Второй шанс или Волшебные приключения тети Петуньи

Петунья неловко дернулась и сшибла локтем волшебную свечу. Та с громким стуком упала с подоконника и закатилась под кровать, и в этом углу домика сразу стало темнее. Растерянная, не зная, что делать – доставать подарок сестры или продолжать смотреть, – Петунья на мгновение отстранилась от окна, а когда снова приникла к нему, то на крыльце уже никого не было. Она задержала дыхание и плотно приникла к окну, пытаясь разглядеть как можно больше, но ничего не увидела. И, когда уже перевела дух, почувствовав прилив облегчения, что этот ужас, наконец, закончился, как за окном, приникнув к нему с той стороны, появилась черная бесформенная клякса, распахнула пасть, полную острых как у акулы зубов, и прошипела: – Я тебя слышу. Петунья с воплем отшатнулась, упала прямо на лежащего в постели мертвеца и спрятала лицо в складках одеяла. Она лежала ничком, подставив беззащитную спину, и в ужасе дрожала, в любое мгновение ожидая, как в нее вонзятся когти и зубы. Однако, время шло. В тишине, заполнившей маленький дом, ход секундной стрелки, мерно отмеряющей течение времени, был особенно громким. Каждый щелчок, отсчитывающий секунды, раздавался громом, и наверняка все окрестные чудовища ясно его слышали. Но ничьи когти и зубы не торопились впиться в ее плоть. Петунья пошевелилась. Лежать и дальше так было неудобно, и воздуха не хватало. Она медленно приподнялась, огляделась – в домике было пусто, по-прежнему горел огонь в очаге, на столе лежала книга. Опасливо подобравшись к окну, она осторожно выглянула в него, в любой момент ожидая, что снова появится та тварь, но – ничего. Ничего и никого. Снаружи не было ни души. Она выдохнула и сползла на пол, прислонившись спиной к кровати. И просидела так сколько-то времени, слушая тикание будильника. Мерный перестук стрелок успокоил ее. Она неловко поднялась, обработала вновь кровящие колени и прокушенную губу. От воды с мылом ссадины заныли, но это было даже хорошо, отвлекало от пережитого ужаса и позволяло сосредоточиться на главном. Что это было?! Призрак продолжал изображать из себя покойника, оставаясь неподвижным и мертвым, как будто не его недавно колотило и трясло. Петунья припомнила, что припадок начался как раз когда «мистер Кори» объявился на крыльце, и сразу поняла, что таким образом призрак уберег ее. Иначе – напуганная, она бы обязательно открыла дверь знакомому человеку. Голос ее пока не слушался, и она одними губами прошептала беззвучное «спасибо». А потом заглянула под кровать, куда там укатилась волшебная свеча. Пришлось сходить в кладовку за граблями, чтобы подцепить укатившуюся в дальний угол банку и подтолкнуть ее к себе. К счастью, не разбилось. Лили, когда дарила свой «фонарик», хваталась, что огонек будет гореть вечно, а сама баночка зачарована на неразбиваемость. Петунья вздохнула и поставила свечу на пол, в изножье. Сейчас ей было нужно окно, чтобы посмотреть, кто придет к ней в следующий раз. А то, что следующий визит будет, она почти не сомневалась. Пусть она и бросила читать сказки после того, как Лили уехала в свою школу, и сосредоточилась на литературе более реалистичной, многое из прочитанного, если не все, все еще помнилось отчетливо и в подробностях. У них была большая книжка со сказками со всего света, и среди них, в том числе, было несколько историй о столкновении героев с потусторонним. И почти во всех случаях часто повторялась цифра три. Герой три ночи проводил в бдении у гроба или на могиле. Потустороннее трижды стучалось в дверь. Ведьма наставляла героя трижды произнести волшебные слова, чтобы открылся путь. А если отец снаряжал сына сапогами, тот не мог достигнуть свой цели, не сносив прежде трех пар. Петунья растопырила пальцы и начала их загибать один за другим. Получилось, что фальшивый «мистер Кори» позвал ее – когда она читала, когда упала и когда смотрела в окно, – ровно