Чинкара

      Всё, что мне казалось правильным все эти годы, это умереть вместе с ней в той самой ночи, но этого не случилось.       Возможно, многие бы подумали, что я мог пасть жертвой растерзанного ужасом супруга, но и это обошло меня стороной.       Как только весь аффект прошел, он сделал все, чтобы произошедшее выглядело как несчастное происшествие.       Я до сих пор так и не узнал, как она добралась до кувшинов с тысячелетним вином. Не представляю, как она могла быть уверена в том, что оно исполнит нужное ей действие. И все же, её план был исполнен полностью.       Последующие полгода я провел в пелене. Контракт со мной был по-тихому расторгнут, я же отправлен на родину, где, никому не сказав, лег на лечение.       Непродолжительные месяца в лечебнице я почти никогда не вспоминал. Это было тихое, старое и тягучее место, в котором ничего, кроме шаркающих шагов медсестер и запаха мокрого дерева, не было.       В своем горе я пробыл недолго. Началась война, и меня, несмотря на диагноз, мобилизовали.       В театре военных действий у тебя нет времени вспомнить о жизни позади, есть только необходимость выжить сейчас. Большинство солдат, конечно, пытались в свободные минуты предаться мыслям о доме и о всем, что они оставили позади, но я же полностью использовал возможность не вспоминать о том, что когда-либо существовал. Свист снарядов, хлопки разрывающихся пуль, крики молодых мужчин — все это звучало не переставая заместо каких либо-мыслей.       Мои знания и полное отсутствие эмоциональной вовлеченности сыграли мне неплохую службу. Несмотря на позорный проигрыш, я покинул Германию с немалым количеством орденов и наград.       Правда по сей день они являются лишь пустыми побрякушками, которые я так ни разу и не доставал.       Я понял, что единственное, что мне осталось, — это вернуться к тому, что мне нравилось хотя бы отдаленно. Я прокатился почти по всей Европе, то тут, то там проводя лекции, участвуя в исследованиях, расписывая научные работы в своих дешевых клоповниках.       Было бы лицемерно говорить, что я не встретил на пути более ни одной женщины. И все же ни с одной у меня не было какой-либо крепкой связи. Бесконечно сменяющиеся сухие губы, назойливые голоса, цепкие пальцы и нескончаемый поток ненужных деталей. Я никогда не пытался искать женского внимания: оно, казалось, в каждый период жизни цеплялось за меня само, а внутри меня не осталось больше силы на какую-либо борьбу. Я давал всему и всем вокруг идти так, как ему требуется.       Позже, ближе к сороковым, я уехал в Австралию после того, как мне пришло приглашение заняться там преподаванием на постоянной основе.       Решение это было верным: во мне не пробудилось даже интереса к еще одной войне. Я четко ощущал, что я попросту обветшаю.       Бессонные ночи были далеко не так жестоки, как тихое утро после нескольких часов сна о пустыне, гробницах и М…       Я продолжал свое существование в слепой надежде на то, что оно станет жизнью, стараясь не вспоминать о всем, что было до. Я знал, всегда знал, что жизнь есть только в том, что будет, и какое-то время я думал, этого хватит.       А потом, идя по морской набережной, я совершенно случайно вновь увидел все.       Темные густые кудри, оливковая кожа, благородный нос, колкие черные глаза. Красивая персидская женщина средних лет прошла мимо, держа под руку пышущего веселостью и сединой перса, о чем-то с ним смеясь.       Увидев её по началу, я думал, я развалюсь на нечто бесформенное прямо там.       В диком ужасе от встречи со знакомым лицом я добрался до ближайшей скамейки и три часа просто просидел там.       Лишь потом по расспросам и газетам я узнал, кто был этой парой.       Магали и Мехти Хедаят.       Магг.       Схожесть между сестрами была поразительна, я искренне подумал сначала, что меня посетил призрак. Она действительно вышла за него замуж еще совсем юной, через год после смерти М… Как я понял, жили они вместе, что называют, душа в душу. Я понимал, понимал её жертву ради всего этого, но я не мог.       Я не мог простить того, что она не выбрала нас.       В общем, наверно, стоит перейти к тому, зачем я вообще все это пишу.       Меня, висевшим в петле уже несколько секунд, нашла моя же собственная дочь.       Между нами никогда не было теплоты или же нежности, — откровенно говоря, я видел, что в глубине души девочка презирает меня. Она была достаточно взрослой и независимой, но зрелище, похоже, нанесло ей определенный удар.       Я вновь оказался на психиатрическом лечении, но на этот раз все ограничилось лишь разговорами, консультациями. Новая методика, вроде как, помогает, хотя я уже настолько ничего не чувствую, что не могу сказать точно.       Хотя нет, одну вещь я ощущаю. Я устал.       Я любил тебя, я люблю тебя, я пронес тебя в своей душе через всю мою серую жизнь, но я не могу так больше жить. Мой врач сказал, что лишь через подробное изложение всего с тобой связанного я смогу отпустить тебя. Не знаю, насколько он прав, потому что я чувствую, что это как раз ты меня не отпускаешь.       Я готов, я хотел бы отдать свою жизнь за твою, — а ведь в действительности я так и сделал, но только тебя нет, ты все равно умерла.       Спустя все это время, пока ты покоишься в земле, нас не будет двое, как бы я себя не обманывал. Дальше я должен идти один, по-настоящему один.       Я лишь прошу понять меня.       Понять, что я хочу жить так же, как всегда хотел, чтобы была жива ты.