Танатоморфоз

      Слухи в городе разлетались, как травинки по ветру, и уже на следующий день Ребекка узнала от Норы, которая узнала от Ксавье, что на это небольшое восстание людей подбила Лаура Ретлеш, милая учительница, державшая частную школу для детишек. Хоть Ксавье и учился самостоятельно, его семья всегда поддерживала хорошие отношения с Ретлешами, потомственными учителями: тот, кто воспитывает молодое поколение, играет в городе не последнюю роль. Когда Лаура, к чести своей, слёзно раскаялась, что натравила толпу на аптекаршу, Ксавье поспешил предотвратить беспорядки.       В своём рассказе Нора обращала внимание на Ксавье: как справедливо он поступил, как беспристрастен был к другу семьи, – и, хотя Бесс умиляла симпатия девочки, сейчас она обратила весь гнев на учительницу.       – Вот же… змея! – расхаживала по комнате девушка. – Ты тоже ходишь к ней в школу, Нора?       – Нет, меня учит Сестра. Хотя хотелось бы, конечно… – девочка умолкла, когда Амварт посмотрела на неё с укоризной. – Ты же не собираешься мстить, правда?       – Ещё чего! Не хватало, чтобы Иратилимам стала выгодна моя внезапная смерть…       Ребекке не давала покоя фраза Ксавье про убийства. Совсем недавно девушка, по сути, стала свидетелем одного: когда люди Александера – или не они, неважно – оставили умирать косаря Томаса.       Она и представить не могла, как близко подобралась к истине – у местных оказалось достаточно воли, чтобы совершить насилие. Не прошло и недели, как по Роткетихриуму прогремела новость об убийстве женщины. Мало того, что это было само по себе противоестественно для маленького городка, убитой оказалась молодая мать Кайра. Отец малышки Элизабет спешно покинул город вместе с дочерью: по его словам, Кайру убили приверженцы традиций, которые теперь охотились и за её мужем. Женщина была приезжей, как Ребекка, а рожать в полях было якобы привилегией местных, что-то вроде древнего обряда. Супруг погибшей возмущался на «полевых фанатиков», ведь Кайра всегда стремилась понять обычаи города и не заслужила к себе подобного зла.       Другие – и Ребекка Амварт против собственной воли относила себя к их числу – считали, что убийство Кайры было роковой ошибкой. Женщину убили ночью, и некоторые полагали, что убийцы по темноте спутали несчастную с… аптекаршей. Косой порез на шее предназначался леди Бесс.       Тело сразу унесли в дом Александера Иратилима, по его же приказу. Начальник города был парализован случившемся и раздражён собственным бессилием: в подобных обстоятельствах человеку статуса Александера надлежало первым призвать людей к порядку, а порядка требовала прежде всего душа самого Александера. Градоначальник велел никому не выходить из домов и отправил отряды патрульных опрашивать жителей. Это, конечно же, вызвало волну недоверия: «А что, если убийцы как раз среди патрульных? С таким начальником…». Александер ничего не мог поделать с этими слухами; ему было важно как можно скорее найти убийцу. Кота, запертого в клетке с мышами. Появление в маленьком изолированном городе человека, способного лишить жизни, не могло закончиться ничем хорошим.       Сестру, разумеется, одной из первых пригласили в дом Иратилима, чтобы осмотреть тело, однако старушка отказалась идти без Ребекки. На это Александер – после молчаливых раздумий – сказал, что найдёт «другой способ». Всё это Сестра пересказала Бесс, виновато потупив взгляд, а свои следующие слова смотрительница произнесла с большим трудом:       – Я говорила, что смерть естественна, но такая смерть – нет. В нашем городе гибли от холодов, обвалов, гнилого мяса, но не от лезвия косы. Воли другого человека недостаточно, чтобы оборвать жизнь. Так не должно быть. Поэтому я и хотела позвать тебя.       – Всё относительно, – Бесс хмыкнула: она снова пыталась скрыть тревогу за безразличием. – Мясо тоже могли отравить специально – скорее всего так и было, потому что тухлый запах сложно не заметить. Тогда получается, что все смерти от отравления тоже были волей другого человека. А смерть от открытой раны естественна не меньше, чем от обморожения: при порезе сонной артерии кровь так и хлещет, а большая кровопотеря приводит… ну да, к смерти.       – Это лишь рассуждения. Суть остаётся прежней: в нашем городе никогда не было убийц. Разве что Александер, но тот воевал – это не то же самое, что отнять жизнь по собственной прихоти.       Ребекка пожала плечами.       – Это тоже пустые рассуждения. Раньше не было, теперь появились – так бывает. Убийства в целом… свойственны человеку как виду, так что это было скорее вопросом времени.       – Снова ты ничего не понимаешь.       Бесс второй раз пожала плечами и отвела взгляд.       – А где Нора? Вот уж кому точно сложно смириться с такой суровой реальностью.       – Александер вызвал её к себе.       Глаза аптекарши округлились, а сердце бухнуло в пятки.       – Зачем?       – Она же умеет говорить с мёртвыми. Александер надеется узнать через Нору, кто убийца.       – Он с ума сошёл? Даже если это правда, нельзя так травмировать ребёнка!       Не дожидаясь ответа Сестры, Ребекка побежала к дому градоначальника.              

***

      

      Она не стала даже пытаться стучать в дом Александера: убийство обрубило последнюю нить надежды, что между аптекаршей и начальником города мог быть мир. Ребекка взбежала по пыльной лестнице и дёрнула ручку, но дверь в заброшенный дом оказалась заперта. Бесс тихо выругалась, стукнув себя по бедру.       Уже когда девушка отчаялась и отошла от двери, послышался скрип. Ребекка тут же обернулась и увидела в проёме бледное лицо Питера. Он неловко отошёл в сторону, жестом приглашая аптекаршу войти.       – Где Нора? – с порога стала наседать Бесс.       – Разговаривает с той женщиной, – Питер виновато заламывал пальцы.       – Где?       – В соседнем доме, в подвале. Когда Андерс строил город, он решил, что некоторым домам нужен подвал… не то чтобы нам есть, что хранить там, это скорее… для антуража. Общей картины.       – Александер с ней?       – Не должен быть. Вроде бы Нора всегда говорит одна. Но…       – Но что?       – Александер, как и я, слышал, что Норе тяжело даются эти разговоры. Александер не местный, он мог наплевать на традиции и пойти вместе с Норой, чтобы поддержать её.       – Как великодушно с его стороны!       Ребекка осмотрела комнату и схватила декоративный подсвечник.       – Это для самообороны, – бросила она прежде, чем Питер успел что-либо сказать. – Где вход в подвал?       – За лестницей в кабинет.       Бесс нагнулась к камину и достаточно быстро нашла кнопку, которая отодвигала панель в стене. Девушка перебралась в соседний дом, оббежала лестницу и действительно обнаружила там дверь. За ней оказалась ведущая в темноту лестница. Ребекка наскоро сбежала вниз, но там её поджидал Александер. Возникший прямо из темноты, он заставил Бесс вздрогнуть и выронить подсвечник, который мужчина тут же придавил ногой.       – Не прерывай ритуал, пожалуйста, – в голосе не было привычной повелительности. Скорее – страх.       – Это бред. Вы травмируете девочку!       Бесс пыталась заглянуть за плечо начальнику города, но тот упорно оттеснял её к выходу из подвала. Девушка увидела лишь десяток горящих свечей и белокурую макушку Норы.       – Пожила бы ты с моё в этом городе, перестала бы считать это бредом. Однако не повторяй моих ошибок: не влезай со своим неверием, не мешай. Я за это ужасно поплатился.       – Если выбор стоит между мной и ребёнком…       Ребекка резко ударила Александера коленом между ног, отчего тот, никак не ожидав подобного, согнулся пополам, и девушке не составило труда оттолкнуть его.       