ID работы: 14735592

Чинкара

Гет
R
Завершён
6
Горячая работа! 5
kyoko - бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
20 страниц, 5 частей
Описание:
Примечания:
Посвящение:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
6 Нравится 5 Отзывы 0 В сборник Скачать

IV

Настройки текста
      — Аугуст, блять, ты кусок отколол! — Вытаскивая из омута мыслей, пулеметной очередью над ухом раздался разъяренный голос коллеги по яме.       — Твою мать. Я случайно. Рука дернулась… — В изначально уверенный и готовый к защите тон вмещался предательский стыд, который сковал руки и не дал шанса дальше оправдывать себя с прежним рвением. Если я утром чуть не надорвал древний манускрипт, а сейчас уже в полной мере надругался над куском истории — что-то меня непростительно подводит. И было понятно что это, очевидно до неловкости.       Потускневшие глаза, серое даже в сумеречной темноте женское лицо, разговор, что не переставал уходить в неясное, но точно не положительное русло. Все это заняло голову, по-хозяйски вытеснив ясность, здравомыслие и, что особенно выдавало, внимательность.       — Так, все. Иди пройдись, лицо ополосни, пожуй чертового песка. Одним словом — сделай перерыв. — В иных обстоятельствах я бы точно не оставил без ответа всполошившегося от капли власти индюка, но уйти все же стоило.       В неясном порыве протеста против собственного рассеянного сознания, я с силой кинул железный прибор в песок и зашагал по гадко затягивающей меня земле.       Пламенное солнце единственный раз за все время скрылось за сероватыми перинами облаков. Значит точно не просто напекло.       Стараюсь не встречаться взглядами с работягами, старательно копающими в углублениях.       Мне стыдиться нечего.       Но смотреть я могу сейчас только себе под ноги.       Сижу на побитом жизнью стуле посреди своей комнаты. По стене неспешно ползет гусеница. Я совсем не понимаю, для чего сюда пришел. Где-то в дебрях солнечного сплетения ощущение гадкого царапанья и неудовлетворения от себя и всего вокруг не перестает кошмарить. Хочется в секунду либо переписать всю жизнь от и до, либо как минимум разломать табуретку о стену.       Веду и чувствую себя совсем не солидно. Все были бы недовольны. Отец бы надменно сжал губы, матушка трусливо спрятала бы глаза, товарищи одарили бы жалящими выражениями лиц.       Наверное, я все преувеличил. Любовь — единственная причина жить, воистину. Ни одни страдания не наполняют так сильно, как страдания о любимых. Муки эти и заставляют существовать, ведь все мы убеждены, что в конце концов все будет хорошо и мы, именно мы, останемся рядом с теми, кто нам дорог. Многие ошибочно приписывают подобные надежды исключительно лишь юнцам и горько ошибаются, на мой взгляд. Тот, кто не способен пронести эту надежду и высшую фантазию через всю жизнь, — попросту иссох. Мне пока еще рано, настрадаться я еще готов вдоволь.       Отчаянный стук в дверь заставил меня подскочить.       — Ты здесь? Скажи, что ты здесь! Мне очень надо поговорить, от…открой! — Сбивающийся женский голос прозвучал настойчиво и громко.       Я сразу узнал её. Я подлетел к двери и передо мной оказалось разгоревшееся лицо с глазами полными ужаснувшей меня в ту секунду тревоги.       — Ты здесь! — Произнесла она на выдохе и раскрыла глаза еще сильнее, явно удивленная своим открытием. И факт этот, по всей видимости, позволил уже припухшим очам, не сдерживаясь, дать волю потоку горячих слез.       Она бежала и сильно взмокла в своей закрытой блузке. Гадать, как смогла она позволить себе так спокойно гнаться к комнате «незнакомого рабочего», я не стал. Края длинной юбки запылились, а в аккуратной ладошке она сжимала засалившуюся и смятую бумажку.       Она бросилась ко мне на плечи, и чудом я успел захлопнуть дверь.       — Маргарет, милая, что произошло? Объясни, умоляю. — В руках моих она, словно дикий зверь, металась между тем, чтобы прижаться сильнее и выбраться.       Красные глазницы излучали полную загнанность, пытались объяснить и освободиться от захлестнувшего напряжения.       Она стала размахивать передо мной листком. Я тут же понял, что это было письмо.       — Магг! Она написала… ах, Боже, — она снова сорвалась на хриплый плачь. — Чинкары, она пишет про них вот здесь, — тут она собрала всю твердость, чтобы пальцам показать мне что-то очень важное в кудрявом тексте письма.       