Самая страшная сказка

      Духота обволакивала тело Гермионы; даже в топе и льняных шортах было невероятно жарко. Она вся покрылась легкой испариной, и кресло, в котором она сидела уже битый час, только усиливало это чувство, как будто в сидении был свой собственный подогрев. Настенные часы в форме морского якоря напряженно отбивали ритм времени, сеанс подходил к концу. Капелька скатилась по затылку и проложила холодную дорожку по спине. Девушка устало смотрела в окно, но не видела ничего. У нее вообще неплохо получалось ни о чем не думать. Психиатр прервала молчание.       — Ладно, давай подытожим. Расскажи, как ты себя чувствуешь? За последние две недели что-то изменилось в твоем самочувствии или поведении? — спросила женщина, пристально глядя на Гермиону.       — Нет… то есть да, — неуверенно поправила себя девушка, сжимая подлокотник кресла.       — Так? — подтолкнула ее врач. Гермиона, поерзав в кресле, недовольно выдохнула.       — Я что-то почувствовала. Впервые за эти полгода, — на ее лице появилась тень искренней улыбки, тоже впервые.       — Поделишься?       — Нет, воздержусь.       — Хорошо, — психиатр упорно чиркала карандашом по бумаге, что вызывало у Гермионы скрежет зубов.       — Скажи, а как насчет продолжения учебы?       — Мне действительно пора, — Гермиона отлепила ноги от кресла и вышла из кабинета, не прощаясь. На часах было ровно пять вечера.

За неделю до

      Босыми ногами она ступала по траве, белое платье развевалось на ветру, мягко касаясь ее бедер. Впереди все было залито светом. Он играл на ее лице, на небе и на зелени вокруг. Теперь трава казалась не зеленой, а цвета зари. Свет приобретал очертания. Насыщенно-оранжевый цвет перетекал в желтый, возвращался в красный. Пламя застилало весь горизонт.       Среди огня Гермиона увидела стены деревянного дома, окна которого были выбиты, и воздух был наполнен запахом гари. Входная дверь была открыта настежь и на ветру безвольно билась о стену. Внутри можно было увидеть кухню и несколько перевернутых стульев.       Внезапно становится холодно, и теперь девушка стоит по пояс в воде. Она ледяная и жжет ступни, голени и бедра. Гермиона слышит треск — это иней начинает распространяться от нее к берегам озера. Кристаллы крадутся по ее ногам, сковывая движения. Ее тянет вниз, и ладони упираются в толстый слой льда над головой. Она не может вдохнуть и яростно стучит по льду. Размытый темный силуэт, явно мужской, наклоняется посмотреть. Через секунду он развеивается ледяной крошкой, и надежда на спасение исчезает. От злости она кричит изо всех сил, но ее крик остается неуслышанным.       Гермиона проснулась, вздрогнув всем телом, и поднялась на кровати. Влажные локоны упали на лицо и неприятно холодили кожу, она заправила их за ухо и оглянулась на будильник. Пора вставать.       Оперевшись на одну ногу, она стояла на кухне, помешивая чай в своей любимой кружке размером с супницу. Кот дал знать о своем приходе тихим топотом и хвостом, который обвился вокруг голени пушистой змеей.       — Сейчас, зайчик, — тепло отозвалась она на приветствие животного. Встряхнув емкость с кормом, она пообещала себе сегодня же наполнить ее заново. Кот ласково промурлыкал и зажмурился, когда она нежно провела пальцем ему между бровями, разглаживая складки на лбу.       Проверив, что все вещи были сложены в сумку, она остановила взгляд на гигантской и съехавшей набок, как Пизанская башня, стопке непрочитанных писем на зеркале у входа в квартиру. Она с математической точностью знала, какие от кого. Желтоватые и тонкие — от Гарри; белые и толстые — от Джинни; от Рона всего несколько, и вот они неприлично тонкие и такие же белые, как у сестры. Затянувшаяся «пауза» в их отношениях не шла на пользу его писательскому гению. Гермиона пообещала себе, что будет отвечать хотя бы на одно из пяти писем от Джинни, и теперь на счетчике было уже семь неотвеченных, что могло стать проблемой.       Смотреть в зеркало она избегала, и ее глаза нашли кусочек пергамента, который лежал немного в стороне от остальных писем. Он был в ее письме из Хогвартса, Макгонагалл добавила в стандартный набор кое-что от себя.

Дорогая Гермиона, После любой трагедии самое трудное время — это не сразу после нее, а когда вы остаетесь один на один с собой. Чтобы стало легче, мы окружаем себя близкими, а изоляция может только ухудшить состояние. Также говорят, что, чтобы место перестало ассоциироваться с плохими воспоминаниями, его нужно наполнить хорошими. Прошу, подумайте. Искренне Ваша, ММ.

