Правила написания писем вынужденному мужу

      Кагосима, 1900 год       __________       В Кагосиме — в свои то ли двенадцать, то ли тринадцать лет — Ольга запомнила только ужасную жару, огромный действующий вулкан, который было видно из любой точки города, и первую встречу с Който Отоношином.       Но всё началось, конечно, не с Който.       А с поиска дороги до местной достопримечательности — могилы «одного из трёх благородных героев» Реставрации Мэйдзи.       Ольга недовольно куксилась, вытирая пот со лба рукавом кимоно. Она всё ещё не совсем понимала, зачем отправляться так далеко в отпуск. Неужели эта могила настолько особенная, чтобы стать достопримечательностью, ради которой нужно ехать через всю страну?       Она бы не жаловалась, если бы это было обязательным поручением отца по работе. Или же в его отпуск они могли бы посетить Токио, снова Владивосток, поехать смотреть Фудзи, может, двинуться ещё севернее Хоккайдо — ей было бы интересно побывать на Сахалине.       Но последний вариант отец постоянно отсекал: Владивосток — торговый город, в котором живёт много японцев, но на Сахалине нет туристических мест, только небольшие города и строящиеся стратегические военные пункты. Их двоих с огромной вероятностью просто-напросто сочтут шпионами и в лучшем случае не дадут высадиться на берегу. В худшем — арестуют.       А на её ворчание в поездке до Кагосимы только посмеивался себе в усы, тоже вытирал пот рукавом рубашки и отвечал, что хочет показать ей всё многообразие их страны. Ещё в поезде, по пути в этот город, он показывал на карте префектуры, где они сейчас проезжают. А потом просил подытожить всё имеющуюся у неё информацию и сделать вывод о том, какая промышленность или аграрная культура будут преобладать.       Ольга изо всех сил прожигала взглядом уточнённую карту Кагосимы. Город располагался в огромном заливе, поэтому там наверняка были развиты судоходство и рыбная ловля, а расположение почти на самом юге страны в такой кошмарной жарище должно было стать отличным климатом для выращивания хлопка.       Отец её похвалил и потрепал по голове, отчего пучок светлых волос рассыпался. Она тогда смущённо надулась.       В конце концов, ей же не пять лет!       Сколько Ольга себя помнила, отец всегда воспитывал её так — даже в простейших вещах подталкивал думать, сравнивать, анализировать и делать выводы.       В Ниигате, до того как поступить в школу, она не общалась со сверстниками. Только с пожилой парой по соседству, которая присматривала за ней, когда отец отсутствовал по работе.       Потом в школе дела не задались — её дразнили. Спрашивали, понимает ли она по-японски и не фермеры ли её родители, что её волосы от работы в поле выгорели до цвета пшеницы. Ольга, конечно, в обиду себя не давала — насколько может справиться ребёнок при попустительстве учителей и любых других взрослых. Но всё равно обидно было.       Потом отца сослали в Асахикаву. Вот там, когда у неё получилось подружиться с одноклассницами, совершенно внезапно выяснилось: других детей — не то что девочек, даже мальчиков — родители не воспитывали подобным образом.       Ольгу тогда это лишь слегка удивило.       После возвращения с Японо-китайской войны отец всё чаще и чаще рассказывал ей новости политики и экономики, словно она могла бы в будущем стать не меньше, чем советницей императора. Ольга всегда любила эти его рассказы с подробными объяснениями, почему то или иное изменение в решениях других стран важно и как оно может повлиять на их страну. Потому что отец никогда не критиковал её за ошибки, только мягко направлял, если это требовалось.       Так, примерно лет в девять, она решила: когда вырастет, станет тоже объяснять другим разные интересные вещи.       А потом — как раз то ли в двенадцать, то ли в тринадцать — в Кагосиме снова подтвердила для себя: мир вокруг большой и удивительный. И у большинства детей, таких, как её одноклассники, просто нет возможности посмотреть хотя бы их собственную страну.       Например, для неё поездка в Кагосиму стала причиной никогда не сметь даже думать, что она не любит горы снега на улицах любого из городов Хоккайдо или гололедицу. Лучше уж всё это, чем такая невыносимая жара!       А ещё Кагосима, внезапно, была похожа на Хакодатэ. Вековые горы тоже как будто обнимали город со всех сторон. Она крикнула отцу, что побежит вперёд, тут всё равно по прямой, пока он что-то спрашивал у местного старичка.       Ольга встала на вершине одного из холмов и раскинула руки, размахивая длинными рукавами ярко-оранжевого кимоно, думая о том, как величественный громадный вулкан наблюдает за городом, и в жерле у него, должно быть, плещется лава. Ольга обернулась по сторонам — никаких повозок по дороге не ехало. И едва с удовольствием зажмурилась, как раздалась странная звонкая трель: на колокольчик лошади совсем не похожа, как и на пение птиц. Трель тут же повторилась. Ольга сразу же обернулась.       