Все было на фарси, так что она продолжила:       — Вот здесь написано: «В долине сегодня снова появилась рыжая Чинкара». Ты… О Господи, как объяснить? — она уже задыхалась, и я усадил её на свою кровать, взяв за плечи.       — Нет, ты не понимаешь. Это не просто так. Папа, он… Он читает все письма, она пишет не про Чинкар, не про них. Мы еще девочками… У нас были договоренности о фразах, о специальных... Она кого-то встретила, по-настоящему, о Господи, ну нельзя же по своей воле отбирать у человека возможность любить и быть любимым по-настоящему! — Это большая фраза видимо забрала её последние силы, и она уткнулась мне в плечо, продолжая плакать.       Лужа на моей рубашке из-под ее глаз стремительно разрасталась, рыдания разносились по комнате, а я пытался понять все ей сказанное.       Она подняла голову. Губы опухли, глаза превратились в два черных озера. Даже в такое мгновение она была чарующей.       — Моя Магги! Я… я не могу забрать у неё такое, она должна быть счастлива: это ведь я продалась, как дешевка, не отстояла ничего, ничего вообще! Аугуст, она заслужила, я — нет! Как я могу забрать у неё это!       — Забрать что, Маргарет? Успокойся прошу. Вот мы уедем с тобой и…       — Нет! Мы никуда никогда не уедем! Ах! — Яростный истеричный крик её пронзил мои уши, и мне по-настоящему стало за неё страшно.       — Куда мы уедем? Я сбегу с немцем, какой это будет позор для них… Да боже, к черту всех их… Я ненавижу их!… но ведь это наложится и на неё! Он, тот, о ком она говорит, он ведь не сможет принять её к себе. Она будет страдать всю жизнь, подобно мне, из-за моих ошибок! А она может любить, она должна!… — Запас воздуха в её легких кончился, она легла на постель головой своей и скрыла её в ладонях.       Произнесенное ей не оставило под собой более вопросов, и все, что я мог, это лишь прислониться и целовать разгорячившуюся голову.       Бог знает сколько времени мы пролежали вот так, в тишине. Она была абсолютно неподвижна. Я полагал, она уснула, как в какой-то момент мне показалось, будто дыхание её прекратилось. Я застыл, сам затаив дух, в ожидании нового подъема её грудной клетки.       Тут Маргарет тихонько выдохнула и зашевелилась подо мной. Мы оба одновременно вытянулись, и какое-то время она глядела на меня двумя высохшими стекляшками. На моих глазах два хрупких стекла стали толстыми ледяными глыбами, как она произнесла:       — Прости мне этот фарс. Расклеилась, сама не знаю для чего это все. — Спустя время голос её звучал странно, словно совсем незнакомо, и непонятно было, я слышал его на самом деле или это было лишь в моих мыслях.       — Ты точно в порядке? Боюсь, мы слишком долго…       — Всё хорошо, я пойду. Я… Я надумала кое-что, кое-что важное. Так что потраченного времени не жаль. — Она положила прохладную ладонь на мою щеку. И как она только умудрилась замерзнуть?       Минуту она поправляла прическу перед моим зеркальцем. Когда она уже взялась за ручку двери, я изрек.       — Подожди. Это все не страшно, все ведь решаемо, — я снова четырнадцатилетний мальчишка, который пытается втолковать маме, что изменяющий отец — это еще не конец жизни. Ведь всем нам же так хочется и дальше жить спокойно и счастливо, просто помиритесь! Думаю об этом, не понимая, что многие хотят, но не все могут. — Я люблю тебя, Маргарет. Больше жизни.       — Не говори так, пожалуйста. Я теб… - Её прервал звон колокола, приглашавший рабочих на обед.       В досаде я прикрыл глаза, а когда открыл, её на пороге моей жалкой комнаты уже не было. Лишь её присутствие делало это помещение живым.       Мне пришла мысль, которая не покинула бы более моей головы, если бы я не убедился в её правдивости. Может, Маргарет оставила что-нибудь в комнате? Как обычно она любила.       Я стал осматривать стол, рыскать за подушкой, опрокидывать все содержимое моих тумб, отчаянно отряхивать одеяло.       Я понял, что плачу.       Перевернув всю комнату окончательно, я опустился на пол, головой оперевшись о кровать. Ни о каком обеде не могло идти и речи. Мне ведь нечего ей туда принести и вернуть. Мысль эта на мгновение позабавила меня, но, когда я понял, насколько я один в этой комнате, дальше смеяться не получалось.       И тут я заметил, как странно поблескивает тонкая ручка двери. Я подскочил к ней и увидел, что на ручке аккуратно весела золотая сережка.       Через пять минут я уже направлялся к столовой, крепко сжимая в кулаке украшение.

