Песнь фурин

Была знойная июньская жара, светило яркое солнце и пекло душу, от невероятной духоты не спасала даже ледяная бутылка воды. По школе уже были развешаны яркие фурин, сверкающие на солнце всеми красками мира. В воздухе повисло жаркое давление, душащее тебя словно бы руками. Именно такая погода и была, когда она впервые увидела его. Сакуре было тогда всего двенадцать, когда на глаза попался седовласый похититель ее сердца, старше на пару лет. То была чистой воды случайность — они пересеклись в коридоре возле веранды, где была хоть какая-то прохлада. Харуно, преисполненная вдохновением, и не сломленная жарой, развешивала расписанные ей фурин — в их академии это была своего рода традиция, приносящая удачу и радость в ближайшем будущем. А на крыльце веранды рассиживал юноша с седыми волосами, на вид немного старше самой Сакуры — на лице у него болталась медицинская маска, а в руках покоилась книжка. Юная Харуно старалась не докучать старшекласснику своим присутствием, и потому повесила колокольчик из красного стекла чуть поодаль. А солнце тогда, будто бы как назло, пустило свои яркие лучи именно в расписанный фурин девочки, из-за чего свет от него упал прямо на лицо того мальчишки. Он, казалось, даже и не заметил красный луч на своем лице, а точнее — на левом глазу, раскрашенным алым блеском. Что-то заставило Сакуру обратить на это внимание, и это же что-то заколотило ее сердечко молотком, ведь иначе такой громкий стук внутри она объяснить не может. На симпатичном лице с аккуратными чертами, робкой родинкой под губой и тонким носом, это красное пятно смотрелось словно бы идеально. Седые прядки ниспадали до глаз, обращенных к книжке — он не двигался, может, и не дышал вовсе тогда. Сакуре хватило всего несколько секунд, чтобы покраснеть до состояния томата, а затем просто сбежать, точно с места преступления. Сердце у нее тогда било поистине дикую тревогу, подобно школьному звонку при пожаре, нет — хуже. На Токио тогда обрушилась страшная жара, а на сердце Сакуры — новое, незабвенное чувство. И чувство это она хранит в себе уже несколько лет — страдает и радуется одновременно. За недолгие пару лет она смогла узнать о том мальчике лишь то, что его зовут Хатаке Какаши, и то, что он самый неразговорчивый парень в школе. Либо же просто немой, думала Сакура первые полтора года, пока однажды все же не услышала его диалог с другом — а голос у него был бархатистый, чуть низкий, приятный. Щеки у нее тогда порозовели в тон волос, а из ушей точно уже шел пар, она, недолго думая, убежала прочь — вновь. Какаши ее будто и вовсе не замечал, как считала она, даже когда находился рядом и смотрел в упор. Хатаке часто мог повернуть голову в ее сторону, но она была уверена, взгляд его был обращен в бесконечное незримое нечто — только не на нее. Однажды на школьных соревнованиях по волейболу, где он, конечно же участвовал, а Сакура, конечно же пришла на это посмотреть, в финале разыгрывался подписанный мяч Сэкита. Какаши был высоким, а каждое его движение — сама грация, как считала Харуно, с восторгом наблюдавшая за всем матчем. Розовая влюбленная пелена настолько ослепила ее, что девушка не заметила и летящий в ее сторону тот самый мяч. Необъяснимым чудом, а иначе она не могла это назвать, мяч останавливается в миллиметре от ее лица, а затем окружающий мир обретает краски и она замечает Какаши. Парень крепко ухватил мяч длинными пальцами и держал над лицом Сакуры. Харуно тогда вблизи сумела рассмотреть и его образ — чуть мешковатая форма отлично сидела на плечах, чуть мускулистой спине и тонкой талии. А его растрепанные от долгой игры волосы просто сводили Сакуру с ума, как считала она сама, пока парень не взглянул ей в глаза с нижней трибуны. Время тогда, казалось, просто замерло, а журчащая тишина передавала всю силу взглядов серых и зеленых глаз. В легких Харуно застыл жар, а на лице и вовсе созрел помидор — Какаши продолжал тогда глазеть на нее и протягивать расписанный мяч. Сакуре тогда не оставалось ничего, кроме как принять мяч и закрыть лицо волосами. Хатаке, не сразу отстранившийся от нее, побежал к тренеру и что-то объяснил. Позже соревнования продолжили с другим мячом. А Сакура запомнила этот момент на всю жизнь. Это был, пожалуй, единственный раз, когда его взгляд был действительно обращен ей, а не бесконечности и мечтаниям.       — Долго еще по Хатаке-куну страдать будешь? — Ино словно бы пробирается в голову и звучит слегка отдаленно, — Он же перед собой ничего не замечает и витает вечно где-то в облаках.       — Ничего я не страдаю, — обиженно прошептала Харуно, — Он просто мне нравится.       — Да ты ж не знаешь его. Сакура честно-честно убеждала свое внутреннее я в том, что дело не только в красоте Какаши — ее привлекала его загадочность и невероятная любовь к книгам. Ну а высокий рост, отличная физическая подготовка и бархатистый голос лишь дополнения к ее основному чувству.       — Но вполне можешь, — скептически произносит Яманака и смотрит на реакцию подруги.       — Хм? — оживает Сакура.       — Ли сдружился с их одноклассником, а тот часто ошивается возле Какаши-куна с Обито. Почему-то Харуно увидела в этом невероятный шанс как минимум поздороваться с Какаши, вот только все боялась разбиться о стену невзаимности. На самом деле ей стоило уцепиться за эту возможность, хотя бы потому, что Хатаке уже в двенадцатом классе, а время беспощадно двигалось вперед. Поэтому она, практически недолго думая, сразу же соглашается с Ино.       — Мы зайдем к ним завтра после химии, — с серьезным лицом произносит блондинка, — Мне сказали, Хатаке-кун будет там. В этом Сакура почти не сомневалась, редко когда он и его друг Обито остаются раздельно. Поэтому она, преисполненная восторгом и предвкушением, берет с собой в школу свои фирменные печенья в форме цветков сакуры, фирменные, потому что только она в целом свете могла вложить в обычное песочное тесто все свои эмоции и душу. Она трепетно хранила десерт в своем розовом контейнере половину дня, пока не наступил долгожданный момент, и Ино не повела их в кабинет старшеклассников. Сакуре казалось, что ноги у нее и вовсе ватные, иначе как объяснить то, что она еле ходит сейчас? Она ухватывается за бокс и набирает в легкие побольше воздуха — сердце тоже на мгновенье замерло в ожидании. У входа их практически приветствуют парни, подобно голодным псам, они накидываются на контейнер Сакуры. А она, неторопливо и робко, начинает осматривать класс — седой макушки она пока не нашла.       — А где Какаши-кун? Ему ведь не достанется печенье, — чуть тоскливо сказала она.       — Он на дополнительных занятиях, не парься, — набитым ртом, едва разборчиво произносит Обито, — Бакаши все равно ненавидит сладкое. Сказанное им эхом скользит по голове Харуно, ей кажется, еще немного, и она и вовсе закипит как чайник. Учиха чуть ли не носом утыкается в коробку с печеньем и радостно беседует с остальными, в то время как у Харуно в голове только звенящая обида. От робкого влюбленного вида не остается и следа — она, пожалуй, вложила в эти печенья слишком много эмоций, так что теперь на душе только ярость. Сакура успокаивает себя тем, что теперь по крайней мере знает немного больше о вкусах Какаши.       — Пойдем вместе в кино? Мне уже есть восемнадцать, так что могу взять нам билеты на что покруче, — Учиха звучит воодушевленно, даже слишком, настолько, что Сакуре немного дурно. У Обито черные короткие волосы, сам он чуть загорелый и солнечный, улыбается так, что чувствуешь на себе летнюю жару — полная противоположность Какаши. У Хатаке образ был не кричащий и загадочный, подстать его характеру, из-за чего Сакура искренне не понимала, как он сдружился с громким Учихой. Глаза у него были всегда радостные и зауженные от вечной улыбки, а у Какаши они всегда были грустные, задумчивые, такие, словно бы он думал обо всем на свете. Доброжелательность Обито несколько отталкивала ее, но и в этом она увидела малюсенький шанс приблизиться к Какаши.       — Сакура-чан, пойдешь?       — С радостью.