      Она перечитывала эту запись уже, кажется, раз десятый, но так и не смогла принять решение. Гермиона устало подняла руки к глазам и слегка надавила на закрытые веки. Прерывистый выдох вырвался из ее горла, и она снова почувствовала накатывающую панику. Слезы сдавили горло. Но она знала, что, если спокойно подышать еще секунд тридцать, всё должно пройти.       Гермиона схватила ключи с полки и вылетела из дома.       Самый главный плюс работы в книжном — тишина. Гермиона достала очередную книгу из коробки и провела ладонью по переплету. Девушка сидела на предпоследней ступеньке под чердаком. Как коты забираются на самую высокую точку в квартире для обзора, Гермиона садилась на эти ступеньки и с безопасного расстояния могла наблюдать за всем, что происходит в магазине, не привлекая внимания.       Сквозь перила она видела посетителей, обычно их было не больше трех-четырех. В небольшой зоне, отделенной от стеллажей с книгами, стояли кресла и невысокий круглый столик, в него обычно садилась студентка из университета, с нефритово-черными волосами, те, казалось, образовывали вокруг нее вакуум света. Она всегда приходила в середине дня, брала книгу, кофе и проваливалась в кресло у окна. Могла просидеть так часа три почти без движения, и, видит бог, Гермиона очень ее понимала. Если бы она только могла сосредоточиться на чем-то дольше пары минут, сидела бы так же.       Ее мысли прервал колокольчик, оповещающий об открытой двери, и в зал проник теплый воздух с улицы. Гермиона повернулась на звук слегка запоздало, думая, что это зашел хозяин лавки, но она ошиблась. Сначала она подумала, что ей показалось, потом присмотрелась: и правда, мужчина средних лет в полностью черном костюме; то, что она сначала приняла за мантию, оказалось просто черным тренчем, но развидеть это было уже тяжело. Она посчитала мужчину магом в первую секунду, но, внимательно оценив, пришла к выводу, что уже просто сходит с ума.       Спустившись со своего гнездышка, она подошла к нему со спины и как можно более аккуратно спросила:       — Могу вам помочь с чем-то?       Мужчина сначала повернул голову, так что она увидела его профиль, и лишь затем медленно повернулся корпусом. Он был не чересчур высок, но в отличной форме; глаза были глубокого темно-изумрудного оттенка, сама форма глаз создавала впечатление, что человек много печалился. Но выразительнее всего были его губы. Она потерялась на пару секунд, когда он повернулся к ней, мужчина показался ей безумно красивым, при этом возраст нисколько его не портил, наоборот, добавлял его выражению шарма, а улыбке — впечатление, что он знает какой-то секрет, которому все время улыбается.       — Я вчера заказал у вас книгу, мне позвонили и сказали, что ее можно забрать, — ответил он после паузы вкрадчиво, облокотившись о прилавок.       — Насчет сборника Толстого, верно? — заторможенно произнесла она и, отмерев, зашла за прилавок, достав с полки за кассой сверток. — Вам на подарок? Будете проверять? — уточнила она.       — Почему вы так подумали?       Гермиона подняла на него взгляд и наткнулась на потрясенную улыбку.       — Эту книгу редко покупают, нестандартный выбор для чтения на досуге. Если цель не в том, чтобы словить экзистенциальный кризис, конечно. Обычно такое дарят или советуют людям, которые за жизнь совершили много ошибок, но еще есть время их исправить, если вовремя осознать. Но это, безусловно, одно из величайших произведений автора, хотя далеко не самое известное.       — Мой сын хотел, чтобы я прочитал именно ее для начала.       — Начала чего?       — Знакомства с вашей… с классикой, — замялся он. — Я не любитель художественной литературы, всю жизнь читал только профессиональную.       — В любом случае хороший выбор, приятного чтения. Хотя в данном случае лучше спокойного чтения. — Она дежурно улыбнулась и протянула ему навстречу руку с книгой, обратив внимание, что на мизинце его правой руки был надет серебряный перстень с оттиском для писем в виде половинки луны. Магглы в целом и не такое надевали на себя — кто только не заходил в этот магазин: парни с голубыми волосами, девушки с татуировками по всему телу, лысые мужчины с экстремально длинными бородами и туннелями в ушах, но именно этот перстень показался ей немного неуместным здесь.       Ее мысли еще были сосредоточены на перстне, когда он, почти полностью отвернувшись к выходу, все-таки развернулся и добавил:       — А ваше личное мнение какое? — немного игриво спросил он.       — А мне нельзя такое читать, но спасибо, что поинтересовались, — в том же игривом тоне отбилась Гермиона.       — Поделитесь? — вежливо улыбнулся он.       Грейнджер подняла на него глаза и пару секунд пыталась разгадать выражение его лица. Эта улыбка и грустные глаза завораживали, был в них какой-то внутренний яркий блеск. Будто внутри него все еще горел огонь.       — Я правда заинтригован, — объяснился он. — Меня зовут Ханс, кстати, приятно познакомиться. — Он протянул руку, ожидая, что она тоже протянет свою.       Гермиона засомневалась лишь на секунду, но все-таки пожала его руку, уже искренне улыбаясь в ответ.       — Гермиона.       — Так что, Гермиона, чем заняты завтра в обед? — не отпустив ее руку, спросил Ханс. — На соседней улице есть приличный итальянский ресторан, там сносный кофе, зато круассаны просто божественные. Я действительно жду вменяемого объяснения такому игнорированию, как вы выразились… величайшего произведения автора.       Ее рука все еще лежала в его, теплой и крепкой на ощупь, пока она вглядывалась в его глаза цвета леса под последними лучами солнца.       — Я работаю, вряд ли будет время, — почти с сожалением ответила она, состроив гримасу мученика.       — Печально, уверен, за этим стоит легендарная история, — подмигнул он.       После этих слов он уверенно дошел до выхода и, открыв на себя дверь под звон колокольчика, еще раз обернулся на нее и слегка приподнял книгу в прощальном жесте. Черный тренч развивался в такт его шагов, пока он не дошел до своей машины и, сев в нее, быстро не исчез из ее поля зрения.       Гермиона смотрела ему вслед, на душе скребли кошки; желание снова его увидеть и разочарование, что этого никогда не произойдет, билось в сознании.       Поэтому когда на следующий день она, развернувшись в дверях помахать своему коллеге, закрыла за собой дверь и увидела Ханса прямо перед входом в магазин, то замерла, не в состоянии поверить, что ей не снится.       Из-за постоянных ночных кошмаров и плохого сна она поняла, что не всегда может отличить реальное событие от приснившегося. Однажды она вышла на кухню в полной уверенности, что Живоглот сломал переднюю лапу и сейчас ковыляет по квартире в гипсе, и сильно удивилась, когда он проскочил мимо нее на своих четырех и запрыгнул на стол. Впору было истерично рассмеяться, но вместо этого по спине пробежал холодок. Она сходила с ума? Она только надеялась, что это пройдет. Рано или поздно все проходит.       Ханс стоял, облокотившись на машину, заведя одну ногу за другую и скрестив руки на груди. Правда, костюм сегодня был не черным, как вчера, а очень глубокого синего оттенка, но улыбка была при себе. Он выжидающе склонил голову вперед и слегка поднял брови, без слов задавая вопрос.       — Я… не могу сегодня, я вчера сказала об этом, — отмерев, начала воевать Гермиона.       — Для начала привет, — утрированно вежливо, но абсолютно беззлобно, произнес он на ее выпад и улыбнулся. — Извини, столик уже забронирован. — И он развел руки в жесте бессилия, как будто это была не бронь в ресторане, а Эверест, выросший прямо посреди дороги.       Гермиона так и стояла на верхней ступеньке и не могла разработать план побега, хотя внутри нее боролись несколько демонов, один из которых ласково уговаривал ее просто поддаться и пойти за ним. Ладно.       Ей не хотелось говорить по дороге, потому что, смотря себе под ноги, она теряла нить аргументации, зачем вообще за ним пошла. И только когда поднимала взгляд на него — вспоминала. А он просто беззаботно делал шаг за шагом, и только паутинка морщин у глаз выдавала его улыбку.       Ей было интересно.       Какое необычное чувство, такое давно забытое. Последний раз, когда ей действительно было интересно, — на пятом курсе, когда за плечами уже был стрессовый Турнир Трех Волшебников, но еще не случилось Отдела Тайн. Ей искренне нравилось учиться, она копалась до ночи в учебниках и засыпала с раскрытой книгой по нумерологии на груди в неестественной для сна позе в общей гостиной. И уже тогда Джинни приходила разбудить ее, чтобы вместе пойти лечь в спальне, как адекватные люди обычно делают. Она скучала по времени, когда оценка за семестр была приоритетной проблемой.       До ресторана действительно оказалось недалеко, поднявшись на крышу и только его увидев, она округлила глаза: это было очень уютное место, с небольшими деревянными столиками прямо на крыше четырехэтажного здания, а по периметру была выставлена живая изгородь, не мешавшая, тем не менее, виду на парк и Темзу вдали.       — Знаешь, обед у реки — почти что пикник, — произнесла она, завороженная видом города с крыши и следя за изгибами Темзы. Она поставила сумку у спинки кресла за своей поясницей и присела на край.       — Ты не очень любишь город, да? — поинтересовался он, тоже присаживаясь и отклоняясь на спинку кресла напротив.       — На лето мы с родителями обычно уезжали отсюда на дачу, в двух минутах ходьбы там был небольшой лес. Я просыпалась часов в семь без будильника и выходила гулять, пока еще роса есть на траве. Перед самой густой частью леса была опушка, на ней росли три березы прямо посередине прохода, словно на маленьком острове. Обычно я садилась там и открывала учебник. Спустя пару часов, когда солнце начинало припекать, я возвращалась, к этому времени мама уже делала завтрак, а отец сидел на веранде в кресле-качалке и пил чай, почитывая какой-то медицинский журнал. Это было лучшее время в моей жизни, самое спокойное. Я бы осталась там навсегда; если есть рай и я его заслужу, то, умерев, окажусь в том доме.       — Всё было нормально до момента про рай, — засмеялся он. — Но почему вы с родителями сейчас не уезжаете в тот дом?       — Я не видела родителей уже два года и, честно говоря, не знаю, увижу ли.       — Почему?       К ним подошел официант, и она была так ему рада, что улыбнулась своей самой широкой улыбкой. Ей жизненно необходимо было время на подумать и прийти к какой-то вменяемой легенде про родителей. Не говорить же, что «Обливиэйт» стирает память людям и, чтобы потом восстановить воспоминания, потребуются лучшие колдомедики всего мира и пара лет на ожидание результатов терапии.       — Определились с заказом? — Официант подготовился записывать.       — Мне и даме бокал красного вина для начала, с едой попозже.       — И можно пепельницу? — попросила девушка. Официант кивнул, сразу же поставил ее на стол и отошел, чтобы принести бутылку вина.       — Не знал, что ты куришь.       — Вредно, знаю. — Она потянулась за пачкой сигарет в сумке, но Ханс ее опередил и протянул серебряный портсигар. Внутри за резинкой лежали ровным строем сигареты, и она вытащила одну. Щелкнув зажигалкой, он подставил ладонь, закрывая огонек от ветра, и Гермиона сделала первый вдох.       — Не в этом дело. Ты слишком милая, выглядишь совсем как человек, который на упоминание наркотиков переспросит, что это.       — Держусь на контрастах. — Эта реплика вызвала у него улыбку, и в глазах блеснул озорной огонек.       Официант принес два бокала, откупорил при них бутылку и разлил в бокалы немного.       — Если не понравится — поменяю вам бутылку, — улыбнулся он ей и отошел. Ханс проследил за ним внимательным взглядом и вернулся к Гермионе.       — Что ты хочешь есть?       — Я не голодна, да и алкоголь не пью, если честно. — Она улыбнулась, извиняясь.       — Так не пойдет, Гермиона. Во-первых, говори мне словами, если тебе что-то не нравится или не по вкусу. Во-вторых, надо поесть хоть что-то. Ты выглядишь уставшей, готов поспорить, ты очень мало ешь. Залог здоровья — качественный сон, регулярное питание и физическая нагрузка. Каждый день. — Он очень серьезно на нее посмотрел и кивнул на меню.       — Ты вчера упомянул круассаны, закажу их тогда. — Она не хотела с ним спорить и, наклонив бокал, отпила вина. Обычно вино ей не нравилось, только если фруктовое, но это было очень приятным на вкус — не слишком горьким и достаточно плотным. — Вино отличное, кстати.       Ханс позвал официанта и, сделав заказ, наклонился вперед, поставив локти на стол и положив подбородок на руки.       — Расскажи, как проходит твой обычный день?       — Ничего особенного. Просыпаюсь, кормлю кота, ухожу на работу в книжный. Работаю допоздна обычно, закрываю магазин и приезжаю домой, ложусь спать. Просыпаюсь посреди ночи от кошмаров и пытаюсь снова заснуть, выходит с переменным успехом. Если не получается — сдаюсь и достаю учебники, чтобы не пялиться в стену всё оставшееся до работы время. Как-то так, — она пожала плечами, закончив пересказ дня максимально монотонным голосом, как будто всё описанное было нормальным.       Ханс молчал полминуты, потом заглянул ей за спину и отклонился, чтобы дать официанту поставить заказ. Напротив Гермионы оказался длинный деревянный поднос с двумя аппетитными круассанами, еще горячими, а по бокам от них лежали разрезанные на половинки черри, приправленные какими-то травами, ломтики хамона и маленькая тарелочка с густым соусом, чтобы намазать его на тесто.       — Приятного аппетита, — сказал Ханс и взял вилку в левую руку.       Гермиона какое-то время пыталась понять, как подступиться к вопросу, но решила, что все ее извилистые методы не сработают на взрослом мужчине, поэтому решила спросить напрямик.       — Ты сможешь ответить мне честно?       — Я клянусь, что постараюсь, — улыбнулся он, пережёвывая салат.       — Почему ты пришел за мной сегодня? Почему именно я?       Ему потребовалась минута, чтобы начать отвечать. Он смотрел куда-то за ее спину, обдумывая. Затем его зрачки снова нашли ее.       — Я увидел в твоих глазах столько усталости от жизни, несмотря на твой возраст. Рассказ о твоем обычном дне лишь подтвердил мои впечатления. Потом, — он взял паузу и отложил вилку. — Ты ничего не знала обо мне, в смысле, вообще ни черта, и при этом, отдавая книгу, умудрилась попасть в самое больное место, даже не подозревая, насколько ты права. Мне сорок три года, и я только недавно понял, насколько все, что я делал, было неправильным. Просто, блять, бессмысленным. Я знаю, что в твоем возрасте никто не думает пока о таких вещах, но когда я буду умирать, я буду жалеть о том, чем занимался последние двадцать лет. Могу только порадоваться, что не умер в этом заблуждении.       Глаза Гермионы округлились от такой откровенности, и какое-то время она просто сидела молча, смотря на него не отрываясь. А он выглядел очень серьезным, но, похоже, почти пришел к миру внутри себя, она не слышала надлома в его голосе, только выжженное сожаление.       — Если тебя это успокоит, то я думаю об этом каждый день. Мои кошмары начались тогда, когда я в зеркале посмотрела на свою грудную клетку в отражении и осознала, что настанет день, когда мое тело будет лежать на секционном столе с игрек-образным разрезом и что, скорее всего, уже родился тот патологоанатом, который будет проводить вскрытие. Мне стало так страшно. И это не абстракция, это не просто идея смерти, это действительно произойдет. Это мешает мне дышать.       Он сидел напротив нее, слегка склонив голову, и очень внимательно оглядывал ее лицо.       — Надо поесть, Гермиона, — как будто подытожил он. — Сегодня прекрасный солнечный день, мы в отличном месте, и я вполне удовлетворен своей жизнью сейчас. Надо наслаждаться.       