Был жаркий июль, а ей почему-то до дрожи было холодно, так, как никогда прежде в зимы. И даже прекрасный звон колокольчиков на красивой веранде не согревал ее сердца, уже промерзшего до первого хруста льда. Именно такой и казалась ей эта белоснежная юката с клановыми символами — ледяной оболочкой. От чего ее трясло больше: от страха за себя, морозное платье, или же от грозного вида Какаши. Он был облачен во все черное, как и последние полтора года, вот только этот смоляной цвет считался парадным — подвенечным.
После войны он изменился. Они изменились все,
все те, кто выжил. Он, в частности, пересмотрел свою жизнь от и до — перевернул все понятия и взгляды на мир. Об этом она узнала в ту же секунду, как война подошла к концу, шиноби высвободились из пут вечного цукуеми, а он встал столбом и исказил лицо. Сакура на всю жизнь запомнит тот его взгляд, который прежде никогда не видела за пять лет знакомства с ним — холодный, обожженный болью и яростью. Он лишился шарингана, а глаза были налиты кровью так, словно погрузят мир в бесконечную иллюзию. Кулаки он сжимал до хруста костей, об этом она старалась лично предупредить его и остановить, на что получила самый ненавистный взгляд в жизни. Такой, каким ее не одаривал даже Саске. Какаши был преисполнен невероятным чувством, которое отражалось не только в его темном грозовом взгляде, но и в ауре, привычно отдающей покоем.
Наруто и Саске пали в своей бесконечной борьбе за дружбу. От их команды остались двое — разбитый очередной войной шиноби, и окутанная тоской куноичи.
Он не оплакивал парней, хотя она прекрасно чувствовала в нем эту потерю. Она тоже горевала, но по-своему, с колотой раной в сердце и потухшими воспоминаниями.
Почти сразу же после прибытия в деревню его назначили Шестым Хокаге. С тех пор как он спросил ее, в порядке ли она и может идти самостоятельно, он больше с ней не разговаривал. Ни даже когда в инаугурацию она помогла ему с одеянием Хокаге, ни когда вылечила больную спину. Он не просил. Ведь он не разговаривал с ней. Сакура редко теперь слышала его голос, разве что отдаленное эхо его криков на подчиненных. Хатаке словно бы изменился до неузнаваемости, а его правление было сравни самой настоящей диктатуре. Рокудайме установил комендантский час, усилил систему идентификации граждан, ужесточил условия поступления в академию шиноби — под горячую руку попали даже старейшины, главной целью которых сейчас было отвлечь внимание Хатаке на что-то другое. Кого-то другого. Однажды Сакура нечаянно подслушала разговор, и, признаться честно, боялась за свою жизнь, ведь за такое в новой Конохе могли покарать.
— Деревня полностью восстановлена, нет смысла направлять финансы на постройку новых инфраструктур, — Хомура начинал издалека, осторожно и с опаской.
Тогда Сакура впервые услышала чуть менее чем злой тон сенсея — за прошедшие полтора года он даже ни разу не улыбнулся, из-за чего его побаивались и старейшины. Мужчина, судя по нервному дыханию, сейчас явно сутулился и показывал яростную гримасу недовольства.
— Вы — последний и единственный сильнейший шиноби в целой стране Огня. А такому пропадать зря нельзя…
— Уже давно было выяснено, что ген Хатаке несет в себе особый дар, из-за чего все его известные члены знамениты своей гениальностью. В свое время Хатаке Сакумо и Хатаке Кенджиро были главными претендентами на должность Хокаге, — Кохару не уступает Митокадо, и наступает на Какаши.
— Клан Хатаке — это то, что нужно нашей деревне.
Сакура слушает с замиранием с сердца, ведь и сама прекрасно понимает, о чем сейчас зайдет речь. Ками должны услышать ее и благоволить ее судьбе, иначе она не сможет выжить.
— …Харуно красивая и молодая, а это прекрасно для восполнения сильного клана.
На мгновенье куноичи роняет душу, и едва ли удерживает чакру скрытной — еще чуть-чуть и ее бы раскрыли. Коленки ее подрагивают, а сердце рвется наружу. Только не это. Он ведь не согласится, он откажет им, обязательно откажет.
— Идет. Церемония состоится на этой неделе, а потом вы получите своего наследника.