————————————————————————

      — Должен признать, друзья, сегодня рис-то и не такой мерзостный. Тебе как, Аугуст?       — Что? Рис? А, да-да, сегодня получше, — сдался мне твой рис, хоть насыплют они нам в миски мезозойских червей. Почему её нет на балкончике? Это мучение принижает меня уже в своих же глазах.       Молодые люди энергично скребли скромные блюда металлическими ложками, кто-то делил между товарищами рваненькие газеты, кто курил, кто мерился длиной найденных костных останков, а кто просто старался на как можно более долгий срок напитаться наслаждением от пребывания в тени. Меня же покинул какой-либо голод. Я сидел в ожидании ответа на вопрос, который в голове был лишь эфемерно, настолько стыдно его было задавать. Хотя нет, не стыдно — страшно.       — Ох, парни. Достала меня эта огромная египетская баня. Знали бы вы, какая Лола ждет меня в Чикаго! Вы бы тут все, девственнички, попадали. Заткни морду, Рэдж, никакая она не выдуманная! Дадут отпуск, я приеду, и мы поженимся. И буду я с утра до ночи ходить довольный, ха-ха! Ну ты понял. А ты тут так и сиди, Рэджи, трахай свою Мернейтскую вазу. — За столом раздался мужской хохот, кто-то опрокинул стакан.       — Аугуст, слушай, а у тебя-то там много немецких красавиц? А что, и пива принесет, и шикарным бюстом успокоит, разве я не прав? — В полном экстазе от собственной шутки, грубая ладонь хлопнула мне по спине, видимо, ожидая ответного трепета. «Вот кто мы на самом деле», — пронеслось у меня в голове.       Нет, серьезно, идите к черту, вы все — примитивные Schwuchteln. Что вы здесь только забыли?       Я резко встал, не кинув на мужчин более ни одного взгляда. Я уже твердо направлялся к выходу, как тут меня окликнул высокий голос.       — Аугуст, стой! Тут письмо на твое имя.       Я резко развернулся и увидел тонкого юношу, что обычно разносил еженедельную почту. Моя первая мысль была: «Неужели кто-то умер?». Не то, чтоб связь с семьей я потерял настолько, но за все время пребывания мне еще не приходило ни одного письма. Я в целом понимал загруженность родителей и холод наших взаимоотношений, так что не таил никаких обид.       По началу я стоял, наверное, как форменный кретин и глядел на почтового. В итоге он сам подошел ко мне и вложил в руку конверт.       — Мм, спасибо. А это точно мне?       — В каком смысле? Ну, там твое имя, да и Аугуста у нас второго нет.       Худощавый почтальон и лица за соседними столиками смотрели на меня, как на человека, попавшего сюда случайно, и которому следовало бы как можно быстрее удалиться, чтобы не создавать лишних вопросов.       Из выпускника престижнейшего Мюнхенского университета в местного дурачка я перекочевал с просто впечатляющей скоростью.       Впрочем, это последнее, что меня тогда волновало.       — Да, ты прав. Еще раз спасибо.       Направляясь к дверям, я рассматривал письмо.       «От доктора Фауста» из Виттенберга.       Доктор Фауст? Поначалу я принял это за розыгрыш. Но, распечатав конверт, я все понял.       О умная, прекрасная женщина!       В письме было написано:       «Сегодня, ближе к полуночи, когда вся основная группа закончит работы и разойдется по спальням, приходи к моей остекленной веранде. Не допусти быть замеченным. И надень пиджак.

Твоя М.»

      Маргарита из Виттенберга, ну конечно. Вылазка на её веранду это неожиданное и, откровенно говоря, опасное предложение.       И пиджак в такую погоду.       Да господи, хоть шубу какой-нибудь проститутки, моя милая кошка.       Я понял, что выхожу с абсолютно глупейшей улыбкой. Но сейчас это ценно, как ничто более.

