Самая страшная сказка

      Глаза резко распахнулись, и Гермиона осознала себя лежащей на своей кровати в башне Гриффиндора. Она облегченно выдохнула и приложила прохладную ладонь ко лбу. Кошмары снились реже, когда рядом было много знакомых людей, и ей действительно становилось легче в компании. Кто бы мог подумать.       Поездка на «Хогвартс-экспрессе» была странная.       Джинни еле растолкала ее на платформе, чтобы они поспешили запрыгнуть в вагон, а у Гермионы голова не могла отвернуться от Ханса и Теодора, которые стояли как ни в чем не бывало и, прощаясь, обнимались. Так, как будто вокруг не было землетрясения. Ханс похлопал сына по шее и что-то сказал ему, указывая пальцем на его грудь, как будто наставляя в шутливой форме. Получив от сына кивок и беззлобный толчок кулаком, Ханс поцеловал его в висок и отпустил.       Рядом стоял Драко Малфой и давил лыбу, которая подчеркивала ямочки на его щеках и обнажала белоснежные клыки. Он сильно возмужал и окончательно вытянулся в длину. Малфой протянул Хансу руку на прощание и приобнял, тот в ответ похлопал его по спине пару раз. Напоследок Нотт-старший взъерошил кудрявые вихры сына и, смеясь в ответ на какую-то остроту, поднял руку вслед, пока Теодор с Драко запрыгивали на лету в вагон, который со скрипом начал двигаться в путь.       Гермиона на ватных ногах опустилась в ближайшем свободном купе в конце поезда и уставилась в окно. Толпа на вокзале начала потихоньку редеть по мере отдаления поезда, но Ханс не двигался к выходу, как остальные родители. Он стоял с руками в карманах, с расстегнутым пиджаком и, наконец найдя ее зрачками через мутноватое стекло вагона, подмигнул и дернул уголком губ. Гермиона следила за ним, пока он окончательно не исчез за поворотом, и, как бы она ни выгибала шею, больше не могла его увидеть.       Блять, это какой-то бред.       Дверь купе резко отъехала в сторону, и к ним завалился Теодор Нотт, но, к удивлению Гермионы, уже успевшей открыть рот для того, чтобы сказать, что он ошибся, Джинни подскочила к нему и обняла таким естественным образом, словно последние десять лет они были закадычными друзьями. У Гермионы дернулся глаз.       — Грейнджер, здравствуй, — отсалютовал ей Теодор в жесте, который обычно используют офицеры как приветствие. — Как лето прошло?       Ей искренне казалось, что последние пятнадцать минут ее жизни не могут стать еще более сюрреалистичными, но мир был щедр на сюрпризы сегодня. Почти день рождения. Ее мозг просто отказался соображать и оставил ее разбираться со всем дерьмом самой, пока мир вокруг нее превращался в нечленораздельное цветное пятно. Голос Теодора стал внешним шумом, просто бульканьем на фоне, будто она застряла в аквариуме.       — Мне надо покурить, — отстраненно произнесла Гермиона в сторону Джинни, вставая с сидения и с усилием отодвигая дверь купе. Задача была простая — уйти подальше, находиться с его сыном в одном помещении и как ни в чем ни бывало разговаривать? Без шансов.       Сигарета была для нее пунктуационным знаком: либо точкой, когда предыдущая глава ей не нравилась и хотелось уже ее закончить и перейти на следующую. Либо запятой, когда ей нужно было разделить монотонность будней, чтобы время хоть как-то якорилось в ее мозгу.       В данном случае ей необходима была точка.       — Чего это с ней? — поинтересовался Теодор у Джинни, но та лишь развела руками в ответ, пока Тео провожал Гермиону озабоченным взглядом.       Сердце Гермионы стучало где-то в горле, затем резко пропадало на пару мгновений, как будто отказывалось работать, но все равно в итоге вставало на место и продолжало жизненный ритм, вырисовывая неровную линию. Девушка приложила руку к груди, пытаясь унять дрожь, и протискивалась мимо студентов в узком проходе вагона. Распахнув дверь туалета, она закрыла его на защелку и выдохнула на свое отражение в зеркале, облокотившись на раковину и пустив холодную воду потоком, который отбрасывал ей на руку ледяные капельки. Только восстановив порядок дыхания и пару раз ополоснув лицо, она наконец почувствовала, что готова выйти наружу. Зная, что именно в последнем вагоне есть место, где студенты могут покурить, она подошла к двери, окно в которой было завешено красной тканью, дернула ее на себя и, зайдя, быстро захлопнула, облегченно подумав, что умудрилась ни с кем не столкнуться.       — Грейнджер, — Гермиона повернулась на слегка удивленный голос.       — Малфой, — кивнула ему в ответ девушка.       