Секунды

      Иногда он думает о том, что лучше бы после пришла пустота. Но в реальности после оставляет его в плену вещей, которых он не хочет чувствовать, о которых он не хочет думать и которых он не хочет вспоминать. Он не хочет, каждый раз закрывая глаза, видеть перед собой безжизненное лицо Эдже. Он не хочет вспоминать о грехах его отца — которым он восхищался, на которого он стремился быть похожим — каждый раз, когда он слышит, как мать кричит на адвоката по телефону. Он не хочет существовать в реальности, которая осталась у них после.       Когда-то, несколько жизней назад, Алаз справлялся с этой болью очень просто –несколько маленьких разноцветных таблеток, запитых парой стаканов виски и все пройдет. На несколько часов рой тревожных мыслей в его голове затихнет, мир смажется по краям и жизнь будет казаться почти выносимой. Как будто кому-то в его семье было до него дело, как будто его дед не сравнивал каждый его шаг с призраком пропавшего старшего брата, как будто мать вела себя как мать, как будто его младшая сестра не умирала. Но в какой-то момент чудесное лекарство переставало работать и все становилось только хуже, мир сжимался и ему приходилось увеличивать дозу ещё и ещё.       В отличие от его сестер он всегда был слишком труслив, чтобы признаться себе в этом открыто, но с каждой выкуренной сигаретой, каждой бутылкой виски и каждой таблеткой он верными шагами двигался к тому, чтобы никогда не проснуться тридцатилетним. Машина, въехавшая в столб на полной скорости, порезанные в очередном порыве ненависти к себе вены или обыкновенный передоз, а затем пара заметок в утренней газете — вот так всё должно было закончиться.       А потом внезапно как чертов снег посреди июля весь его привычный порядок разрушился — Алаз, в очередной бессмысленной попытке саморазрушения, совсем не желая этого делать, нашел пропавшего брата и это повлекло за собой хаос, который можно было бы растянуть на три сезона мыльной оперы с элементами криминальной драмы. Но посреди этого хаоса была Аси. Аси, которая не стала лекарством, но стала целью — ради неё хотелось прекратить тонуть, ради неё хотелось стать лучшим человеком, ради неё хотелось продолжать жить.       И он пытался, он правда пытался. Алаз сделал много обещаний и был полностью намерен их сдержать. Я никогда больше не оставлю тебя одну. Как будто его присутствие в её жизни делало что-то лучше. Как будто он не тянул её вниз, чтобы вместе тонуть в этом болоте. Как будто он не делал её несчастной раз за разом.       И каждый день в течение последних недель после он клялся себе, что он с ней поговорит, что он её отпустит, спасет от себя. Но каждый день он откладывал этот разговор еще на день. Потому что среди всей той тьмы, которая его затягивала, Аси оставалась единственным светлым пятном, единственной причиной сопротивляться и бороться. Она почти переехала к ним, официально в гостевую комнату, но на самом деле — в его. И каждый раз, когда ему хотелось сдаться и просто закончить это все, он вспоминал как после похорон она молча сидела с ним на полу спальни и держала за руку. И приходилось обходиться алкоголем и сигаретами, потому что он знал, что как бы они не провели день, вечером она все равно придет в его спальню в своей огромной пижаме и уснет рядом с ним.       Это было несправедливо. Это было несправедливо выплескивать все это на Аси, было несправедливо тащить её за собой в ад внутри его головы — поэтому он просто молчал, почти не трогал её, не подходил первый, и только ночью, когда она засыпала, он наконец позволял себе прикоснуться к ней, обнять, вдохнуть запах её волос — и всегда уходил рано утром, пока она ещё спала.       Поэтому, когда она прервала их привычный распорядок и просто исчезла на несколько дней, не оставив никаких объяснений, Алаз решил, что она сама все поняла. Что она устала вечно спасать его от самого себя. Что она решила уехать и быть счастливой. Он почти принял это, задавил в себе глупую и неуместную ревность и даже отрепетировал речь, которая непременно облегчит для Аси это расставание. Идиот.       Он настолько поверил в этот выдуманный сценарий, так сильно увлекся своим монологом, что сначала даже не понял, о чем она говорит.       - Я беременна. — это шоковая терапия. И его мозг, работающий 24/7, внезапно останавливается и в нем воцаряется блаженная тишина, о которой он мечтал всю жизнь, но лишь на секунду. Потому что следом приходит паника.       Ребенок.       Его семья в полном беспорядке. Его отец вместе со своей любовницей похитил его старшего брата, которого его мать родила от своей первой и единственной любви, а затем травил его мать лекарствами в течение нескольких лет, чтобы она с ним не развелась. Его мать вышла замуж за нелюбимого человека и зачем-то родила от него ещё троих детей, воспитанием которых больше занималась домработница. Одна из его сестер сходит с ума, а вторая покончила с собой, когда узнала правду об их отце.       А он… он не смог защитить ни мать от отца, ни Чаглу от этого ублюдка Рюзгяра, он не смог защитить Эдже. Он даже не смог защитить Аси — в этом чертовом подвале, когда она истекала кровью лежа у него в объятиях.       Что он может дать ребенку? Ужасную семейную историю? Склонность к зависимости, депрессии и суициду, вшитую в его ДНК? Что?       Поэтому он открывает свой рот и всего несколькими фразами убивает их будущее.

