Второй шанс или Волшебные приключения тети Петуньи

Петунья взвизгнула, инстинктивно швырнула в пришельца то, что держала в руках – ветви и сучья посыпались на землю водопадом, – и, не отрывая взгляда от страшной темной фигуры, отпрыгнула назад. От этого движения она ударилась спиной о внезапно возникшее позади дерево. Этот неожиданный удар выбил из нее дух, и она замерла. Дрожа, как маленький зверек, вжалась в ствол дерева, почти жалея, что не может обернуться маленькой мышкой и сбежать. Повисла тишина. Застрекотали свои песни первые вечерние насекомые. Страшный призрак продолжал стоять снаружи, как будто перед ним были закрытые ворота, а не хлипкая арка из трех бревен, и та его часть, которая по идее должна быть лицом, была повернута в сторону Петуньи. Та же, ни жива, ни мертва, испуганно жалась к дереву. Ситуация никуда не двигалась. Призрак по какой-то причине не входил. Петунья не находила в себе сил отлипнуть от дерева и убежать. Может, даже с визгами и воплями на всю округу. Плевать. Наконец, закутанная в плащ фигура пошевелилась и переместила чуть ближе – под нею не прогнулась ни одна травинка, а ветка ближайшего куста прошла сквозь обрывки плаща, не встретив никаких препятствий. Оно выпростало из-под плаща замотанные в тряпье тонкие руки и потянулось ими к арке. Петунья в ужасе зажмурилась. Не было сомнений, что чудовище собирается войти, и она уже внутренне сжалась перед неминуемой страшной участью… …а та все не наступала и не наступала. Петунья отважилась приоткрыть один глаз. Призрак стоял с поднятыми руками, как будто его ладони лежали на невидимой, но непреодолимой преграде, и тряпье, намотанное на руки, в темноте тихонько тлело. Это же больно, молнией пронеслось в голове Петуньи, и она непроизвольно крикнула: – Ваши руки! – и прикусила язык. Но призрак ее услышал. Он отнял руки от магической преграды и встряхнул ими, сбрасывая на землю крохотных светлячков занявшихся искорок, а потом молитвенно сложил ладони одна к другой и в таком положении застыл. Петунья озадачилась. Он… оно же не молилось на нее, нет же? Тогда… в памяти вдруг возникло письмо, полученное позавчера от мистера Кори. Насколько она помнила, четвертый пункт гласил: «Если на ферму кто-то придет, то постарайтесь оказать ему помощь, в чем бы ни состояла просьба.» Мистер Кори! Разве вы не могли намекнуть, кому может потребоваться помощь?! – мысленно пожаловалась Петунья, а отсутствующий здесь, но весьма ярко представившийся ей мистер Кори вскинул бровь и ответил что-то типа «не в вашем случае перебирать», тем самым полностью отмахнувшись от ее претензий. Не сдержавшись, Петунья прошипела под нос парочку грязных слов, за которые родители бы вымыли ей рот с мылом. Призрак продолжал стоять с просительно сложенными руками. На тряпках виднелись подпалины, оставшиеся от его соприкосновения с защитной преградой, и в сердце Петуньи протаяла жалость к этому созданию. – Послушайте, – попыталась она сказать, но голос ее не послушался. Она прочистила горло и повторила попытку: – Послушайте! От дерева она решила не отлипать. Призрак не изменил своего положения, но немного наклонил капюшон, показывая, что слышит ее. – Что вам нужно? – напрямую спросила она и тут же переформулировала: – То есть, чем я могу помочь вам? Я могу не так много… Она замолчала. Руки призрака снова пришли в движение. Он сложил ладони лодочкой и несколько раз поднес их к лицу, как будто… – Вы хотите пить? – недоверчиво уточнила Петунья. Призрак помедлил и утвердительно кивнул. И еще раз. Вода была. Она стояла в кастрюле, куда Петунья слила кипяток еще утром, и уже успела остыть. Вот только кастрюля была в домике, до домика нужно было дойти, оставив за спиной чудовище. Она снова взглянула на призрака. Тот послушно стоял на месте, продолжая держать руки сомкнутыми