***
— …Здравствуйте, отец, — Ольга вежливо чуть склонила голову, придерживая и чемодан, и зонт двумя руками. Потом поклонилась в другую: — Здравствуйте, сержант Цукишима. Прошу прощения за то, что заставила вас ждать. Они ожидали её около здания портовой администрации, которое оказалось расположено поодаль, на взгорке, поэтому неудивительно, что Ольга не увидела их в общей толпе. Людей тут почти не было, да ещё и деревья давали тень. — Рада, что вы в порядке, — она улыбнулась Цукишиме; это их первая встреча после Русско-японской. — Не могли бы вы немного подержать мои вещи? Цукишима выдал только сдержанное «Здравствуйте, госпожа Цуруми» — хотя много раз уже говорила: какая она ему «госпожа», он же ей ещё во Владивостоке сопли вытирал! — и «Конечно» на её просьбу подержать вещи. Ольга спокойно поставила чемодан около его ног, сунула раскрытый бумажный зонтик в одну его руку, сняла на всякий случай шляпку — медленно и аккуратно, чтобы пучок светлых волос не растрепался ещё больше — и вложила ему в другую. Скромно откашлялась. Оглянулась по сторонам. Каким-то важным дядькам в европейских костюмах не было до них никакого дела. Ольга откашлялась ещё раз. Цукишима понял намёк — сделал вид, что разглядывает тропинку под ногами. Ольга слегка приподняла подол платья европейского фасона и в один большой прыжок оказалась рядом с отцом с громким, чуть ли не визгом: «Папа!» Вцепилась ему в плечи. Тот обнял её в ответ. На предыдущие её каникулы он был занят, потом они виделись на выходных — его отправили с заданием в Токио. Отец похлопал её по спине, на что Ольга скорее отпрыгнула обратно и в шутку выставила перед собой ладони: — Только не поднимай меня на руки, как в детстве! — Вся молодёжь в Токио такая серьёзная? — он ухмыльнулся и, наверное, приподнял брови. Под защитной пластиной на лбу даже движения надбровных дуг было не видно. И, возможно, если бы это был не её родной отец, ранение с ободранной, а затем заново наросшей неровной кожей на всей верхней половине лица выглядело бы для неё жутко. Но Ольга всегда знала, что даже если бы ему стёрло взрывом или шрапнелью всё лицо — она бы ни на секунду не испугалась его вида. Всё таки он её единственный близкий человек. — Ты же надорвёшься просто, — Ольга немного по-доброму посмеивалась, она ужасно скучала по нему. — Я пока что ещё не настолько старый, — отец всплеснул руками. Ольга снова обняла его за плечи. А потом сняла офицерскую фуражку с его головы, надела на себя — пришлось всё-таки распустить пучок, чтобы фуражка правильно села — и нарочито серьёзным голосом скомандовала Цукишиме: — Сержант, приношу вам свою благодарность за проявленную бдительность во время охраны моих вещей, можете вернуть их мне. Цукишима продолжал с непроницаемо серьёзным лицом держать над собой зонтик и сжимать в руке шляпку, что делало его вид несколько забавным из-за этого контраста. И только тогда увидела, что за его спиной, из-за дерева, на неё пялилось смуглое лицо. Ольга моментально его узнала — это же тот невоспитанный мартышонок на женском драндулете! Нет, конечно, отец рассказывал ей о том, как он этого мартышонка через пару лет спас в Хакодатэ, как тот поступил вместо военно-морской академии в академию сухопутных войск; однажды отец поделился в письме, что «младший лейтенант Който, которого она, разумеется, хорошо помнит» закончил эту самую академию. И тому присвоили чин, собственно, младшего лейтенанта, и теперь он очень усердно служит под командованием её отца. Она всё это прекрасно знала. Как и предполагала, что и чудесное спасение богатенького мальчика, чей отец командует важной частью северного флота Японии, и то, что самого Който таким чудесным образом определили служить именно к её отцу, — это ни разу не