***
Пугод протягивает руку, гордо утверждая вслух, что ящерка теперь Надзиратель. И гордость эту не может приглушить ни ворчание на фоне, ни сомнение в глазах самой рептилии, потому что весь острый и опасный по краям, с зубчатыми гранями, Секби по ощущениям какой-то мягкий в сердцевине, и шляпник знает, что он сможет на это взглянуть. За справедливую плату, конечно, он же не мошенник. У Секби не когти, — почти лезвия на самом деле, но у Пугода не то что кожа, даже мантия не поцарапана. Улыбается довольно-довольно, зная сомнения в глазах Модди, зная напряжение в плечах Жирафа и точно зная, что они думают о его довольстве. Ему почти не терпится узнать Секби так же: прижатые к телу руки, напряженные плечи и абсолютно нелогичное сочетание решимости и сомнения в глазах. Что из этого повлияет на остальных Надзирателей? Что из этого они заметят? Пугод улыбается и напоминает себе набраться терпения.***
Шляпник прячет за звуком механизмов свой смех, отвернувшись от Жирафа, который порядком изменился под влиянием нового товарища: потерявший некоторые острые углы и внезапно научившийся выставлять их же по своему усмотрению (О, он определённо актёр, но некоторые эмоции он уж совсем не умеет ни пародировать, ни прятать). Пугод сам решить не может, издевательский это смех или счастливый, потому что актёр точно ворчал больше всех на бывшего судью, но быстрее всех же и внезапно потеплел. Видеть эти изменения было именно тем, чего он и ждал. Жираф ворчит на товарища, что тот совсем не слушает, а Пугод лишь всматривается в потирающую левое предплечье правую руку в ненавязчивом тревожном жесте. Пятнистый может сколько угодно ворчать на всё и вся, но заботы в нём тоже с избытком, которая сейчас проявляется в сторону Дровосека (пусть и бывшего). Он не может не находить это и умилительным, и уморительным одновременно. В итоге решает похлопать по плечу и вернуться к работе, чтобы не отставать от планов.***
Модди к новичку, на удивление, прикипает не так быстро. В плане, конечно, он не ожидал от них мгновенного коннекта, но крайняя настороженность оказалась сюрпризом. Спидранер на бывшего судью смотрит так, словно оный если не оружие достанет, то стащит чего важного. Что, ну, странно вообще-то, и Пугод не совсем знает, что с этим делать. Модди утверждает, что взгляд больно расчётливый по сравнению с тем, что он помнит. Пугод же находит лишь настороженность (и даже некоторую вежливость. Секби сколько угодно может шутить про плохую работу своего мозга, но с глубокими размышлениями, видными даже по глазам, тот очень дотошно выявляет чужие границы дозволенного). Шляпник видит сомнения в лишь немного опущенной голове, точно зная, что они значат. — Мистер Модди Чат, неужто даже, пусть и бывшему, но очень честному судье презумпции невиновности не дадите? Совсем ты в меня и мои решения не веришь, — жалобно тянет и уверенно глядит в ответ. Головной убор закрывает половину лица, но вся поза отражает всю убеждённость Пугода в своём суждении. Он не просто думает, — он знает, что не ошибся.***
Пугод не раз и не два видел немного странную привычку бывшего Дровосека прикрывать капюшоном голову чуть ли не по самый нос (что тоже очень любит делать Модди, только Модди чёрт в теле взрослого мужчины, и делать это обожает из надуманной таинственности и жуткого взгляда из тени). Секби же криво ухмыляется подпаленной губой и держит руку близко к лицу, удерживая капюшон от воздействия ветра. Тот же ветер развевает волосы самого Пугода, открывая вид на скулы, что шляпник не очень-то любит, посему тянет ворот мантии чуть ближе к себе, прикрывая лицо. О существовании собственного шрама от взрыва АЭС вспоминает с недовольством, ибо тот пусть и не совсем на лице, к виску становится слишком заметным. И он праведно негодует от самого его существования, потому что люди вечно предсказуемо начинают засматриваться на рубцы, словно сам Пугод какой-то причудливый экспонат на выставке. Мельком смотрит в сторону товарища, и в голове наконец-то щёлкает. Неудобство, смущение. Вот оно. Как смотреть в зеркало, только показывающее время чуть раньше, потому что у самого Пугода шрам заживший и не требующий никакого внимания (чего бы там не бубнил Жираф). У ящерки же лицо буквально на до и после поделённое с ещё розовыми рубцами. Весь он немного(?) болезненный, уставший и раздражённый на всё вокруг. Пугод от бывшего судьи чувствует приторный запах арбузов от мази и впервые думает, что немного скучает по запаху морской соли. Где-то в животе клубится неуместная вина. Он ведь ничего ж плохого не сделал, чего это ему виноватым быть? Но беспокойство Жирафа уже таким забавным не кажется.***