Его голос точно сталь, прорезает ее напополам, не оставляет даже и капли крови. Говорит он холодно и спокойно, но бросает эти слова настолько небрежно, что Сакуре кажется, плюнули ей прям в душу. Девушка хватается за все подряд лишь бы не упасть — на этой неделе? У нее есть всего пара дней, чтобы оставить свою свободу и прошлую жизнь?
Был жаркий июль, когда она почувствовала приближение морозов и урагана. Было утро среды, когда на нее нацепили белоснежную юкату преграждающую легким путь, а волосы заплели в замысловатую прическу. В зеркале на нее смотрела молодая госпожа с зелеными грустными глазами, а сама она знала, что выглядит как побитый щенок. На Какаши же была юката бездонного черного цвета с длиннющим хаори с вышитыми на нем кандзи шестого огня. На лице у мужчины была все та же привычная ненависть, а в глазах негасимое пламя ярости. Каждое его движение — опасность, а он сам словно бы бомба замедленного действия, уверена Сакура. Уже не Харуно боится даже взглянуть в глаза новоиспеченного мужа, а тот беспардонно хватает ее за руку и ведет куда-то в сторону — туда, где плыло эхо фурин. Церемония, такая же тихая и унылая, как и вся жизнь в деревне теперь, прошла на заднем дворе второго поместья Шестого. Дача была выполнена в традиционном стиле, куда больше, чем его собственный дом, который бывшая Харуно мимолетом видела пару месяцев назад. Это имение — крепость, из которой Сакура уже никогда не выберется. В этой крепости они должны провести ровно месяц, считая от десятого июля, чтобы в середине марта на свет появился необходимый наследник Хатаке. Этот месяц будет адом, уже понимает Сакура, когда муж останавливается возле сёдзи, ведущих в спальню.
Кровать низкая и очень широкая, а за все время их свадьбы он даже ни разу не обратился к ней.
Вечер среды — Какаши подходит к ней сзади и вытаскивает из прически шпильку, волосы падают ей на плечи и оголяют душу. Мужчина тянет за пояс оби резко, без чувства, а остатки одежды валятся на деревянный пол. Сакура дрожит от холода и не понимает, что ей делать — ей тоже раздеть его? Сбежать, или поддаться? В груди девушки застывает бешеный ритм, кажется, будто ребра сейчас вот-вот разорвет от стука. В какой-то момент она ощущает неописуемый страх, точно Какаши пронзит ее сердце песнью тысячи птиц.
И лучше бы случилось это, а не псевдоласковое движение руки по ее талии. Хатаке сам стягивает с себя хаори и хакама, а на маску будто и не претендует даже. Сакура хочет плакать, ведь его взгляд все такой же темный и яростный, как в тот день, когда они потеряли друзей, но выиграли войну. Ей до ужаса страшно, это кажется видит и Какаши, но не делает ничего, что могло бы помочь ей. Прежний он, уверена она, уже бы нежно потрепал по волосам и успокоил. Нынешний же он просто продолжает раздевать ее и подводить к кровати. Его тело — большая угроза, надвигающаяся словно шторм. И когда Сакура остается полностью нагой, его взгляд на короткое мгновение меняется — точно в нем промелькнул прошлый пепел сомнений и совести. Возможно, Сакуре просто показалось, а возможно в нем действительно что-то проснулось. Она все еще должна была надеяться.
Но надежды рассыпались о твердую стену, когда Хатаке повис над ней так, что даже матрац согнулся под тяжелым весом — выхода у Сакуры уже нет. Мужчина с силой стягивает с себя маску, и перед девушкой предстает совершенный незнакомец со взглядом, равном урагану. Какаши рукой цепляется за все возможные изгибы женского тела, осматривает каждый ее уголок с неистовым голодом. Раньше Сакуре казалось, что в нем не осталось никаких чувств кроме ненависти, сейчас же она уверена — его душу заполняет бесконечная жажда. Мужчина, не церемонясь, разводит ее белоснежные ноги слишком широко, входит в нее так, что девушка подскакивает на месте — слишком глубоко, слишком непривычно. Она сильная, она должна вытерпеть, но незнакомый огромный предмет внутри не дает даже вздохнуть. Какаши, будто слышит ее мысли, выжидает пару секунд, и только затем начинает двигаться — нарастающе и нетерпеливо. Сакура хватает ртом воздух и желает не задохнуться, получается едва ли успешно, ведь Хатаке входит все глубже и глубже. В какой-то момент Какаши решает схватить девушку за руку, точно они давние любовники — рука его отчего-то нежная и робкая, а движения успокаивающие и ласковые. Словно бы только в этой руке и осталась частичка прежнего Какаши, которого она знала и по которому сердечно скучала. Весь этот страшный сон продолжается уже бесконечность, а возможно и пару секунд, она не уверена. Но когда мужчина подрагивает в области бедра, она предполагает, что все закончилось — изливающееся внутри ощущение до дрожи напугало девушку, так, что она едва ли не вскрикнула от горячего фонтана внутри себя. А когда он выходит она чувствует неописуемое состояние свободы и кажется еще и холод.
