Второй шанс или Волшебные приключения тети Петуньи

С эстрагоном господин Тук знаком не был. Ничего ему не сказало и другое его название. Но, когда Петунья упомянула «драконьи язычки», он рассказал ей очередную немного фантастическую, но увлекательную историю про то, как один его дальний родич странствовал в компании сразу тринадцати – вы только подумайте, тринадцати! – гномов. И во время этого путешествия выкрал из логова дракона его величайшее сокровище. Чем, конечно же, этого дракона до крайности разозлил, и тот сжег дотла ближайший городок. Впрочем, дракона потом убили, жителям города отсыпали часть драконьих сокровищ, а еще одну часть тот предприимчивый родич с собой привез, и жил на эти денежки припеваючи. – К счастью, это был самый последний дракон на белом свете, – добавил господин Тук, – а иначе не миновать бы Ширу беды, прилети один из них за сокровищами. Впрочем, когда Петунья описала вкус и запах испробованной ею настойки, он заинтересовался и пообещал поспрашивать у соседей, вдруг, у кого растет. – А что вы выращиваете на вашей ферме, сударыня? – спросил господин Тук, выпустив целых полдюжины колечек, одно меньше другого. – Я только неделю как перебралась сюда, – Петунья замялась, но перечислила все те корнеплоды, что ей уже удалось вырастить. – Но большую часть я продала уже. Господин Бальбо крякнул посреди затяжки и закашлялся, подавившись дымом. Петунья услужливо похлопала его по спине. Откашлявшись, хоббит посмотрел на нее с уважением. – Да-а, слышал я дедовские рассказы, что земля, на которой живут эльфы, родит как не в себя, да не верил… – только и сказал он и снова затянулся табаком. – А оно вон как… А что же вы сейчас посадили? Пшеницей он не заинтересовался, ацеласом да алфирином тоже, но стоило упомянуть трубочник, как обычно веселый хоббит пришел в неистовство. Еле-еле Петунье удалось унять его, а тот все кричал про то, что из-за переезда в Новую Хоббитанию их предки не смогли забрать все необходимое и привычное, и в числе потерянных достояний оказались лучшие сорта трубочного зелья – «Старый Тоби», «Южная Звезда» и потеря потерь «Лист Долгой Долины»! – Само ведь зелье взяли! – сокрушенно воскликнул он. – А рассаду, рассаду-то забыли! Петунья поискала глазами уже знакомые ей белые трубочки цветов, но среди заполонившего город разнотравья не приметила. – Вот и приходится курить всякую паршивую гадость вроде «Звезды Запада»! Он так горько вздохнул, что Петунья не удержалась и пообещала собрать ему листьев в следующий раз. Это так воодушевило хоббита, что он тут же пообещал ей все, что угодно. Ведь курительное зелье, выросшее в землях эльфов, плохим быть не может, с уверенностью заявил он. – Тогда, если у вас найдется интересная книга, я бы одолжила у вас ее на время. На том и договорились. Сразу после Бальбо засобирался обратно. Взгромоздившись на козлы, он многословно попрощался с «доброй госпожой сударыней» и, встряхнув поводьями, повел свою повозку прочь из города. Петунья проводила его взглядом, пока повозка не скрылась за поворотом, а потом сама медленно побрела домой. В сумке у нее лежали покупки, в одной руке она несла замотанный в тряпки саженец, другой держала свой импровизированный посох. Дорога была достаточно длинной, чтобы она успела обдумать и свое импульсивное обещание, и то, что с ее ногой ей надо умудриться посадить яблоньку. Как бы там ни было, яблоньку она посадила и даже полила. А когда закончила, нога разболелась просто нестерпимо, и Петунья заковыляла в дом. Посидев чуток, чтобы дать боли утихнуть, она, как научил ее господин Тук, отрезала небольшой кусочек ремментонда и, воспользовавшись ножом, выжала из него сок в чашу. Корешок был упрямым и твердым, и ей пришлось постараться, чтобы добыть из него примерно чайную ложку жидкости. Затем закатала штанину и сняла бинты. В сравнении с утром, ожог выглядел уже получше. Раньше багрово-красная, теперь кожа побледнела и потеряла сухость. Корочка запекшейся крови размокла и отвалилась вместе с компрессом, а под нею рана уже затянулась тоненькой, очень чувствительной кожицей. Петунья старательно полила ожог целебным соком, поморщившись, когда защипало, и снова замотала бинтом. Пощипывание довольно быстро прошло, а вместе с ним утихла и боль, и Петунья снова смогла потихоньку ходить. Думая, что же приготовить на ужин, она перебрала свои нехитрые съестные припасы, добавила к ним мешочки соли и сахара. Снова отметила, что в корзине, накрытой простыней, овощи остаются свежими и как будто только что собранными. Вряд ли это была заслуга кладовки. Ведь собранные ею раньше травы были пожухлыми, пока Лассэ не вернул им свежесть одним прикосновением. Петунья погладила кончиками пальцем простыню и вдруг ощутила импульс просветления. Это ведь была та самая чистая простыня, которую она дала Лассэ после мытья. Его собственная одежда была крайне грязной и поношенной, а у нее ничего подходящего на такую каланчу не водилось. Вот и пришлось обходиться тем, что есть. Тем более, что образ римского патриция, завернутого в тогу, был ему к лицу. Значит, простыня, в которую заворачивался эльф, может сохранить овощи свежими? Это было парадоксальное утверждение, но прямо сейчас у Петуньи перед глазами было вещественное его подтверждение, и она постаралась просто принять эту мысль, как она есть. Сперва она испытала облегчение, ведь теперь можно было не беспокоиться о порче продуктов, и она, взяв овощи, отправилась