***

      В первый день он просто пьет. Кажется, даже умудряется подраться с кем-то в баре и чудом не попасть в полицию. Пьет так, будто пытается вымыть из памяти выражение её глаз и побежденный голос:       - Может быть я хочу семью.       Конечно же она хочет семью. Аси заслуживает семью. Она заслуживает всё: семью, большой дом где-то на побережье, наполненный музыкой и детским смехом. Она заслуживает великолепную карьеру и кого-то, кто будет встречать её после каждого выступления с цветами и целовать её обнаженные плечи по утрам. Однажды Алаз был достаточно наивным дураком, чтобы поверить, что этим кем-то может быть он.       Он сидит в машине и боится даже смотреть в сторону дома — вся их его комната хранит в себе отпечатки Аси. Вторая зубная щетка в ванной, её разноцветные бусы вперемешку с его украшениями в шкатулке, сладкий запах её шампуня на его подушке. Что с ним будет, когда он не сможет больше вдыхать запах её волос по ночам? Алаз верил, что он смирился с решением отпустить её, но сейчас все по-другому. Она не хочет уходить, она не хочет спастись. Аси, милая, добрая Аси, почему-то верит в то, что для него, для них ещё не все кончено. Она хочет семью. Аси хочет семью с ним. С ним.       - А ты просто бросаешь её. Она верит в тебя, а ты просто оставляешь её одну, придурок. — шепчет он, руки сжимают руль так, что на костяшках пальцев, едва начавших заживать после драки в баре, снова появляется кровь.       Он обещал, что никогда не оставит Аси одну, и делает это снова, нарушает свое обещание именно тогда, когда непременно должен быть рядом. И он знает, что, если он оставит её одну сейчас — назад дороги не будет. Она больше никогда ему не поверит. Она больше никогда на него не посмотрит. И от одной мысли, что он никогда не увидит её улыбку, не услышит её смех, не сможет прикоснуться к её мягким кудряшкам внутри всё горит.       Да, он трус, он последний мудак, но, если она уйдет навсегда, если возненавидит его — это будет равнозначно выстрелу в сердце. Потому что после Аси уже ничего не будет. Без Аси для него ничего нет.       И наконец он принимает решение. Да, черт побери, это очень страшно, но он войдет в дом, поднимется на верх, приведет себя в человеческое состояние, а потом поедет к ней и будет молить о прощении. Именно так.       План рушится быстрее, чем можно было предположить. Он проходит мимо комнаты Чаглы, когда слышит, как Джесур, объясняет ей, что он весь день провел у Аси:       — Да, да, с утра забрал её из больницы, — произносит это так буднично, как будто говорит о погоде, — а потом не хотел оставлять одну.       Больница. Он забрал её из больницы.       С Алаза слетает вся рациональность, а последние разумные мысли в голове затмевает чистая, ничем не замутненная паника.       Нет, нет, нет.       С Аси что-то случилось? С ребенком что-то случилось?       Или…он боится думать про третий вариант.       Все внутри холодеет от ужаса. А если он на самом деле не успел? Если он не успел всё исправить, если он потерял её окончательно и бесповоротно? И он бросается к её дому — в нелепой надежде на искупление. Он будет лежать у нее в ногах. Он будет молить о прощении. Лишь бы не потерять её.       Только не потерять её.