совпадения. Но всё это совершенно не объясняло, зачем этот мартышонок встречает её тут. Да ещё и спрятался за дерево! Он что, не из военной академии выпустился, а из первого класса младшей школы? Тем более что он-то — уж точно последний человек в стране, перед которым она бы хотела ребячиться и вести себя глупо. Цукишима-то свой. Цукишиму-то она с детства знает. Он — второй человек после отца, которому она бы доверила что угодно ценное. Наверное, если бы у неё был дядя или, как бывает у христиан, крёстный, — это был бы именно Цукишима. Ольга смущённо сняла отцовскую фуражку и прижала к груди. Мартышонок вышел из-за дерева только после того, как отец — она завидовала его стойкости к подобным выкрутасам подчинённых, чего только заскоки Усами стоили! — сказал ему это сделать. А то так будто было не понятно, что это выглядело глупо и неуважительно, ага. Впрочем, пока он не пытается снова сбить её с ног и не орёт — ей всё равно. Ольга вернула фуражку отцу, заправила выбившиеся пряди волос. Отец её представлять не спешил — смотрел, как она справится сама? — Цуруми Ольга, — кивнула в знак приветствия. — Последний год высших курсов для девушек при Токийском университете. Литературное отделение. Който открыл рот. Закрыл. Снова открыл и экспрессивно всплеснул руками. А потом выдал очень громкую рублёную тираду, из которой она не поняла ни слова. Ольга из неё выхватила только, что это был сацумский диалект; сам Който, кажется, тоже догадался, что она ничего не поняла, поэтому повторил заново, теперь слишком уж медленно и заикаясь. Ольга только хмыкнула, скептично вскидывая брови: — Впечатляет. Голову ему, что ли, напекло? Хотя тот тоже был в фуражке… Развернулась и всё-таки забрала зонтик со шляпкой у Цукишимы. Който подскочил и схватил её чемодан в охапку, на что ошарашенная Ольга быстро сориентировалась, сделала вид, что ничего необычного не происходит — только один противный мартышонок вырос в здоровенную мартышку. Это же надо быть чистокровному японцу выше неё! Вырвала чемодан у него из рук за ручку и очень уверенным шагом пошла в сторону города. — Кстати, а что ты там делала внизу, у причала? Мы видели в бинокль, — отец заговорил, будто совершенно ничего не случилось. Каждый день его подчинённые ведут себя как идиоты… Есть же с десяток других, нормальных, зачем было брать этого мартышонка с собой! Цукишимы одного не достаточно? Полно же вменяемых солдат: Мисима, Огата, Кикута. Хотя последний всё ещё не оправился от ран, полученных на войне. Който — она видела боковым зрением — согласно покивал, как болванчик, в подтверждение вопроса отца. Видимо, и ему дали смотреть в бинокль? Кошмар. — А, это?.. — она показала на свои плечи и довольно хихикнула, глядя исключительно то на отца, то на Цукишиму. — Там девочка потеряла родителей в толпе. Я её подсадила, так как не знала, как выглядят её родители, а её на всю пристань на моих плечах было видно. Так гораздо быстрее и не выглядело бы, будто я собираюсь воровать этого ребёнка, — Ольга гордо улыбнулась. — Они, оказывается, были совсем рядом, — она помахала ладонью, мол, ну, отец и сам должен был видеть в бинокль. — Если бы я её увела к жандармам или администрации порта, поиски могли бы растянуться на несколько часов. Който, идущий сзади, рядом с Цукишимой, выдохнул что-то одобрительное на своём диалекте. Она сделала вид, что вообще ничего не слышала, всем своим видом показывая: иди, катайся на своём драндулете дальше, не подслушивай. Или снова спрячься за дерево.***
