Пропуск на Олимп

Грейс

      Мягко разжав онемевшие от волнения пальцы, неторопливо, почти робко, касаюсь шеи Даниэля. Его кожа горячая и упругая. Мне удается почувствовать, как быстро бьется его сердце и пульсируют вены. Поднимаюсь выше и обхватываю гладкие щеки ладонями.              Склоняю голову набок и прикусываю губу, наблюдая, как Даниэль не отрывает от меня внимательного взгляда. Сама рассматриваю его, запоминая. Второй раз за день мы находимся непозволительно близко друг к другу. Но, кажется, ни я, ни Даниэль ничего не имеем против.              — Неужели я настолько хорош, что ты потеряла дар речи? — голос Фалька размеренный и ровный.              Мне становится не по себе от того, как волнительно екает в груди сердце. А когда Даниэль упирается ладонями с двух сторон от моей головы, я начинаю сомневаться в своей дееспособности.              Прежде чем заговорить, прищуриваюсь, словно пытаясь считать с лица напротив эмоции. Однако, кроме заинтересованности, ничего не замечаю.              — Говорят: от ненависти до любви один шаг, — собравшись с духом, кокетливо произношу, и Даниэль едко усмехается.              — Хочешь признаться мне в любви?              Закатываю глаза, всем своим видом показывая увлеченность лишь в Даниэле, а не в его фразе. Поглаживая большими пальцами его скулы, перенимаю все внимание на свои нежные, ласковые касания.              — Нет, хочу показать тебе тот самый шаг, — шепчу и подаюсь вперед, намереваясь коснуться губ Даниэля.              И пока он в полном недоумении застывает, я незаметно, но со всей силой и накопившейся злостью, наступаю ему на ногу.              Сдавленный стон разносится рядом со мной, и Фальк отшатывается назад, позволяя наконец выбраться из импровизированной клетки. Борясь с желанием насладиться стремительно краснеющим от боли лицом индюка, ловко проскальзываю мимо, устремляясь вглубь квартиры.              Но мне удается сделать лишь пару широких шагов, прежде чем вновь оказаться лицом к лицу к Даниэлю.              Он, схватив меня за запястье, тянет к себе, зло сводя брови к переносице и пуская искры из глаз. Я непроизвольно вжимаю голову в плечи, пока Даниэль испытывает собственное терпение.              — Ты чокнутая? — шипит сквозь зубы. Он делает шаг навстречу, когда я стараюсь выдернуть запястье из крепкой хватки.              Надо было его задушить, пока была возможность…              — Нечего ко мне лезть! — приподнимаю подбородок и пересекаюсь с горящим от злости взглядом. От него мурашки бегут по коже, но я старательно держу лицо.              — Это я лез? — вновь сжимая руку, прикрикивает Даниэль. — Между прочим, ты облапала меня, а я и пальцем к тебе не притронулся!              Вспыхиваю.              Ладно, может, он и прав, но и я отступать в этой глупой игре не намерена.              — А нечего зажимать меня по углам!              Даниэль наигранно закатывает глаза. Да так сильно, что на несколько секунд они становятся чисто белыми.              — Ты правда думаешь, что интересна мне? Я лишь насмехался, Грейс, — Фальк склоняет голову набок и победно улыбается.              — Так я тебе и поверила, — поворачиваю голову в сторону, не в силах смотреть на самодовольное лицо индюка, который думает, что получил несколько очков превосходства.              — Как раз таки и поверила, — уже в открытую издевается Даниэль, вынуждая меня как можно сильнее потянуть зажатую в тисках руку на себя.              — Какой ты самонадеянный. Я быстрее поверю, что земля плоская, чем поведусь на твои смазливые словечки и воспроизведение сцен горе-любовников из сопливой подростковой мелодрамы, — тараторю я, тыкая Даниэлю в грудь указательным пальцем свободной руки. — Хотя я бы не взяла тебя даже на роль дерева в школьной постановке, потому что боюсь, из тебя и бревно нормальное не выйдет!              Тяжело дышу и свожу брови к переносице, не получая должного эффекта: злости, удивления, быть может, открытой агрессии.              — Не могла бы ты говорить медленнее? Вы, англичане, всю жизнь твердите скороговорки, — беззаботно произносит Фальк.              — Мы, англичане, советуем тебе прикупить словарь и подтянуть английский. А лучше из страны свалить, — рыкаю.              — Может, ты лучше свалишь из моей квартиры?              — Мне здесь нравится!              — Оно и видно, — фыркает Даниэль и весело смеется, когда вновь подавляет мою попытку к бегству.              