Слизеринец стоял напротив нее, опираясь на одну ногу, и с ленивым видом потягивал сигарету. Гермиона неуверенно прошла к противоположному углу и достала пачку сигарет из кармана куртки. Зажав сигарету между зубами, она похлопала себя по карманам. Через пару секунд девушка услышала раздраженный выдох, и маленький огонек от зажигалки заалел прямо перед ее лицом. В окне за спиной парня уже проносились зеленые опушки и небольшие куски леса сложной мозаикой; поезд набирал полный ход, стуча по рельсам и слегка качаясь из стороны в сторону.       — Благодарю, — ответила на жест она, затянувшись.       — Хорошие девочки тоже курят?       Она бросила на него внимательный взгляд, но потом решила, что эту реплику можно и проигнорировать.       — С каких пор Нотт общается с Джинни? — перевела тему она.       — С тех пор, как признался себе самому, что ему больше нравятся гриффиндорки, — Драко хитро улыбнулся и спрятал эту улыбку, хоть и не очень умело, за рукой с сигаретой. Он выдохнул дым и продолжил уже серьезнее: — Тем более, что их семья всегда была скорее конформистами, чем ярыми последователями. Отец его вроде никогда не делал ничего больше ожидаемого, не выслуживался. Просто подчинялся приказам. В отличие от моего отца, его хотя бы думал о защите семьи, а не только о своих амбициях. — Губы парня на секунду скривились в презрении. — Тебе разве подруга не рассказывала, что Тео с ней пару раз тренировался в квиддич у Ноттов в поместье, пока отец был в отъезде?       — Что?! — Гермиона чуть не выпустила сигарету из рук от удивления, пока ее брови, кажется, поднялись до линии роста волос.       Малфой прикрыл глаза и хмыкнул.       — Похоже, не я один выбрал стратегию изоляции, да?       — У меня работы было много... — начала оправдываться она.       — Тебе не нужно мне это объяснять, поверь.       Они молчали пару минут, рядом с каждым из них стоял ареол из дыма, только Гермиона жутко нервничала и дергала ногой. Наконец она решилась.       — А его отец... Он давно женат?       — Он давно не женат, Грейнджер, — рассмеялся Драко в ответ. — Он, конечно, видный мужчина, но для тебя староват будет, не находишь?       Гермиона вся покрылась красными пятнами. Конечно, это была шутка с его стороны, не мог же кто-то в здравом уме такое предположить. Но при этом это оказалось правдой, и оттого, как ее сверстники могли видеть эту ситуацию, у нее сжался желудок.       — Я просто... — она ненавидела оправдываться, но сегодня был не ее день. Благо ее прервали.       Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался недовольный Рон, и когда его глаза нашли Гермиону, он чуть не подпрыгнул.       — Гермиона! — возмущенно воскликнул он, замерев на секунду, когда столкнулся взглядом со слизеринцем. — Малфой?       Рональд удивленно уставился на пару однокурсников и недоуменно переводил зрачки с одного на другого в поисках ответа на немой вопрос. Поняв, что так он ответа не дождется, он подошел к Гермионе, выхватил сигарету из ее рук и выбросил в открытое окно. Затем начал выволакивать ее из помещения за локоть, несмотря на сопротивление подруги.       — Прекрати тащить ее против силы, — Драко сделал длинный шаг через комнату и схватил Гермиону за другой локоть, сурово уставившись на Рона. Гермиона в этот момент лишь сдавленно пискнула и попеременно смотрела на обоих парней с удивлением, не меньшим, чем Рональд минутой ранее. — Я понимаю, что с тобой женщины добровольно и не уходят, но с подругами так точно не стоит поступать, — ровным, но от этого только более угрожающим тоном, произнес он.       — Меня мнение твое, Малфой, ебет в самую последнюю очередь. Отпусти ее.       Но Малфой руку так и не отпустил, наоборот — сильнее сжал и потянул на себя.       — Грейнджер пойдет, только если сама скажет, что хочет этого, — с вызовом сказал он.       Похоже, Драко знал, на что давит. Потому что она не хотела. Настолько, что готова была остаться с Малфоем в курилке, несмотря на то, что за всю жизнь обменялась с этим человеком не больше сотней слов, процентов семьдесят из которых — сегодня. Конечно, у нее был образ Малфоя как хулигана-задиры, избалованного мальчишки, но война внесла коррективы, и в настоящем времени перед ней стоял парень, лишенный семьи, статуса и разросшегося эго.       А еще Гермиона панически боялась остаться с Рональдом наедине. Формально она ему, конечно, не изменяла, так как они окончательно расстались после битвы за Хогвартс, неожиданно для окружающих, особенно для Гарри, который искренне не видел никаких проблем в их отношениях. А может, ему просто было все равно. Джинни тогда лишь сочувственно кивнула и сжала ее запястье, но сильно удивленной не выглядела — она никогда не считала, что Рон был ей подходящей парой.       Гермиона не хотела объясняться перед Роном, почему она отказалась приезжать в Нору. Но также она понимала, что если сейчас встанет на сторону Драко и останется с ним, то это вызовет новую волну негодования и вопросов, поэтому решила, что ей есть смысл сейчас пойти за другом.       — Ладно, мне все равно пора возвращаться в купе, — сказала она, встретившись с холодным ртутным взглядом, и попыталась через свои радужки передать благодарность за то, что он за нее вступился.       — Вот видишь, она хочет. И убери от нее свои поганые руки наконец, — с победной помпезностью заявил Рональд, осмелев.       — Ты дебил, если не видишь, что она не хочет, — скептически ответил Драко, но, посмотрев ей в глаза и увидев что-то, руку он отпустил, из-за чего Гермиона почти упала в объятия Рона и, как ошпаренная, тут же отскочила и быстрее пули вылетела мимо него из прохода.       Ворвавшись в купе, она не успела перевести дух, как на нее уставились две пары зеленых глаз, а сзади еще налетел рыжий ураган и захлопнул дверь с такой силой, что на полках слегка сдвинулись чемоданы.       — Джинни, какого хера происходит? Почему ты не сказала мне про Нотта? — начала возмущаться Гермиона, но осеклась, наткнувшись на пылающий взгляд подруги.       — Серьезно? Ты серьезно? — взорвалась в ответ Джинни, даже немного подпрыгнув на сидении и в итоге встав посередине купе в атакующей позе. — Сколько моих писем за лето ты реально прочитала из всех? Я написала штук сто в общем, из них, допустим, ты открыла где-то тридцать пять, да? Вот из этих тридцати пяти писем, сколько ты реально прочитала, а не просто пробежала глазами? Может, если бы ты читала их, ты бы знала, что мы случайно встретились с ним в Косом переулке в начале лета, и ты бы знала, что начали переписываться по поводу учебы и квиддича. Но ты не читала, поэтому нихрена не знала. Чего ты ожидала? — И этот вопрос повис в воздухе, пока глаза Джинни увлажнялись, невольно навернулись слезы. Одна из слезинок прочертила кривую по щеке и, упав в ямку у губы, плюхнулась на пол.       Гермиона стояла и слушала подругу, открыв рот в ужасе осознания, сколько всего она пропустила, просто отгородившись от родных ей людей. Что, закрывшись от них, она на самом деле наказывала не только себя, но и им было тяжело не меньше. Ей казалось, что она не заслуживает сострадания со стороны друзей, потому что Гарри точно было хуже, но в итоге самым херовым другом оказалась она сама. Хотя ей было так плохо, что, возможно, если бы отвечала бы на все-все письма и приехала в Нору, то в их компании просто сидела бы и пялилась в окно с отсутствующим взглядом.       Как бы им это помогло? Как бы ей это помогло? Психиатр советовала держать в голове мысль, что в каждый момент времени, принимая решение, мы делаем выбор самый возможный из всех, поэтому нельзя забывать контекст. Когда всё налаживается и ты задаешься вопросом, почему ты этого избегал, необходимо вспомнить, что вводные данные раньше были иными. И ты делал всё, что мог, с тем, что есть.       Гарри встал и приобнял Джинни одной рукой и хмуро заглянул Гермионе прямо в глаза.       — Ты знаешь, что она права. И тебе совсем необязательно было отдаляться от нас, — начал он сурово, но потом его голос потеплел. — Мы бы помогли справиться со всем. Вместе, как и всегда, — добавил Гарри и, взглянув ей за спину на Рона и поправив очки, сжалился над ней, шагнул вперед и заключил ее в крепкие объятия. Ком в горле, мешавший ей дышать, нашел выход во всхлипе, и она вцепилась в спину Гарри и прижалась к нему со всей силы.       — Ну ладно тебе, всё будет хорошо. В крайнем случае — плохо, да? — Гарри с улыбкой заглянул Гермионе в глаза и сжал ее пальцы. — Каждый идет в своем темпе и справляется по-своему. — Он погладил ее спину и подтолкнул, чтобы она села рядом с Джинни. Та уже немного успокоилась и, когда Гермиона опустилась рядом с ней, обхватила ее руку и уткнулась в плечо.       — Простите меня, мне правда жаль... — Гермиона посмотрела в глаза Гарри со всей жалостью, которую только смогли аккумулировать ее глаза, и только сильнее обняла Джинни. По их взглядам она поняла, что они скорее были испуганы за нее, чем злились. Она знала, что эти двое всегда ее простят.       Но вот Рональд, так и стоявший у двери купе, не посмотрел на нее, а пялился куда-то в окно со смесью недовольства и злости, так, что у него ходили желваки и угол нижней челюсти был неестественно напряжен, выпирая больше обычного. У него всегда был скверный характер, но только сейчас Гермиона впервые увидела его, как будто с лица сдернули фату, мешающую видеть мир четко. Просто вспыльчивый и до нелепости прямолинейный парень, в нем не хватало глубины сердца, чтобы простить то, что его принципиальность посчитала предательством. Наверное, он ее так и воспринимал теперь, как девушку, которая предала. Он тяжело вздохнул и как будто еще больше напрягся.       — Рад вашему воссоединению, конечно. — За это лето, что она не встречалась с рыжеволосым парнем, его голос сел еще ниже и стал бархатным и глубоким. И это очень контрастировало с представлением о его каменном характере. Гермиона скептически поджала губы и переглянулась с Гарри, который без слов умолял ее быть терпеливой. — Только вы, по-моему, забываете, что она бросила нас, просто ушла, черт возьми. Легко, будто нас и не было.       — Рон, я же объяснила, мне было так плохо, что я, как подстреленный фенек — поджала лапу и спряталась в свою пещерку зализывать раны. Не было у меня сил на общение, — едва не умоляющим тоном произнесла Гермиона.       — Интересно, потому что с Малфоем у тебя были силы общаться, да? Он даже заступился за тебя, как будто тебя нужно от меня защищать, — фыркнул Рон, качая головой.       — Малфой-то тут при чем? — всполошилась Джинни и подняла голову с плеча Гермионы.       — Я стояла и курила с Малфоем, ничего особенного, просто пересеклись случайно, — успокоила подругу Гермиона, но Джинни так и не отвела взгляд, пытаясь прочитать несуществующий скрытый подтекст в глазах подруги. — Что не так? Разве комплектом к Нотту не идет Малфой?       — Нет, не идет, — ответила Джинни.       — Окей, тебе придется многое мне объяснить, — предупредила ее Гермиона, потом снова вернула внимание Рону и примирительно подняла ладонь вверх. — Я признаю, что ты прав, Рон. Но обижаться бесконечно нельзя. Сейчас я здесь, хотя могла и не быть. Мы проведем еще целый год в Хогвартсе, все вместе, как и всегда. Прекрати дуться, как ребенок, которому не попалось любимой конфетки в рождественском наборе сладостей.       — А с нашими отношениями ты что собралась делать? — спросил он и наконец-то посмотрел ей прямо в глаза, но в его взгляде не было ни тепла, ни намека на то, что есть правильный ответ, который его удовлетворит.       — Ничего?       — Как всегда бежишь от сложностей, да? — презрительно фыркнул он. — Достойно.       Обвинительный тон, защитная поза и обида в его глазах явно были рассчитаны на то, что она пойдет у него на поводу и будет бесконечно извиняться. Но почему-то она не чувствовала вины именно перед ним. Она смотрела на Рона, ожидая, что он перестанет быть таким колючим, но внутри себя поняла, что ей было... все равно.       Все равно, если он ее не простит и они никогда не будут друзьями, как раньше. Скорее всего, она будет скучать и сильно, но точно сможет жить дальше, может, и менее цельная.       Больше не было чувств к парню, в которого она была влюблена со второго курса Хогвартса. Три месяца она его не видела, и если ее чувства были огнем, то сейчас на его месте была бы кучка пепла, которую залили ледяной водой для уверенности, что оно больше не загорится. Если бы у нее остался к нему хоть отголосок чувства, то она уже должна была висеть у него на шее, вымаливая прощение и покрывая его неприступное лицо поцелуями. Но она просто сидела на месте и не двигалась.       И этой ночью она лежала в кровати, ставшей родной за эти шесть лет, и глядела в потолок, пока одинокая слеза по прошлому и по чувствам, которые она когда-то испытывала к своему лучшему другу, катилась по виску, позже впитавшись в подушку. Всё было бы настолько проще, если бы всё было как раньше, но она ведь не может выкорчевать сердце с корнями.       И началась череда бесконечных однотипных учебных будней, которые текли друг за другом так монотонно, что Гермионе начало казаться, что прошло уже месяца два, но при беглом взгляде на календарь она прикрывала глаза от неверия, наблюдая лишь девятнадцатое сентября. Ее голова, казалось, распухла за эти несколько недель и от усталости под собственным весом без конца падала на раскрытые учебники. Из-за того, что ей не хотелось часто пересекаться с Роном, она много сидела в библиотеке.       Невозможно было не замечать холод, исходящий от него, который портил всю атмосферу в общей гостиной, где всегда было уютно. Длинное молчание после ее реплик, адресованных ему, когда он просто сидел в кресле, делая вид, что ничего не слышал. Это так низко. Она передергивала плечами в брезгливом жесте каждый божий раз, когда вспоминала его показное безразличие. А она очень старалась разрядить обстановку, инициировала вылазки в Хогсмид каждую субботу, и Гарри с Джинни подыгрывали ей со всем усердием. Им самим не нравилось, в какую позу встал Рональд. Гарри выбрал тактику невмешательства, выжидая, пока мозг друга щелкнет и встанет на место.       