Даниэль
В машине пахнет сладкими духами, напряжением и злостью. Эмма прожигает меня взглядом на протяжении двадцати минут, с того момента, как мы отъехали от салона. И пока я профессионально делаю вид, что не замечаю жжения в своем виске, она продолжает мысленно посылать мне проклятия. — Ты невоспитанный и грубый, — выпаливает Эмма, когда мы останавливаемся на светофоре, и я наконец поворачиваюсь в ее сторону. — Что, по-твоему, я сделал не так? — Абсолютно все! Почему ты грубишь Грейс, если она тебе ничего плохого не сделала? Закатываю глаза и крепче сжимаю оплетку руля, вновь ощущая раздражение от поведения сестры. — Может, потому что это не твое дело? — язвлю. — Да и с какой стати тебя волнует моя с ней манера общения? — Потому что Грейс такая же жертва обстоятельств, как и ты. Фыркаю и двигаюсь с места, вновь маневрируя между плетущимися по улицам Лондона машинами. Мне в край надоело желание Эммы сыграть роль миротворца, породниться с матерью Терезой или того хуже — подружиться с идеальной, на ее незрелый взгляд, Грейс. — Прекращай повторять одно и то же, Эмма, — поджимаю губы, резко дернув подрулевой переключатель вниз, перестраиваясь на более свободную полосу. — Мне нет дела до Грейс, свадьбы и твоих желаний. Я вытерпел сегодняшнюю экзекуцию на тысячу из ста баллов, перемерив всевозможные костюмы и ни разу, повторюсь, ни разу, ничего против не сказал. И ты сейчас меня в чем-то упрекаешь? Слышу тяжелый вздох и кидаю беглый взгляд на Эмму. Она, выпрямившись в спине, расправляет плечи. Сморщив нос от отвращения, зло выплевывает: — Ты вел себя, как мужлан. Мгновение, и кровь в жилах застывает, тело напрягается, а вязкий ком образуется в горле. Ее приговор больно ударяет по голове. Мужлан. Я всегда приписывал этот статус отцу. Не сразу, конечно, понял, что он таковым является, но взрослея и неумело анализируя его поведение, манеру общения и отношения с мамой, постепенно пришел именно к этому термину для определения. Образ отца стал той самой красной тряпкой с обратным эффектом, — я должен бежать от него; должен избегать такого поведения, лишь бы быть похожим на отца только внешне — это единственное, что я не могу изменить; то, что мне неподвластно. Как и неподвластны слова, вылетевшие из моего рта, прежде чем я смог проконтролировать это. — А ты — авантюристка. Тобой движет желание влезть куда-то, откуда выбраться потом сложно. А Грейс и эта свадьба — очередная игра, в которой ты принимаешь участие. Веселишься, приписываешь себе роль крестной феи и грезишь своими мечтами, считая себя чуть ли не главной героиней. Только это не игра, Эмма. Это распоряжение чужими жизнями без их согласия. Но да, это же не твоя жизнь, поэтому тебе в удовольствие! — я повышаю голос на несколько тонов и уже не так внимательно слежу за дорогой, позволяя себе кидать частые взгляды на сестру. Она, сжав в руке ремень безопасности, неотрывно смотрит на меня, явно не ожидая, что разговор станет чем-то большим, чем обычное согласие с ее прихотями. — Какой же ты, — в голосе Эммы проскальзывают стальные нотки, и она отворачивается к окну, не желая либо принимать правды от меня, либо спорить дальше. Вздыхаю и возвращаю свое внимание на дорогу, проваливаясь в глубину бессвязного переплетения мыслей. Не понимаю, почему настоящая правда зарождается в момент самого, что ни на есть, эмоционального всплеска. Как и не понимаю, почему чаще всего эта правда является склизкой, мерзкой, приносящей разочарование и боль. Мама часто говорила: слова, несущие за собой правду, ранят сильнее оскорблений, ударов или того хуже — потери. Самое ужасное, что она была права — слова действительно ранят не