трижды! А потом исчез. – Так что же это выходит… – Петунья оглянулась на огонь в очаге. Тот с начала ночи вел себя довольно тихо – языки пламени были небольшие, едва достаточные, чтобы огонь не погас, – и в тот момент, когда Петунья чуть не впустила в дом неизвестно что, он никак не проявил себя. А она ведь успела привыкла к тому, что на волшебный огонь всегда можно положиться! Поэтому она не стала делиться своими подозрениями вслух. А в том, что ей предстоит пережить еще два визита, она была почему-то железно уверена. Время шло медленно. Маленькая стрелка будильника показывала только полпервого. С того момента, как призрак уснул, прошло всего ничего, а до рассвета оставалось часов пять, не меньше. И занять себя было нечем. Читать не хотелось. Петунья попробовала взять книгу, но поймала себя на том, что ежесекундно ждет стука в дверь, отвлекается и совсем ничего не понимает в этих буквах. В общем, книгу она отложила. Затем попробовала походить – места было маловато; выполнила несколько упражнений – но только больше разбередила пораненные колени. В конце концов остановилась на декламации стихов. Всех, что помнила. Начиная с монологов Шекспира и заканчивая балладами Киплинга. И вот, когда она уже дочитала до середины «Балладу о Востоке и Западе», снаружи раздался хлопок, как будто лопнул воздушный шарик, раздались торопливые шаги, и из-за двери, вперемешку с хаотичным стуком, раздался звонкий голос. – Туни! Туни! Пусти меня, пожалуйста! – очень хорошо знакомый голос. Петунья дернулась в сторону двери, но израненные колени подвели ее, и она упала на кровать. Она выглянула в окно. Лили стояла на крыльце, нетерпеливо приплясывая и теребя рукава своей черной форменной мантии. В свете луны ее волосы отливали розовым серебром, а на лице было то самое выражение, когда ей удавалось самое сложное зелье. – Ну, пожалуйста! Это очень срочно! У меня тут такое! Ты просто не представляешь! Кровь зашумела в ушах Петуньи, отрезая от нее все звуки вокруг. Все, что она слышала, был возбужденный голос сестры. Что случилось? Почему она не в Хогвартсе? Чем она так взволнована? Петунья резко рванула на себя дверь и застыла на пороге. Это и в самом деле была Лили. Встрепанная, чумазая, улыбающаяся во все тридцать два зубы. – Туни! – радостный визг сестры едва не оглушил ее. – Я так рада! Так рада! Ты даже не представляешь, что произошло! Вот, – она предъявила небольшой хрустальный флакончик, которые покупала для своих экспериментальных зелий. В нем и правда была какая-то жидкость – цвет не разобрать в темноте, но ее было чуть больше половины объема. – Нам с Северусом назначили взыскание из-за этих гадких Разбойников! И мы разбирали старые книги, которые нужно было выбросить. И в одной… в одной книге, Туни, я нашла рецепт! – Петунья глядела на нее во все глаза, едва ли вслушиваясь в то, что та тараторит, захлебываясь словами. Она пыталась найти хоть малейший намек на то, что это снова обман, только более искусный, но не находила. Внешний вид, улыбка, манера разговаривать и жестикулировать, даже эта очаровательная детская подвижность, как будто в любой момент готова пуститься в пляс и только сдерживает себя, все это точно была ее Лилс. Да плевать, что там случилось в ее дурацкой школе. Петунья вдруг поняла, что ужасно соскучилась. Она сморгнула лишнюю влагу с глаз и собралась уже пригласить сестренку войти, но вслушалась в ее слова: – Я сварила его, Туни! Зелье, которое сможет сделать тебя волшебницей! – практически крикнула Лили, и ее звонкий голос эхом разнесся по ферме. Потом она состроила жалобное личико и протянула: – Ну давай же! Давай зайдем, и ты выпьешь зелье! Я же не зря его варила? Ну Туни, ну пожа-алуйста! Петунья, чувствуя, как холод страха распространяется по телу, смотрела на нее и не находила никаких отличий. Яркий, как солнышко, цвет волос, совершенно ведьмовские глаза, ямочки на щеках, когда она улыбается, манера