лодочкой. Как нищий, смиренно просящий подаяние. – Ладно, – она тряхнула головой, решаясь. Сказала: – Я сейчас принесу воды, ждите меня здесь. Вам понятно? – Призрак снова кивнул. Как китайский болванчик. Петунья собрала волю в кулак и буквально отодрала себя от дерева. Лишившись опоры, она почувствовала себя слабой и беспомощной, и еще более испуганной. А уж повернуться к призраку спиной… Она с размаху отвесила себе оплеуху и спотыкающимися от слабости ногами пошла за водой. У крыльца она упала прямо на ступени. В единственном окне домика был виден теплый свет камина. Она представила, как хорошо сейчас внутри – тепло и уютно, можно разогреть вчерашний суп, добавив немного водички, и с удовольствием поесть, наконец. И не иметь дела с ужасами, таящимися в ночи. Она не знала, что мир магии такой страшный! Лили никогда не… Петунья прищелкнула языком. В последнее время она часто вспоминала сестру, по делу и без. Но в самом деле, неужели стоит полагать, что мир магии был страшен для Лили? Она же была своей там! Такой же ненормальной, как и все прочие. Она, Петунья, не такая. От этих мыслей вдруг стало противно от себя. Как будто они позволяли ей творить низости, прикрываясь слабостью. Например, забыть про просьбу, которую пообещала исполнить. Нет, она точно не такая. Не хочет быть такой. – Ты сама сюда попросилась, Тунья, – зло прошипела она, с усилием поднимаясь на ноги. Ноги дрожали и стремились к состоянию киселя. – Теперь не реви. Помнишь? Тебе нужно продержаться год. Три дня уже прошло. Осталось всего ничего! Она с грохотом распахнула дверь, вошла, налила в кружку кипяченой воды и направилась назад. Уже почти стемнело. Среди деревьев сгустилась темнота, и из кустов снова начали раздаваться звуки прыгающего желе, но призрак, послушно ожидающий за воротами, – бездонное пятно на фоне темнеющего пейзажа – пугал сильнее всего. Петунья лишь разок взглянула на него и тут же отвела глаза. Ей пришлось снова залепить себе стимулирующую пощечину, чтобы заставить себя подойти ближе к воротам. Остановившись на расстоянии вытянутой руки, она протянула призраку кружку: – Вот. Капюшон, под которым чернела пустота, медленно наклонился. Он же сейчас ударится головой… ну, тем, что у него под капюшоном, об магический заслон и загорится, сообразила Петунья, и усилием воли заставила себя сделать еще шажочек вперед. Кружка в ее руке выдвинулась за пределы барьера. Призрак заколыхался, как будто от ветра, и немного отодвинулся. Возможно, он почувствовал страх Петуньи и решил таким образом успокоить ее, а, может, ему просто было неудобно. Он наклонил голову над кружкой, и затем в вечерней тишине Петунья услышала небольшой тонкий свист. Как будто колесо велосипеда спускало. Призрак медленно выпрямился и снова повел руками-лодочками. Спустя пару минут тупого разглядывания этой однообразной пантомимы Петунью осенило: – А, ты же не можешь взять кружку. Она осторожно наклонила кружку и вылила немного воды в его сомкнутые ладони. Разумеется, вода прошла сквозь призрачные руки и пролилась на землю. Петунья смотрела на кружку в своих руках и думала, что остался только один возможный способ напоить призрака. Только он ей совсем не нравился. Вот только идти на попятную было уже стыдно перед самой собой. – Подожди, я сейчас. Попытки налить воду в собственную ладонь привела лишь к тому, что Петунья сама облилась, а кружка быстро опустела. Страх отступил перед раздражением от собственной неудачи и тем, сколько усилий приходится тратить на такое простое занятие. Шумя и топая, она сбегала в домик и принесла кастрюлю целиком. Обеими ладонями она зачерпнула воду и поднесла ее к капюшону призрака, почти выйдя наружу к нему из-за защитной завесы. Вода медленно просачивалась сквозь пальцы, стекала по рукам и крупными каплями падала на