Какаши уходит куда-то в душ и оставляет ее, а Сакура уткнулась лицом в простынь — не желает смотреть на происходящее. Она сводит ноги вместе и понимает, что те просто ватные, так что пойти в ванную она точно не сможет сейчас. Нынешняя Хатаке — теперь уже точно, ведь Какаши подтвердил их бумажный брак действием — вспоминает открытое лицо
мужа и пытается найти в нем хоть что-то от
сенсея. Холодный незнакомец до безумия красив, но в нем не присутствует радости, а в закрытом лице ее учителя было эмоций куда больше, чем кто-либо мог представить. Она скучает по нему, словно и он пал в бою в тот день, а она осталась одна наедине с незнакомым тираном.
Весь следующий день она проводит в постели, вещи все также небрежно валялись на полу, а Какаши где-то отсутствовал. За окном пели птицы, возможно очень красиво и мелодично, но Сакура слышала лишь крик чидори, смешанный со звучанием колокольчиков. Под конец дня наконец появляется Какаши — костяшки его рук покрыты коричневой коркой, а на лице все та же ярость. Он не дает ей возможности оправиться от вчерашнего, а потому беспардонно приближается к кровати — надвигается, словно буря. Сакура не знает, как ему ответить — да и что она ему скажет? Он ее муж, который имеет полное право трогать ее, когда вздумается. Но как сенсей… он был обязан прекратить.
Для себя Хатаке уже решил, что давно не является учителем, и полностью отдался статусу мужа, а потому повторил все то, что делал вчера.
Он приходил к ней на протяжении двух недель, пока однажды днем не сказал:
— Проанализируй себя на наличие плода, — бросает он куда-то в сторону, но точно не Сакуре.
Они сидели тогда в саду его дачного поместья, в месте, где росли прекрасные гортензии и дерево сакуры. Теперь она вынуждена полюбить эти цветы, понимает она, ведь за ними нужен уход, а это — единственное, что может отвлечь ее сердце от страданий. Сакура задумывается, а похож ли нынешний Какаши на гортензию? Вынуждена ли она испытать к нему определенное чувство, если носит под сердцем его дитя? Хатаке, точно мантру, повторяла про себя то, как любит гортензии, как любит эту крепость, украшенную летними фурин и новоиспеченного мужа, с лицом ее сенсея.
Была ночь среды, когда она узнала, что все же беременна.
***
Какаши почти не разговаривал с ней — а на лице не дрогнул ни единый мускул на новость о беременности. Спали они вместе редко — каждую ночь мужчина куда-то уходил, постоянно возвращаясь с разбитыми в кровь кулаками. Сакура не смела предлагать ему помощь, ведь боялась, но однажды все же вылечила его руки, пока он спал на другом боку. Иногда они просыпались в обнимку, а иногда Сакура среди ночи могла заметить зеленое слабое свечение вокруг ее живота. Чакра у Хатаке была холодная, леденящая душу, но когда он обращал ее к девушке, что-то становилось иначе. Неужели ему не все равно на этого ребенка? В этом Сакура убеждается уже днем следующего дня, когда мужчина уже не стесняясь, слабо касается ее живота.
Но так и не заговорил с ней.
***
Был конец августа, когда Сакура наконец увидела красоту дачного поместья Какаши — дорого и со вкусом. Живот еще не вырос, но она уже чувствовала зарождающуюся жизнь внутри, немного дерзкую и с характером — это точно ее ребенок. Хатаке проводила все свое время в саду — вечно пересаживала не ужившиеся на их территории камелии. Девушка пользовалась всеми знаниями о цветах, полученных от Ино, они ей пригодились очень кстати. Крепость — всего лишь летняя дача, напоминает она себе, когда в очередной раз ежится от холода. А уже в середине сентября Какаши запрещает ей так усердно работать в саду.
