***
Аси колеблется перед тем как нажать на дверную ручку. Она не последовала за Алазом, как только он ушел. Нет, сначала она проводила Чаглу до её комнаты и дождалась пока та снова уснет. Затем она проверила Джана и даже зашла на кухню за стаканом воды. И вот уже несколько минут она стоит перед дверью их комнаты и не может решиться войти внутрь. Это глупо. Глупо, но часть её боится, что внутри её встретит та же картина, которую она наблюдала первые недели после смерти Эдже. Она видела Алаза в любом состоянии, злым и пьяным. Она видела его плачущим и разбитым. Она видела его напуганным. Она видела его в отчаянии. Но никогда — равнодушным. Она боится не его равнодушия. Даже не того, что в этот раз она не может предсказать его реакцию. Аси пугает, то, что их мир, их порядок, который они так тщательно строили последние недели может разрушится одной простой фразой. Она боится снова вернутся назад. В наполненной утренним солнцем комнате светло и душно. И пусто. Только распахнутая дверь балкона подсказывает ей, где найти Алаза. Он стоит спиной к ней в облаке сигаретного дыма и сосредоточенно курит бог знает какую по счету сигарету. Он напряжен, даже отсюда она видит, как на его скулах играют желваки и белеют костяшки пальцев, сжимающих перила. Аси нестерпимо хочется подойти ближе. Обнять его за талию, уткнуться носом в плечо и поцеловать в то самое чувствительное место на шее — дать ему расслабиться, дать понять, что она рядом. Поделиться тем самым чувством безопасности, которое она испытывает каждый раз в его объятиях. Но она уже чувствует, как внутри поднимается волна тошноты, а в горле встает ком – запах сигарет хуже всего — подойди Аси ближе, всё закончится тем, что она снова проведет всё утро в обнимку с унитазом. Так что она опирается плечом о дверной проем и заставляет себя остаться на месте. — Ты в порядке? Он поворачивается к ней, на лице та же странная, вымученная улыбка, которую она видела в гостиной: — Да, конечно. В полном порядке. Аси лишь опускает взгляд на сигарету в его руке. «Правда?» читается на её лице. — Я не знаю, — он тушит сигарету и устало трет глаза, — я уже ничего не знаю. — плечи бессильно опускаются, — Я просто не хочу думать об этом снова. Знаешь, забыть обо всем этом хотя бы ненадолго. Если я продолжу прокручивать это всё в голове, мне кажется я окончательно сойду с ума. Она смотрит на него: — Тогда давай забудем.***
Иногда Аси забывает, как легко игнорировать весь остальной мир, когда они остаются наедине. Жаркое солнце обжигает плечи, а ее кудри скорее всего абсолютно вышли из-под контроля из-за солёной воды. Все два часа дороги Алаз загадочно молчал о том, куда они все-таки едут и пытался отвлечь ее глупыми спорами о том, какую музыку включить. Как будто их вкусы сильно отличается, честное слово. И когда они наконец приезжают в Шиле, в очередной загородный дом Сойсаланов — она видит море. Не такое как в пыльном Стамбуле, ограниченное бетонными набережными и наполненное огромными кораблями и рыбацкими лодками, а безграничное, синие, настоящее море. Блестящий на солнце песок, кричащие в тени деревьев цикады и этот запах. Запах хвои и морской воды. Аси думает о том, что, если рай и правда существует, там пахнет также. Они даже не успевают зайти в дом — у неё не хватает на это терпения — когда она хватает Алаза за руку и тащит ближе к воде. Проходные волны ласкают ноги, и Аси чувствует себя живой. Она не могла позволить себе этого в детстве, просто дурачиться на пляже в жаркий летний день, но сейчас она здесь. И это прекрасно — уворачиваться от солёных брызг, бежать по пляжу и чувствовать теплые руки Алаза на своей талии, когда ему все-таки удается догнать её. И она осторожно позволяет себе мечтать о будущем. О том, что возможно следующим летом они окажутся в таком месте уже втроём. Она представляет себе маленькую девочку с её кудряшками и глазами Алаза, смеющуюся, когда отец опускает её маленькие ножки в воду так, чтобы они касались теплых волн. У ее ребенка всё это будет. Будет семья, будет счастливое детство, наполненное смехом и любовью, будет всё, чего ей не досталось.***