Перемену в Модди к их новому дополнению удаётся поймать очень чётко и, к сожалению, неприятно. На широкое плечо накинута обожжённая рука (пусть это и бесполезно, ибо Чат тащит ношу полностью на себе, словно опасаясь за эфемерную возможность конечности отвалиться от тела). Жираф убегает за зельем исцеления, пока Пугод тормазнуто пялится в лицо такого же тормазнутого Секби. Тот словно в никуда смотрит, размышляя о чём-то; в то время как бывший владелец казино удивляется тому факту, что иногда само существование чешуйчатого ставит его в ступор. Молча переводит взгляд на Модди, ища ответы, но оный словно сам ещё в их поисках (или укладе в голове). — Эта вылазка, конечно, вышла кошмарной, — Секби заторможенно смеётся, рассеяно оборачивая хвост вокруг своих ног. — Прям в цель попал с этим, — в ответ выдают самым сухим и серьёзным тоном, хотя на это бывший Дровосек только начинает смеяться чуть громче и живее. Пугод не задаёт вопросов и лишь предлагает помочь. Утро они в итоге проводят, вытаскивая из плеча какой-то предательский огрызок стрелы, неудачно оставшегося где-то в мягких тканях, шутя самые отвратные каламбуры, что могут прийти в голову.***
Пугод чешет до красноты рубцы на руке, недовольный отвлечением от работы. Секби рядом говорит, что его шрамы тоже от красной пыли чешутся, если мазью не мазать, и ненавязчиво подключает повторитель к системе, чего не выходит сделать у шляпника из-за невыносимого зуда уже минуты две. — Может тебе тоже намазать? А то мы тут до вечера просидим, ничего не закончив, — и Пугод определённо видит в этом логику, потому что его эффективность действительно стремительно движется к нулю. Ящерка продолжает перечислять приемущества от использования мази, махая рукой собеседнику, дабы тот последовал за ним (оказывается, шрамы могут и не жечься на солнце, если использовать зелье или крем достаточно часто, что, ну, другие тоже вроде упоминали, но от Секби это просто звучит убедительнее, как от человека, знающего об этом на собственном опыте.) Остановиться они решают в библиотеке, где полно удобных уголков и есть чем заняться, пока чудо-средство будет впитываться в кожу (что долго, к неудовлетворению Пугода). Ящер заводит разговор о том, как иногда ухаживает за восстанавливающейся кожей, нанося холодную субстанцию куда-то в районе шеи своего бывшего соседа (потому что «Если нам всё равно ждать и ничего не делать, пока всё впитывается на руке, чего бы и остальные ожоги не обмазать?»). Шляпник соглашается с некоторыми словами собеседника, вспоминая даже какие-то научные статьи и полностью не признавая, что игнорировал их все в отношении своего собственного лечения. Он определённо действует так не потому, что бывший Дровосек говорит об этом, как о чём-то очевидном, смотря на Пугода с тем же уважением и признанием в нём светлого ума. Точно нет. Это даже как-то расслабляюще, — неторопливо обсуждать какую-то специфическую тему, в которой мало у кого есть опыт, а поговорить о ней хочется. Секби доходит куда-то до виска, внезапно останавливаясь и в движениях, и в словах. Причина как-то не сразу ясна, пока Пугод не догадывается до того, что при новичке шляпу он ещё ни разу не снимал. Чувствует, как собственные плечи трясутся от беззвучного смеха, и лыбится как довольный кот. Знал же, что не ошибся; жаль только с Модди не поспорил на алмазы на это. Снимает головной убор, оставаясь с лохматыми волосами и хорошим настроением. Думает, слыша приторный запах мази, что арбуз ощущается не так уж и плохо вкупе с книгами вокруг, а также чешуйчатым хвостом на коленях.