Пролог
14 июня 2024 г. в 18:00
Хакодатэ, 1907 год, весна
___________
Ритуальный зал синтоистского храма был огорожен шторками из бамбука. Ольга знала, что все шторки позади открыты, но только избранные гости наблюдают за церемонией, за женихом с невестой. Она сидела в идеально формальной позе, пока священник читал молитву, и даже вежливо склонила голову, нервно сжимая ладонями верхнее белое кимоно. К счастью, округлый и широкий свадебный капюшон скрывал её лицо даже от жениха.
Но как же ей хотелось обернуться, позвать отца!
Снова попросить отменить весь этот глупый фарс со свадьбой. Хоть она и согласилась с тем, что он прав: если с ним что-то случится, ей бы лучше ради собственной безопасности принадлежать уважаемой семье адмирала, чем всего лишь старшего лейтенанта, который после провальной миссии по шпионажу в России привёз сомнительного качества «сувенир».
Конечно, сама Ольга так никогда не считала, сколько бы злые языки ни болтали, желая поддеть её, запятнать имена родителей.
Она украдкой глянула из-под капюшона. Отоношин смотрел прямо на неё и улыбался очень глупо. Его и так мелко потряхивало от радости, а от её взгляда и вовсе чуть не подскочил на месте — какой стыд! — и улыбнулся ещё шире. Был бы у него хвост — вилял бы им сейчас, как помелом. Она резко отвернулась от него.
Раболепие жениха перед её отцом раздражало Ольгу. Одно дело, когда так ведут себя подчинённые, и другое, когда для собственного почти что мужа она — не более, чем долгожданный способ ещё сильнее сблизиться со своим начальством.
Священник наконец-то закончил читать молитвы.
Ольга не помнила, как пила саке, поднесённое служительницей храма, её мутило от волнения, захотелось расплакаться, так что в какой-то момент забыла все наставления — выпить из пиалы только три глотка — и чуть не выпила всё. «Почти-что-муж» обхватил пиалу двумя ладонями поверх её, торопливо протараторил на своём диалекте, из которого она теперь не смогла выцепить даже своей фамилии.
Традиция велела трижды обменяться тремя чашечками сакэ и отпить из каждой по три глотка.
Ольга покраснела и смущённо отвела взгляд, оттого что забылась и сбилась. Со спины на них смотрели родители. И Ольга ужасно боялась опозорить отца своим поведением, он никогда бы этого не сказал ей вслух, но она доставила ему очень много проблем за все двадцать лет своей жизни одним только своим неоднозначным происхождением.
Поэтому посчитала, что вот сейчас как раз пришла пора стать действительно взрослой и облегчить ему жизнь.
Румянец на смуглой коже Отоношина был почти незаметен, он чуть ли не в рот ей заглядывал, когда она допивала последние глотки из последней чашки. «Теперь-уже-муж» сиял, как начищенный самовар.
Ольга размышляла о том, как ей уговорить Отоношина разрешить ей преподавать в школе, не хоронить мечту. Особенно учитывая, что разговаривать с ним совершенно не может. Последний раз на нормальном японском, без диалекта, он говорил с ней, когда они оба были чуть ли не детьми.
Свадебная процессия двигалась из храма, когда Отоношин слегка подёргал её за рукав, как младшеклассник, требующий внимания. Впереди шли служительницы храма, позади над ними нёс большой красный зонт священник, так что Ольга удивлённо обернулась на мужа, не понимая, с чего бы это он вдруг решил поболтать. И вдруг поняла: процессия больше не двигалась, а она чуть не ушла далеко вперёд, глубоко задумавшись.
Оказалось, её отец попросил всех построиться красиво — для кадра на фоне храма. По-видимому, все гости и даже священник со служительницами знали об этом заранее, потому что никто не задавал вопросов: высокопоставленные коллеги отца Отоношина и её отца — хоть те и были в формальной традиционной одежде, легко было угадать, насколько высок ранг допущенных до такого важного события особ — улыбались, уточняли, каким образом им лучше встать.
И с ещё большим удивлением увидела, как кто-то из гостей, стоящий где-то ближе к концу процессии, передал отцу треногу и деревянный ящик, в которых она узнала детали фотоаппарата. Конечно, Ольга знала, что отец умеет с ним обращаться, — чего он только, к слову, ни умел! — но никогда не видела этого лично. Все их общие фотографии были сделаны в фотостудии.
У Ольги стало тепло на сердце, и она улыбнулась — отец, наверное, впервые после смерти её матери встал за фотоаппарат.
Он сделал несколько снимков процессии, по его словам, на случай если некоторые окажутся неудачными. А потом харизматично улыбнулся священнику и попросил у него красный зонт, который вручил Отоношину. Процессия немного разбрелась, служительницы храма отошли подальше, чтобы не попасть в кадр. Ольга слышала, как гости начали обсуждать свои дела: свадьбу чьего-то сына, политику и как кого-то направят в Маньчжурский округ для помощи с дипломатическими вопросами, — а потому устало выдохнула.
Отоношин держал ручку зонта крепко двумя руками, как меч, который могут выбить, и так сильно выпрямился, что выглядел значительно выше.
— Оля, — отец вынырнул из-за чёрной ткани за фотоаппаратом и покачал головой. — Я не думаю, что младший лейтенант Който такой страшный. Правда, младший лейтенант Който? — на последней фразе что-то в его голосе неуловимо изменилось, Ольга замечала, как после двух прошедших войн его характер стал жёстче. Не таким, каким она помнила его в детстве.
Впрочем, может, это она просто больше не ребёнок, чтобы начать такое замечать в любимом и единственном родителе.
Отоношин сначала усиленно закивал с громким: «Так точно!» — Ольга аж вздрогнула от неожиданности, — а потом резко передумал, видимо, запутавшись в формулировке, и так же громко и уверенно выкрикнул: «То есть никак нет!»
Ольга устало выдохнула, подошла чуть поближе и мягко улыбнулась отцу, который должен был смотреть на них сквозь объектив за фотоаппаратом. Отец ещё немного прикинул, как лучше им будет встать для кадра.
Но едва он снял крышку с линзы фотоаппарата, как поднялся ветер, ссыпавший на них опадающие лепестки сакуры.
…Она думала, что смотреть на фотографии со дня свадьбы с нелюбимым человеком будет тяжело. Потому и фотографировалась неохотно. Но позже, когда разглядывала проявленные фото, улыбнулась: Отоношин в тот момент держал зонтик ужасно косо — на одной вытянутой руке за её спиной. И закрывал им саму Ольгу от падающих лепестков.