***

      Как и когда-то в промозглом январе, она лежит в его объятиях на тесной кровати в маленьком доме. Это было всего полгода назад, но кажется, что прошло три жизни. Тогда, в прошлый раз, он оставил её на рассвете с глупой запиской и тяжелым сердцем. Сейчас на дворе июнь и он не собирается никуда уходить. Он больше никогда не уйдет.       Алаз уже давно не спит — бессонница давно стала для него самым близким другом — и его организм настойчиво требует очередную дозу никотина, но выйти на улицу, чтобы покурить означает оторваться от Аси и нарушить ещё одно данное ей обещание.       Черт, ему правда нужно разобраться со своими зависимостями. Он не может продолжить вредить ей или ребенку.       В комнате душно, будто опоздавшее лето решило компенсировать свою задержку палящим зноем с самого первого дня. Но несмотря на жару Аси прижимается к нему всё ближе во сне, морщится и утыкается носом в грудь. Темные запутанные волосы падают ей на лицо, но как только он тянется чтобы поправить их, Аси резко подскакивает на кровати. Она еще не до конца проснулась, но пытается откинуть запутавшееся в ногах одеяло трясущимися руками.       — Аси, — он проводит рукой по её спине и помогает ей выпутаться из сковывающей ноги ткани, — Аси, все хорошо, посмотри на меня, все хорошо. Это просто сон.       Только окончательно сбросив одеяло на пол и внимательно осмотрев постельное белье и свои ноги, она поднимает на Алаза непонимающий взгляд — как будто забыла, как будто не ожидала его здесь увидеть.       — О, боже, — Аси судорожно выдыхает и утыкается лбом в его плечо. Её до сих пор немного трясет, а ладони крепко прижаты к животу.       Алаз понимает, с чем могут быть связаны её кошмары. Ты слышишь, я думала, что я теряю ребенка! И я была одна! — вчерашний крик раздается в его голове набатом.       Он обхватывает одной рукой её щеку и немного приподнимает за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза:       — Что тебе сниться?       — Подвал. Яман снова умирает, или ты, а иногда я. — Аси нервно сглатывает прежде, чем продолжить и отводит взгляд в сторону, — Но вчера и сегодня… что-то происходит с ребенком. Вот почему я была в больнице. Проснулась ночью от боли в животе и испугалась.       — Но все хорошо? — охватывающее его чувство вины мешает сделать вход. А тебя не было рядом. — Доктор сказал, что все в порядке?       — Да, — она наконец снова смотрит на него и в этот раз на её лице появляется небольшая улыбка, как будто просто факт того, что он интересуется чем-то связанным с ребенком, делает её счастливой, — да, все в порядке. Она сказала, что волноваться не нужно. Выписала кучу витаминов, сказала хорошо питаться и не нервничать.       Как раз, когда Аси упоминает еду её желудок громко урчит и она продолжает:       — Видимо пора подумать о завтраке. — поднимается с кровати и сидя к нему спиной убирает волосы в хвост. Алаз видит, как блестит от пота её шея, как спадает с плеча одна из его старых футболок и внезапно больше всего на свете ему хочется прижаться губами в её коже, провести языком по чувствительному месту за ухом и никуда не отпускать. Но нет, думает он, до этого ты должен ей тысячи извинений. До того, как позволить себе ещё раз прикоснуться к Аси, ты должен сделать всё, чтобы у неё не осталось никаких сомнений в тебе.       И он решает начать с малого:       — Иди в душ, я сам разберусь с завтраком. — два зайца одним выстрелом: он сделает для неё хотя бы что-то приятное, а Аси переоденется и Алаз снова обретет способность нормально мыслить.       — Ты разберешься с завтраком? — её брови приподнимаются, а на лице отображается такое удивление, что ему даже становиться обидно, — Ты?       — Я разберусь, что в этом такого? — она в ответ только смеется, — Ах, Аси-кыз, твое недоверие ранит меня в самое сердце.       Аси внимательно вглядывается в его лицо, и как будто поняв что-то для себя, вдруг пожимает плечами, хватает полотенце со спинки стула и уже на выходе из комнаты оборачивается:       — Только ради бога, не сожги мою кухню. — и посмеиваясь исчезает в ванной.