меньше. Особенно, когда их произносит родной человек. Когда тебе больно. Когда ты чувствуешь свою вину. Когда ты понимаешь, что лучше бы этот мир рухнул. В какой-то степени, я готов сравнить речь с зеркалом, отражающим все происходящее в душе. Однако не все мы готовы показать четкое изображение без ряби скрытых чувств. Я останавливаюсь напротив клуба и, готовый снова завести разговор с сестрой, поворачиваюсь в ее сторону. Но она молниеносно выскакивает из автомобиля, оставляя натянутую струну наших отношений. Какое-то время я молча сижу в машине, бездумно смотря перед собой, словно тишина может мне помочь; словно я смогу договориться с самим собой, прежде чем опять уступить братским чувствам и не разрушить выстроенное с Эммой доверие. Небрежными движениями поправляя упавшую на лоб челку и, взяв с собой самое необходимое, — телефон и ключи от квартиры, — наконец покидаю собственную временную тюрьму, наполненную смрадом испорченного настроения. Хотя оно испортилось еще утром, вернее, утром для меня и днем для людей, работающих в офисе. Получив сообщение от мамы с очередным адресом, я взбешенно взвыл в потолок спальни, до сих пор пребывая в состоянии принятия того самого смирения, отдающего гневом в груди. Кто же знал, что мимолетная встреча с Грейс окончательно подпортит его и призовет совесть? Может, я правда перегибаю палку? Но тогда почему дикарке все дозволено? Будто никто не обращает внимание на ее выходки, а Даниэль как всегда плохой. Почему никто не смотрит вглубь конфликта, лишь обвиняя одну из сторон? Я вот, например, не знаю, что творится в голове у Грейс. Быть может, она правда помешанная на мне фанатка, иначе зачем так часто упоминает о нашей свадьбе и моем желании жениться на ней? Тогда я в полном праве опасаться за себя, свое давно потерянное целомудрие и психическое состояние, которое иногда дает сбой от простой усталости от жизни. — Здравствуйте, мистер Фальк, — голос одного из охранников отвлекает меня, и я выныриваю из лужи бесконечных вопросов. Растерянно киваю в ответ. В клубе прохладнее, чем на улице, да и в машине. Пахнет свежесваренным кофе, нарезанными к открытию фруктами и мятой. Помещение залито слабым белым светом люминесцентных ламп, что через пару часов станут цвета фуксии, или какой там сегодня день? Понедельник, суббота — не важно, каждый раз Олимп оправдывает название и уносит на вершины блаженства толпы молодежи, готовой потратить здесь не только свое время, но и деньги. Да, пожалуй, я слишком сильно люблю свое детище, чтобы не идти на риски потерять его. Даже если этот риск условно забирает мою свободу. Я быстрым шагом миную просторную танцплощадку, направляясь к металлической лестнице, ведущей в VIP-зону и мой кабинет. Нужно отвлечься, постараться забыться в работе и желательно продумать план примирения с Эммой, пока она не придумала, как мне насолить. Вот, с кем я действительно перегнул палку, а не с какой-то незнакомой мне Грейс, которая слишком часто мелькает перед глазами и в голове. — Дэн! — Что?! — громче, чем положено спрашиваю и резко оборачиваюсь на знакомый голос. Джош, подбежавший ко мне, вопросительно выгибает бровь, но после, словно опомнившись, придает лицу обеспокоенный вид. Он молча взглядом указывает в сторону барной стойки и быстро исчезает из моего поля зрения. Помимо Дейзи, чья золотистая кожа и янтарные глаза сверкают под маленькими лампочками в баре, когда та ловко выставляет разноцветные бутылки на стеклянные полки, на высоком стуле, смотря прямо на меня, сидит симпатичная девушка. Ее черный взгляд пронзает насквозь, а губы, накрашенные ярко алой в цвет платья помадой, изогнуты в лукавой, я бы даже сказал, хищной