***

Фильм, на удивление, оказался очень даже интересным — скорее даже от неожиданности, ведь от Обито она могла ожидать только глупый боевик. Как назло в картине показывали чистую несуществующую взаимную любовь, какая только на экранах и бывает. И почему-то только в кино Сакура и наблюдает за успехом в признании объекта любви, отчего с досадой допивает остатки сладкой газировки. В голове до сих пор вертелась та мысль о нелюбви Какаши к различного рода сладостям — немыслимо. И как назло, думает она, ее единственное умение в готовке, это именно десерты с большим количеством сахара. Возможно, не судьба? Уже вечерело, когда они все вышли из кинотеатра, где крутили пресловутый фильм с везучей главной героиней, добившейся взаимности от своего возлюбленного. Харуно, с едва скрываемой раздражительностью, вежливо отказывает ребятам в предложении пойти поужинать в раменной. Томить сердце ненужной надеждой и дальше она не планировала, и оттого молча направилась к станции метро. Июньский теплый воздух сменяется вечерней прохладой — необычно, и от этого немного мерзло. Сакура медленно ступает по знакомой темной улочке, пока вдруг не слышит позади себя настойчивые шаги, а затем ускоряется. Девушка сворачивает за угол и прибавляет шаг, а идущий сзади, судя по звукам и гадкому чувству в затылке, продолжает преследовать ее. Походка у Сакуры легкая, отчего начать бежать ей дается не сразу, по крайней мере скорость она набрать точно не может. Сзади кто-то касается ее плеча — всего секунда, этого хватает, чтобы сердце упало в пятки, а душа вырвалась наружу. Харуно срывается с места и старается убежать, а неизвестный сзади вдруг останавливается и она слышит звук удара. Она не оглядываясь бежит к станции, пока драка позади нее не набирает обороты. Сердце у нее колотится с неистовой мощью, достаточной, чтобы зарядить какую-нибудь электростанцию — все пронесло. Неизвестный отвлекся на что-то или кого-то, кому она невероятно благодарна. Об этом она думает остаток вечера, а затем готовится к следующему дню в школе. Утро у нее выходит не самое приятное и радостное, но она, по крайней мере, просыпается, ведь вчерашнее нельзя назвать просто случайностью или обычным вечером. В школе Сакура пропускает все мимо ушей, а добрую половину дня пытается выспаться. Она смело могла назвать этот день необычным, не только потому что погода вдруг стала не такой мучительно жаркой, но и потому что почти не думает о Хатаке, возможно, на фоне стресса. Ино закидывает ее различного рода вопросами, начиная от случившегося вечером, заканчивая скорым фестивалем фейерверков, на который она опять, конечно же, пойдет без кавалера. Подруга тешит ее тем, что сейчас у них хотя бы есть компания в лице лучшего друга ее возлюбленного, что не попадается на глаза вот уже который день. Сакура невольно задумалась, неужели он ее намеренно избегает, так как видит, что она пытается сблизиться с другом. На перемене в коридоре к ней подбегает тот самый друг. Обито несся с другого конца здания, едва завидел девушку. Вид у него был побитый и виноватый, словно бы у щенка. Парень старался перевести дыхание и внятно произнести хоть слово, получалось у него прискорбно.       — Сакура-чан, ты это, ну, прости, что я тебя не проводил вчера, — Учиха держался за посиневшую скулу, на которой девушка только сейчас увидела воспаление, — Вот держи.       — Ничего, все нормально. Руководство по самообороне? — Сакура вопросительно приподнимает бровь а потом вновь бросает взгляд на лицо Обито, — Что с щекой?       — Да ничего-ничего. Ну это, бывай, — парень солнечно улыбается на прощание, и на секунду Харуно замечает как искажается от боли его лицо, но он продолжает лыбиться. Последующие два дня Сакура проводит в подозрительной тишине. Подозрительной для Ино, ведь та неугомонно напоминала о предстоящем фестивале. А Сакура будто и не слышала вовсе, уткнулась в книжку и взахлеб читала о разных приемах самообороны.       — Мне кажется, он избегает меня, — расстроенно говорит она в пустоту.       — Хм? Кто?       — Какаши-кун, кто еще.       — Я то думала ты уже на Обито переключилась, — ехидничает Яманака, отчего что-то в голове Сакуры будто бы щелкает и она краснеет от злости, — Да ладно тебе, может Какаши-кун стесняется, потому что ты ему тоже нравишься. Это, знаешь, как часто бывает. Сакура проводит остатки дня в тишине и книжке, которую она прочитала всего за два дня, а настроение от приближающегося праздника только падало и падало. Ей искренне не хотелось проводить свои подростковые годы в депрессии и невзаимной влюбленности, настолько, что уже закипало все. Ино не замолкала и уже практически переселилась в кабинет старшеклассников, куда Харуно теперь вообще не горела желанием заходить — смысл, если Какаши там не будет? Поэтому она безмолвным призраком шастает по коридорам академии и слышит только тихий звон фурин где-то вдалеке, словно бы и не здесь вовсе. Она вспоминает, что еще не собрала свой колокольчик, который стабильно вешает на веранде вот уже который год. Сакура неторопливо идет на звуки песен фурин, пока мимолетно краем глаза не замечает седую макушку. У нее есть всего пара мгновений, чтобы уцепиться за него взглядом, прежде чем он отвернется и уйдет. Нефритовые глаза хватаются за лунный призрачный образ будто бы с когтями, а на его лице она успевает заметить повязку. И, как она и предполагала, парень быстро разворачивается и отходит в сторону. Розоволосая остается стоять на месте и будто бы ждет, что он вернется, но вместо этого, ей лишь приходится наблюдать за ним вслед. Она разворачивается и уже целенаправленно идет в кабинет, который обещала игнорировать отныне и вовек. Класс оказывается пустым, практически заброшенным, зато подле в коридоре она замечает Обито, что вовсю растирал льдом скулу.       — Здравствуй, ты случайно не знаешь, что с Какаши-куном? — Сакура понимает, что звучит сейчас чересчур тревожно и обеспокоено.       — На него накинулись с ножом позавчера вечером в переулке Канто.       — Какой кошмар… Я ведь была именно там.       — Не переживай, Бакаши бывалый. Сакуре думается, что эти слова не сильно ее тешат, однако на лице действительно взыграла улыбка.       — Кстати, спасибо за книжку, — она протягивает тонкое руководство, которое зазубрила на ура.       — А-э… это не моя, это Бакаши. Что-то в сознании Сакуры щелкнуло, отчего вдруг дыхание участилось, а сердце забилось чаще — что это?       — Я верну ему, — все также нелепо радостно произносит он и уходит куда-то в сторону. А она так и остается там, стоит столбом и не понимает, что же ей думать.

***

Тончайшее красное стекло, поблескивающее в свете ее окон, создавало неописуемую атмосферу — кроваво алый переливался всемозможными своими оттенками, из-за чего Харуно не могла оторвать глаз от завораживающих красок. Сакура трепетно и с любовью проводит кисточкой по колокольчику, красивые линии вырисовывают один единственный кандзи. «Любовь» А повесит она его, конечно же, в то самое место на веранде, куда свет падал по-особенному красиво. За то время, что Сакура игнорировала крыльцо, кто-то перевесил крючок, из-за чего она не дотягивалась и приходилось вставать на цыпочки. Прыжки ей тоже не помогли, а рисковать хрупким фурин, который звенит в самом сердце, ей не очень хотелось, так что девушка продолжает дотягиваться самостоятельно, словно бы магическим образом ее руки вытянутся на добрые двадцать сантиметров. Но как-то внезапно и нежно ее руки касается кто-то другой, с длинными и тонкими пальцами, необыкновенно холодными в обыкновенно летнюю жару. Сакура поднимает зеленый взгляд и встречается с ним. На лице у него все та же повязка, перекрывающая левый глаз, под которым был виден яркий вертикальный порез, от которого боль в сердце становится все более колющей. Какаши аккуратно накрывает ее ладошку своей и забирает фурин — он крайне осторожно вешает тот на высокий крючок, словно в его руках сейчас самая хрупкая и драгоценная вещь в мире. А Сакура продолжает завороженно смотреть на то, как красные лучи попадают на бледное лицо Хатаке, который сейчас кажется ей непозволительно красивым. Даже повязка, закрывающая глаз несколькими слоями, ни чуть не портила очаровательное лицо с родинкой под губой. И только после минуты переглядок Сакура видит, насколько же толстый слой бинтов под повязкой, в груди что-то больно стучит — а что, если он остался без глаза? Только она собирается открыть рот и произнести заветные слова, как Хатаке резко разворачивается и уходит вдаль. Что, если он лишился глаза по ее вине? Об этом она беспокоено думает оставшийся месяц и с ужасом обнаруживает на календаре слово «июль» — еще немного, и долгие каникулы, а до этого, и фестиваль. Ино достает ее денно и ночно, бесконечно расспрашивает и действует на нервы, да так, что голова раскалывается на кусочки.       — Что, хочешь позвать одноглазого Ромео? — блондинка дожевывает последнюю соленую печеньку Харуно, которые ныне она решила делать без сахара, — Или ждешь, что он тебя пригласит?       — Ничего я не жду, — бурчит она, и чувствует, как горят огнем щеки.       — А знаешь, может быть и такое, что тебя, глядишь, и Обито позовет сейчас, вон ошивается вечно рядом с тобой.       — Да не нужен мне твой Учиха, чего пристала?       — Я говорю, что вижу, — ведет плечами Ино. Неужели она была права, и темноволосый парень действительно окучивал ее, пытаясь завлечь своей ослепляющей улыбкой. Вот только долго думать она об этом не могла, да и не хотела, ведь не могло быть так, что она пыталась привлечь Хатаке, а попался Учиха. Ему все равно, вновь и вновь кричит ей разум. Неправда, завывало сердце. А вместе с воющим чувством сердце, к ней пришла и ужасающая головная боль, а жар поглотил все тело. Сакура думала, еще немного, и она вовсе свалится на пол. Фестиваль красок и фейерверков ей, возможно к счастью, пришлось пропустить, и слечь с болезнью на неделю. На самом деле она не особо жалела, ведь так ей не придется глумиться над собственными же растоптанными чувствами. Долгую и мучительную неделю она проводит в постели за учебниками, чтобы меньше думать и мечтать, а выходит практически в добром здравии и с синяками под глазами. Первые ее мысли и желания, это поскорее увидеть Какаши, но парень так и не появился в коридоре с Обито. Опять избегает? Или с глазом что-то приключилось? А мысли ее прерывает внезапно вывалившаяся с дверцы шкафчика маленькая коробочка с запиской на ней.

~ С выздоровлением,

Сукеа

Внутри запечатанной коробочки оказывается колба с бордовой краской и небольшой кистью, прямо с фестиваля. На щеках играет румянец, а на лице появляется улыбка. Это становится их с Ино причиной долгой дискусси в кафетерии.       — Даже не знаю такого… — Сакура вертит в руке записку с аккуратно написанными на ней буквами, словно бы принтером напечатано.       — Дура, «Сукеа» это псевдоним, — зеленые глаза вопросительно смотрят на Яманака, и та вздыхает, — Во-первых я знаю всех в школе поименно, во-вторых это несуществующее имя, которые скорее всего используют как инкогнито. У тебя, лобастая, появился тайный воздыхатель, который не желает быть обнаруженным. И почему-то в голове была мысль, что это мог быть кто угодно, все, кроме него. От этих мыслей вдруг стало неописуемо обидно и больно, настолько, что она едва ли смогла удержать поток слез. Выпустить печаль она зачем-то решила именно на этой веранде, где уже не так ярко горел свет ее колокольчика, и написанная на нем «любовь».       — Да какая любовь? — говорит она вслед уходящему звону фурин. Сакура шмыгает носом и чувствует, как по щекам скатываются горячие слезы — как она устала чувствовать. Ей кажется, еще чуть-чуть, она и вовсе свихнется от всего этого — а, собственно, к чему все это? Какаши почти восемнадцать, он уже отучивается свой последний класс, а потом уедет учиться. Это ее последний звон фурин. Последний слышный и нежный, потому что именно так он и повесил колокольчик. Внезапно сзади слышаться шаги и Сакура стирает как можно больше слез, чтобы не выглядеть жалко.       — Э-эй, привет, Сакура-чан, — Учиха улыбается уже не так ослепляюще, но достаточно ярко, чтобы девушка чуть сощурилась, — Ты че это расстроенная такая, это из-за Бакаши?       — Неважно.       — Ладно тебе, нашла из-за кого плакать, тем более, что это неправильно, — Обито неловко чешет затылок и смотрит куда-то в сторону. Синяк его, кстати, уже практически полностью исчез, — По правде говоря, это он меня тогда поколотил, за то что я не проводил тебя до дома и тебя преследовали… хах, еще раз прости. Он еще потом эту книжку всучил, буркнул мол, передай Сакуре. Харуно всхлипывает напоследок и не знает, что и думать. Сложившийся в голове пазл не давал ей расслабиться, но и улыбаться хотелось бесконечно ярко. Хатаке она встречает на этом же самом месте уже вечером, в свете зажженных фонариков. Сидит он неподвижно и тихо, прямо под ее колокольчиком, на этот раз даже книжку не читает. Сакура вновь виновато думает, что с одним глазом ему читать тяжелее, пока не обнаруживает отсутствие повязки. Она осторожно подходит ближе к нему и любопытно рассматривает его лицо, порезанный глаз, что пару недель таился под толстым слоем бинтов и повязок, сейчас был раскрыт. Склера у него вся была темно красная, налитая кровью, обводящая серый зрачок — жуткое зрелище, но Сакура успокоилась, ведь глаз все же при нем.       — Сильно болит? — впервые осмеливается она, и надеется, что голос у нее не дрожит, подобно ей самой, и не звучит пискляво.       — Уже нет. А взгляд его, бесконечно грустный и уставший, обогренный кровью и раной, кажется таким спокойным и нежным, что Харуно чувствует… умиротворение. Какаши медленно моргает, и она замечает, что на веке остался вертикальный шрам, уже порозовевший и не такой яркий, но все равно достаточно впечатляющий. С ним она встречается еще несколько раз до самих каникул и после. В ее шкафчике все чаще стали появляться подарки от загадочного Сукеа, а с Какаши они так и не заговорили вновь. Он всегда был словно призрак в ее жизни, безмолвный и бледный. Но отчего-то вдруг он стал все больше смотреть в ее сторону, все также молчаливо и грустно, но стократ чаще. Именно так печально ее и встречает сентябрь, дождливый и пасмурный. Сакура часто смотрела в небо, там, среди густых облаков, она видела взгляд Какаши. Такой же унылый и такой же завораживающий. В один из таких дней она думает о будущем, о том, как грустно без звона фурин. Тучи сгущались не только над ней, но и над всей школой, в этом она окончательно убедилась, когда Ино написала сообщение, что будет ждать ее в кофейне рядом — попасть под дождь для них было сравни пытке. Харуно перебрала розовые волосы и ухватилась на зонтик — резкий и устрашающий гром торопил ее, всякий раз приводя в ужас. Сакура спешно собрала все сумки и раскрыла зонт, но с очередным раскатом грома что-то кольнуло в ней от страха и она споткнулась о дверную ручку. Слышный треск ткани врезался в уши и она с угасающей надеждой осматривает зонт — порван.       — Ну замечательно. У каждого ученика есть личный зонт — это, что-то сродни свода правил академии. Свой она уже порвала, так что надеяться на чудо не в состоянии. Сакура спешит в другой конец школы к запасному выходу, надеясь, что хотя бы там будет возможность выбраться из школы сухой — тщетно. Разочарованная и расстроенная, она возвращается в свою пустую аудиторию, где на подписанной ей парте обнаруживает закрытый новенький зонт. Девушка оглядывается, но никого рядом не находит. Может, чудо и есть, думает она, и выходит во двор. Вокруг тихо, если не считать скромной песни дождя и ветра, а в нос ударяет аромат свежести и беззаботности. Именно этого она и ожидает от своих подростковых лет — жить беззаботно и спокойно. Сакура шлепает по лужам и идет словно бы по аромату, он ее приводит куда-то в школьный сад, где вовсю пахло розами и лавандой. Среди густых кустов дождливой розы сидел он, все такой же опечаленный, задумчивый, и насквозь промокший. Белая рубашка прилипала к телу, а седые пряди ниспадали на глаза — о чем он все время думает? Сакура подходит неслышно и аккуратно, ведь поняла, с ним надо только так. Какаши поднимает голову и встречается усталыми глазами с ней — на лице у нее играют румянец и необычайная улыбка, даже ярче чем у Обито. Она безмолвно протягивает ему зонт и заглядывает в ту же бесконечность, куда он постоянно обращен. Где-то вдалеке послышался звон фурин — показалось?