***

      Разобраться с завтраком и не сжечь кухню оказывается более сложной задачей, чем Алаз предполагал. Когда он наконец заходит на кухню и осознает, что здесь, в этом маленьком домике, все совсем не так как на кухне у Фериш, где он проводил долгие часы в детстве. Когда-то он сбегал туда, чтобы просто поговорить с кем-то из взрослых, но сестра Фериде всегда говорила ему не отвлекать работников и заняться делом. Так что готовить он умел, причем даже довольно неплохо, но маленькая газовая плитка и древний чайник ставят его в тупик.       Но к тому моменту, как звук текущей в душе воды прекращается, ему все-таки удается заварить чай, а на столе уже стоит тарелка с тостами и порезанные овощи.       Аси осторожно появляется в дверном проеме, как будто действительно опасается, что на кухне что-то горит. Она все еще одета в его футболку, а с волос капает вода — вид, совсем не помогающий ему настроится на серьезный разговор, который он обещал ей вчера ночью.       — Я вижу удивление на твоем лице, Аси-кыз, — Алаз отодвигает для неё стул, — Все-таки я не совсем бесполезен в быту. Он не отходит, его руки лежат на её плечах, когда она запрокидывает голову назад:       — Ты правда меня удивляешь, — и господи, как же он рад, что снова может стать причиной её улыбки, — и хорошо, что это тосты. Вся остальная еда сейчас пахнет просто ужасно, особенно по утрам.       — Насколько все плохо? — он садиться напротив неё и смотрит, как она задумчиво жует кусок хлеба.       — Хм, запах сигарет хуже всего, — она тянется к кружке с чаем, — но по утрам тошнит почти от всей еды. Но я спрашивала у врача — на моем сроке это нормально, даже можно сказать, что мне повезло. Бывает хуже.       И тут он понимает, что он даже не спрашивал у неё об этих вещах раньше. Что не знает никаких деталей, кроме того, что она беременна и её тошнит от запаха сигарет. Алаз вообще ничего не знает.       — А какой срок? — Аси поднимает на него удивленный взгляд, как будто сама только что осознала, что у неё не было шанса ему рассказать.       — Восемь недель.       Он делает в голове мысленные подсчеты и приходит к очевидным и приятным выводам:       — Значит, горный домик? — Алаз даже не пытается сдержать улыбку.       И когда, Аси кивает ему с такой же улыбкой на лице, продолжает:       — Ну, это гораздо лучшая история, чем туалет бара.       Теперь уже её смех наполняет маленькую кухню.       — Кому ты собрался это рассказывать? Лучшая история, видите ли. — она пытается пнуть его под столом, но Алаз ловит её за лодыжку и кладет к себе на колени.       — Что за насилие, Аси-кыз? — большой палец вырисовывает круги на её нежной коже, — Какой пример ты подаешь ребенку?       Он понимает какую глупость сморозил только когда видит, как бледнеет её лицо. Идиот.       — Эй, эй, — он опускается на колени перед ней, и обхватывает её ладони своими, — ты знаешь, что я не имел ничего такого в виду.       Она поднимает на него глаза, уже мокрые от слез:       — Но это правда. — всхлип вырывается из её горла, — какой пример я могу подать ребенку? Я понятия не имею, что мы делаем. Я…       Её голос обрывается, и она просто мотает головой из стороны в сторону. От бессилия в её позе у Алаза сжимается сердце.       — Аси, милая, посмотри на меня, — он нежно держит её за плечи, — мы разберемся. Я здесь, я с тобой, вместе мы со всем разберёмся, ты слышишь меня?       Она смотрит ему в глаза, как будто целую вечность, как будто примеряется стоит ли ей ему верить. И он знает, что сам виноват, но этот испытывающий взгляд каждый раз ломает что-то внутри. Ещё немного разбивает его сердце. Посмотри до чего ты довел девушку, придурок. Она буквально ожидает подвоха в любой момент.       — Мне нужно, чтобы ты пообещал мне кое-что еще, — голос все ещё хриплый от слез, но серьезный. Алаз знает, то что она сейчас скажет будет для неё решающим фактором в вопросе доверия к нему и готов безоговорочно согласиться на все.       Но все же её просьба заставляет его запнуться.       — Я знаю, как ты к этому относишься, — её руки судорожно сжимают худые колени, — я знаю, но я думаю, что тебе нужно пойти к психотерапевту.       Аси буквально выплевывает последнее предложение и прежде чем дать ему шанс ответить быстро добавляет:       — Я тоже пойду, — и шепчет, — я просто очень не хочу испортить ему жизнь своими проблемами.       И он правда еще несколько недель назад дал его матери и всей семье очень ясно понять, как он относиться к терапии и что думает, о том, чтобы рассказывать незнакомой женщине в очках о своих проблемах, но Аси смотрит на него с мольбой в глазах, и он не может сказать ей нет. Он лучше умрет, чем подведет её еще раз.       — Хорошо, — он кивает, и она выдыхает с облегчением, — я обещаю.

