Второй шанс или Волшебные приключения тети Петуньи

Призрака звали Лассэ. Это не было его настоящее имя, которого он пока не мог назвать Петунье, но детское прозвище. Первым делом, как Петунья проснулась и ощутила боль в своих многострадальных коленках и в боку, на который упала, напав на доппельгангера, он сразу же вылечил ее, просто положив руку ей на лоб. А когда она попросила научить ее, ответил: – Добрая госпожа, это врожденное умение моего народа. Даже самым мудрым из вас, насколько я знаю, не удавалось перенять его. Так и выяснилось, что Лассэ был эльфом. Петунья попыталась сперва уместить в своей голове образ шалопая Пака из пьес Шекспира с образом хозяйничающего на ее кухне высоченного красавца, что далось, мягко говоря, нелегко, а потом вспомнила про домовых эльфов из книжек сестры (книжки были с иллюстрациями), и чуть голову не сломала. К счастью, поспел суп, и ее со всем почтением усадили за стол и поставили перед ней полную тарелку. – А ты разве не будешь есть? – спросила она, неуверенно взявшись за ложку. – Нет, еда живых мне больше впрок не пойдет, – беззаботно отозвался Лассэ, заваривая прямо в кружке какие-то травки. Пахли они изумительно. Поймав ее недоуменный взгляд, он рассказал: – Это длинная история, добрая госпожа. – Ничего, у меня полно времени, – отозвалась Петунья и отправила в рот ложку супа. Было вкусно. Куда вкуснее, чем у нее. Лассэ проскреб подбородок совершенно человеческим жестом. – Эльфами нас называют люди. Сами же мы называем себя «квенди», что значит «говорящие». Наши предки проснулись в мире самыми первыми, когда на небе не было ни солнца, ни луны, а одни только звезды. Потом произошло много всего, и радостного, и печального, и ужасного… ты сможешь прочесть об этом подробнее в тех книгах, что хранятся в библиотеке белого города. А что касается меня, то… я жил в те времена, когда половина мира была объята войной. Черный Враг, чьего имени я не хочу произносить, с помощью полчищ своих воинов пытался поработить все свободные народы. Многие сражались и боролись против него. Наши сородичи, пришедшие с Запада, держали оборону в каменных крепостях, и благодаря их отваге наши лесные города могли быть в безопасности. Но однажды линия обороны была прервана… – Лассэ замолчал, взгляд его затуманился, и в отражении в его глазах Петунья вдруг увидела объятый огнем лес и отчаянно сражающихся эльфов. Но силы были неравны, и один за одним они падали, словно деревья под топором лесоруба. – Я погиб в той битве, – наконец, после продолжительного молчания сказал он, и слова эти упали как тяжелые камни. Петунье стало не по себе от того, какой безнадежностью веяло от них. – Но это еще не все. Со дня творения эльфы благословлены долгой, почти бесконечной жизнью, а если мы умираем, то наши души отправляются в место, которое мы называем Чертогами Мандоса. Там мы проводим время, потребное для исцеления от ран, полученных при жизни, а потом – возвращаемся в мир. Удобно, с завистью подумала Петунья. К счастью, в этот момент ее рот был занят едой, и она промолчала. Проглотив суп, она сказала совсем другое: – Но ты не там? Лассэ печально кивнул. – В точку, добрая госпожа. Умерев, мой дух попал под власть Черного Врага. Смущенный его чарами, я бродил, не зная покоя, не узнавая живых и не помня самого себя. Мне стыдно, но я вспоминаю, что порой я захватывал тела своих сородичей, чтобы снова вернуться к жизни. Иногда я наводил тварей Врага на уцелевших … – он поперхнулся словами, и Петунья сочувственно положила ладонь поверх его руки. Его рука была теплой и осязаемой, с мозолями от лука и кинжала. – Когда же с Врагом было покончено, и с Запада пришел Зов… я видел, как другие мои погибшие сородичи уходят, но мой дух, отягощенный совершенным злом, не смог последовать их примеру. И я остался. Петунья подбадривающе погладила его по руке. – Не знаю, сколько я скитался. Вокруг меня могли рушиться горы и высыхать моря, я едва ли заметил бы. Но однажды я пришел в оставленный моими сородичами город, – она сразу поняла, что он говорит про Раздол. – Несмотря на запустение, в нем все еще чувствовались мир и спокойствие, и я, наконец, уснул среди его покинутых дворцов. Пока однажды меня не вырвал из забытья зов охотничьего рога. Он лукаво улыбнулся, а Петунья покраснела, снова вспомнив свою детскую выходку. – Получается, я разбудила тебя? Лассэ кивнул. – А твои просьбы? К чему они? Он почему-то обернулся на огонь в очаге и долго смотрел на него, как будто ждал какого-то знака. Но то ли не получил его, то ли их общение было бессловесным, но он обернулся и ответил: – Это место, – он обвел рукой большой круг, явно имея в виду не только домик или ферму, – удивительно. Кто-то могучий склеил в одно целое осколки прошлых эпох и поместил их… – он вздохнул и беспомощно признался: – Я сам понимаю это, но мне не хватает слов объяснить так, чтобы было понятно тебе. Моим сородичам не понадобилось бы ничего объяснять, но ты из Смертных… – он помолчал, огонь