Нахмурившись, меняю тактику. Начинаю брыкаться, а когда и такое не помогает, резко застываю. Смотрю Даниэлю в глаза и выпячиваю нижнюю губу, пока тот вопросительно не приподнимет брови.              — Мне… — сжимаю губы в тонкую полоску и, кинув взгляд исподлобья, хрипло говорю: — Мне больно…              Фальк смотрит на стиснутое в своей лапище запястье, и я шмыгаю носом, чем добиваюсь долгожданного освобождения.              Так резко отшатываюсь назад, боясь, что меня схватят обратно, что чуть не заваливаюсь на пол. Прижимаю руку к груди.              — Посмотри, она из-за тебя посинела!              — Не ври. Я даже не сжимал.              Даниэль складывает руки на груди, не проявляя и капли сочувствия. Лишь холод и отстраненность, пока я поглаживаю несуществующий на запястье синяк.              — С чего мне врать?              — Мне откуда знать. В твоей голове явно творятся необузданные природой и наукой процессы.              — Ты меня сейчас пытаешься оскорбить?              Даниэль возносит глаза к небу и шумно выдыхает. Когда наши взгляды пересекаются, Фальк качает головой, усмехаясь и брызгаясь ядом.              — Господи, сколько тебе лет? Ты ведешь себя, как ребенок.              — Прости, я забыла, что, чтобы быть взрослой, надо зажимать людей по углам.              — Так часто об этом говоришь, — Даниэль наклоняется вперед, чем откровенно намекает на разницу в нашем росте. — Неужели понравилось? Повторим?              Он плотоядно улыбается и тянется ко мне. Но я, наконец, беру себя в руки и дергаюсь в сторону, применяя проверенную тактику: отступление. Под громкий, хриплый смех взбегаю вверх по лестнице, боясь, что индюк помчится за мной. Только вот ему все равно. Как только я оказываюсь на втором этаже, входная дверь хлопает, оставляя меня в долгожданном одиночестве.              Влетев в свою комнату, на ходу стягиваю кеды и откидываю их в разные углы. Подошва с грохотом ударяется о пол, и я слегка морщусь.              Во мне бушует необъятный ураган злости, негодования и растерянности от произошедшего. Сердце гулко стучит в ушах от резкого перепада эмоциональной составляющей, а на лбу проявляется испарина: то ли от моего динамичного забега, то ли от волнения за собственную шкуру.              Я также на ходу стягиваю с себя футболку и расплетаю волосы, с тихим стоном удовольствия разминая кожу головы. Захожу в ванную комнату, останавливаюсь напротив зеркала и вглядываюсь в отражение, не находя там себя.              На меня смотрит не та веселая и жизнерадостная Грейс, которую я привыкла видеть. Она не улыбается в ответ и не подмигивает, кидая озорной взгляд. Сейчас она серьезна, возможно, даже напугана: ее выдает бегающий взгляд и бледный цвет лица.              Тряхнув головой, отбрасываю мысли о собственном сумасшествии. Наклоняюсь и умываюсь холодной водой. Я остужаю горящие от постепенно снижающийся злобы щеки, наконец, чувствуя небольшое успокоение. Но оно исчезает так же быстро, как и появляется, когда причина той самой злобы опять лезет мне в голову, словно крича: «я еще не договорила!».              Даниэль с каждым днем становится самым сильным раздражителем, действующим на мой организм. Еще немного, и я попаду в больницу с отравлением токсичными веществами.              Фыркнув своим мыслям, последний раз смотрю в зеркало. Кончиками пальцев стираю остатки туши под глазами и избавляюсь от оставшейся одежды. Скрываюсь за стеклянными дверями душевой кабины. Тут, в замкнутом, но безопасном пространстве, я пытаюсь совладать со своими эмоциями, которые вкупе дают взрывной коктейль, что льется через край.              Я всегда была эмоциональна.              Мне нравится чувствовать эмоции; нравится растворяться в них. Я стараюсь не сдерживать себя в любом проявлении чувств, даже если они будут чересчур яркими, непонятными никому и вызовут косой, серьезный взгляд моих сверстников, которые так стараются стать взрослыми, или в их понимании — нормальными. Они, в большинстве своем, хотят подстроиться под нормы, да так сильно, что в попытке быть нормальными окончательно сошли с ума.              И отчасти я их понимаю.              Когда вечно зациклен на одном и том же, обзор становится меньше с каждым повторным осмотром. Сначала ты замечаешь крошки, после следуют пылинки, а дальше тебе начинает казаться, что все вокруг грязное, неправильное, не такое чистое, как у другого.              