***

      Он соглашается и Аси чувствует, как гранитный камень падает с её плеч. Она провела всё утро в мыслях о том, что же им следует делать дальше и терапия казалось логичным выходом. У них было слишком много своих проблем, чтобы разобраться с ними самостоятельно.       Сказать Алазу было сложнее всего. За весь месяц напряженного молчания, единственный раз, когда он правда кричал на кого-то был тогда, когда он заявил госпоже Неслихан, что ему не нужно чтобы «кто-то копался в его голове».       Но он говорит:       — Я обещаю.       И Аси просто бессильно сползает со стула и тянется к нему в объятия. Они сидят на полу, но его руки прижимают её к себе и ей плевать на весь окружающий мир.       — И может быть нам пока не стоит никому рассказывать, — бормочет она, уткнувшись носом в его шею, — просто чтобы быть уверенными.       На самом деле ей страшно. Она боится того, как отреагирует его семья, боится вынести эту новость из их маленького и уютного мыльного пузыря в большой мир.       — Как ты захочешь, — Алаз оставляет долгий поцелуй на её макушке, — поступим так, как тебе будет комфортно. И все будет хорошо, милая, все будет хорошо.       И она так рада, что он рядом с ней, так счастлива, что её больше не нужно все решать самой и сражаться в одиночку. Она тянется ладонью к его лицу, чтобы притянуть его к себе и вдруг:       — Боже, какой ты колючий! — Аси сама не понимает почему её это так забавляет и почему она замечает это только сейчас.       Напряженность, витавшая только что в воздухе, лопается как воздушный шарик.       Алаз издает удивленный смешок, почти не веря, что это происходит на самом деле:       — И это начинает тебя беспокоить только сейчас? — эмоциональные качели последних дней добираются до него тоже, и он уже смеется вместе с ней. Их лбы соприкасаются, пока Аси продолжает исследовать его лицо своими пальцами. — Но если тебе не нравится, то я могу сегодня побриться. Вообще-то давно пора.       Она задумчиво мычит, как будто не может определиться:       — Давно пора, — она останавливается, перед тем как заговорщически прошептать, — но возможно в этом что-то есть.       И прижимается своими губами к его.

***

      Солнце находиться в самом зените, когда машина въезжает в ворота особняка. Оставаться в старом доме неудобно и просто бессмысленно — почти все вещи Аси итак уже давно перекочевали в гардероб Алаза, а палящее солнце прогрело дом всего за одно утро так, что там становилось невозможно находиться.       После напряженного завтрака Аси чувствовала себя абсолютно эмоционально опустошённой — хотелось просто не думать ни о чём серьезном. Не строить планов и не принимать решений. Просто спокойно провести день вместе, хотя бы один день — без слез, криков и лишних переживаний.       Впрочем, её мечтам не суждено сбыться и как только они выходят из машины, она видит стоящего около входной двери Джесура и его взгляд не предвещает ничего хорошего.       — И что ты делаешь опять с этим придурком, Аси? — он почти бежит к ним, — Разве не ты мне вчера говорила, что это последний раз, когда ты из-за него плачешь?       — Джесур… — её попытка вмешаться не приносит никаких результатов, когда брат переключает свое внимание на Алаза:       — Нет, а ты? Как тебе вообще совесть позволяет держать её за руку после всего того, что ты наговорил девушке?       Джесур хватает его за воротник куртки, и кажется, это в первый раз на памяти Аси, когда Алаз совсем не пытается защитить себя. Он просто стоит и слушает, как её брат кидает обвинения ему в лицо.       Нет, думает Аси, мы только достигли какого-то прогресса, все только наладилось, надо это все прекращать, пока всё опять не пошло к чертям и на крик не сбежались все остальные обитатели особняка.       Она пытается вклиниться между ними:       — Джесур, посмотри на меня, мы с Алазом поговорили. Мы решили всё между собой.       Он наконец реагирует на её голос, но ненадолго, потому что через мгновение он снова поворачивается к Алазу и толкает его в грудь:       — Если ты ещё хоть раз сделаешь что-то подобное! Если я увижу хоть одну слезинку на ее лице, я просто убью тебя, Алаз-эфенди!       От ответа Алаза у Аси пробегает мороз по коже:       — Не стоит переживать, в таком случае я убью себя сам. До тебя очередь не дойдет. — и он правда имеет это в виду, он не преувеличивает, понимает она.       — Прекратите! Оба прекратите! — Аси наконец удается встать между ними и положить одну руку Алазу на грудь, то ли чтобы немного заземлить, то ли чтобы предостеречь от глупостей, — Он извинился, да, это не идеальная ситуация, я знаю, что ты пытаешься меня защитить и я это ценю! Я правда это ценю, но у нас будет ребенок и-       Она не успевает договорить, потому что её судорожный монолог прерывает шокированный голос Ямана:       — О чем вы говорите? Какой ребенок?       Аси закрывает глаза и безнадежно стонет про себя. Вот тебе и спокойный день.