И, возможно, именно из-за того, как вел себя Уизли, состав их компании слегка изменился. Джинни с самого начала обозначила, что Теодор — просто хороший друг, но Гермионе начало казаться, что это не совсем правда. В один из понедельников после первой пары, Гермиона шла по коридору и за поворотом наткнулась на Теодора и Джинни, которые стояли всего сантиметрах в тридцати друг от друга и заглядывали в один учебник. И когда Гермиона специально начала шагать громче, чтобы не застать их врасплох, ребята, подняв головы, чуть не подпрыгнули на месте, как коты от громкого звука, а Джинни быстро захлопнула учебник и убрала его в сумку со скоростью метлы, ушедшей в пике.       — Что-то замышляете? — улыбнулась она с намеком. На что получила странный ответ в виде краснеющих щек Джинни и лукавой улыбки Теодора.       Она почти понимала подругу, потому что при определенном свете радужки парня становились темно-пурпурными с черными точечками по краям. У Тео были шикарные кудри насыщенного шоколадного цвета, при этом очень густые и на вид казались шелковистыми. Зная, что у Ханса не было даже намека на завитки и уж точно разговор не шел про шелковистость, Гермиона предполагала, что его жена была кудрявой. Возможно, еще более кудрявой, чем сама Грейнджер. Единственное, что действительно напоминало ей о Хансе, это форма глаз и переносица младшего Нотта. Но именно от этих мест Гермиона всегда быстро отводила взгляд: видеть Ханса в его сыне было почти невыносимо.       Потому что ей казалось, что она может ему написать. Физически у нее такая возможность есть. Просто набросать пару строк на пергаменте, сложить в четыре раза, запечатать, прикрепить на лапку совы и отправить в Нотт-мэнор. Что ей мешает это сделать? На следующий день после приезда в Хогвартс, когда все уже пошли спать, Гермиона даже села писать. Началось все с «Когда ты понял, что это я?», а закончилось «Это вообще происходило на самом деле?», но все строчки были в итоге перечеркнуты, а пергамент неспешно тлел в огне.       Тео действительно отлично вписался в их компанию, Джинни даже начала уделять больше времени учебе, из-за того что Нотт был отличником и явно намеревался окончить год с превосходной успеваемостью. Он вообще был очень энергичным, временами казался суетливым, и глаза его быстро бегали по строчкам учебников, пока пальцы отбивали известный только ему ритм по столу. Но Гермиону это не раздражало, она временами косилась на него из-за учебников, но стремительно возвращала глаза к тексту каждый раз, когда понимала, что пялится уже больше минуты. В один из таких моментов ей пришла в голову мысль, что то, как он себя держит на людях — расслабленно и играючи, — может быть связано с непоколебимым ощущением, что за его спиной стоит бесконечно любящий его отец.       — Пойду на улице сделаю пару кругов, воздухом подышу. Честное слово, у меня глаза сейчас вывалятся из черепа, если я еще хоть минуту проведу тут в этой тишине, — простонала Джинни, встав из-за стола, и быстрым шагом вылетела из библиотеки, оставив Грейнджер и Нотта один на один.       Гермиона, заблудившаяся в своих мыслях, на реплику Джинни отреагировала запоздало. Но когда сфокусировала взгляд — поняла, что в ответ на нее пялятся темно-пурпурные радужки. Прошла пара минут в тишине, и как будто он не стал ничего комментировать, но когда она снова посмотрела на Теодора, он широко ей улыбнулся, а в глазах проскользнуло очень знакомое выражение.       — Я никогда не запрещал тебе на меня смотреть, Гермиона, — поддел ее Тео вкрадчивым тоном, аккуратно растягивая слова.       — Я задумалась, Нотт. К тебе имеет отношение лишь посредственное, — отмахнулась от него она, не соврав. Теодор скептически хмыкнул на ее реплику, но в глазах появилось внимание. И Гермиона решила атаковать. — Джинни молчит, как рыба об лёд, когда я спрашиваю ее о ваших отношениях. Может, хоть ты посвятишь меня в тайну Грааля?       — Мне нечего рассказывать, мы друзья. Правда, поверь мне. У меня к ней нет никаких романтических чувств, — произнес он, наклонившись вперед, таким образом пытаясь сделать свои слова более убедительными; лицо его стало чересчур серьезным, даже улыбка сошла с его лица, как солнце на закате — быстро и неожиданно.       Она ему, конечно, не поверила и продолжала пристально на него смотреть, сузив глаза в подозрении.       — Да? Окей, ты, может, и ничего к ней не чувствуешь, а вот про нее ты подумал? — с нажимом спросила Гермиона, скрестив руки на груди и нахмурив брови.       Тео прыснул и зажал рот кулаком, но его смех быстро перешел в представление «я сильно поперхнулся, простите», разыгранное на всю библиотеку, когда взгляды окружающих устремились к их столу. Мадам Пинс, резко остановившись с поднятой рукой, чтобы поставить книгу на полку, повернулась на громкий звук и, глядя прямо Гермионе в душу, не мигая, поджала губы и хмуро посмотрела на девушку, призывая к тишине.       — Мерлин, Грейнджер. Скажешь тоже, — отдышавшись, ответил Тео наконец. — Мне говорили, у тебя с юмором туго, но я готов дать подзатыльник человеку, который распространяет дезинформацию о героине войны.       — Вообще не смешно, Нотт. Мне кажется, ты ей нравишься. И тебе она тоже. От кого вы скрываетесь? — задала она вопрос, изогнув одну бровь и так и оставшись со скрещенными на груди руками. — Если от Гарри, то напрасно. Чтобы она не стала мишенью на войне, Гарри ее бросил, но он учел сценарий, где они после не будут вместе, потому что время прошло. У них, может, и был один только тот шанс на шестом курсе.       Пока девушка говорила, Тео внимательно наблюдал, слушая и постукивая указательным пальцем по столу. На мизинце у него блеснул серебром перстень с полумесяцем, и у Гермионы перехватило дыхание. Она остановилась и выпила воды, пока приводила мысли в порядок, чтобы продолжить. Тео покачал головой в отрицании.       — А что тогда? Я не понимаю? Рональд? — уточнила она. — Можешь не беспокоиться, вся его ненависть направлена на меня на данный момент, он вряд ли вообще обратит внимание, если Джинни замутит... с мадам Пинс, например.       Парень расплылся в улыбке, но снова покачал головой.       — И слушай, — не унималась Гермиона, искренне желая убедить Теодора. — Я всё понимаю про разные факультеты и разные окопы на войне, но сейчас всё поменялось, и ты сам это знаешь, что теперь можно делать так, как чувствуешь. Даже если всё общество тебя осудит или осмеёт. В итоге, только тебе самому быть несчастным или счастливым от своего выбора и отказываться от человека, не решаться на первый шаг только из-за толпы, которая никаким образом не прочувствует последствия твоего решения — это по меньшей мере слабая позиция.       — Грейнджер, если я говорю, что у нас с Джинни только дружба, я имею это в виду.       Гермиона подняла ладони, признавая поражение, она решила больше не давить. Джинни сама расскажет, когда будет готова. Тем более, что Гермиона сама ничего не рассказала ей о своем летнем приключении. Было ли честно требовать с нее то, что она сама не делает? Наверное, нет, но то, что Теодор тоже полностью ушел в отказ — это уже просто странно. Очевидно, между ними что-то происходит, но они шифруются, будто Гермиона — аврор, а они планируют взорвать Министерство магии.       Выходя из библиотеки, Тео придержал ей дверь и пропустил под своей рукой, разница в их росте была настолько существенной, что ей даже не пришлось наклоняться. Ханс же не был высоким мужчиной, девушка вообще поймала себя на мысли, что ей нравится, когда ей не нужно запрокидывать голову до щелчка, чтобы на человека просто посмотреть. Особенно, когда хочешь его поцеловать.       Пока Гермиона шагала в сторону башни Гриффиндора, позволяя парню тащить ее учебники на руках, она прокручивала в голове воспоминание с серебряным перстнем у Ханса на мизинце в тот первый раз, когда его увидела. Она и сама не знала, насколько часто магглы носят фамильные перстни, наверное, поэтому эта деталь не натолкнула ее на размышления. Но уже тогда ей запала в мозг картинка с его руками, по одной его ладони и пальцам можно было понять, что это статусный мужчина. Могут у аристократов быть широкие неопрятные руки с узловатыми пальцами? Вряд ли. По крайней мере, в представлении Гермионы ответ был отрицательным.       Она замедлила шаг и обернулась; Теодор, который должен был идти с правой стороны, стоял у окна в коридоре, шагах в десяти от нее, и смотрел на небо. Гермиона вернулась к нему и, подойдя, повернула голову в направлении его взгляда. И не увидела ничего. Просто очередной сентябрьский день с сине-серым небом и солнцем, которое легло ей на ресницы и осветило ореховые радужки, заставив девушку прищуриться. По окну легко стучал маленький дождик, еще не набравший полную силу. Тео повернул лицо к ней и молча смотрел на ее профиль.       — Я должен с тобой согласиться, знаешь. Рональд Уизли. — Гермиона в недоумении повернулась к нему, сжав подоконник ногтями.       — Что — Рональд? — непонимающе уточнила она. Из-за света, падающего на глаза, она сильно щурилась и не могла однозначно считать выражение лица слизеринца.       — Из-за Рональда. Он экстремально вспыльчивый и импульсивный... не знаю. Мне некомфортно, и я не хочу стать причиной еще одной ссоры. — Парень пожал плечами и отвел взгляд.       — Я же тебе говорю, Рону плевать, с кем Джинни будет встречаться, тем более он с сестрой и не ссорился. Он ссорился со мной.       — Я знаю. — Между ними повисло молчание, как тонкая белая ниточка, мостик, который должен был донести до Гермионы какую-то информацию, но ей показалось, что этот мост — дырявый. Потому что его реплику она считала не как признание в чувствах к Джинни, а как в чувствах к ней. По ощущениям было похоже, что кубик льда пустили сверху вниз по позвоночнику, закинув за шиворот школьной блузки. Просто показалось. Но парень быстро разрушил даже эту иллюзию.       — Я не к Джинни чувства испытываю. Просто никогда не было даже шанса. Ну, знаешь, до войны, до того, как это все закончилось. Я, сколько себя помню, тобой восхищался. Ты всегда сидела в первом ряду, на второй парте, с левой стороны. На каждом общем уроке. Я всегда сидел на третьем ряду в самом конце и видел каждое твое движение. Ты не представляешь, как я завидовал Рону, что на истории магии именно он, заснув, пускал слюни тебе на плечо, а ты его покрывала перед профессором. Я хотел так же. — Теодор произнес это таким умиротворенным и спокойным тоном, будто не ломал сейчас все привычное мировоззрение Гермионы, где слизеринцы ненавидели гриффиндорцев и за их спиной, а иногда и в лицо, посылали их нахуй.       Гермиона стояла и не находила слов, поэтому просто пялилась на него.       — Это не мешает нам дружить, Грейнджер, — хохотнул Тео, увидев ее реакцию, вернее, полное отсутствие таковой. — Когда мы с Джинни случайно пересеклись летом и она вскользь упомянула, что Рон дико агрессивный из-за расставания с тобой, я, не буду скрывать, обрадовался. Подумал, это не будет сильно плохо, что я подружусь с твоей лучшей подругой, и так мы сможем уже по-взрослому познакомиться, как нормальные люди. Не больно хитрый план, но я не дошел ни до чего более вменяемого. — Тео запустил в кудри пальцы в неловком жесте и улыбнулся Гермионе. — Ну скажи хоть что-нибудь?       А что она могла сказать? «Я спала с твоим отцом» — не лучшее начало дружбы. Гермиона поджала губы и склонила голову, уставившись на свинцовое сентябрьское небо. Тучи сгущались, крупные капли затрещали по стеклу, оставшиеся на улице немногочисленные студенты, прикрывая головы мантиями, бегом направились в замок, перепрыгивая лужи.       — Странная ситуация, поскольку я искренне убеждена, что Джинни ты нравишься.       — Спроси у нее прямо, думаю, тебя удивит ответ, — только и сказал ей Нотт.       Оставшуюся часть пути до общей гостиной они провели в тишине, только его широкие шаги гулко отдавались от холодного камня стен. Он молча отдал ей учебники и ободряюще улыбнулся, спиной отходя назад от проема с полной дамой. Затем размашисто развернулся и исчез за поворотом. Гермиона так и стояла с учебниками у груди и смотрела ему вслед с туманом в голове.       Она ничего не понимала. Ей нужно было время на осознание всей абсурдности ситуации, и из-за погруженности в свои мысли она пропускала целые диалоговые ветки своих друзей. Гарри обратил внимание на ее необычную молчаливость этим вечером, постучав ей пальцем по коленке и уточнив, все ли с ней в порядке, а Джинни бессчетное число раз косилась на нее обеспокоенно. Кажется, даже Рон немного запереживал, но Гермиона этого не заметила. Он хоть и сидел с понурым видом, но с каждой минутой бросал на нее все более пристальные взгляды. Где-то через полчаса сидения в общей гостиной Гриффиндора он взорвался.       — Гермиона, что-то случилось? — Она уже отвыкла от ноток беспокойства в голосе бывшего парня, но зато именно это вывело ее из ступора, в котором она провела весь вечер. Она с широко раскрытыми глазами уставилась на него в ответ. — Если тебя кто-то обидел, я ему глотку вырву, только скажи. — Рон даже поднялся на кресле, готовый, видимо, сразу пойти по адресу, но Гермиона молчала. Потом пару раз тряхнула головой.       — Я, наверное, пойду спать, — проигнорировала Рона она, недолго думая, резко встала с кресла, захватив учебники со стола, направилась к выходу. — Все равно я даже не знаю, о чем вы разговариваете последние минут пятнадцать, так что спокойной ночи, — не обернувшись, попрощалась Гермиона, еле волоча ноги по лестнице наверх в спальню. Еще вчера, услышав от Рональда столько переживания в голосе, она бы обрадовалась, что лед наконец-то треснул, но именно сейчас, ей было не до этого. Всегда не вовремя.       Пока она медленно шла в комнату, единственное, на что она надеялась, — что сможет легко и быстро заснуть. Гермиона медленно остановилась у окна в коридоре и посмотрела на небо, которое с момента разговора с Теодором прояснилось; тучи, затягивающие его, унеслись с ветром, и теперь на глубоко синем полотне проступали крохотные белые точки, а над ними, как огромный светящийся глаз, висела гигантская полная луна.       