Постоянные попытки вписаться в рамки дозволенного медленно сужают те самые рамки, тем самым уничтожая собственное видение мира.              И всякий раз, когда задумываешься о своем, при этом невзначай сравнивая с другим, постепенно теряешь интерес к собственному становлению. Что в последующем может сделать тебя безликой тенью общества, которое привыкло к строгости, серьезности, серости. Привыкло, что в мире нет времени на раскрытие своих эмоций. Нет времени на остановку и передышку. Потому что «так» не делали раньше. Тогда зачем им делать «так» сейчас, если можно своим осуждением надавить на новое поколение, стирая то самое «так» еще на несколько лет?              Подставляю лицо под напор горячей воды и зачесываю волосы назад. Сейчас, когда тело наконец расслабилось, я могу полностью отдаться здравой оценке произошедшего и оценить риск, на который пошла.              Имей возможность быть более разумной, я смогла бы проигнорировать нападку Даниэля и пройти мимо, дальше занимаясь своими делами. Тогда бы и запястье не привлекало к себе внимание фантомной пульсацией и не жгло бы. Тогда бы я изменила самой себе, подавляя собственные чувства.              Порой я задумываюсь, что с возрастом не мешало бы увеличить перечень категорий, при которых все же надо контролировать эмоции. Иначе велика вероятность нарваться на кого-то похуже индюка или же вовсе потерять достигнутых результатов в том самом ненавистном мне обществе.              Недовольно сморщив нос, насухо вытираюсь и переодеваюсь в пижаму. Совершаю небольшую вылазку на кухню, где без стеснения в качестве моральной компенсации забираю у Даниэля коробку с готовой лазаньей и бутылку лимонада.              На удивление, измученная сегодняшним бесконечным днем, я почти быстро засыпаю. Лишь иногда отгоняю от себя возникающие во сне образы Даниэля, которые быстро рассеиваются, возвращая меня к ярким картинкам несбывшихся мечт.       

═════ ◈ ═════

      Последующие две недели прошли мимо меня. Я не заметила, как дни превратились в сыпучий песок, стоило с головой окунуться в волнительную подготовку к открытию галереи.              Все свободное время я отсиживалась в кабинете за компьютером: рассылала оставшиеся приглашения, контролировала работу сайта, продажи билетов и многие, многие другие рутинные дела, что скрываются за крутым статусом «бизнес-леди».              Помимо продуктивного и полезного времяпрепровождения на работе, еще одним приятным фактом стало исчезновения индюка из моей жизни. За две недели обитания у него в квартире, нам удалось выработать на удивление слаженный механизм взаимодействия: мы не пересекались вообще.              Я уходила из дома рано утром, когда Даниэль отсыпался после ночной смены в клубе, а когда возвращалась домой — он уже был на работе. Выходные же я предпочитала проводить у мамы, тем самым сводя вероятность встречи с Фальком к минимуму.              Единственное, что указывало на то, что в квартире я живу не одна — перестановка вещей и пополнение продуктов в холодильнике, которые изредка исчезали по моей вине. Но иногда — крайне редко — во мне просыпалась совесть, и я заезжала в магазин или заказывала блюда из ресторана, чтобы заменить ими съеденные мной.              Жест доброй воли за удобный ортопедический матрас.              Живя так, в конце концов забыв о каком-то браке, что раньше нависал надо мной грозовой тучей, я, в большинстве своем, старалась как можно слаженнее организовать открытие галереи и не допустить мелких казусов в виде задержки фотографа или отсутствия нужного мне цвета шаров. В конечном итоге, я даже не поняла, как оказалась посреди самого большого зала, собирая внимательные взгляды гостей, после краткого приветствия и благодарности за уделенное время.              Стараясь справиться с мандражом, расправляю невидимые складки на бежевых широких брюках, тем самым вытирая о ткань потные ладони. Сцепляю руки перед собой и мельком оглядываю зал, в который раз убеждаясь, как круто я и моя немногочисленная команда все сделали.              Все залы — а их на минуточку целых пять, не считая второго этажа, отданного под мастерские — выполнены в относительно современном стиле. Без лишней роскоши: нет лепнины или царских лилий на стенах. Нет и привычного всем желтого освещения, что исходит от потускневших лампочек во всех ранее посещенных мной музеях.              