Круассаны и вправду были восхитительны на вкус в сочетании с холодными ломтиками хамона и свежими черри. Она впервые за последний месяц до конца доела порцию еды, которая лежала у нее на тарелке.       Своему психиатру она никогда не рассказывала об этих мыслях. Возможно, потому что та никогда не делилась с ней ничем сокровенным в ответ, хоть и не должна была. Но когда она увидела неприкрытую честность от такого же уставшего человека, ее признание далось легко. Она почти заплакала в конце, но сдержалась, хотя уверена, что Ханс увидел, как ее глаза увлажнились, а грудь пару раз судорожно дернулась во время выдоха, пока ее недокуренная сигарета тлела в пепельнице.       — Окей, я понял, почему ты не читаешь Толстого, по крайней мере именно этот рассказ. Давай поговорим о будущем? Ты учишься, планируешь в университет идти?       — Ты, кстати, его дочитал?       — Да, сегодня ночью. Поэтому и приехал за тобой. — Он широко улыбнулся и провел ладонью по столу, расправляя скатерть.       — Как ты это связал?       — Я бы пожалел потом, если бы не попытался.       Ее смущало такое пристальное внимание с его стороны, но сама не могла оторвать взгляд. Она надеялась, что это не противозаконно — считать такого взрослого мужчину безумно красивым.       — Ой, я совсем забыла… — Она судорожно потянулась за телефоном в сумке, чтобы посмотреть на время.       — Не переживай, я отпросил тебя на весь оставшийся день у директора лавки. Милый старичок. Он, кажется, обрадовался, что ты не будешь сегодня работать допоздна.       Гермиона лишь на секунду подняла на него взгляд в изумлении от этой новости, но быстро вернулась к телефону, потому что на экране высветилась цифра в тридцать семь пропущенных звонков и с десяток текстовых сообщений.       — Мерлин, твою мать! — застонала она. Как можно было не заметить такой вибрации в сумке? Джинни ей подзатыльник даст за то, что она опять не включила телефон на режим со звуком.       — Что случилось? — озабоченно спросил Ханс, наклонившись вперед.       — Лучшая подруга. Потеряла меня, мне нужно уехать, прости. Правда, я должна… — Она подскочила на ноги и суетливо засобиралась. Взяв сумку и поправив одежду, она замерла и посмотрела на него.       — Правда, извини. Спасибо тебе за обед, это было замечательно, но мне нужно бежать. Она меня натурально закопает в землю, и это не фигура речи. — Гермиона уже направилась к выходу мимо него, когда он схватил ее за предплечье мягко, но настойчиво, и тоже поднялся на ноги.       — Оставь мне хотя бы номер телефона, ладно? — попросил он, стоя к ней вплотную. Одно неловкое движение, и она могла дотронуться до пряжки его ремня, но эта картина вызвала внизу живота импульс, а не смущение, что напугало девушку. Такого раньше не было. Она быстро набрала на кнопках свой номер и, убегая, перед выходом обернулась и помахала рукой.

***

      — Грейнджер! — ее тон не предвещал ничего хорошего. Джинни сидела у нее дома, в кресле, которое она перетащила в коридор, чтобы сидеть прямо напротив входной двери. Гермиона вставляла ключ, плотно зажмурившись, и не зря.       — Я, блять, выкину этот телефон, если ты не умеешь им пользоваться. На черта магглы создают такие средства связи, которые ты можешь тупо проигнорировать? Вот громковещатель — великая вещь, попробуй сбежать от него, — грозно произнесла Джинни.       — Джин, слушай, тупая ситуация, я заработалась и просто не услышала вибрации в сумке, телефон был далеко.       — Окей, а на письма почему не отвечаешь? У тебя коллекция хоть в музей игнора выставляй. Я не шучу. Ладно письма мальчиков, но мои, Герм? — с обидой в голосе произнесла подруга.       — Мне просто… Не знаю, Джин. У меня просто не было сил. Я правда хотела ответить. Но у меня опускаются руки каждый раз, когда я к ним подхожу. Я планировала сделать это сегодня после работы.       — О, кстати, насчет работы. Я звонила в твой магазин, старикашка сказал, что ты отпросилась до конца дня.       Джинни подняла одну бровь, ожидая объяснений.       — Я была у психиатра, — выпалила Гермиона, сама удивившись, как легко ей удалось это придумать. Скрывать свидание с сорокалетним мужчиной вполне естественно, если тебе девятнадцать.       — Слава Мерлину, — облегченно выдохнула Джинни, пока Гермиону затапливал стыд за вранье, принесшее такое облегчение. Надо позвонить и записаться.       — Ты решила с учебой? Мы идем в Косой переулок? Я только тебя жду, остальные уже закупились, Гарри с Роном были там на прошлых выходных. Список немаленький.       — Я думаю, что да.       И сама удивилась своему ответу.       Джинни ушла только в девять часов вечера, через каминную сеть со словами «Я его выкину в окно, если ты еще раз не ответишь на мой звонок, я клянусь» и растворилась в зеленом пламени.       Гермиона устало присела на диван и достала злосчастный телефон, чтобы прочитать все сообщения от Джинни, которые начинались вполне мило, а закончились капслоком. Но выше всех было сообщение с незнакомого номера.       «Надеюсь, тебя все-таки не закопали. Приедешь?» И второе сообщение:       «57 Whitehall, отель Raffles London».       Гермиона знала, от кого они, но от этого вообще не становилось легче. Она надавила на закрытые глаза и попыталась подумать. Но потом резко встала и уверенно подошла к шкафу с одеждой. Платье отлично подойдет.