варить рагу по уже освоенному рецепту. А потом, когда мешала рагу в котелке, она подумала, а как долго продлится этот эффект? Не окажется ли так, что однажды эльфийские флюиды выветрятся, и перед нею встанет вопрос хранения? – Подумаю об этом попозже, – Петунья вздохнула и разбила в рагу чудом уцелевшие в ее вчерашних приключениях яйца, а затем щедро посолила. Может, немного более щедро, чем следовало, но кто мог бы ее упрекнуть? Одна только мысль, что скоро у нее появятся специи, провоцировала ее не быть экономной. Поужинав, она записала в дневник свои расходы, рассказ торговца про Гондор, короля и уход эльфов в Благословенный Край, отдельно отметив свой сон про уход Лассэ, и что она думает, что именно туда он и ушел. Затем на глаза ей попался найденный на месте встречи с монстром свиток, и она написала и об этом, снова задумавшись, что ей делать со слизью и нечитаемым свитком. Во время письма ей как раз и пришла в голову эта идея. Глупая, наверное, и чересчур опрометчивая, но Петунья успокоила себя тем, что всегда сможет забежать в дом и запереть за собой дверь, а за эти полторы недели никто еще, за исключением доппельгангера, не пытался к ней вломиться. Она взяла фонарь и палку, которую использовала вместо посоха, и вышла наружу, прикрыв дверь за собой, но неплотно. Так, чтобы в любой момент навалиться спиной и вкатиться внутрь, если возникнет какая-то угроза. Все же, бегать в ее текущем состоянии был не вариант. Снаружи уже стемнело. Разглядывая первые звездочки и пытаясь сосчитать их, Петунья лениво подумала, что темнеет здесь необычайно рано. Возможно, если бы она уделяла больше времени астрономии, то могла бы сообразить на какой широте-долготе находится ферма. А так только и остается, что смотреть на небо, не в силах даже узнать на нем отдельные созвездия. (В те дни она еще не знала, что созвездиям над ее головой потребуется много тысяч лет, прежде чем они встанут в то положение, в каком были на момент ее появления на свет. Но об этом тс-с.) Усаживаясь поудобнее, она выставила одну руку за спиной, давая себе дополнительный упор, и неожиданно наткнулась ладонью на круглую отполированную ручку. В ее руке лежал тот самый нож со скошенным лезвием из столярной мастерской, и она вспомнила, как ловко Лассэ управлялся с ним, вырезая фигурку. Подражая ему, она перехватила рукоять как он и на пробу провела по палке, срезав с нее небольшую полосу стружки. Стружечная спираль спланировала на ступеньку. Петунья провела ножом еще раз, чтобы новая стружка легла рядом с первой. Это оказалось веселее, она увлеклась и принялась обстругивать палку со всех сторон. Сперва движения ножа в ее руке были неловкими и резкими. Пару раз она чуть не порезалась, нож то и дело застревал, когда она вела его слишком криво, но чем больше она пыталась, тем увереннее становились ее действия, и работа буквально спорилась. Когда из кустов раздался шорох, а следом за ним уже знакомый влажный чавкающий звук, и Петунья оторвалась от своего занятия, в руках у нее была не просто палка, а вполне себе посох, обструганный и пахнущий свежим деревом, ровный и почти без задиров. Его еще предстояло отполировать и, в идеале, покрыть каким-нибудь лаком, но можно было пользоваться и так. Разглядывая новую вещь в своих руках, Петунья с удивлением обнаружила в голове новый навык – все было точно также, как тогда, с лесной наукой. В кустах снова зашуршало. Она оторвалась от самокопания и отложила нож, смахнула с колен стружку и, перехватив поудобнее свой новый посох, приготовилась. Сама не зная к чему. Кусты снова зашуршали, их ветви расступились, пропуская неведомое существо к домику. Петунья едва сдержала визг. Но вскоре то, что она приняла сперва за крупную крысу, приблизилось, попав в освещенную фонарем область, и она поняла, как ошибалась. Лучше бы это была крыса. А не плотный комок блестящей зеленой слизи, передвигающийся неожиданно резвыми прыжками. Его даже не встревожил свет. Животные, особенно дикие, всегда настороженно относятся к огню, а этому… этому слайму было все равно! Оказавшись на свету, он запрыгал особенно резво, словно понял, что там, где свет – будет добыча. То есть она, Петунья. От испуга, смешанного с гневом и злостью, едва тварюшка подскакала к ступеням крыльца, Петунья заорала и ударила его палкой. Слайм спружинил, отталкивая оружие, но она ударила снова, и снова, и снова, пока, наконец, он не лопнул с громким звуком, забрызгав все вокруг слизью. Там, где слизь случайно попала на открытую кожу рук, сразу же начало жечь, и Петунья быстро обтерла руки об одежду. На земле осталось влажное пятно, а внутри него уже знакомые ей два комка прозрачной слизи и небольшая россыпь прозрачно-желтых шариков с резким древесным запахом. Петунья потыкала концом палки выпавший лут. Желтые шарики не пытались на нее нападать, один только лопнул и облепил палку липкой субстанцией, которая мгновенно впиталась в древесину, и в том месте обструганное дерево потемнело и заблестело, как залакированное. Невидимая в темноте черная птица приземлилась на конек крыши и, поворачиваясь то одним глазом, то другим, рассматривала, как человек внизу зачем-то обмазывает палку живицей. Но вскоре птица потеряла интерес к двуногому. Гораздо больше ее интересовала черная от влаги земля, усеянная маленькими и такими вкусными зелеными росточками. Будущая пшеница внезапно оказалась под угрозой, и Петунья пока не знала об этом.