Картины здесь не обрамлены толстенными рамами, которые своей позолотой привлекают больше внимания, чем само изображение. Лишь черные классические матовые рамки, сделанные под древесину. На потолке, помимо вспомогательного света в виде длинных люминесцентных ламп, вопреки всей кричащей современности, висят хрустальные люстры, добавляя той самой невесомой строгости и отдавая дань уважения классическому оформлению галерей.              Я на мгновение прикрываю глаза. Собираюсь с мыслями. Последний раз обвожу толпу из знакомых и незнакомых мне людей взглядом, натыкаясь на подбадривающий жест мамы, и, наконец, незаметно прокашливаясь, продолжаю:              — Сейчас мы находимся в самом большом по площади зале, и, как вы могли заметить, здесь, — взмахом руки указываю в сторону картин, — нет известных вам имен и фамилией. А если вы считаете, что личность художника стоит за его творениями, то и знакомых полотен вы здесь не найдете. Большую часть картин составляют работы молодых и очень талантливых художников, которые только начинают прорываться на арену, отодвигая на задний план устоявшихся классиков, — на секунду замолкаю, набирая в грудь больше воздуха. Успеваю заметить заинтересованность в незнакомых лицах напротив и молюсь всем богам, чтобы это было заинтересованностью, а не осуждением. — Я призываю вас гнаться за красотой, а не популярностью. Научиться ценить искусство не потому, что картина ценна на рынке, а потому что она ценна для вас. И я искренне надеюсь, что здесь вы сможете не только найти подходящие для вас полотна, но и познакомиться с тем, чем сейчас живет новое поколение.              Заправив за ухо выбившуюся из незамысловатой укладки прядь волос, растягиваю губы в широкой улыбке, когда по залу разносятся ритмичные аплодисменты. Кажется, что от радости и нарастающей эйфории подкашиваются колени, и я вот-вот свалюсь на пол.              С благодарностью кивнув головой, плавно перехожу к самому главному и волнительному. То, благодаря чему галерея будет существовать.              — Помимо сотрудничества с Лондонским университетом искусств, мы находим художников в социальных сетях, на любительских выставках или же в обычных общественных местах, где непризнанные таланты за гроши продают картины, чтобы свести концы с концами, — придаю голосу строгости. Стараюсь выглядеть серьезной, чтобы показать всем, что я знаю, о чем говорю, что полностью уверена в себе. — У каждой картины вы можете заметить QR-код, который перекинет вас на личную страничку художника на нашем сайте. Там вы сможете ознакомиться с другими его работами, не представленными здесь, но которые можно приобрести. Все собранные деньги с продажи картин пойдут на развитие галереи и закупку материалов для мастерских. А фиксированные десять процентов будут ежемесячно отчисляться в лондонский приют для животных, — вновь стараюсь считать эмоции гостей, который раз убеждаясь, что на меня не несутся с вилами и раскаленными факелами. — И да, про мастерские, — улыбаюсь я. — Каждые выходные на втором этаже будут проходить бесплатные мастер-классы с нашими художниками. А в рабочие дни здесь будут открыты кружки для всех желающих научиться рисовать или просто провести время с пользой, независимо от возраста и статуса. Подробнее о всех нюансах проведения, расписании и планах на будущее вы можете прочесть на сайте или в брошюрах. Также и я готова ответить на все интересующие вас вопросы, — киваю своим же словам и улыбаюсь. — А пока, желаю вам приятно провести время и попробовать замечательные ванильные пирожные.              Наконец заканчиваю, опять поймав рокот аплодисментов и на негнущихся ногах намереваюсь где-нибудь спрятаться, чтобы окончательно прийти в себя и осознать, что дело сделано. Отогнать от себя страхи в провале, вытравить боязнь осуждения и непринятия. Осознать, что я действительно сделала это.              Только вот у судьбы на меня другие планы.              Рвано вздыхаю, когда гаснет главный свет, оставляя лишь натянутые по периметру светлые ленты и подсветки картин. Тело сразу сковывает страх неудачи в самый важный день моей жизни. Гости, все это время внимательно слушающие меня, начинают перешептываться, а я растерянно верчу головой в попытке найти поддержку.              Но вместо нее нахожу нечто хуже.              Когда из толпы выбивается знакомый мне силуэт, я окончательно и бесповоротно понимаю — это только начало той самой неудачи.              Даниэль привлекает к себе внимание. Он мило улыбается, обводя толпу взглядом, и поворачивается ко мне.              — Грейс, — голос его твердый и немного хрипит. Возможно, от выпитого алкоголя, а, возможно, от волнения. — Любовь всей моей жизни. Мой солнечный луч в кромешной тьме, — с каждым словом Даниэль приближается. Пока я с каждым его шагом лишь удивленно таращусь на него, сжимая ткань брюк по бокам. — Я неистово благодарен судьбе за такой подарок. За тебя, — он останавливается напротив и игриво улыбается, прежде чем продолжить: — И я хочу узнать, считаешь ли ты нашу встречу судьбой?              Даниэль запускает ладонь в передний карман брюк, и мои глаза расширяются, стоит ему медленно опуститься на одно колено.              — Ты что творишь?! — шепчу я, но мой шепот растворяется в возникшей в зале тишине.              — Грейс Вернер, готова ли ты разделить со мной не только одну квартиру, но и всю жизнь? — шкатулка цвета «тиффани» в руках Фалька щелкает, открывая вид на золотое помолвочное кольцо с россыпью камней. — Ты выйдешь за меня?              Слова возмущения застревают посреди горла, как и мысли. Я оглядываюсь по сторонам, натыкаясь на замеревшие в ожидании лица, из-за которых еще больше становится не по себе.              Вновь вернув все внимание Даниэлю, со злостью смотрю в его глаза. В них отчетливо проскакивает издевательство и насмешка. Он понял, что при толпе я не имею права сделать недовольное лицо и не пошлю его в задницу, вместе с глупой попыткой сыграть настоящее предложение.              — Ну же, — шипит Даниэль. — Не делай вид, что у тебя остался выбор.              Сказанные им слова больно пронзают сердце, загоняя в тупик. Стараюсь не обращать внимание на потемневший в приглушенном свете ламп голубой взгляд, в упор смотрящий на меня. Надеюсь, что возникшая между нами «проблема» растворится сама. По щелчку пальцев. Осталось только дождаться тот самый щелчок. Но по всем законам жанров нас окутывает тишина, тяжестью оседающая на плечи.              Неожиданно почувствовав холодные пальцы Даниэля на своей ладони, едва заметно дергаюсь. Борясь с желанием ринуться с места, плотно сжимаю губы, но все же кротко киваю, не в силах справиться с напряжением. А когда Фальк вплотную встает ко мне, так, что моя грудь касается его, я понимаю: пути назад нет.              Все планы на будущее рушатся, когда Даниэль надевает мне на безымянный палец кольцо. С каждой секундой, проведенной в таком положении, — стоя друг напротив друга и с не скрываемой агрессией смотря в глаза — в обществе укрепляется позиция нашей необъятной, опьяняющей и серьезной любви, пока весь мир вокруг меня рушится, как карточный домик.              Даниэль заправляет за ухо прядь моих волос. Он наклоняется ниже, так, что я чувствую тепло чужого тела.              — Ну как? Я все еще плохой актер? — шепчет мне на ухо Даниэль, и я вздрагиваю, когда кончик его носа касается моего виска.              Втягиваю воздух через рот. Теряясь в мимолетном замешательстве, не сразу осознаю: Фальк нагло целует меня. Опускает ладони на поясницу, по собственнически скользит ниже, почти дотрагиваясь до ягодиц. Дергаюсь, скидывая нависший над головой морок, и прикусываю нижнюю губу Даниэля.              Выругавшись, он отстраняется от моего лица, но объятия не распускает. Держит в клетке из собственных рук.              Вскидываю голову, и наши взгляды пересекаются.              — Ненавижу тебя.              — Ненависть — тоже своего рода любовь, — мелодично произносит Даниэль. Кончиками пальцев трет укушенную губу.              Второй поцелуй с Фальком, а дрожь в теле становится лишь сильнее. Как и неприязнь к нему.              Даниэль играет. Умело строит из себя настоящего, любящего жениха, который готов сделать все ради меня и нашей будущей семьи. Он открыто улыбается, обнимает, нагло дотрагивается до лица, плеч, когда нас подходят поздравить. Позирует перед фотографами, явно развлекаясь.              Я же стараюсь не замечать, как жжется сквозь шелковую ткань блузы ладонь Даниэля, лежащая на моей талии. В бесконечном потоке смены лиц, мне удается выхватить у проходящего мимо официанта бокал с шампанским и осушить его почти одним глотком.              — Тише, agneau, — издеваясь, тянет Фальк, и я пихаю его локтем в бок.              Игнорирую его выпад, смотря ровно перед собой. Касаюсь большим пальцем кольца и дергаюсь, как от раскаленного металла. Не удивлюсь, что когда сниму с себя проклятый золотой ободок, то на его месте останется клеймо, опоясывающее мой палец.              — Прекрасная работа, — вдруг рядом раздается звонкий женский голос. — Вы справились на ура, а ваше желание стать Матерью Терезой для бедных котиков и собачек… У меня нет слов.              Равно, как у меня.              Натянуто улыбаюсь, смотря в лицо кареглазой незнакомки. От ее наглости забываю про Даниэля, про кольцо, да и про мероприятие в целом.       — Спасибо, рада, что вам все нравится, — расправляю плечи, скользя взглядом по голубому платью девушки. У меня нет желания с ней спорить, утверждая, что я люблю животных, и что помогаю им не потому, что все так делают и не потому, что это модно.              — О, Даниэль, а ты удивил меня еще больше, — резко выпаливает брюнетка, привлекая внимание Фалька, который все это время отстраненно смотрел вглубь зала. — Не думала, что твои слова окажутся правдой. Это на тебя не похоже.              — Все меняются, Моника. И я тебе советую это сделать, — резко бросает Фальк.       Заинтересованно наблюдаю за их перестрелкой взглядами: Даниэль смотрит наплевательски, а девушка с разочарованием и надеждой.              — Очень жаль, что теперь придется перепечатывать такие замечательные визитки. Ведь фамилия теперь у вас будет другая, Грейс.              Кажется, от яда, сочащегося изо рта Моники, могут погибнуть люди в радиусе одного километра, как минимум. Стойко выдерживаю натиск судьбы.              — Не переживайте, — обвиваю руку Даниэля, положив голову ему на плечо. — Мой жених достаточно зарабатывает, чтобы оплатить тираж новых визиток. Если хотите, можете оставить свой адрес, и я сама лично отправлю вам новую, исправленную бумажную карточку, если вам так она важна.              Моника фыркает, наигранно обмахивая лицо ладонью и изображая скучающий вид. Сжимаю челюсть так сильно, что зубы начинают скрипеть.              Да, черт возьми, Даниэль по сравнению с ней — ангел!              — Шла бы ты по своим делам, Моника. Кажется, я объяснил тебе все в нашу последнюю встречу, — шепчет Фальк, чтобы никто из присутствующих не услышал его слов. — Ты мне не интересна уже сколько? Два? Три года? Так же не интересна, как твои выпады. Поэтому, по-хорошему, свали.              Девушке хватает доли секунды, чтобы послать нас обоих в задницу и развернуться на высоких каблуках, явно посылая череду проклятий на весь мой род. Однако искаженное негодованием и разочарованием лицо Моники, которую я знаю буквально пару минут, принесло мне несказанное удовольствие и даже подняло настроение.              — Зачем ты отправила ей пригласительное? — дернув меня за рукав, спрашивает Даниэль. — Если это был твой план, то ты облажалась и испортила вечер лишь себе.              Я удивленно таращусь на индюка и вырываю руку из его очередной хватки. Что за манера такая?              — Тебе от ламп напекло? Ничего я ей не отправляла! Часть билетов продавалась, и она спокойно могла приобрести себе один из них, — вздергиваю вверх подбородок, пересекаясь с надменным голубым взглядом. — Как неприятно встречаться с бывшей, да?              — Боюсь, это не та бывшая, по которой можно убиваться. Так что нет, мне все равно, — Дэн принимает у подошедшего официанта бокал с шампанским, и я не успеваю возразить или съязвить что-нибудь про стадию отрицания, — к нам подходит Ингрид.              — Дэн, милый, можно тебя на пару секунд, — шипит Ингрид, сводя тонкие брови к переносице и уводя своего сына подальше от нас.              Я же нахожу маму:              — Ты знала про предложение?! — говорю, когда мы отходим подальше от толпы. Я поднимаю руку с дурацким кольцом и трясу им перед лицом мамы. — Ты знала и не сказала, что эта хрень окажется на моем пальце в самый важный день моей жизни?              Мама качает головой и мягко перехватывает мою ладонь, сжимая в своей.              — Не знала, котенок. Вернее, я знала, что Ингрид отдала Дэну кольцо. Но это было неделю назад, и я думала, что он тогда передал его тебе.              Рвано выдыхаю. Встаю рядом с мамой и проваливаюсь в пустоту своих мыслей.              Единственное, что мне ясно: Даниэль очень злопамятный. И, возможно, не так прост.              С учетом того, что кольцо находилось при нем достаточно долго, он точно выбирал подходящий момент для него самого. Такой, что испортил бы мне день и воспоминания.              Ведь теперь, обращаясь к картинкам своего триумфа, я буду вспоминать не восхищение гостей из-за открытия галереи, а восхищение их видения супер-романтичного предложения руки и сердца.       