***

      Подъехав ко входу в отель и захлопнув дверь кэба, она на секунду замерла, оглядываясь по сторонам; ее внимание привлекла рябь в воздухе по бокам от здания, и она поняла, что это не просто маггловский отель. Но разве мог он пригласить ее в место для магов? Вряд ли он знал, где именно он остановился. Такие чары скрытия магических манипуляций чувствуются для обычных людей просто тяжелой атмосферой и давлением на макушку.       — Спасибо, что приехала. Понимаю, что могла и не согласиться.       Он вышел к ней прямо в фойе, и впервые она увидела его без пиджака и плаща, была только черная рубашка, заправленная в брюки. Из-за этого он выглядел более расслабленно. В животе скрутился узел от волнения. Ханс подошел к ней и протянул руку, приглашая ее встать и пойти за ним. Она обогнала его буквально на полшага, заторопившись от волнения, когда он сказал:       — Завтра меня уже здесь не будет, и я очень хотел показать тебе этот отель. У него интересная история, но что-то мне подсказывает, что тебя больше привлечет библиотека.       — Ты куда-то уезжаешь? — Гермиона услышала, как щелкнул позвонок в шее, когда она резко развернулась, чтобы увидеть его лицо. Страх мягко опустился на нее вуалью, мурашки пробежали от темечка до пальцев ног.       — Можно и так сказать, — с усмешкой и как-то загадочно произнес он, задержав на ней взгляд на несколько секунд. — Когда я был ребенком, мой отец настоял на том, чтобы я поехал учиться в Германию, мать была против, но за мужчиной последнее слово, так что… Мне нужно вернуться в место, которому принадлежу.       Пока она стояла как вкопанная, он уже изрядно обогнал ее широкими шагами в черных строгих брюках и классических ботинках.       — Но ты ведь не навсегда? — Ее саму испугало, сколько панической надежды было в этом вопросе. — Тебя пригласили в твой университет преподавать? — попыталась реабилитироваться она.       Выведывать информацию беспалевно — не твой конек. Аврорат придется вычеркнуть.       — Не совсем, — задумчиво протянул он. — Просто пришло время, я сделал здесь всё, что должен был. Почти. Поэтому написал тебе, решил, что если хочу показать тебе пару вещей, нужно сделать это сейчас. Хотя, признаюсь, борьба была нешуточная внутри.       — И кто победил?       — Я. — На его лице растеклась широкая злорадная улыбка. Как будто победил сатана.       Они прошли по длинному, тускло освещенному коридору и подошли к двери, которую открыл служащий отеля. Внутри оказался кинозал, едва освещенный. Ханс, пропустив ее вперед, остановился перед сиденьями и позволил ей сесть дальше от выхода.       — Тут сегодня сказки рассказывают страшные, — хохотнул он и, повернувшись к ней, уточнил, — кино смотрим. Только вышло. — Ханс выглядел как ребенок на первом в жизни мультике, он с восхищением смотрел на экран, будто не верил, что бывают двигающиеся картинки со звуком и сюжетом.       В зале они сидели почти одни, два раза к ним подошли официанты, спрашивая, не нужно ли им налить вина и подать ли закуски, но Гермиона только отрицательно качала головой, а Ханс отвечал за нее словами.       На последней сцене, когда младшего брата главного героя внезапно и ни за что застрелили в школьном туалете, Гермиона вцепилась в предплечье Ханса и испуганно повернулась к нему с округлившимися глазами. Он только положил свою ладонь поверх ее и успокаивающе мягко погладил по коже, пока на экране кровь стекала по плитке.       — Какой ужас. И в чем смысл было показывать всю эту историю, чтобы потом просто бессмысленно убить главного персонажа? — спросила скорее риторически она после того, как они вышли из зала.       — Думаю, для контраста. Ты ведь очень удивилась, когда это произошло. Эффект произведен, зритель доволен. — Он ухмыльнулся, но потом, переведя глаза на ее все еще испуганное лицо, остановился. — Слушай, может странно прозвучать, но можем подняться ко мне. После такого фильма стоит выпить. У меня есть кое-что очень подходящее под сегодняшний случай. Я клянусь, я не трону тебя и пальцем.       Гермиона посмотрела на свои туфли и, закусив краешек губы, смущенно кивнула. Она правда не хотела сейчас ехать домой в таком состоянии. Кино буквально потрясающее. И Хансу она верила, хоть это и глупо.       Он протянул открытую ладонь, и она, не сомневаясь, вложила свою руку в его. Идя по коридору за руку с этим мужчиной, она чувствовала, что под защитой. Под его защитой. И почему-то это ощущение больно кольнуло в груди. Они поднялись на лифте на последний этаж, Ханс достал карточку для номера, и дверь, щелкнув, открылась. Гермиона аккуратно переступила порог, и первое, что бросилось ей в глаза — абсолютный порядок, все вещи были аккуратно сложены в стопки рядом с чемоданом. Он действительно уезжал.       