что-то протрещал, и Лассэ кивнул, словно бы соглашаясь: – Старший говорит использовать понятия «мир живых» и «мир мертвых». Хотя это, конечно, совершенно не так. Но надеюсь, тебе понятно, добрая госпожа. Петунья промычала что-то утвердительное, машинально опустила ложку в тарелку и поскребла по пустому донышку. Лассэ тут же забрал у нее посуду и сунул в руку кружку с травяным настоем, а сам продолжил: – Обычно между этими «мирами» пролегает пропасть. И никто, опоздавший уйти в свой час, не может пересечь ее. Но твое появление все меняет. Теперь каждый из нас, кто заблудился и не смог найти дорогу, получит шанс окончить свой земной путь. – Будут и другие? – воскликнула Петунья. – То есть, мне каждого будет нужно напоить, накормить, помыть, – она стала загибать пальцы, перечисляя, а потом схватилась за голову: – Это же надо постоялый двор открывать, а не ферму! Она хотела сказать «отель», но «постоялый двор» сам скакнул ей на язык, как будто так было правильнее. – Совсем не обязательно, – успокоил ее эльф. За мытьем посуды он закончил свой рассказ: – У других скитальцев могут быть другие просьбы. Кто знает, с чем связано их ощущение жизни? Для меня это всегда были питье, чтобы утолить жажду, еда, чтобы восполнить силы, и постель, чтобы унять усталость. Кто-то может попросить принести камень или срубить дерево… – он заметил гримасу на ее лице и сразу догадался: – Ты не умеешь? Я научу, это не сложно. Я видел топор в кладовой. Они вышли на улицу, прихватив топор, и Петунья, глядя на сохнущие на деревьях ведьмины вещи, вдруг вспомнила, что хотела спросить: – Лассэ, – позвала она, и эльф, выбирающий дерево, обернулся, – а огненный дух из очага, кто он? Ты назвал его Старшим. Ты его знаешь? Выражение, появившееся на его лице, говорило яснее всяких слов: знает, но не скажет. – Это тайна? – предположила она и попала в точку. Петунья вздохнула. – Ну тогда считай, что я не спрашивала. Но тогда, может, покажешь мне библиотеку? Город большой, я боюсь заблудиться. В библиотеке, подумала она, наверняка найдется ответ на этот вопрос. Не хотите отвечать, что ж, ладно. Она сама все отыщет и обо всем прочтет! На эту просьбу эльф с готовностью согласился. Он оставил топор на крыльце, а Петунья взяла свою сумку, и они вышли с фермы. Кажется, ему больше не требовалось держать ее за руку, чтобы проходить сквозь ворота. Петунья заметила это и почему-то почувствовала себя немного одиноко. Но потом одернула себя. Как будто не надержалась! Противный голосок внутри нее продолжал утверждать, что с живым эльфом она за руки точно еще не держалась, но Петунья его не слушала. Они вышли из ущелья и остановились на площадке перед мостиком. – На самом деле, – со смешком сказал Лассэ, – в любом нашем городе довольно легко ориентироваться. Хотя со стороны кажется, что это не так, достаточно только уяснить принцип и дальше будет легче. – Почему мне кажется, что это какой-то волшебный трюк? – пробурчала Петунья, идя за ним к мостику. – Никакой магии, – легко отозвался эльф. – Вся наша так называемая «магия» всего лишь высшая форма искусства или ремесла. Мы не способны на то, что творила та другая ты. Это – сугубо человеческое. Он без предупреждения вдруг подхватил ее на руки и легким, быстрым шагом пересек мостик, даже не глядя под ноги. Петунья инстинктивно закрыла глаза и сжалась, в любой момент ожидая, что они полетят в пропасть, но вскоре ощутила, как ее аккуратно ставят на землю. – Мне показалось, так будет быстрее, – слегка виновато сказал он, а потом подвел к лестнице, ведущей наверх. – Наши города, добрая госпожа, сложены ли из дерева или из камня, стоят ли на берегу, или в лесу, или вовсе выдолблены в скале, все они по-своему живые. Зодчие вкладывают в них столько души, что частичка ее всегда остается в возведенных ими стенах. Поэтому достаточно лишь обратиться к городу, и он сам покажет тебе дорогу. Ну, попробуй же. Послушавшись, Петунья положила руку на каменные перила и, закрыв глаза, сосредоточилась. Мелодичный голос Лассэ лился в уши нескончаемой музыкой. Он говорил про то, что город может и не отозваться, если ему не понравится просящий, но она, Петунья, случай особый, и Лассэ попросит быть к ней повнимательнее. Пусть даже не он строил этот город и не жил здесь при жизни… постепенно его голос почти слился с шумом реки, и Петунья сосредоточилась. Она попробовала подумать о книгах, вроде той, что унесла из караульной башни, но приятное тепло в животе перенаправило ее мысли в другое русло… и тут она почувствовала толчок. Как будто кто-то легко понукал ее отправиться в путь. Схватив Лассэ за руку, она поспешила в указанном направлении, едва ли обращая внимание, по какой лестнице поднимается и в какой коридор поворачивает, и вот они остановились где-то внизу, перед простой деревянной дверью. Она выглядела надежно запертой, но поддалась и бесшумно открылась. Глядя на открывшиеся им ряды стеллажей, Лассэ проницательно заметил: – Это точно не библиотека.