Мужчина всегда молча, но с какой-то искринкой в глазу, которую старался скрыть от Сакуры, касался ее живота. Теперь уже его целебная чакра казалась самой приятной, ведь свою она уже использовать не может. Беременность протекает не так сладко, как она могла ожидать, и потому очень сильно капризничает, когда Хатаке перебираются в основной дом в Конохе. Внезапно все окружающие люди стали невыносимой болью в голове, а бесчувственный строгий муж — самым ласковым человеком. Сакура скандалила прямо в поместье перед старейшинами.
— Я не уйду оттуда, — вновь и вновь повторяет она про летнюю крепость, — И рожать буду там! Сама!
У Хатаке на лице написано слово «упрямство», а старейшины, и так побаивающиеся ее мужа, даже спорить не стали. Днем того же дня они вернулись в дачное поместье вдали от мира.
Только спустя пару месяцев Сакура поняла, что молчаливый холодный муж исполняет абсолютно все ее прихоти, будь то даже внезапное желание съесть иностранный фрукт с горячей говяжей вырезкой. Девушка не удивляется и тогда, когда Какаши горбится над их садиком и в точности повторяет все процедуры Сакуры. А однажды она находит в стене ограды трещины, те были заделаны цементом, а сам ущерб скрыт за занавеской листьев. Ночью ей как раз не спится и она решает добраться до того самого места.
Какаши колотил стену не используя чакры, из-за чего на его вечно побитых руках уже образовались новые шрамы. На глазах его, вечно хмурых и темных от злости, она замечает кристаллические слезинки, сияющие под луной.
— Сакура…
Девушка замирает, но не смеет показаться — неужели заметил?
— Прости… Сакура…
Мужчина продолжает колотить стену, как мантру произнося имя девушки, под сердцем которой сейчас растет их общий ребенок.
На утро следующего дня Сакура вновь залечивает его раны, а он ничего на это не сказал.
***
Наступила весна — Какаши стал все чаще пропадать на работе. И пускай они с женой не общались, она без его присутствия, особенно сейчас, когда чакра абсолютно не действует, чувствует себя одиноко и уязвимо. Ей хочется накричать на него и попросить остаться с ней, но она не смеет. Дорога до дачного поместья у мужчины занимает куда больше времени, чем до поместья в деревне — это Сакура тоже понимает, но все не может дождаться мужа. Но когда он все же приходит, полностью разбитый и уставший — одаривает девушку своим первым поцелуем.
А Сакура на это ничего не ответила.
Была весна — отчего-то знойная и жаркая, абсолютно непривычная для марта. Сакура чувствовала, что горит, в легких жар, а на лбу горячий пот. Пока Какаши на работе, она, в тайне от него конечно же, занимается садом. Живот у нее уже заметно вырос, и тянул всем весом вперед, но у девушки пробудилось второе дыхание. Двигаться ей было тяжело, но не двигаться вовсе она не могла, а потому вновь пересаживала цветы камелии. А уже скоро зацветут и ее любимые гортензии, с гордостью понимает она, когда потирает вспотевший от работы лоб. Конец марта, а у нее ощущение, словно бы ее обволакивает бесконечное жаркое лето. От этого кружилась голова, пожалуй, даже слишком сильно. Хатаке усаживается поудобнее в кресле на веранде, которое ей поставил лично Какаши, чтобы та наблюдала за работой мужа в саду, и чувствует странную боль в области живота. Неужели началось?
Проходит несколько часов, прежде чем Сакура впервые вскрикивает от агонии. Воды отошли, а сама она в панике носится в зад вперед в саду. Страх окутывает ее полностью, накрывает волной бесконечных угрызений совести и винит за прошлое упрямство. Но страх проходит сразу же, когда она чувствует касание руки на своей ладони. Он сжал ее так сильно, что ей будто бы стало легче.
Сакура знает, что дело далеко не в его супер слухе и системой слежки — Хатаке просто почувствовал ее, и примчался сиюсекундно же.
Был конец марта, когда на свет пришел новый Хатаке — точная копия своих отца и матери. Было утро среды, когда Сакура первая поцеловала Какаши в губы.