Пешком они шли недолго, до ближайшей широкой дороги. Отец остановил экипаж, помог Ольге погрузить её чемодан и, когда она уже села в дешёвую, грубо сколоченную карету, что-то приказал Цукишиме и мартышонку. Последний отреагировал чересчур эмоционально, сначала подпрыгнул на месте, а потом со страдальческим стоном чуть не растёкся, как слишком жидкая соевая паста. Цукишима и отец стойко такое поведение игнорировали. Должно быть, отца этого мартышонка недавно повысили не меньше, чем до командующего всеми военно-морскими силами, иначе Ольга не понимала, какой смысл держать при себе этого на вид бесполезного и вдобавок слегка придурковатого человека. И как только карета тронулась, Ольга развернулась к отцу, хмуря брови. — Итак, какое дело, связанное с господином младшим лейтенантом Който, ты хотел мне поручить? — шепнула она, чтобы кучер точно их не услышал. Отец усмехнулся в усы, с нарочитым простодушием качнул головой и всплеснул руками: — Ну почему же сразу «поручить»? — А то я тебя не знаю, пап, — она не выдержала и мягко усмехнулась. — Ты же знаешь, что в такие короткие поездки я бы много книг брать не стала. Соответственно, чемоданов у меня много быть не могло, а для простого сопровождения посреди бела дня, в приличном месте, тебя одного было бы достаточно. Ну хорошо, с господином Цукишимой максимум. Карета дребезжала на неровной дороге, за занавешенным окошком становилось всё более шумно от звуков города. Ольга развела руками: — Ты явно не стал бы говорить что-нибудь вроде: «Ох, этот парень уже повзрослел и изменился в лучшую сторону, он больше не тот вредный мальчишка». Но других идей, почему ты его не отправил прогуляться по городу или ждать в условленном месте через пару часов, у меня нет. Отец перестал улыбаться. Тени залегли в рельефах огромного шрама. — Я не хотел начинать наш личный разговор впервые за долгое время с такого, поэтому прости меня… Его лицо неуловимо стало жёстче. Серьёзнее. Ольга тоже резко подобралась и вся внутренне напряглась. Шутки кончились. А потом сказал то, чего она не ожидала услышать от него даже в самом страшном сне: — …Но помнишь, как погибла твоя мать? — Во Владивостоке, — только и смогла поначалу выдавить из себя Ольга. — В перестрелке. Революционеров с военной полицией Российской империи — как её там?.. — и неосознанно зарылась рукой в волосы, где чуть выше виска остался небольшой продолговатый шрам. От пули, которая пробила насквозь тело матери и прошла по касательной, оставив рваную рану на коже головы. Ольге повезло. Отец рассказал ей эту историю дважды: в глубоком детстве, только в общих чертах, и на следующий день после окончания школы — уже с подробностями. — Охранка, — подсказал отец. Голос его наливался тяжёлым свинцом. Тот не был зол. Ещё несколько лет назад она могла бы сказать, что много раз видела, как он злится или сердится. Он журил её за какую-нибудь намеренно сделанную глупость или эмоционально негодовал. И ударил пару раз кулаком по столу! — когда она пожаловалась на то, что одноклассники её задирали из-за внешности и даже толкнули. Ольга отловила их потом по одиночке и двоих отлупила — всё-таки они одинакового роста были. А третьему незаметно насыпала в карманы его модных штанов табак, чтобы, когда он ходит в своей любимой важной позе, засунув руки в карманы, ладони пропитывались запахом этого табака. То-то ему от учителя, а потом от отца досталось за то, что тот якобы курит! Отец злился на других, и Ольга осознавала не только на словах, но и где-то глубже, внутри, что она тоже имеет право злиться, сердиться и негодовать на несправедливость, в которой она не виновата. Она нормальная. И её чувства — тоже нормальны. Но теперь Ольга понимала: отец лишь делал вид, что сердится, когда этого требовали обстоятельства, чтобы воспитать её нормальным человеком. Иначе вырос бы из неё кто-нибудь вроде Огаты. Печальное было бы зрелище. А отголосок настоящей отцовской злости она слышала лишь в таких вот редких ситуациях. Ольгу пробирали мурашки