Судя по тому как злое солнце въедается в кожу, время уже давно перевалило за полдень. Она не уверена — телефон остался в машине, вместе со всеми проблемами, которые они договорились сегодня игнорировать. Глаза Алаза закрыты и у Аси появляется редкая (потому теперь что она всегда засыпает раньше него и просыпается позже) возможность полюбоваться им. Он красивый. Вообще-то Аси всегда это знала. Даже в самом начале, когда их разговоры были полны яда и обоюдных угроз, она все равно ловила себя на том, что рассматривает его. Тогда она злилась, заставляла себя отворачиваться, скрывала это странное притяжение за стеной из презрения и жестокими словами. Сейчас же у нее есть полное право на него смотреть сколько она пожелает. Черт, у нее есть даже право его трогать. Целовать. У нее есть право на всё. Потому что это Алаз. Пожалуй, правильнее всего было бы сказать, что он её парень, но это слово даже частично не может описать то место, которое он занимает в её жизни. Этого недостаточно. Нет, он её человек, отец её ребенка, её семья. Её. И ничей больше. Поэтому она пользуется своим правом и осторожно, стараясь не потревожить его итак чуткий сон, прослеживает указательным пальцем линии его лица: нос, острые скулы и мягкие губы. Я бы хотела, чтобы у ребенка были его губы, думает Аси. Да, и ресницы — обязательно ресницы. — Что ты делаешь, Аси-кыз? — он перехватывает её руку и нежно прижимается губами к запястью, как раз там, где бьётся пульс. — Я думала, что ты спишь, — улыбается она. Несмотря на жару, они делят одно полотенце на двоих, поэтому ему не составляет никакого труда притянуть её ближе к себе. Даже сквозь прохладный материал мокрого купальника она чувствует исходящий от него жар. — Разве я могу спать, когда я могу сделать вот так? — шепчет на ухо, перед тем как оставить рядом ещё один поцелуй, — Кому вообще нужен сон? — горячие руки гладят её талию и спину, — Было бы глупо тратить на это наше драгоценное время. Аси облизывает пересохшие от жары и соли губы. Его голос, хрипловатый и глубокий, и то как он жмуриться на солнце лишь доказывают, что он и правда спал и она нагло его разбудила, но сейчас она не может найти внутри себя ни капли раскаяния. — Я точно видела, что ты спал, — нависает над ним, — не ври. Они одни на целом пляже, и на всей территории дома. В этот раз никто не ворвется к ним в комнату, никто не позвонит со срочными новостями, никто их не потревожит — и Аси намерена воспользоваться этой возможностью на все сто процентов. Она скучала. Скучала по прикосновениям, по поцелуям на своем теле, по ощущению его тяжести на ней и тому как соприкасается их обнаженная кожа. Это было слишком давно, и если уж они договорились забыть обо всем на день, то она не знает лучшего способа, чем этот. Поэтому, она плавно перекидывает свою ногу через него, оказываясь у него на коленях и снова прижимается своими губами к его. Мир подождет.***
Она целует его так, будто не может без этого дышать. Ещё немного — и он потеряет все остатки своего самоконтроля, который итак испаряется, когда она рядом. — Аси, — он приподнимается, — Аси, если ты продолжишь в таком духе, то я не обещаю, что смогу сдержаться. — Прекрасно, никто и не просит тебя сдерживаться. — она лишь прижимается сильнее. — Стой, — хватает её за запястья и убирает её руки со своей шеи, пытается отодвинутся дальше. Она ловит его серьезный взгляд и непонимающе хмурит брови. Что не так? Нет, они и прежде несколько раз останавливался, как только дело принимало интересный оборот, но она всегда списывала