудное полотно, принялся начищать багровый от крови кинжал. Приготовленная тряпка вмиг приняла цвет, которым только что было лезвие, а кинжал вернулся к прежнему состоянию. Фаоильтиарна скользнул взглядом по старому серебряному лезвию, всмотрелся в искусную рукоять эльфской работы и удрученно вздохнул. Бореас утащил обуглившегося человека за босые ноги, оставшиеся нетронутыми, и бросил в песок неподалеку. Снял с импровизированного вертела шавку, вонь которой теперь перебивал запах крови. – Такое жрать точно не будем, – констатировал он, выкидывая тушу туда же, где лежал труп. – Покормим местных обитателей. Может, смилуются? Следопыт достал брошенные припасы и подумал о том, что поесть действительно было бы неплохо – живот урчал похлеще, чем у Ройвена, – но включать в свой рацион питание дикарей не хотелось. Ограничившись простой флягой, Мун сделал пару долгих и жадных глотков. Вытерев со лба пот и отложив свое оружие, Бореас по-хозяйски разложил свой мешок, разгладил все складки и уселся на него, устремляя взгляд на танцующее пламя. Эта встреча стала печальным концом для существ в красных полосах. Бореас размышлял о том, откуда они, сбежали ли или отправились в собственное путешествие. Впрочем, их истории его не особо заботили, но хоть какое-то сострадание проявить было нужно. Ройвен ухмыльнулся. Он, немного передохнув, начал разгребать весь царящий хаос, решив оттащить все три трупа в одно место под скалой. Теперь место побоища больше походило на какую-нибудь картину древней схватки вроде тех, что обычно пишут профессионалы по заветам своих правителей в их же честь. Сиги решил проявить фантазию и обыграл сцену сражения в своей голове, разместив людей в несколько тривиальных позах. Умерший у скалы дикарь так и остался сидеть с неестественно опущенной головой, пилигрим только уложил у его ног копье, сделав его героем, сражавшимся из последних сил. Заколотый собственным оружием человек разместился чуть поодаль; Ройвен переместил его руки на копье, изображая борьбу за жизнь и нежелание принимать судьбу. Мальчик с перерезанным горлом оказался рядом. Одна рука его осталась на шее, другая протянута к умирающему товарищу в отчаянной попытке помочь. Эта экспозиция не прожила бы долго, но Сиги Ройвен все равно остался горд собой. Картина не будет жить в сердцах людей, но в его собственном – вполне, хоть ее героям и суждено предаться огню. – На утро надо бы их спалить, мы ведь не варвары. Все единодушно кивнули.