улыбке. Моника. Мне требуется секунда на распознание знакомого силуэта, лица, позы и секунда, чтобы окончательно разочароваться в сегодняшнем дне. Как я разочаровывался до этого еще много-много раз. Киваю на лестницу и сам медленно поднимаюсь в свой кабинет, спиной чувствуя пронизывающий до костей взгляд. Я открываю дверь и пропускаю Купер вперед, на что она игриво откидывает черные, смоляные волосы за спину. Слежу, как она осматривает мой кабинет, явно выделяясь на фоне темной лаковой мебели. Купер ничуть не изменилась с нашей последней встречи. Все такие же волны самоуверенности исходят от нее, пока та прикусывает губу и пару раз быстро хлопает длинными ресницами. Раньше ее фотографии часто попадались мне в ленте социальных сетей. Приходилось долго нажимать на «мне не интересно», «меня не интересует данная публикация», «спам», чтобы избавиться от навязчивых снимков и воспоминаний. — Что ты здесь делаешь? — складываю руки на груди и, приподняв брови, смотрю, как Моника мелкими шагами подходит ко мне вплотную. Тонкие высокие каблуки глухо стучат по паркету и эхом отдают в возникшей между нами тишине. — Ты разве не соскучился? — томно, как она обычно делала, шепчет и опускает ладони мне на плечи, ведя к груди. Ее губы прикасаются к моей скуле, и в нос ударяет пряный аромат духов. Я шумно втягиваю воздух, почувствовав мокрый, долгий поцелуй на щеке. — Ты напряжен. Не хочешь расслабиться? Растерянно моргаю, прежде чем мягко оттолкнуть от себя Монику. Небрежно одергиваю футболку вниз и делаю шаг назад. Купер склоняет голову набок, как кошка, задает немой вопрос шоколадными глазами. — Прямо сейчас? — хмыкаю и выгибаю бровь, кинув веселый взгляд на девушку. Она, насупившись, расправляет плечи и поправляет длинный вьющийся локон, мило улыбаясь. Но я знаю, что за этой невинной красотой прячется слишком много пороков, а легкий румянец на ее щеках далеко не признак смущения. — Раньше тебя это не останавливало, Дэн, — Купер присаживается на край моего стола, когда я занимаю место в кресле. Жгучего цвета платье неприлично оголяет смуглую, загорелую кожу, открывая вид на россыпь мелких родинок на бедре. Раньше я мог бы долго соединять их между собой линиями, проводя кончиками пальцев или языком. — Это было когда? — наигранно откидываюсь на спинку кресла и потираю подбородок. Мы пересекаемся взглядами: дерзкими, развязными. — Год назад? Неужели ты думаешь, что я все еще хочу тебя? — Неужели в тебе ничего не вспыхнуло? — Кроме чувства голода — нет. Моника на мгновение поджимает губы, рассеянно бегая взглядом по моему лицу, но быстро возвращает себе былое величие. В ней нет и капли того сожаления, что появляется в глазах. Нет и капли жалости, лишь расчет твоих будущих шагов. — Мы были вместе, Дэн! Это должно много значить для нас, — Моника вскидывает руку вверх, и я, усмехнувшись, поднимаюсь на ноги, встав к ней вплотную. — Были, — накручиваю черный локон на палец и неотрывно смотрю в глаза. — А потом мы просто занимались сексом. Без обязательств, без привязанностей. Как это было и в наших отношениях, — Моника морщит нос. — Что? Разве я не прав? — наклоняюсь вперед и упираюсь ладонями в стол по бокам от бедер девушки. — Почему ты пришла сейчас, спустя почти год? — Я хочу все вернуть. Ты много для меня значишь, Даниэль, — Моника закидывает руки мне на плечи, сгибая их в локтях. Она кокетливо улыбается. — Ты — мой мир, Даниэль. Дергаюсь и скидываю мерзкие объятия. — Где же ты была год, Моника? Что, самолеты из Шри-Ланки в пробке стояли? Или, может, не все туфли в Милане перемерила? Год я не был твоим миром, а сейчас резко стал? — Ты изменился, Дэн, — отстраненно говорит Купер, и