Это твое сердце, Янко

Маша была скептиком. Таким закоренелым, что переубедить ее в чем-то, если она того захотела, было почти нереально. Но крайн уверенно ломал ее застоявшиеся стереотипы о том, что убиться на кухне невозможно: за эту неделю он едва не откромсал себе палец электрической мясорубкой, чуть не выколол себе глаз перегоревшие тостом, который выпрыгнул из тостера ровнехонько ему в переносицу, и почти поджог дом, старательно устраивая короткое замыкание зажиганием спичек на электрической плите. На все это безобразие Марии оставалось только положить десятую марлевую повязку на лоб и тяжело вздохнуть. В итоге, решено было посадить крайна на мягкое кресло и дать ему книжки, чтобы скучно не было. Прошло немного времени, и Маша заметила, что Лучезар поразительно хорошо нашел подход к ее племяннику: Яков смеялся из комнаты, где они сидели вдвоем. Она решила из любопытства глянуть, что же они там вытворяют такое, и приоткрыла дверь. Яков стоял, раскинув руки, и выглядел гордо, как орёл или альбатрос, пролетающий свое море. В глазах плясали огоньки, которые редко появлялись у него во время искреннего счастья. Нет, он смеялся, но глаза молчали и оставались безучастными. Для ребенка — это признак раннего взросления, и Яков был таким ребенком. Мария завороженно уставилась на маленького мальчика с блестящими зрачками: она была так рада, что он смеётся. — Яков, — сдавленно проговорила она. Иронично, что его улыбка погасла ровно тогда, когда Мария собиралась облегчённо вздохнуть. Он взволнованно подбежал к ней и застряс за руку: — Почему ты плачешь? Что с тобой случилось? — мальчик по-детски повис на ней, вглядываясь в глаза. — Все хорошо, — она приложила много усилий, чтобы голос не звучал разочарованно. — Все правда хорошо, — кивнула она, убеждая больше себя, чем его. — Так… во что вы играли? — В «представь, что у тебя есть крылья»! — О, так и называется? — она заботливо присела рядом с ним на корточки. — Ага. Яков начал увлеченно ковыряться в носу, тогда как взгляд Маши переместился на крайна. Глаз у нее таки дёргался в попытке узнать фишки, которые тот применил к ее ребенку. — Покажете мне, как в это играть? — Да-да! — с энтузиазмом подпрыгивал мальчик. — Заря, покажи ей, как ты меня научил! Тот виновато улыбнулся и, пожав плечами, встал, стараясь не задеть огромным перевязанным крылом штору с креслом. — Ну… просто представьте, что у вас за спиной выросли крылья, — неловко проговорил он. — И все? — подозрительно скосила глаза. — Мне кажется, вы мне чего-то не договариваете. Яков заговорщически подошёл к Заре, а тот наклонился, чтобы услышать. — Мне кажется, она мало верит. Поэтому у нее крылья не вырастают, — сочувственно вздохнул мальчик. — Согласен, — подмигнул юноша. — Мария, вас можно так называть? В прошлый раз вы так и не представились, — он улыбнулся Маше. — Не имею ничего против, — она немного нервно передернула плечами. — Ну так что? Будете мне рассказывать? Заря задумчиво усмехнулся: — Если вы нам доверитесь, то все получится. — он указал ей на середину зала. — Встаньте туда. Маша скептически изогнула бровь, но повиновалась. — Теперь… раскиньте руки в стороны. Нет-нет, не так, — запричитал он, когда девушка быстро выпрямилась. — Вам нужно вздохнуть, будто после долгого сна, поднять голову, и представить себе будто сзади вас — невесомое пространство, облака мягкие, как пёрышко, и солнце лоскутами падает вам на лицо. Голос его был мягким, словно медовым, прекрасно-волшебным и чарующим. Маша вздохнула, раскинула руки, и когда Заря сказал свои последние слова, ее будто разморило: она чувствовала солнце у себя на затылке, рыжее марево и соленый вкус на губах. Она раскрыла глаза и поняла, что плачет.