————————————————————————

      О ужас, но в темном фраке я вспотел просто нещадно. Наверняка, мысленно она к этому подготовилась, так что я шел расслабленно. Ну, точнее, спокоен я был только насчет своего внешнего вида: у меня не было помады, но волосы я постарался пригладить во что-то приличное, украл бабочку, чем смог начистил туфли и побрился. В остальном волнение поглотило всего меня. Вспоминая все сейчас, я понимаю, что даже банально забыл обратить внимание на то, есть ли кто-то на улице.       Нечто внутри меня вызвало животный страх к этому внезапному свиданию. Хотя не столько к нему, сколько к тому, что побудило её его назначить. Все наши встречи до этого были очень аккуратны, в тесных помещениях и с минимумом риска. И тут такое.       Какая-то резкая перемена пробудила в ней желание резкого действия. И понимание это погрузило меня в жуткое напряжение.       Первые минуты, как я покинул свой обитель, небо предстало передо мной прекрасным темным озером с множеством звезд. Взошла полная луна. Она казалась такой огромной, словно медленно приближающейся. На секунду я остановился и просто смотрел на неё. Я хорошо мог видеть кратеры, а также границу, за которой начиналась темная сторона. Интересно, как там, подумал я.       А там меня и ждет Маргарет.       Я вновь зашагал с прежней силой. Лакированные туфли глупо скрипели, бабочка душила.       Я наконец дошел до балкона, через который мог пройти на веранду.       Я впал в какой-то ступор и не способен был сделать и шагу. Только в эту секунду мне пришла мысль: а что, если письмо послала вообще не она, а её муж? Что, если это такая уловка?       Раскинув эти мысли в черепной коробке, я смотрел на небольшую песчаную горку у входа. Тут из неё вылез маленький тушканчик и на тонких ножках запрыгал куда-то вдаль. Глядя ему вслед, я наконец сделал глубокий вдох и откинул всю трусость. Соберись и ступай к ней.       Я не спеша взошел на террасу, обогнул кресло, кофейный столик и направился к остекленной, но мутной двери, за которой я мог видеть лишь небольшие источники света.       Дыхание сперло. Я открыл дверь. По началу передо мной был маленький коридор, в конце которого стояло высокое зеленое растение в дорогой вазе.       Медленным неуверенным шагом я прошел вперед. По мое левое плечо предстал поворот, как я увидал её: она сидела во главе стола из черного, какого-то грязного дерева. На нем стояло порядка восьми свеч, что также были расставлены по всей просторной комнате. Их мерцание отражалось в матовых стеклах и невооруженным глазом напоминало звезды, тогда как настоящие космические светила скрылись за неожиданно появившимися тучами. Она сидела настолько обездвиженно, что я сам встал столбом и перестал дышать. На ней было гранатовое бархатное платье, черные кудри свободно лежали на плечах, взгляд абсолютно остекленелый, приоткрытый рот с красной помадой.       Она была великолепна.       Я прошел дальше и сел на стул. Нас отделяло небольшое расстояние, все же недостаточное для того, чтобы рукой дотянуться до неё или её лица.       — Ты прекрасна, — предсказуемо, и все же лучше эпитета не подобрать.              Она вымученно улыбнулась. Мне ужасно хотелось её поцеловать.       Прямо передо мной лежала фарфоровая тарелка, пара серебряных приборов, а также бокал, наполненный красным вином. Пришлось всмотреться, чтобы заметить, что рядом с ней стоит такой же бокал. Алое вино в нем почти полностью слилось с её платьем.       — Я долго думала, как правильней будет начать, но мне кажется, что до самого верного варианта я так и не дошла. С самого начала, с самого первого дня… я безмерно была рада тебе, твоей любви, я даже не думала что мне предстанет шанс…       Последние слова она тихо проглотила, в голосе начали слышаться слезы. Мне хотелось встать и подойти к ней, приласкать, успокоить. Однако я был неподвижен.       — Мне недолго хватило осознать, что я люблю тебя. Да. Я люблю тебя. Я считала, что кроме своей семьи я не буду способна никого так…       — Я тоже люблю тебя, Маргарет, всей душой.       — Я еще не закончила. — Голос тверд, но в глаза не смотрит. — Сильнее, чем свою семью я бы не смогла полюбить никого, но ты… Мой выбор сделан, но ты заслуживаешь знать, для чего я все делала.       — Я тебя не понимаю. Что делала?       Она наконец взглянула на меня с улыбкой. По щекам её катились слезы, но я тогда посчитал, что мне показалось, из-за отблеска свеч.       — Сейчас это уже неважно. Я так благодарна тебе… За тебя, за всего тебя, что у меня был. Наверно, моего красноречия не хватит, но ты столь ценен для меня.       Она подняла бокал. Я, не задумываясь, сделал то же самое.       Тонкий удар стекол.       Она прошептала       — И благодарность щедрой хозяйке Мернейт за вино.       Прежде, чем я успел сделать что-либо после ударившего меня осознания, она в секунду осушила свой бокал.       Все, что идет дальше, не будет описано четко, так как мое сознание спустя все время выдает мне лишь рваные куски.       Пустой сосуд на столе, мгновение, и она на полу.       Я рядом с ней. Держу за руку, но её трясет так сильно, что меня начинает неистового колотить.       Я в безумии вбегаю в спальню к её мужу.       Я все еще слышу его полустон-полувздох тогда, у стола.       Мы оба пытаемся тащить её, оба не понимая куда.       Он спотыкается на каждом шагу. Несколько свеч опрокинулись и погасли, я хватаюсь то за её тонкую руку, то за ножку стола.       Последнее, что я помню, это темные, ледяные глаза, глядящие в потолок.       А потом я упал во тьму, и на этом всё прекратилось.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Укажите сильные и слабые стороны работы
Идея:
Сюжет:
Персонажи:
Язык:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.