Она прошла мимо кровати и остановилась у кресла, которое было повернуто к окну с прекрасным видом на ночной город, полный ярких огней, отраженных в Темзе. В грудной клетке очень быстро и глухо билось сердце, отдаваясь эхом на уровне горла. За ее спиной Ханс открыл невысокий деревянный кабинет и достал бутылку. Пальцами подхватил два стакана и подошел к ней, поставив на столик у кресла. Бутылка была с незнакомой этикеткой, и Гермиона вопросительно посмотрела на него.       — У меня есть небольшое производство вермута в Испании, — скромно улыбнулся он и открыл крышку.       — А почему он называется Ночной Вермут?       — Дань фамилии, — только и ответил он.       Ханс подождал, пока Гермиона посмотрит на бокалы, и наклонил бутылку. Ее глаза распахнулись в удивлении, когда жидкость, коснувшись стекла, поменяла цвет с орехового на фиолетовый. Затем на темно-синий, а еще позже на изумрудный, пока волна не успокоилась и не вернулась в свой изначальный цвет.       — Боже, это было так красиво, — прошептала девушка, не в состоянии понять, что только что произошло на ее глазах.       — Знал, что тебе понравится.       Он налил себе, положил в оба стакана по куску льда, а после поднял свой, слегка качнул, вызвав новую волну переливов цвета, правда, быстро потухшую, и отпил.       Гермиона поднесла к носу жидкость, пару раз втянув воздух.       — Пахнет корицей с молоком.       — Каждый находит что-то свое.       Он сделал глоток, и в ночном свете она увидела, как дернулся его кадык. Гермиона не могла объяснить свое желание провести языком по его шее алкоголем, и от этого ей стало не по себе. Она вернула взгляд к вермуту и наконец попробовала на вкус. Пусть хоть оправдание будет.       — Это очень вкусно, вау, — она посмотрела на Ханса восхищенно. — Ты делаешь очень вкусный вермут, правда.       Ханс закатал рукава рубашки и подошел ближе к окну. Спустя пару минут молчания он повернулся к ней в профиль и мягко улыбнулся.       — Побуду откровенным, пожалуй, — произнес он, смотря ей в глаза. — Ты мне очень нравишься. Очень сильно.       — Все, что люди произносят перед «но», не имеет значения, Ханс, — скептически заметила она и снова отпила из бокала.       — Ты права. Но у нас ничего не выйдет. Я завтра уеду и больше не вернусь. Я не буду писать тебе, тем более что текстовые сообщения даются мне с трудом, все эти кнопки... — он взмахнул правой рукой в раздраженном жесте.       Она сама не заметила, как встала с кресла, оставив стакан на столике за спиной, и подошла к мужчине вплотную.       — Хватит меня отговаривать, — твердо произнесла она и, рассерженно выхватив бокал из его руки, поставила к своему. Вернувшись к Хансу, Гермиона положила ладони на его предплечья. Он, кажется, не сопротивлялся.       — Я, может, впервые за последние несколько лет почувствовала хоть какую-то яркую позитивную эмоцию. Хватит отговаривать меня. Если у нас есть только сейчас, я согласна. Пусть хотя бы это будет чем-то простым в моей жизни.       И она встала на носочки, чтобы коснуться носом его щеки, слегка повела кончиком по щетине и приблизилась к губам. В ответ он сильно сжал ее локти и просто стоял так с закрытыми глазами и запрокинутой головой, чтобы она не могла до него дотянуться. Потом выдохнул и прямо посмотрел на нее.       — Моему сыну примерно столько же лет, как тебе. В нормальном мире ты сейчас была бы с ним, а не со мной.       — Мир вообще странное место, и уж точно не нормальное.       Гермиона переводила взгляд с одного его глаза на другой и просто ждала. Знала, что если он решит, что «нет», она его не уговорит ни за какие деньги. А ей очень хотелось, чтобы он решил «да». Она уже поняла, что это человек, который, сделав выбор, держится его до конца. Молча. Ханс сильно зажмурился, но буквально через секунду снова открыл глаза, и Гермиона увидела, как он нашел какой-то баланс. Торг прошел успешно для нее.       Ведь в следующий миг она почувствовала, как он задирает низ ее платья, пока его губы находят ее. Он менял наклон головы, переходил с нижней губы на верхнюю, но не останавливался ни на секунду. Он не был нежным или неторопливым, но ей было так хорошо, словно ее демоны немного разжали хватку, которой впивались в ее тело до крови все последние годы, и от такого облегчения она почувствовала, как у нее закружилась голова. Она водила руками по его груди и предплечьям, пальцами поглаживая вены, выступающие на руках.       Он крепко держал ее за затылок, у нее почти подкашивались ноги от ощущения того, как его большая ладонь давила на нее, заставляя задыхаться от того, что расстояния между ними не осталось. Он оттянул ее нижнюю губу зубами и отстранился. Его глаза блестели, он взглядом пробежал по ее телу снизу вверх. Черные глаза, затмившие изумрудную радужку.       Его пальцы начали сжимать волосы сильнее, и он потянул ее назад. Гермиона аккуратно отступала спиной к кровати, куда он ее вел, а он шел за ней, смотря на нее голодными глазами.       