нижняя губа немного подрагивает. — Да. Я повзрослел и научился слушать себя и свои желания. А ты так и осталось той, для которой я был запасным вариантом. — Не говори глупостей, Даниэль, — Моника спрыгивает со стола и тянется к моему лицу. Я быстро перехватываю ее ладони. Эмоции Моники сразу меняются: становятся безжизненными. — Я смотрю ты завел серьезные отношения. Усмехаюсь и запрокидываю голову назад, сжав переносицу. Конечно, как я сразу не понял, в чем дело. — Скажу больше: я женюсь, — придаю голосу строгость, добавив нотки гордости за себя и свои «планы». Моника удивленно распахивает глаза и приоткрывает губы. Вижу, как нервно она сжимает и разжимает пальцы, стискивающие края короткой юбки. — Не видела тебя на одном колене, — хрипит Купер. — Скоро увидишь. Могу лично прислать все медиафайлы. Или, постой, на Карибских островах есть интернет? — подхожу ближе, язвлю, за что получаю толчок в грудь. Моника, до последнего, сдерживая наигранные слезы, вылетает из моего кабинета так же быстро, как когда-то из моей жизни. У нас правда были отношения. Жгучие, страстные, наполненные бессонными ночами и дерзкими поступками. Они держались лишь на обоюдном желании потратить вместе время, порой, не выходя из спальни. Мы познакомились в университете, когда я перешел на второй курс, а Моника стала новоиспеченной студенткой престижного факультета журналистики. Я долго ловил на себе ее заинтересованные и соблазнительные взгляды, слышал наигранные смешки ее подружек, пока та лишь смущенно прикрывала розовые от румянца щеки ладонями. Не скажу, что я был тем самым парнем университета, о котором мечтает каждая первая, но и в списке лузеров не числился. Я был самим собой, периодически включая свою соблазнительную сторону, чтобы подцепить девчонок. Ну, а Купер просто случайно угодила в мои сети и осталась в них на два года. Нам было хорошо вместе. Наверное, потому что ни о чем серьезном мы не разговаривали. Мы не строили планы на будущее, не думали, как будем жить вместе или какой ковер выберем в спальню нашего дома. Мы просто создавали условную видимость принадлежности друг другу и трахались. Много. Мы ценили момент, который не отнимал нашей свободы. Спустя два года нескончаемых одинаковых дней и ночей я понял, что секса в отношениях больше, чем самих отношений. Расставаться было… Мне было все равно, честно. Я не прочувствовал той самой тоски, о которой твердят многие. Лишь понял: закончить то, что не дает развития — нормально. Монику мое предложение тоже особо не задело, и в ответ она предложила другой вид отношений — без обязательств. Я согласился, потому что мне было удобно, как и Купер. Наши встречи происходили каждый раз, когда кому-то из нас было плохо, скучно или, наоборот, некуда было деть энергию. Так тянулся еще год, пока Моника с чего-то не решила, что я должен уделять время лишь ей. Почему-то она стала считать меня своим, будто мы снова вместе; будто мы снова дали друг другу какое-то обещание. Но нет, такого не было. Как и оказывается, не было доверия раньше. Купер, сама того не подозревая, надломила во мне и без того тонкий стержень доверия, когда по университету поползли слухи о количестве моих рогов. Только вот должной реакции вся та тусовка, активно рассылающая сообщения, от меня не получила. Наверное, потому что не вспыхнула искра, а, быть может, потому что мне было все равно: на Монику, на ее дела за моей спиной, на пустую трату времени и на ее перевод в другой вуз. Мечтал ли я после о любви? Не думаю. Хотел ли я ее? Это уже другой вопрос. В то время, как и сейчас, я боялся, что мои отношения не станут чем-то бóльшим. Тем надежным каркасом, способным