═════ ◈ ═════

      В череде нескончаемых разговоров, фотографий и обмена любезностями, я покидаю галерею в компании Фалька и даю себе обещание, что больше никаких похожих на светские рауты встреч. Слишком энергозатратно и фальшиво, не считая нескольких моих знакомых, — в том числе Кевина, Хелен и, на удивление, Эммы, — что правда были рады открытию моего проекта.              Я настолько устала, что не заметила, как добравшись до квартиры на такси, развалилась в гостиной на диване и ввязалась в незамысловатый спор про мое появление в чужом доме.              — Мне, знаешь, тоже не в удовольствие видеть твое лицо, — небрежно отвечаю, прикрыв глаза.              — Кажется, я тебе уже предлагал свалить, но тебя не вытравишь.       — И это твоя благодарность за спасение твоей задницы от бывшей? — резко поднимаюсь на ноги и упираюсь кулаками в бока, прожигая злым взглядом удивленного Даниэля.              — Прости, что? Спасение? Не нужно приписывать себе те подвиги, которых ты не совершала.              Возмущенно приоткрываю рот, не находя слов оправданий, кроме тех, за которые мама в детстве давала по губам.              — Я не приписываю то, чего не делаю сама.              — А как же «твоя» галерея? — изображая в воздухе кавычки, с издевкой бросает Даниэль. А когда я с недоумением смотрю на него, то он тяжело вздыхает, словно весь наш разговор кажется ему ненужной тратой времени. Хотя так и есть. — Не нужно делать вид, что не понимаешь. И не нужно начинать гордиться тем, что было оплачено другими и не принесло тебе и фунта. Но ты явно привыкла, что тебе преподносится все на мягкой бархатной подушке, а вокруг скачут пони и счастливые родители, которые гордятся заслугами, что бессовестно забрало их детище.              — Ты… — хватаю ртом воздух. Меня всегда удручал тот факт, что все оплачено мамой и что если бы не она, я ничего бы не смогла. И вот сегодня, когда я поверила в собственную силу, все вновь повторилось. — Хочешь сказать, что твой клуб был сделан без единого цента от родителей? — с необузданной злостью хватаю с дивана подушку и швыряю ее в Даниэля.              — А я и не отрицаю того факта. Только он окупился буквально за пару месяцев, и я стал полноценным владельцем. А ты со своими воздушными замками вряд ли добьешься такого успеха без поддержки мамы.              — Да ты! — следом за подушкой летит еще одна, а когда они заканчиваются, так и не попав в Даниэля, швыряю в него деревянную статуэтку.              Та с грохотом ударяется о стену, и висящий на ней в рамке постер падает на пол. Фальк в упор смотрит на разбросанное по паркету стекло и криво усмехнувшись, говорит:              — Теперь понятно, почему тебя так замуж выдали. Твоя мама сразу поняла, что такую истеричку никто не полюбит. А я стал жертвой!              — Ах, теперь ты жертва?!              — Конечно! Жертва одной избалованной девчонки, что не ценит ничего чужого, да и своего. Девчонки, которая родилась с золотой ложкой и всеми силами пытается отрицать этот факт. Строит из себя не такую, как все, — Даниэль переходит на крик, и я обнимаю себя под грудью, не замечая, как глаза начинают печь. — Делает вид, что она простая, обычная, но на деле ты никто без своей безлимитной карточки, имени родителей и их статуса. Пустышка с пластмассовой короной на голове.              Не знаю, как Фальку это удалось, но он буквально обрушил на меня гнет моих же мыслей. Он вывернул мою душу наизнанку, убивая уверенность в себе. Сравнял меня с землей за какие-то пару минут, что мы находились вместе.              Мне не удается найти подходящего ответа. То ли от того, что его просто нет, то ли потому что горло сковывает спазм, а из-за слез все поплыло.              Вылетаю из квартиры, осознав свою ошибку: не нужно было изменять себе и вестись на уговоры мамы уехать на выходные в квартиру. Который раз жалею, что позволяю чужим предложениям повлиять на собственные решения.              Оказавшись на улице, тяжело дышу. От грубых слов в носу пощипывает, а кончики пальцев немеют. Я рваными движениями протираю щеки тыльной стороной ладони, стирая с них горячие слезы. Тихий всхлип вырывается из меня, и я бешусь от собственной слабости.              Быстрым шагом пересекаю улицу, намереваясь свалить отсюда подальше. Но застываю, краем глаза заметив то, благодаря чему в голове промелькнула одна не очень адекватная мысль.              Остановившись перед машиной Даниэля, оглядываюсь по сторонам. В свете уличных фонарей не нахожу на парковке не единой живой души. И это несомненно идет мне на руку.              