от того, что на самом деле может вывести из себя человека, повидавшего столько смертей на поле битвы под свист шрапнели и оглушающие взрывы снарядов, более того — командующего другим идти под эту шрапнель и эти снаряды. Отец опёрся локтями о колени, подпёр подбородок и смотрел на противоположное сиденье в карете с лицом, только едва-едва напоминавшим его прежнего. — Я нашёл человека, чья пуля убила мою Финну — твою мать. Здесь, в Японии. На Хоккайдо. Перед войной с Россией, но не хотел тебе тогда говорить, потому что ты была ещё слишком юна. К тому же я не был уверен, что вернусь, — он всё ещё не смотрел ей в глаза, а интонация у него иногда растягивалась, как испорченная струна бивы, так что, наверное, любому незнающему человеку могло показаться, будто отец не относится к этому с должной серьёзностью. Но не Ольге. — Вместе с этим знанием передал бы тебе только тяжёлое бремя. Ольга изумлённо смотрела на него во все глаза. И поняла, что уже давно изо всех сил впивается в сиденье кареты затёкшими от усилия пальцами. — Ты убьёшь его? Из мести? — она пока не знала, как к этому относиться, и потому неосознанно повысила голос чуть ли не до крика. — Разве раньше ты не говорил, что там была неразбериха и перестрелка? Разве пуля не была шальной, какой смысл стрелять в безоружную женщину с ребёнком, если можно обезопасить себя, выстрелив вместо этого в вооружённого противника или начать отступать? Отец поднял на неё мрачный взгляд. Ольге тут же стало стыдно до нахлынувшего к лицу жара. Это прозвучало, будто мать она не любит и защищает какого-то неизвестного ей человека! Но вовсе не это имела в виду. Она любила свою мать. В конце концов, как можно не любить родителей? Тем более мать подарила ей самое ценное — жизнь. Причём дважды: при рождении и заслонив своим телом от пули. — В русском языке есть поговорка «око за око, зуб за зуб», но Финна не была ни оком, ни зубом, которые можно было бы точно так же отнять ради мести. Финна была прекрасным человеком, будущего с которым Вилк нас с тобой лишил. И я собираюсь сделать то же самое — лишить его всего будущего, о котором он мечтал. На его лице прорезалась улыбка из двух рядов идеально ровных зубов и тут же переросла в жёсткий оскал. Ольга удивлённо вскинула брови. Карета остановилась, кучер крикнул, что они прибыли, но Ольга только взволнованно смяла подол платья, даже не думая вылезать наружу. — Подожди, а при чём тут наглый мальчишка, зачем припёрся сегодня встречать меня? — она в негодовании нахмурилась. Отец бы не стал стараться знакомить её лично с обычным средством достижения своей цели. Он внезапно усмехнулся. Весело. По-настоящему весело, из-за чего настроение внутри кареты комично сменилось, но Ольга к таким его заскокам с детства привыкла, поэтому только вопросительно наклонила голову набок. Пшеничные пряди волос около лица качнулись в такт движению. — Ну, знаешь, боевой настрой всегда должен быть нерушим, и, начиная план, нельзя сомневаться в своём успехе, — отец откинулся на спинку сиденья и нарочито вальяжно начал говорит пространные вещи — верный признак, что собирается сказать нечто неприятное. — Но в то же время тактика обязывает продумывать пути отступления, даже если сдаваться не планируется. Возможно, меня повесят, даже не обезглавят, а потом вывесят труп на всеобщее обозрение в назидание другим. Как предателя. За то, что я собираюсь сделать. Ольга слегка пнула его ботинком в сапог с возмущённым «Не говори так!», отец выставил обе ладони перед собой, и она легонько врезалась в них кулаком. — Но я хочу, чтобы у тебя была лучшая жизнь из возможных. Не нищее существование и изматывающий труд, а работа в удовольствие. Не закрытые перед носом двери, потому что твой отец — мятежный всего лишь