это на то, что рядом всегда были какие– то люди и их могли услышать и прервать в любой момент. Но сейчас? Что не так сейчас? — Что не так? Я сделала что-то не то? — её голос теперь наполнен неуверенностью и беспокойством. Черт, только этого не хватало. Он пытается уберечь её, сделать так чтобы ей было максимально комфортно, но опять всё портит и только усугубляет ситуацию. — Нет, все в порядке, — он подбирает слова осторожно, лишь бы она правильно поняла, о чем он говорит, лишь бы она не подумала, что это она делает что– то не так, — просто… тебе не кажется, что мы торопимся? Аси выглядит удивленной. Как будто эта мысль, съедающая его весь прошедший месяц, совсем не приходила ей в голову. — Торопимся куда? — он наконец высвобождает её руки и проводит большим пальцем по её виску, в попытке пытается разгладить хмурый изгиб её бровей. — Ещё месяц назад мы были на грани, ты почти ненавидела меня. И это всё было результатом моих действий. Я почти всё разрушил. И с тех пор я не сделал много, чтобы исправить ситуацию. Я думаю, я думаю, что мне нужно ещё немного времени, чтобы завоевать твое доверие. Её взгляд меняется, теплеет. — Алаз, я доверяю тебе. — она обхватывает его лицо руками, — Меня бы здесь не было если бы я тебе не доверяла. Ты выполняешь все данные мне обещания, ты рядом. Мне больше ничего не нужно. Я люблю тебя. — Но что я сделал, чтобы заслужить твою любовь? Она прижимается своим лбом к его и шепчет: — Я совсем не эксперт, когда дело касается любви, но я более чем уверена, что, если не нужно заслуживать — это не она. Я люблю тебя. И тебе не нужно мне ничего доказывать. Я вижу, как ты стараешься, и я это ценю. Я просто надеюсь, что все что ты сейчас делаешь, ты делаешь не только ради меня, но и ради себя тоже. Но сейчас это не главное. Главное это то, что я тебя люблю и я выбираю доверять тебе. Ты мой самый близкий человек. И я не хочу ждать чего– то. Я не хочу ждать пока мы изменимся и станем лучшими людьми. Я люблю тебя сейчас, и я выбираю доверять тебе сейчас, и я хочу тебя сейчас и– Алаз прерывает её речь долгим поцелуем. Он хочет сказать ей так много — о том, как много она для него значит, о том, как без неё его жизнь теряет смысл — но слова не формируются в предложения. И если он не может рассказать ей об этом, то он по крайней мере может дать ей почувствовать это.***
Вечером, когда солнце уже опускается к горизонту, окрашивая небо в розовый цвет, они лежат в одной из спален дома. В первой, которая встретилась им по пути — и Алаз в очередной раз благодарит себя, за то, что успел написать персоналу, обслуживающему домик, чтобы они подготовили его. Аси лежит рядом и рассеянно вырисовывает странные фигуры у него на груди. Её розоватая от дневного солнца кожа, подсвечивается мягким вечерним солнцем, а отросшие волосы темным пятном выделяются на белых льняных простынях. Он проводит пальцами по её запутанным кудряшкам и тихо зовет: — Аси? — Хмм? — она утыкается носом в его грудь и её голос теряется где-то в складках белой простыни. — Я знаю, что мы договорились обо всем забыть на сегодня… Кажется, ему удается привлечь её внимание, и Аси отрывается от него и приподнимается на одном локте: — Это не важно, — тянется рукой к его щеке, — если ты хочешь о чем-то поговорить, то я буду рада тебя выслушать, ты же знаешь. Они лежат лицом друг к другу и Алаз шепчет: — Ты когда-нибудь думала о том, чтобы найти своих родителей? Она хмурится, явно не понимая откуда мог взяться этот вопрос. — Ты можешь не отвечать если не хочешь. Я просто… — он пытается исправить свою ошибку, но Аси останавливает его, качая головой. — Нет, все в порядке. Пауза. — Я мечтала об этом в детстве. Ну знаешь, о том, что на самом деле, они не бросили меня, а просто что-то случилось. Как с Яманом. Что они потеряли меня и ищут. Но с годами это прошло. — пожимает