В сумочке, которую я схватила в спешке, нахожу ключи от дома. Широкая улыбка сама появляется на лице. Серебряная надпись «Range Rover» сверкает на капоте, отражая рассыпанные по небу звезды и яркую луну. Проведя кончиками пальцев по ровным, гладким буквам, заменяю их на острый ключ.              Первое прикосновение отдает гулкими ударами сердца в груди. Оно уносит меня в неизвестный мне ранее мир удовольствия и позволяет полностью раствориться в моменте.              Огибаю черный автомобиль, оставляя после себя волны, которые иногда превращаются в искусные завитки, стоит мне забыться и отдаться порыву. А когда я вновь оказываюсь перед девственно-чистым капотом, то понимаю: никакие деньги не окупят полученного мной наслаждения.              С энтузиазмом и необъятной гордостью за себя вывожу на капоте ругательства, украшая их парочкой ярких эпитетов, описывая настоящий лик индюка, и не забываю упомянуть о его импотенции.              Оглядываю свое творение и делаю фотографию на память. Быстро смываюсь с места преступления. Ловлю себя на мысли, что становится немного грустно от того, что не смогу лицезреть всего спектра эмоций Даниэля. Но грусть моментально отступает, когда на пороге дома меня встречает Бруно.              Уперевшись лапами мне в бедро, пес виляет хвостом. Я небрежно глажу его по голове, за ухом и под подбородком.              — Так сильно соскучился? — улыбаюсь и присаживаюсь на корточки. Бруно утыкается мокрым носом мне в щеку и забавно фыркает, из-за чего я тихо смеюсь.              Сегодня пятница, а, значит, мама отпустила всю прислугу еще днем. Поэтому, стараясь не шуметь, разуваюсь и прохожу вглубь дома, чтобы сообщить о своем приходе. Бруно верно следует за мной.              Нахожу маму на диване в гостиной. Она, укрывшись тонким пледом, спит в неудобной позе. Под головой у нее декоративная подушка.              Присаживаюсь на краешек и мягко касаюсь ее плеча, чтобы разбудить.              — Мам, — шепчу и шикаю на Бруно, когда тот нагло ставит лапы на диван, намереваясь загавкать.              — Котенок? — хрипит мама и приоткрывает глаза. Она садится ровно и растерянно озирается по сторонам. Думает, что незаметно прячет знакомый мне альбом под подушку. — Что-то случилось?              Отрицательно качаю головой и слабо улыбаюсь. Не задумываясь, ныряю в предложенные ею объятия и прикрываю глаза. Чувствую, как мама нежно перебирает мои волосы и оставляет в них поцелуй. Она не задает глупых вопросов, хотя точно заметила размазанные по моим щекам черные разводы от туши.              — Хочу на выходных быть здесь. С тобой и Бруно. Хочу быть дома.              Мама рвано выдыхает и крепче обнимает меня.              — Мне так жаль, котенок, — она утыкается носом мне в волосы. — И я ненавижу себя с каждым днем сильнее, из-за того, что тебе приходится пережить.              — Все нормально, мам, — отстраняюсь и любовно улыбаюсь, находя в глазах напротив сожаление, смешанное с заботой. — Просто я устала.              Уверяю, что все хорошо.              Если не считать надломленной веры в себя и чужого испорченного автомобиля. Но о первом я поговорю с ней чуть позже, а о втором лучше промолчу.              — Сделать тебе чай?              — А ты будешь?              — Нет, котенок. Хочу лечь спать.              — Тогда я не буду, — поднимаюсь на ноги и расстегиваю верхнюю пуговицу на блузке. — Спокойной ночи. Я люблю тебя.              — И я тебя.              Зайдя к себе в спальню, сразу отправляюсь в душ, где смываю липкость и мерзость сегодняшнего дня. У меня не остается сил на очередные раздумья, которые часто окутывают меня, стоит оказаться одной в тихом, замкнутом пространстве. Поэтому из душа я выхожу с пустой головой и желанием забыться за просмотром какого-нибудь фильма.              — Мама, — с теплотой в душе отзываюсь, заметив на прикроватной тумбочке заваренный чай и стопочку шоколадного печенья на блюдце.              Смотрю в сторону приоткрытой двери и плюхаюсь на кровать. Убеждаюсь, что в мире есть человек, любящий меня несмотря ни на что.              — Что, и ты меня любишь, когда в моих руках печенье? — весело спрашиваю я у смирно сидящего рядом с кроватью Бруно. Он с мольбой смотрит в глаза. — Сначала покажи свои лапы.              Пес почти оскорбленно фыркает, прежде чем помочь мне убедиться, что после дня на улице он чист. Однако его осуждение во взгляде пропадает, стоит мне позволить ему забраться на кровать и улечься в ногах.              Включаю незамысловатую комедию и выключаю в комнате свет, забираясь под одеяло. Наконец-то, за долгое время, мой день заканчивается спокойно, без переживаний и лишней суеты. Я засыпаю быстро и не встречаю в ярких снах никого, кто смог бы оставить мерзкий отпечаток на душе.