Определение констант

Душенька трёт ладони и сдерживает себя от желания дышать на них. В варежках же. Да и он на улице стоит, люди ходят. Растирает пальцы. Снег медленно падает на землю. Небо уже грязно-оранжевое с синими пятнами, от окутавших город облаков и мерцающих фонарей, ламп в домах да увешанных всюду гирлянд. Странно и некрасиво. Душеньке не нравится город. Он громкий, с кучей людей, как рыба текучих по дорогам. И небо над ним отвратительное. Мутное, как закоптившееся в курилке окно. Ни одной звезды не видно. Душенька сжимает губы, смотрит, запрокинув голову, на небо. Неприятно. Будто глаза мёртвой рыбы. По спине хлопают. Душенька сдерживает дрожь, дёргает пальцами по фантомному мечу и выдыхает облако пара. Даже оно чище декабрьского снега. Зак суёт в руки дымящий стакан, чай, говорит; за плечи ведёт куда-то дальше от оставленной у пятёрочки машины. Упрекает с усмешкой, чтобы не оборачивался. Болтает без умолку. Душенька держит стакан в одной руке, стягивает зубами варежку. Обжигается. Упрямо держит в голых руках, наслаждается такой контролируемой болью. Это то немногое, что ему знакомо. Что он знает как использовать, предотвращать и чем наслаждается. Полицейские не понимают, но позволяют. Душенька волочит себя в огромных ботинках, чуть наклоняет голову, благодарный, когда Зак ловит его. Одежда ему велика. Ведёт плечом из-за складки сжимающей кожу. Греет, но как-то не так. Внутри него — пустота космическая, охватывает льдом всё изнутри. Дышать больно. Колет мороз наждачкой нос, в горле что-то разрезает. Лёгкие, до сих пор скованные страхом, раскрываются совсем немного. В голове от мира шум. Голос Зака теряется в вое снега, скрипе ветра и гоготе сдохших чаек. Протирает ухо мельком, улыбается, как научился, не говорит, что у него фантомные крики и перепонки взорвались. Но крови нет. Зак треплет волосы и машет перед лицом ключами. Душенька хлопает глупо глазами на зубодробительные формулировки Зака. Сжимает нетронутый стакан. Кипяток льётся, мочит куртку, абсолютно не обжигает. Зак всполошился. Пытается оттереть снегом чай. У Душеньки в голове пустота звенит, какую слышал только на самых дальних островах энда. Он смеётся. Хватается за ключи, что жгут пальцы холодом и хрипит от клёкота в груди. Больно. Два металлических и один пластиковый висят на колечке, с брелоком башни. Смеётся громко, как не позволял себе очень давно. Воздух внутри трясётся, осколками царапает что-то. Он вязнет. Тонет в этой неправильной мировой линии. Ноги подкашиваются. Слёзы топят снег. Душенька бросает ключи далеко, сколько сил хватает, обхватывает себя за плечи и смотрит в рыжее небо. Дым от фабрик прячет звёзды, уносимый ветром туман фейерверков газой застилает едва выглянувшую луну. Душенька цепляется за линии времени хочет сплести из них другие исходы. Они рассыпаются, выпадают шёлковыми нитями из-под замёрзших пальцев. Тянутся пучком проводов к ключам. Его главный почитатель и друг касается костлявыми пальцами горла, поднимает за подбородок лицо и шепчет из пустоты капюшона. Душенька смеётся громко, с истерикой в дрожащих коленках. Вытирает запястьями тонкий лёд на щеках, облизывает треснутые губы. Улыбается Заку с потёкшей по подбородку кровью. Он не помнит, как поднялся. Как ушёл с детской площадки и как оказался перед домофоном. Он всё ещё слышит треск приборов в далёкой во времени лаборатории, шум вычислительных машин и крики, когда они падают. Сердце бьётся в ладонях. Всё быстрее и быстрее, колибри в бездушной темнице. Зак берёт его руку как старинный папирус, показывает код. Душенька повторяет вслед за ним "решётка, пять — двадцать один — двадцать шесть — один, вызов". Говорит это как мантру, шатаясь на ступеньках. Цепляется в ледяные перила. Не видит чистенького фойе, чувствует рябь воздуха перед глазами и тонкий звук металла. Зак ключами трясёт. Душенька тянет пальцами улыбку себе, глаза закрывает. Он мёртв внутри. Четвёртый этаж, квартира — тринадцать. Смерть, несчастье. Они за ним по пятам. Даже в этой вселенной, горизонтальной трём основным параллелям. Без зомби, что преследуют тебя в жалкой животной попытке вернуть себе разум. Без утопленников, стражей мировой расщелины. Здесь нет врагов. Все улыбаются друг другу. Душенька усвоил быстро, что люди — монстры похуже. Их нельзя упокоить катреном или свернуть шею. Их нужно терпеть, отшивать словами. Душенька прилежный ученик. И читает он хорошо. Здесь не рассматривают теории параллельных вселенных, не верят в перерождения и голоса прошлых мировых линий. Подруга машет из теней разума. Зак открывает дверь — пахнет старостью смешанной с декабрьским морозом. Лимоном от чистящих средств. Обси хватает в удушливые объятья, гогочет громко, до стучащих по старым батареям соседей. Он стучит им в ответ. Душенька моргает заторможено. Вцепился ледяными пальцами в тёплую одежду Обси, непроизвольно вдыхает горечь вокруг него, рассеянную какой-то выпечкой. Слышит, как Зак что-то объясняет на фоне, взрывается в кабине для запуска в космос. Хлопает дверь. Коридор устлан напряжёнными линиями. Они трещат. Душенька тянется к ним. Его пальцы в горячей ладони, сухой и мозолистой. Обси стягивает непросохшую куртку, кидает вглубь квартиры. Улыбается глазами. Тянет внутрь, говорит, не стой на пороге. Крутит в глупом подобии вальса под имперский марш, шепчет на ухо, что они в середине истории. Душенька пытается позволить себе расслабиться. Рука Обси на спине успокаивающе гладит, отстукивает на морзянке их имена.