плечом, — Я повзрослела и поняла, что вряд ли это возможно. Найти их. Она переводит задумчивый взгляд на стену. — Да и хочу ли я знать, что произошло? Будет ли мне легче от того, что я знаю причину? Принесет ли правда мне какое– то облегчение? — её голос странно спокоен. Она явно думала об этом раньше, — Что если… Что если они окажется, что они не несчастные люди, которые были вынуждены отказаться от своего ребенка? Что если они меня просто не хотели? Хочу ли я жить с этим знанием? — они снова встречаются взглядами, — Ты понимаешь, о чем я? — Я понимаю, — кивает, — Иногда мне бы хотелось забыть правду об отце. Я знаю и мне совсем не легче. Иногда, — он запинается, собирая в себе силы для признания, — иногда я думаю о том, что было бы проще если бы полиция просто нашла его мертвым. Чтобы мне не пришлось никогда снова видеть его лица. Он боится, что, встретившись с неё взглядом столкнется с осуждением, но это Аси — и она смотрит так, будто понимает. Понимает все его сложности, понимает всё то, что он пытался донести до мира сколько он себя помнит, понимает всех тех призраков, преследующих его, даже если её собственные в миллион раз страшнее. В тишине спальни, прерываемой только шумом волн, он держит её за руку и в этот момент кажется, что призраки прошлого остаются именно там, где им и положено быть — в прошлом.***
Экран телефона загорается и заставляет его зажмурится от яркого света, бьющего прямо в глаза.Два часа ночи. Алаз предлагал Аси остаться в Шиле ещё на день, в безопасности их маленького пузыря — утром они бы снова пошли на пляж, а потом бы позавтракали в каком-нибудь уютном ресторанчике — больше всего на свете ему хочется взять Аси и сбежать вместе от вечных семейных проблем. Но Аси, со слышимым сожалением в голосе, настояла на возвращении в особняк — как бы прекрасно не было в Шиле, в Стамбуле остались Чагла и Джан, о которых она волновалась и много нерешенных проблем, бежать от которых было бессмысленно. Аси уснула, как только её голова коснулась подушки. Раньше он за ней такого не замечал, но теперь она, постоянно утомленная тошнотой, засыпала везде — в машине, в кресле на террасе, в диване в гостиной и большая часть их вечеров заканчивалась тем, что он просто относил её спящую в постель. Сначала она просыпалась и пыталась возражать, но со временем смирилась и кажется даже начала наслаждаться ситуацией. Иногда он видел, как она сонно открывает глаза и быстро захлопывает их, как только осознает, где она находиться — как будто и не просыпалась. И каждый раз его сердце трепещет от осознания, она доверяет ему достаточно, чтобы засыпать в его объятиях. Достаточно, чтобы позволить ему отнести её спящую в комнату. И вот уже два часа ночи, и он не спит. Прежняя бессонница, его вечный враг, вернулась с новой силой. Как же иронично, что мечта, к которой он изо всех сил стремился раньше, стала его самым страшным ночным кошмаром. Еще год назад, быть таким же как отец, казалось ему честью, сейчас — позором. Алазу нестерпимо хочется курить, но сорваться второй раз за день значит окончательно перечеркнуть целый месяц упорной работы и навредить Аси, которую тошнит буквально от всего. Даже от запаха его одеколона и стирального порошка. Нет, надо учится справляться со стрессом и бессонницей здоровыми взрослыми способами. Именно поэтому он аккуратно выбирается из теплых объятий Аси и направляется вниз по лестнице, предусмотрительно обходя скрипящие ступеньки.***