землю. – Пей, быстрее! – поторопила она. Призрак задрожал. Это мелкое движение отличалось от того, как он двигался ранее, отодвигаясь от нее. В этот раз Петунья сама подошла ближе, почти вплотную, и ощутила исходящий от фигуры в плаще потусторонний холод. Из-под капюшона раздался едва различимый вздох, призрак наклонил голову, и ее ладоней коснулось что-то холодное и противное. От этого прикосновения по рукам разлился холод, намертво соединяя ее руки в виде импровизированной чаши. Холод был цепкий, что, даже захоти она, не смогла бы сбросить его оковы. Призрак одним глотком вытянул воду из ее рук и негромко хлюпнул. А потом просигналил руками, что нужно еще. Петунья несколько раз набирала воды и давала призраку напиться, всякий раз ощущая, что испускаемый им холод проник в ее тело еще чуть глубже. Когда кастрюля, наконец, опустела, она не то что рук не чувствовала, даже ее губы и кончик носа покрылись тонкой корочкой изморози. Когда призрак показал, что напился, она облегченно вздохнула и опустила руки. К ее удивлению, призрак поблагодарил ее поклоном и немного отступил назад. – Не за что, не за что, – пробормотала она, не совсем соображая, что говорит. – Была рада помочь. Увидимся. Она подхватила кастрюлю и побрела домой. Она даже не обернулась, чтобы проверить, но почему-то была уверена, что призрак проводил ее взглядом, а потом бесследно растаял в темноте. Петунья долго стояла у камина, вытянув к огню руки, и отогревалась. Когда от тепла ладони интенсивно закололо, она даже расплакалась, от боли и облегчения, что этот ужасный эпизод, наконец, закончился. Запихнув в себя несколько ложек холодного супа – ложка несколько раз падала из дрожащих пальцев, – Петунья, не раздеваясь, упала на кровать. Она успела подумать: «Неужели все, что я получила, это простое спасибо?», и провалилась в сон. Сколько он уже бродит один? Воспоминания путаются. Видения мирной жизни сменяются ужасами войны. Он слышит свист стрел и прячется за деревом, а потом понимает, что это всего лишь ветер. Слышит рычание, а это оказывается волк. Он глядит зверю в глаза, тот пригибается, принимая угрожающую позу, и он уходит. Незачем издеваться над зверьем. Порой он слышит отрывки чужих разговоров, но не понимает ни слова. Он спешит на эти звуки, но, когда приходит, то не застает никого. Даже деревья не говорят с ним. Деревья здесь все молодые, не знающие ни легкой поступи квенди, ни тяжелого топора наугрим. Их кора тонка, а листья слишком зелены. Когда он приникает ухом к стволу, то может слышать шум текущих по нему жизненных токов. Но как бы он ни звал, срывая голос, деревья его не слышат и не откликаются. Он идет и идет, и идет. День сменяется ночью, холод приходит на смену теплу. Когда муки голода становятся нестерпимыми, он собирает плоды земли – срывает с кустов спелые ягоды, разрывает землю в поисках съедобных корней, осторожно выкручивает из почвы грибы. Но чем больше он блуждает, тем меньше становится голод. Его одежда ветшает и рвется, сапоги приходят в негодность. Колчан давно пуст, и тетива на луке сгнила. Только кинжал еще висит на истлевшем поясе, и при каждом шаге больно бьет по бедру. Но в конце концов, и эта боль пропадает. Однажды он смотрит на свои руки, и видит сквозь них звезды. Он рвет свои лохмотья и заматывает тряпками руки, укутывается в плащ. Он похож на ужасный призрак, о которых когда-то слышал страшные байки. Не вспомнить уже когда и от кого. Неважно. Он бродит по молодым лесам, а они стареют на его глазах и умирают, давая жизнь новым деревьям, пока не находит приют в покинутом городе других квенди. Тех, что прибыли из-за моря. Там он остается и там засыпает. Без воспоминаний. Без сновидений. Без сожалений. Пока однажды звук рога не приносит ему пробуждение и странную жажду, которую ему обязательно нужно утолить.