лейтенантишка, возомнивший о себе невесть что, — он всплеснул ладонями в воздухе, последняя фраза и вовсе звучала карикатурно драматично. Ольга прищурилась. Может быть, его речи и работали на подчинённых, но за всю жизнь у неё выработался какой-никакой иммунитет. Сейчас он ей скажет нечто кошмарно неприятное: чем слаще угощение, тем более горькую пилюлю в него засунули, чтобы обмануть, как ребёнка. Отец ткнул в неё пальцем и сказал зычным, громким голосом: — Я хочу, чтобы ты вышла замуж за младшего лейтенанта Който Отоношина. Ольге показалось, что долгие мгновения его голос ещё гулял внутри кареты, и никакого мира за её пределами не существовало. Только небытие, ничто. Неописанная часть романа, которая не имеет значения, важно только то, что происходит у действующих лиц. — Да ни за что! — Ольга вскочила с места и так и осталась кричать, скрючившись в глупой позе и упираясь макушкой в потолок кареты. — Он — последний человек в мире, с которым я бы хотела даже находиться в одной комнате! А тут аж — замуж! Ты с ума сошёл?! — Есть немного. Мне всё-таки снаряд в голову попал — кусочек лобной доли оторвал, — он покивал с серьёзным лицом. Ольга на секунду опомнилась: — Это не… Я не хотела, вот же… — и зажала рот обеими руками, она бы в жизни не подумала, что сможет ляпнуть такую грубость отцу. — Прости пожалуйста! В том смысле… Нет, серьёзно. Скажи, ты пошутил, да? Тогда смешно! — Я совершенно серьёзен, — отец теперь покачал головой. — Разумеется, если ты не хочешь… — Не хочу! — взвизгнула Ольга. — …то брак будет исключительно фиктивным. Только на бумагах, — он сделал вид, что не заметил, как она его перебила. — Я надеюсь, что использование флота выйдет чистым. Но даже при самом худшем раскладе — лучше уж быть женой сына адмирала, который слегка ошибся под конец своей карьеры, чем незаконнорожденной дочерью… Ольга со злостью выпрыгнула из кареты и зажмурилась от непривычно яркого солнца, почти наугад делая несколько спешных шагов по мощёной камнем дороге. Потом поняла, что оставила и шляпку, и зонтик, и свой чемодан. Едва резко развернулась назад и шагнула к карете, как боковым зрением заметила движение. Ольга сдавленно вскрикнула и, как ей показалось, успела отпрыгнуть. Движением оказался белый конь, военный, судя по амуниции. И только потом обратила внимание, что это не она успела, это конь успел. А если ещё точнее — всадник развернул его вовремя. — Опять меня задавить хотел, — холодно констатировала она, как только увидела, кем оказался всадник. Даже если учесть, что на этот раз именно она не посмотрела по сторонам и резко кинулась на дорогу под копыта коню. Младший лейтенант Който издал набор каких-то нечленораздельных звуков, идентифицировать которые не вышло бы хоть примерно при всём желании: снова злится или извиняется? Последнее казалось совершенно невозможным. Так что Ольга заинтересовалась больше своими вещами. Но, когда надела шляпку, всё равно не сдержалась и гневно уставилась из-под неё на этого мартышонка-переростка. Что вообще с ним случилось? В детстве он отлично говорил свои дурацкие обидные вещи на стандартном японском. Как собрался командовать людьми, если его никто, кроме сацумцев, не понимает? Позади Който ехал Цукишима, ведя за уздцы третьего коня без седока. Очевидно, они все приехали к порту верхом, но Ольга, ещё и с чемоданом, не могла добираться таким образом, поэтому отец составил ей компанию в карете. Выходило, Който так сильно расстроился из-за того, что тоже хотел поехать вместе с её отцом? Ольга тяжело вздохнула. Отец, какие бы порой непредсказуемые вещи ни говорил и ни делал, уж точно позволит ей доучиться. А за это время ей нужно придумать аргументы, почему его идея с её замужеством с этим мартышонком — несостоятельна.