Темную кухню освещает только бледный свет фонаря, проникающий сквозь не зашторенное окно. И посреди этой темноты, все ещё в своем деловом костюме и с кружкой кофе в руке, сидит его мать. Бледная, как приведение. И далекая, как всегда. Горькая правда заключалась в том, что та женщина, в которую его мать превратилась после для Алаза была привычней и понятней, чем та какой она стала, когда нашелся её Али. Яман волновался о ней, говорил, что она стала тенью себя прежней. Нет, думал Алаз, это и есть она прежняя. Это и есть настоящая Неслихан Сойсалан. А та отзывчивая и заботливая мать, какой её видели его брат и Аси — это сбой в системе, ошибка, какая-то новая функция доступная только тем детям, которые не росли в её доме. И она пугала его. Пугала тем, что заставляла его надеяться, что наконец заметит его. Что распространит на него хоть малую долю той любви, которую она так щедро раздавала всем остальным. Так что сейчас, после было даже лучше. Спокойнее и безопаснее. После долгих лет существования в её орбите, отстраненность матери уже почти не причиняла Алазу боли. Он бросил попытки привлечь её внимание. Он уже ничего от неё не ждал. Они не разговаривали один на один с того самого дня. Рядом всегда были Яман, Чагла или Аси, его собственный и самый любимый щит. Черт, даже до этого, он с трудом мог припомнить, когда вообще разговаривал с матерью один на один — не считая споров о Ямане, отце или наследстве. Так, что он смотрит на её бледный профиль и принимает самое надежное решение — молчать. Молча заварить идиотский успокаивающий чай, на вкус больше похожий на траву, и уйти. Скрыться у себя в комнате. Залезть под одеяло и слушать в тишине мирное сопение Аси, лучший звук в мире. — Бессонница? — внезапный вопрос почти заставляет его уронить ложку на пол. Алаз сглатывает прежде чем ответить: — Не больше обычного, — пожимает плечами. В ответ Неслихан просто кивает, её движения едва различимы в темноте кухни. Иногда Алаз правда пытается понять её, но никогда не может. Кажется, за свою жизнь он придумал тысячи оправданий. Последнее, где его отец накачивал её таблетками в течение нескольких лет, продержалось дольше всего, но в конце концов разбилось о вопрос, который он не решался задать в слух даже в кабинете у психолога. А потом? А что насчет следующих десяти лет? И он уже собирается уходить, но не может не задать мучивший его целую вечность вопрос: — Почему ты вышла за него? — Что? — она переспрашивает так, будто не расслышала его вопрос. Кажется, ему удалось застать её врасплох. — Я спрашиваю, почему ты вышла замуж за отца? Очевидно, что ты его никогда не любила, у тебя было достаточно денег и помощи, чтобы вырастить ребенка самостоятельно. Черт, ты была в лучшем положении, чем девяносто девять процентов женщин в этой стране. Поэтому я спрашиваю. Зачем? Зачем тебе это было нужно? Полоска света от уличного фонаря падает на её лицо, и он видит, как глаза матери расширяются. Она и правда не думала, что кто– то из них её об этом спросит? Молчаливая пауза затягивается. Неслихан крепче сжимает кружку, и колеблется перед тем как ответить: — Я была молода, даже младше чем ты сейчас. Я знала, что твой дедушка ни за что не позволит мне родить вне брака, а твой… — теперь она часто запинается на этой фразе, — Серхан всегда был рядом. Помогал. Я знала, что он меня любит и я была в отчаянии. Так что я сказала ему, что я беременна и он предложил пожениться. Это логичное объяснение, но пазл все ещё не складывается. Чего– то не хватает. — Но он думал, что Яман его родной ребенок? Почему? В ответ Неслихан лишь поджимает губы и отводит глаза в сторону. И внезапно все становиться на свои места. — Твою мать, — Алаз устало трет переносицу. Кто бы что ни говорил, но в этот момент он понимает — его родители стоят друг друга. Они оба построили целую жизнь на обмане и втянули в этот беспорядок четверых детей. — Я не горжусь этим, сынок, — продолжает Неслихан, — но я была вынуждена так поступить. — Ты была вынуждена выйти за него замуж, ладно, но как в это все вписываемся мы? Зачем рожать ещё троих детей от нелюбимого человека? Она выглядит почти раскаивающейся и Алаз знает, что ему не понравится её ответ. — Серхан