теребить пальцами юбку или платье, и этот чудесный просительный тон, который срабатывает на всяком, к кому младшая мисс Эванс собралась применить его. Да даже на самой Петунье. Вот только с прошлого лета, как начались каникулы, Лили не называла Снейпа никак иначе, чем по фамилии. Только «Снейп». Если хотела выразить свое недовольство, то «мистер Снейп». А если хотела задеть, то использовала издевательское «Нюниус». Петунья не удивилась, когда узнала, что эту мерзкую кличку придумали придурки Поттер и Блэк. Впрочем, тем же летом слово «придурок» все меньше и меньше употреблялось в отношении Поттера, когда Лили рассказывала о каких-то происшествиях в школе. Петунье было интересно, конечно, что же случилось, что сестренка так резко изменила свое мнение, но, как ни выпытывала, Лили молчала. Сказала только, что Снейп сделал что-то непростительное, она устала бороться и больше не намерена закрывать глаза на его поведение. Когда Лили Эванс что-то решала, то заставить ее отказаться от этого решения было невозможно. И она точно знала, что нет никакого способа сделать маггла – волшебником. Ни зелий, ни ритуалов, ничего. Под вопросом продажа души дьяволу, но лишь потому, что никто не удосужился вызвать Сатану и спросить его мнения на этот счет. Петунья медленно отошла от порога на один шаг. – Что ты, черт тебя дери, такое? – выплюнула она прямо в улыбающееся лицо. Тварь с лицом Лили Эванс засмеялась, запрокидывая голову назад характерным жестом, и чем больше оно вело себя как ее сестра, тем крепче становилась уверенность Петуньи. Это – не ее сестра. – Это же я, твоя младшая сестра! Ты не узнаешь меня? Ты шутишь, наверное, Тунечка, да? Твои шутки бывают такие смешные, но сейчас нет! Ну же, впусти меня, сейчас же! – неожиданно закричала она. Но переступить порог не пыталось. Видимо, правду пишут в сказках. Нечистую силу нужно обязательно пригласить в дом. Петунья сжала кулаки и отчеканила: – Ты не моя сестра. Она не знает, где я живу, – Почему-то ей не хотелось называть сестру по имени. В сказках всегда подчеркивалось, как важно не сообщать имена всякой нечисти. Она собиралась следовать этому совету. – Нет никакого зелья, чтобы сделать маггла волшебником. Она называет Снейпа «Нюниус». И она никогда, никогда не зовет меня «Тунечкой»! Поди прочь! Стоило ей выкрикнуть эти слова, как лицо Лили Эванс стекло с твари словно вода, и жуткое зубастое чудовище прошипело: – Я тебя вижу. И исчезло, бесследно растворившись в темноте. Петунья осталась стоять на пороге, держась одной рукой за дверную ручку, а второй пытаясь унять бешено стучащее сердце. Ее грудь быстро и часто вздымалась, как после долгого изматывающего бега, а по спине стекали крупные капли холодного пота. Отдышавшись, она закрыла дверь, опустила в петли засов, и осела на пол. В ушах продолжало звучать мерзкое шипение «я тебя вижу». Что же будет дальше? Дальше тварь вцепится ей в горло и – что тогда? Право слово, за эти несколько дней она достаточно натерпелась страха. Пусть даже призрак оказался вполне дружелюбным, при первом знакомстве он нагнал на нее достаточно ужаса. А теперь еще и это… Петунья закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Она не была плаксой. Напротив, всегда стоически терпела, что бы ни случилось, и порой даже в нужный момент не могла проронить и слезинки, отчего среди ровесников имела репутацию сухой и черствой особы. Но когда накатывало – как сейчас, когда страха стало слишком много, – слезы, наконец, полились, и им удержу не было. Петунья горько плакала, и звук ее рыданий растрогал бы даже мертвого. Вот и призрак, не просыпаясь, встревоженно нахмурился, а поникший было огонь встрепенулся и что-то утешающе прогудел. Поплакав вволю, Петунья утерла слезы собственно футболкой, высморкалась и заявила в пустоту, хмуро и решительно, так, что даже страх на мгновение отступил: – Я вам всем еще покажу. Не будь я Петунья Эванс!