Панцирь

      Они лежат под грузовиком. От тела Джека исходит тепло. Фуриоса смотрит вверх на огромную фуру над ними и вспоминает, как когда-то давно прятала здесь припасы, готовясь к возвращению в Зелёные Земли. В то время ей казалось, что она готова, но с тех пор утекло много воды. Теперь ей вообще кажется безумием сама мысль, что она смогла бы пересечь пустыню в одиночестве. Возможно, сейчас у неё не получится добраться даже с Джеком, но они должны попытаться.       Их руки крепко сцеплены. Джек подносит её пальцы к своим губам, а затем нежно целует их. Фуриоса закрывает глаза, затем осторожно подносит их руки к своим губам, чтобы прошептать безмолвную молитву. Она переворачивается, чтобы посмотреть на него, Джек, сделав то же самое, поднимает свободную руку, чтобы заправить ей за ухо выбившуюся прядь.       Куртки и обувь лежат рядом. В этот раз Фуриоса решила не рисковать. После того как Джек согласился пойти с ней, казалось, будто внутри него разрушилась какая-то преграда. Тяжело дыша, он притянул её к себе на колени — расстегнул рубашку и сунул руки под неё, чтобы наконец-то коснуться её голой кожи. Затем последовал стон разочарования, и этот звук воспламенил тело Фуриосы, как пламя воспламеняет лужу бензина.       Они договорились оставить большее на прощание, и эта мысль вцепилась в её сознание. Фуриоса не была готова попрощаться с Джеком, и сделать это казалось ей дурным предзнаменованием для предстоящего пути. Поэтому она успокоила себя, осыпала его лицо нежными поцелуями и положила свои руки на его плечи, крепко прижимая его к своему сердцу.       Фуриоса все ещё пыталась придумать, как объяснить, почему она хочет подождать, тогда Джек глубоко, с дрожью вздохнул и кивнул. Он понял. Вместо того чтобы вынуть руки из-под её рубашки, он обхватил ими её спину и притянул к себе в ещё более крепкие объятия. Объятия, которые говорили: «Позже».       Теперь, когда они лежат под грузовиком, он смотрит на её лицо полуприкрытыми глазами и проводит пальцами по линии её подбородка, с мягкой улыбкой на губах.       — Расскажи мне про это место, — шепчет он.       Фуриоса никогда не устанет слышать, как он говорит «мы». Ей понравилось это с самого первого раза, когда он сказал: «Всё, что мы делаем, мы делаем вместе». Тогда, в какой-то степени, её злила такое отношение к этим словам, но теперь это было для неё сродни благословения.       — Это Земли Тысячи матерей, — шепчет она. — Место изобилия.       Джек закрывает глаза и блаженно улыбается, проводя большим пальцем по её нижней губе.       — Тысячи матерей, — благоговейно произносит он и снова открывает глаза полные любопытства. — Там есть дети?       Фуриоса пытается вспомнить, но это было так давно. Она помнит, что у неё всегда было много друзей её возраста. Особенно маленькая Валькирия — её самая близкая подруга.       — Да, много.       Джек задумывается на какое-то время. Затем, слегка хриплым голосом, как будто он обращается к чему-то старому и давно утраченному, говорит:       — Звучит как место, откуда я родом. Хотя это сложно назвать местом изобилия. Но в то время рождалось больше детей и у них почти не было проблем со здоровьем, — он делает паузу, затем добавляет: — я был старшим из семерых.       Глаза Фуриосы расширяются от изумления. Джек, похоже, доволен этой реакцией. Придвинувшись ближе, он продолжает делиться своим секретом.       — После смерти родителей, я заботился о них, — улыбается он. — Мы были маленьким племенем. Я был старшим братом.       Фуриоса видит это так ясно: Джек — надежная опора, вокруг которого царит хаос. Внезапно, мысли о его невероятном терпении, его спокойствии перед лицом любой бури, приобретают смысл. Это прекрасная картина. Но прежде, чем Фуриоса успевает насладиться теплом этой картины, холодный нож осознания пронзает её.       «Я был старшим братом».       Был.       Джек плачет. Тихо, так что сначала это не заметно, но затем она видит тусклый свет, отражающийся в его слезах, прокладывающих путь через грязь на его лице. И тогда Фуриоса тоже начинает плакать. Оплакивать свою мать, своё украденное детство, маленькую Валькирию, оставленную в одиночестве ждать их возвращения. Она плачет по Преторианцу Джеку, который был старшим братом, но больше им не является. Она плачет по этому жалкому подобию мира и по всем, кто в нём живет.       Они обнимают друг друга и плачут, пока не иссякнут слёзы. Излияние горя сотрясает их тела, но, как песчаная буря, проходящая через пустыню, исцеляет их, стирая следы и сглаживая дюны.       Наконец, с хриплым горлом и потрескавшимися губами, Фуриоса бормочет:       — Мы можем не добраться, Джек. Мы можем заблудиться. Нас могут убить по дороге.       Он прижимается ближе, его пересохшие губы прижаты к её лбу.       — Я знаю.       Что-то в его спокойствии вызывает у неё лёгкую усмешку.       — Ты надеешься, что попадёшь в Вальхаллу?       Джек тихо смеётся, обдавая тёплым дыханием её волосы.       — Никогда не верил во всё это, — говорит он, поглаживая взъерошенные пряди. — Но думаю, что смерть это не всё. Должно быть ещё что-то в конце.       — Значит, никаких залов славы?       — Они мне не нужны, — он поглаживает её плечо. — Мне нравится думать, что, когда это произойдёт, я просто выйду из Пустоши и отправлюсь куда-то ещё. Найду всех своих братьев и сестёр, ждущих меня там. Моё маленькое племя.       Фуриоса пытается представить это: конец пустыни, её мать, ждущая с улыбкой. Джек прав — Вальхалла не может сравниться с этим.       — Если вдруг мы расстанемся, — твёрдо говорит она ему. — Встретимся там снова.       Джек прижимает свои губы к её коже, и Фуриоса чувствует его улыбку.       — Да, моя Фурия. Я буду ждать тебя там.