Девушка вздохнула полной грудью и медленно выдохнула, прикрыв глаза. Она смертельно устала, а еще даже месяц не прошел. Стратегию поведения она не могла выбрать, потому что ее раздирало напополам: у нее чесались руки написать Хансу, она дико хотела получить от него хоть одно слово в ответ, хоть что-то, что будет подтверждением того, что ей не приснилось; с другой стороны, может, лучше и забыть это, как страшный сон, кто не совершал ошибок? Еще Нотт-младший... Сказать Джинни? Если сказать, то сколько? Только про Теодора или лучше сразу всем скопом, может, она не обратит внимание на его признание если узнает о Хансе. От этой мысли Гермиона дернула плечами и направилась в кровать, захлопнув за собой дверь спальни, скинула учебники на прикроватную тумбочку и плюхнулась на одеяло, не раздевшись.       В полудреме она почувствовала, как на одеяло опустился вес, и услышала голос подруги, который шепотом что-то пытался спросить, но Гермиона еле ворочала языком, отвечая, и в итоге лишь сильнее свернулась калачиком, пытаясь уйти от давления на плече.       И опять был этот дом в лесу, и опять он горел. Было чувство, что она видела эту сцену уже миллион раз, большинство из которых она забывала, когда просыпалась, но внутри сна она знала, что это один и тот же сон. Гермиона аккуратно ставит ноги на нежный зеленый ковер, чувствуя каждую травинку, впивающуюся ей в стопу. Шаг за шагом она подходит к горящему дому. Ветер расшвыривает по лицу волосы, и она с трудом может увидеть, что именно находится внутри. Пламя лижет его, из окон струится дым. Она стоит перед крыльцом, слегка нагнувшись, пытаясь спрятаться от жуткого ветра и частичек пыли, прилетавших в глаза и в рот, руками без конца заводит кудри за уши, но они все равно тут же взлетают в воздух. Ее до невозможности бесит этот сизифов труд, и она оставляет их в покое, пока вдруг ее внимание не привлекает бездна прямо за входной дверью. Или это была дыра, темная и, к ужасу, расширяющаяся с каждой секундой. Огонь уже кажется не самой большой проблемой.       В одну секунду туман рассеивается, дым рассасывается, образуется полный вакуум от шума, неживая тишина; она видит, что прямо посреди сгоревшего дома стоит стул. А на нем Ханс, закидывает ногу на ногу и кладет ладонь на колено, с ухмылкой и немигающим взглядом, направленным прямо на нее из-под бровей. У Гермионы перехватывает дыхание, потому что его глаза буквально светятся изнутри, особенно яркие на фоне абсолютного мрака вокруг, и от его неотрывного взора ее тело покрывается гусиной кожей, а паника затопляет с пяток до макушки. Иррационально, ведь он не мог причинить ей вреда. Внутри сна она знает это наверняка. Но даже в роли сатаны в ее сне он просто неадекватно красивый. Она пытается докричаться до него но из-за того, что звук не может вырваться наружу, глотку начинает жечь.       Гермиона с приглушенным визгом открывает глаза и упирается в светящийся в темноте глаз, направленный прямо ей в душу, и замирает в ужасе.       Живоглот поставил обе передние лапы ей на грудь и смотрит на нее в упор, сузив зрачок до состояния щелки. Гермиона вздохнула и снова закрыла глаза. Сегодня ей уже вряд ли удастся поспать, а подняв руки к лицу, она понимает, что ее бьет мелкая дрожь. Обессиленно поднявшись на руках и сдвинув кота с груди, она убрала волосы с лица и оглянулась. Ее зрачки уперлись в самый дальний и темный угол комнаты. Она не знала, почему посмотрела именно туда, но теперь она не может туда не смотреть.       Там стояла тень, и она не двигалась. Свет от луны сквозь окна не доползал до этого места. Гермиона замерла и, кажется, перестала дышать. Чувство присутствия ощущалось настолько интенсивно, что даже мысли в голове будто кто-то наблюдал, пропускал сквозь растопыренные пальцы поток ее сознания, отравляя каждую мысль, дотрагиваясь до всего, что колыхалось в ее разуме. Она не могла пошевелиться, а зрачки не отпускали угол, где стоял силуэт. За ребрами ухало сердце. Ей казалось, что если она отведет взгляд, то тень может начать двигаться. В комнате раздавалось только сопение одноклассниц, и кто-то повернулся на кровати. Это вывело Гермиону из коматоза, и она медленно опустилась обратно на подушку, усилием воли закрыв глаза, но до самой последней секунды, она видела черный силуэт в черном углу. Паника подступала к горлу.              Оно не причинит вреда. Оно пугает только потому, что неизвестно. Оно не опасно, — повторяла она сама себе. Гермиона вдохнула, осознанно расправив нижнюю часть ребер, и выдохнула, буквально выдавливая из себя самую последнюю частицу воздуха из каждого уголка альвеол. И еще вдох, и еще выдох. Вдох и выдох. Вдох. Сердце перестало так загнанно бить по грудине, и девушка слегка приоткрыла глаза.       В углу было пусто.