так любил Али и… я хотела быть хорошей женой. Твою мать. Как будто с каждым её ответом ситуация становиться хуже и хуже. Грудь сдавливает. Правда, которая должна была принести облегчение, ложиться на его плечи тяжелым бременем. Возможно детям и правда не нужно знать всю правду об их родителях. — Значит мы, я и девочки, это просто твоя компенсация отцу за ложь? Способ справится с чувством вины? — Алаз сам не замечает, как его голос повышается, а пальцы все крепче сжимают края столешницы, — Ты просто пыталась успокоить свою совесть, чтобы у него тоже были родные дети? Неслихан поднимается и тянет руки к нему, в какой-то нелепой попытке успокоить: — Сынок, ты знаешь, что я очень вас всех очень люблю. Алаз слышал это десятки раз прежде и никогда не верил до конца. Сейчас он не верит совсем. Сейчас ему почти смешно. Он выставляет руку вперед, в попытке избежать её прикосновений. — Возможно это неочевидно, мам, но я правда не знаю. Я знаю, что отец нас любил, в его собственном странном и извращенном понимании любви. Я видел его отца — я могу понять почему он такой. Я знаю, что ты любишь Али. Это знают все. В конце концов сложно не любить ребенка от любви всей своей жизни. Уж это я точно могу понять. Я знаю, что ты… что ты любишь Эдже. Но то что ты любишь нас? Для нас это вообще не очевидно. — Алаз, сынок… — она выглядит пораженной. Надо же, думает он, неужели мы должны были дойти до такого состояния, чтобы она меня услышала. — Нет, ты всегда говоришь о том, что любишь нас, но если я чему-то научился за последний год, то это тому что можно сколько угодно говорить о своей любви. Только пока ты не делаешь что-то чтобы это показать, это нихера не считается. — Сынок, ты знаешь, как это было тяжело после пропажи Али и сейчас… — Неслихан заламывает руки, — Ты же сам понимаешь… Однажды ты тоже станешь отцом и поймешь, как это страшно… Сама того не зная, она задевает больное место. — Я знаю, что тяжело! Я знаю! Я тоже тут. Я здесь! Я был здесь после того как пропал Али, и я здесь сейчас. Я всегда здесь! И мне тоже было страшно больно тогда. И Чагле тоже. И сейчас нам всем больно. Но мы здесь. Я всегда здесь. А ты ведешь себя так будто нас не существует. Будто среди всего этого горя ты одна. Будто это затронуло только тебя. Его дыхание сбивается. Она молчит. И Алаз знает, что сейчас неподходящий, но уже не может остановиться: — И да, я стану отцом. Довольно скоро. И я точно узнаю, как это страшно. Мне уже страшно. Но как бы мне сейчас не было страшно, я сделаю все чтобы не переносить весь этот беспорядок, который вы с отцом устроили нашей жизни на моего ребенка. — Скоро? О чем ты? — кажется только услышав о ребенке Неслихан вырывается из оцепенения. — Аси беременна. — Что? — Двенадцать недель. Примерно в январе ты станешь бабушкой. Поздравляю. Она пытается что-то сказать, но Алаз не оставляет ей шанса: — Так что, я не хочу слышать никаких извинений и объяснений. Я просто хотел узнать, как мы все дошли до такого состояния, чтобы никогда не повторять этих ошибок в моей семье. Он уходит, не сказав больше ни слова.***
Уже второй раз за этот длинный, утомительный день, Неслихан смотрит как Алаз уходит. И впервые ей приходит в голову мысль о том, что её дети взрослеют. О том, что у них есть будущее. Для неё они, замершие полтора десятка лет назад, в тот самый страшный день, как будто навсегда остались детьми. Все четверо. И она смотрит как её сын, ребенок которого она никогда не пыталась узнать, говорит о будущем. Думает о будущем. Планирует будущее. И в первый раз за долгое время она сама допускает вероятность того, что это будущее когда-то произойдет. И что жизнь, замершая в день, когда пропал Али и кончившаяся, когда умерла её малышка Эдже, продолжается. И она, Неслихан, больше не имеет правда это игнорировать. Даже если так проще и легче.