помочь мне пережить не один сценарий бренной жизни. Копаясь в себе и своей нечастой влюбленности, я пришел к выводу, что она никогда не переходила в любовь. Все отношения тянулись монотонно, неизменно, словно поставлены на паузу. А девушки, которые вечерами ходили со мной на свидания, зачастую мечтали о золотом ободке на пальце, словно не видя в моих глазах пустоты. Отсюда и возник вопрос: какой смысл от отношений, что перерастают в брак, просто потому что надо? Потому что об этом мечтают? Зачем мне портить жизнь другому человеку, а после и, возможно, ребенку лишь потому, что долгие отношения подразумевают за собой брак? Искренне не понимал общественных установок, кричащих о важности обременить свою жизнь узами брака. Будто без них ты неполноценный и наплевать, что как таковой любви между вами нет. Я — пример отсутствия той самой любви, и я знаю, какого это, находиться в семье, где один другого любит лишь по выходным, знаю, как сложно сдержать слезы, когда плачет мама, прижимая к груди руку с тем самым кольцом. Кольцом, что является мечтой многих. Но все мы знаем, что мечты порой разбиваются о скалы той самой реальности. Тяжело вздыхаю и прикрываю глаза, услышав через щелку приоткрытой двери нарастающую мелодию и знакомый звонкий голос. Как бы сильно Эмма не обижалась, свою работу она не бросит, а меня не подставит. Даже становится противно от себя самого. Я не заметил, как потратил несколько часов на броски скомканной бумаги в урну и путешествие в чертоги воспоминаний. Стягиваю с себя рубашку и кидаю ее на край стола, принимаясь за работу.═════ ◈ ═════
Возвращаюсь домой на несколько часов раньше, воспользовавшись статусом босса и уладив конфликт с Эммой. Если, конечно, попытки заговорить с не обращающей на тебя внимание девушкой называются улаживанием конфликта, то тогда я справился. Только вот закрыв входную дверь, в зону своего комфорта я не вернулся. Сначала из прихожей замечаю включенный в гостиной свет, потом странные звуки, которые текут из глубины квартиры. Не то, чтобы я боялся, но напряжение в плечах появилось достаточно быстро. Особенно сильным оно стало, когда я вижу кучу своих вещей у лестницы. Их будто скидывали сверху в порыве настоящей злости или в попытках найти что-то ценное. Сглатываю и не решаюсь сразу вызывать полицию. Беру на кухне самый большой нож, возомнив себя настоящим смельчаком, готовым в одиночку бороться с вором. С уверенным вором, напевающим Мадонну. Поднимаюсь наверх, перешагнув через разбросанные по ступенькам вещи. Застываю на последней, аккуратно выглядывая и оценивая масштаб бедствий: у двери спальни валяются раскрытые и заполненные до краев чемоданы со всей моей одеждой, стопки с коллекционными пластинками стоят ровно у стенки, а рядом горой навалены мелкие декоративные элементы, вроде кубика рубика и несчастного окаменевшего кактуса. В голове крутится рой мыслей, одна из которых напоминает, что преступник может быть вооружен и что наточенный нож для разделки мяса мне совершенно не поможет. Но желание метнуться вниз и вызвать полицию отпадает буквально сразу, как из комнаты выходит дикарка с бутылкой вина в одной руке и стопкой моих футболок в другой. Я давлюсь слюной от удивления и того, как безбожно она швыряет вещи в остальную кучу, мягко переключившись на несчастную Кэти Перри, чей хит теперь не отмыть от извращенного исковеркивания пьяного языка Грейс. Я плотно сжимаю губы и, дождавшись подходящего на мой взгляд момента, — когда дикарка сильнее погрузится в представление себя на отборочном в Х-фактор — вылетаю из-за угла, тыча острым кончиком ножа в застывшую от испуга Грейс. — Какого, мать его, хрена здесь происходит?!