Но было поздно — её сбило с ног.       Она сдавленно вскрикнула, шлёпнулась в траву у обочины, от шока думая, что сбило её совсем насмерть. И кто сбил! Мальчишка на мелком странном велосипеде! Она видела в заграничных журналах, что у молодых француженок мода такая — рассекать по городу в штанах, как для верховой езды, и верхом на велосипеде.       Мальчишка обернулся и вместо извинений ещё и крикнул на неё, чтоб она, «белобрысая зевака», впредь смотрела по сторонам! Даже не остановился!       Ольга сразу же забыла думать — насмерть её сбило или нет. Мигом вскочила, схватила какую-то внушительную ветку с обочины и побежала за ним. Сколько можно терпеть издевательства из-за внешности?       С неё хватит.       — Эй, так нельзя! — изо всех сил завопила ему в спину, когда он скатился по дороге с холма.       Так шустро, что она уже думала — не догонит.       Ольга не сдавалась:       — С какого дерева ты спустился?!       Но дальше дорога снова шла вверх холма. И странный мелкий велосипед мальчишки значительно замедлился. Ольга схватила полы своего кимоно свободной рукой, нагнала его на подъёме.       — Чего?! — в его представлении он, наверное, страшно на неё гаркнул, но юношеский голос смешно ломался. Она попыталась схватить его за край рубашки, на что он снова взорвался: — Слушай ты!.. — мальчишка долго выдумывал обзывательство, видимо, так и не придумал.       Потом что-то нажал. Велосипед под ним ещё более гулко завыл, он поехал слегка быстрее, но Ольга всё равно всё ещё была в состоянии догнать, выдавливая из себя последние силы. Она вдруг забыла и о южной жаре, и о том, что отец остался позади.       — Ты хоть знаешь, чей я сын?! — он противно-высокомерно нахмурился дурацкими бровями.       Ольга поняла: сейчас — её последний шанс. У неё уже не осталось сил его догонять.       Если он сейчас скатится с горки — так и уедет, довольный и безнаказанный.       И как только он начал спускаться с холма, она всунула ему между спиц заднего колеса ветку. Раздался страшный щёлкающий звук, будто или спицы, или ветка поломались, велосипед вильнул в сторону, вылетел в траву на обочину, на ходу сбрасывая мальчишку. Ольга отскочила как можно дальше в испуге — а вдруг убился?!       Она же всего лишь хотела его остановить, думала, колесо просто перестанет вращаться, и мальчишка не сможет ехать. Но тот быстро вскочил на ноги, совершенно невредимый. Только модные европейские штаны на подтяжках оказались в пыли.       Ольга снова расхрабрилась и двинулась на него:       — Знаю, что ты сын родителей, которые тебя должным образом не воспитали!       Мальчишка на пару секунд вдруг ужался, растерянно поднял брови вверх. И она снова на секунду подумала: может, родители у него погибли, а она зря так злословит?       Но он собрался, гневно засучил рукава рубашки и тоже двинулся ей навстречу. Остановился всего в шаге и, совершенно очевидно по изумлению, проскочившему на его лице, только сейчас заметил, что она — полукровка, а не чистокровная иностранка.       Почти вся внешность досталась ей от покойной матери.       А вот глаза — глаза от отца.       Ольга решила перехватить инициативу, пока тот не опомнился:       — Я стояла с самого краю! — и обвинительно ткнула ему пальцем в грудь. — Даже если предположить, что это было не так, то разве же это повод наезжать на человека и даже не проверять, насколько сильно он пострадал! Знаю, твой девчачий странный драндулет определённо точно должен иметь тормоза, — она логично предположила: если видела в журнале фотографии девушек с велосипедами — значит, это девчачье средство передвижения. — Однако, это был твой сознательный выбор — не воспользоваться ими. Кроме того, я правда-правда стояла с краю дороги!       Она закончила с тяжёлой одышкой, на последних остатках дыхания, ведь выпалила всё разом после тяжёлой погони, а перед этим — целого дня прогулок по раскалённой каменной дороге под палящим южным солнцем. И недовольно скуксилась: после такого солнца на ближайшие полгода ещё и веснушки заработает.       Опять — и за них тоже будут дразнить.       — И если ты не готов к жизни в нормальном обществе с определёнными правилами приличия, то возвращайся назад на деревья, мартышонок! — выдавила она — теперь уж точно из самых последних сил.       Ольга имела в виду, конечно же, теорию Дарвина об эволюции человека.       Судя по его выглаженной и накрахмаленной белоснежной рубашечке — а ещё, должно быть, чертовски дорогому аппарату, который она, кажется, сломала! — труд из него человека не сделал. Только внешнее его подобие.       К тому же тот был странно высокий. Она ему только до плеча доставала, хотя низкой среди сверстниц и даже старших учеников никогда не выглядела.       — Кто дал тебе право со мной так разговаривать?! — он тоже экспрессивно ткнул пальцем ей в грудь и потом продолжал тыкать с каждой фразой: — Я — второй сын подполковника императорской армии Който Хейдзи!       После этой информации Ольга совсем ссохлась — как же хотелось пить после такой пробежки! — такой засранец, значит, в семье не один.       А ещё его отец — военный.       Ей следовало поступить по уму. Не отступиться от своих принципов, но умерить свой пыл, чтобы у её отца всё-таки не случилось неприятностей. Окажется вдруг этот мартышонок злопамятным — так с её-то приметной внешностью и связями его семьи не составит труда разузнать, что среди местных такой нет, зато прибыла недавно.       Это ведь он её обидел, он был не прав! Но не имело значения, где истина.       Справедливости не будет. Будут только проблемы у её отца.        Этот придурочный мартышонок ей был отвратителен — использовать деньги и власть таким образом! А ведь он не особо старше. Так что ей было кошмарно представлять, насколько ко взрослому возрасту развратит его вседозволенность! Она сделала от него пару шагов назад — чисто рефлекторно, от мерзости.       Мальчишка, видимо, воспринял это как капитуляцию.       — А ты кто такая?! — он снова подошёл к ней, демонстративно вытягиваясь ещё сильнее и выпячивая грудь. — Судя по виду, ты — то, что бывает после историй о том, как какой-нибудь заплывающий к нам или в Нагасаки матрос наобещал местной дурочке-простушке золотые горы, увезти её в Европу к лучшей жизни, — он самодовольно распустил пальцы веером и закатил глаза, всем видом показывая своё пренебрежение. — Так что не удивительно, что до твоей выгоревшей головы не доходит, как себя следует вести с…       Ольга влепила этому засранцу пощёчину.       Со всей силы. Звонкую. Голова у него слегка мотнулась в сторону.       Тот, к её удивлению, замолчал на полуслове. А потом сам слегка отшатнулся от неё на пару шагов и поник.       Ольга сурово нахмурилась. Отец всегда учил её не терпеть издевательства и поступать так, как считала нужным. Она считала нужным ударить этого засранца ещё раз, если он продолжит!       Как вдруг со стороны дороги раздался слегка взволнованный голос отца:       — Что случилось?       Он мельком взглянул на перевёрнутый странный велосипед. Потом снова на них. Наверное, он переживал, так как погоня увела её довольно далеко, а потом они ещё и кричали как ненормальные, будто тут и вправду драка происходит.       Она резко развернулась, не теряя суровости, и буркнула:       — Уже ничего… Пойдём отсюда, пап.       Отец подошёл ближе, доверительно положил ладонь ей на плечо, Ольга скосила взгляд в сторону зазнавшегося засранца. Пришлось рассказать отцу о произошедшем.       Дальнейшие события показались ей одновременно странными и при этом удивительными.       Вернее, её отец был удивительным человеком. Это она, конечно, знала и так.       Он тоже отчитал мальчишку, но таким интересным образом, что тот не только извинился, вместо того чтобы заартачиться и начать ещё больше дерзить в ответ, но и ничего не высказал за её попытку сломать наверняка дорогущий драндулет. Велосипед всё-таки оказался целым, хоть и с погнутыми спицами в одном из задних колёс.       Мальчишка ещё и вызвался подвезти их до кладбища. Ехать на его драндулете Ольга наотрез отказалась и шла рядом бодрым шагом, потея и краснея от жары.       Когда она вырастет — обязательно хочет стать хоть немного похожей на отца.       Кладбище находилось высоко на холме. А могила Сайго показалась… обычной.       Гораздо более необычным было то, что этот мальчишка поделился историей своей семьи, как он остался единственным — всё-таки — ребёнком, потому что старший брат у него погиб во время войны с Китаем.       Ольга сидела в сторонке на корточках, прячась от солнца в тени могильных памятников, и смотрела на них искоса. Конечно, она сочувствовала утрате. Смерть — это всегда горе, не важно у кого. Но говорить ничего не стала.       Когда мальчишка вывел их из перепутицы полупросёлочных дорог обратно к городу и скрылся из вида на своём драндулете, Ольга обняла отца.       — Как всё-таки здорово, что ты вернулся…       В воздухе повисло недосказанное «с войны», но он понял её и так. Отец молча погладил её по голове. Наверняка пшеничные волосы напоминали ему её мать, потому оскорблять этот цвет Ольга ни за что не позволит. Она чувствовала, как отец улыбался ей в макушку.       — Ну что? — отец отстранил её за плечи, и улыбка у него стала донельзя лукавой. — В следующий раз на Окинаву?       А потом тут же поднял её за подмышки со сдавленным кряхтением и покружился с ней, как с маленькой. От неожиданности Ольга сдавленно ойкнула, у неё слетела сандалия, так что болтала в воздухе одной ногой в носке, пока второй изо всех сил придерживала оставшуюся сандалию.       Разумеется, он шутил.       Но она всплеснула руками с преувеличенным драматизмом:       — Пожалуйста, лучше уж на север!