Ханс расслабил хватку на волосах, когда она наткнулась на матрас, и позволил ей упасть на него. Гермиона знала, что он хочет ее, потому что оказалась прямо напротив его ремня, но Ханс сам опустился на колени и окончательно задрал ее платье на талию обеими руками. Он посмотрел на нее снизу и, согнув два пальца, внешней их стороной аккуратно и нежно провел по черной кружевной ткани. Сверху вниз, и еще раз. И еще. С каждым разом давя на нее все сильнее, а особенно усиливая нажим, когда пальцы подбирались к клитору. Его вторая рука держала бедро, чтобы она оставалась в одном положении. И то, как его пальцы обхватывали ее ногу, врезалось в зрачки Гермионы, она хотела смотреть и дальше, потому что это завораживало. Как он стоял на коленях перед ней, но в очередной раз надавив, у нее запрокинулась голова и вырвался громкий выдох.       — Отлично, — тихо сказал он и привстал, оттолкнувшись руками, и всё для того, чтобы окончательно стянуть с нее стринги, подушками пальцев ведя по бедру. Его руки замерли на середине пути, и Гермиона, проследив за его взглядом, заметила тонкую влажную ниточку, тянущуюся от внутренней стороны ее бедра. Ханс тяжело дышал, но всё-таки спустил ткань по ее ногам и отбросил себе за спину.       Он обхватил пальцами ее бедра, слегка приподнял ей таз и развел ноги шире, заставляя ее раскрыться перед ним еще больше. А затем наклонился и кончиком языка коснулся ее клитора. По ее телу пробежал кипяток, и она выгнулась навстречу ему еще сильнее.       — Не молчи, я должен знать, нравится ли тебе, — прошептал он, подняв на нее глаза.       — Да… хорошо, — прошептала она в ответ.       Было ощущение, что она делает что-то незаконное, оттого ощущения были острее. Она ненавидела мужскую возню у себя между ног, но оказалось, что партнер просто был не тот. Потому что сейчас у нее появилась новая любимая фантазия перед сном.       Он удовлетворенно хмыкнул и теперь уже всерьез поцеловал ее губы, проведя языком вдоль всей длины, раскрывая все складочки. Большими пальцами с обеих сторон он растянул нижнюю часть малых половых губ, прямо у входа во влагалище, и глубже засосал ее клитор. Ввел всего один палец на две фаланги, но это заставило ее поерзать тазом к нему навстречу. Гермиона всхлипнула и вцепилась ему в руку, и уже через минуту громко застонала и содрогнулась всем телом, пока он все еще крепко держал ее руками и не отнимал языка.       Восстановив дыхание, она поднялась на руках, чтобы посмотреть в его глаза. Он все еще стоял на коленях перед ней, а его подбородок блестел от влаги. Мыслительный процесс был вялым и неторопливым, поэтому она наслаждалась видом из окна, время от времени переводя взгляд на его профиль. В отличие от нее, Ханс выглядел напряженно. Сдерживал себя.       — Я отвезу тебя домой, — с длинным выдохом произнес он и тыльной стороной ладони вытер подбородок.

***

      На платформе перед «Хогвартс-экспрессом» толпилось много народа, это был первый учебный год после войны, все волновались, и это витало в воздухе. Гермиона обернулась на лицо, которое привлекло ее среди всей этой толпы, и наткнулась на улыбающегося ей Теодора Нотта. К нему кто-то подошел.       Расплывчатая тень начала приобретать четкие контуры иссиня-черного пиджака и до боли знакомой улыбки. С макушки до пяток электричество пробило ее всю насквозь. Она снова его увидела, его лицо, его глаза — всё те же. Но теперь он наконец стал выглядеть уместным, тот пазл, который у нее все не складывался, наконец-то сложился. Это было так очевидно, Мерлин. В ее сердце бушевали одновременно и радость увидеть его снова, и ужас, потому что теперь, стоя рядом с Теодором Ноттом, она видела это явное фамильное сходство.       Вероятно, поэтому он остановился тогда сначала, не дал поцеловать, когда она потянулась за своим чувством. Дал время подумать, взвесить. Если возраст на что и влияет, то похоже, что на дальновидность. Он знал, в какой они окажутся ситуации, если перейти черту, если позволить себе те секунды, ради которых она хотела брать билеты в Германию.       Страх и паника, но не такая, которая накрыла ее в отеле из-за его отъезда, а такая, которую чувствуешь перед тем, как в тебя полетят камни из толпы разъяренных фанатиков. Вина и стыд утопили ее под водой; она сверстница его сына, но он же об этом упоминал. Только когда это был абстрактный сын, ее эта информация мало заботила. Зато когда глаза увидели это все в реальности, сердце кажется защемило, не разжалось предсердие, не толкнуло кровь дальше, до мозга не дошла новая порция кислорода, время остановилось.       В теории нет ничего постыдного в любви к человеку, который старше тебя на двадцать четыре года. Пока это не происходит в реальной жизни, и ты не сталкиваешься со всеми вытекающими последствиями этой влюбленности: общество, которое тебя осудит; его ребенок, который будет презирать тебя; и его взгляд, полный сожаления, несмотря на улыбку.       И абсолютное отсутствие удивления.