Она подбежала к Норе. Девочка стояла перед каменной плитой неизвестного назначения, на которой лежало тело. Хотя бы в одежде, но крупную рану на шее, из-за которой голова неестественно наклонилась набок, скрыть было невозможно. Глаза Норы, впрочем, были закрыты, а большими пальцами девочка залезла под веки умершей. Не мешкая, Ребекка одёрнула подругу за плечо, и та набрала в грудь воздуха, будто только что вынырнула из-под воды.       – Ты как? – чуть нагнувшись, чтобы их глаза оказались на одном уровне, спросила Ребекка. Она взяла руки девочки, потерев большие пальцы.       – Я не закончила ритуал, – с привычным испугом ответила Нора.       – И не нужно. Пойдём отсюда.       – Нет, – это сказал Александер, который уже стоял в дверях, преградив проход. О том, что его недавно ударили, говорило лишь то, что он переминался с ноги на ногу. – Пусть он прерван, ритуал должен быть завершён.       – Он прав, – Нора дёрнулась к трупу, но Ребекка развернула её к себе.       – Эй! Ты не обязана этого делать, если не хочешь.       – Не хочу?..       – С чего ты взяла, что она не хочет? – Александер и Нора сказали почти одновременно.       Бесс закрыла Норе уши и прижала к себе, впрочем, вряд ли это помогло девочке не слушать.       – С того, что это труп убитой женщины с открытой раной! Первое убийство за чёрт знает сколько лет, точно первое в жизни этой девочки, и к тому же Нора помогала Кайре родить! Кем нужно быть, чтобы подвергать ребёнка такому стрессу?       Иратилим лишь покачал головой и перевёл взгляд на Нору. Взгляд, в котором читался приказ. Нора снова попыталась высвободиться из хватки Ребекки, но та лишь сильнее прижала её к себе.       – А даже если вам всем тут плевать на душевное состояние, находиться близко к трупу, не то что трогать его – опасно! Инфекции так и клубятся в воздухе, а иммунитет ребёнка может попросту не справиться с такой нагрузкой! Потерять будущую смотрительницу кладбища – этого Вы добиваетесь, господин Иратилим?       Александер явно засомневался, но с места не двинулся. Нора обхватила подругу руками, сжимая ткань её платья.       – Я не хочу… Правда не хочу. У меня нет сил для такого, – зашептала девочка.       – Всё хорошо, Нора, больше тебя никто не заставит, – Амварт не сводила затвердевшего взгляда с градоначальника. Она уже поплатилась за своевольный удар: руки и ноги начали неметь, пробуждая страх, а за ним – звериный оскал. – Отойдите, Александер, и Вам не придётся узнать, как опасно иметь во врагах доктора. Не забывайте, что мне известно, как устроено Ваше тело. Каждая клеточка.       – А как же эта клятва, как её? – дёрнул бровью Иратилим. Ах, какое знакомое движение напускной уверенности, за которой прячется буря сомнений.       – Гиппократа. Оставьте Ваши суеверия: если я её нарушу, меня не испепелит на месте, – за это Ребекка Амварт никак не могла ручаться.       – Нора, ты узнала что-нибудь об убийстве? – нахмурившись, обратился к девочке градоначальник.       – Я… э…       – Если Вы привыкли полагаться на мнение детей, почему бы Вам не отправить собственного сына на поиски убийцы? Где сейчас Ксавье? Явно не с патрулями.       – Не впутывай в это Ксавье! – рявкнул Александер и рванулся к девушке. Та выставила перед собой руку, будто собиралась задушить противника. Даже к её собственному удивлению, Александер застыл, хотя во взгляде всё ещё гуляло бешенство. Однако Амварт уже поняла, куда давить.       – Нет, серьёзно, где сейчас Ваш сын, Александер?       – В своей комнате, где ему ещё быть.       Бесс вопросительно качнула головой.       – Я не была бы так уверена.       – Что ты с ним сделала?       В одно движение Александер навис над аптекаршей, обжигая горячим дыханием. С той же молниеносной скоростью девушка увела Нору себе за спину и обеими руками, рёбрами ладоней что есть силы ударила мужчину в сгиб на шее, благо начальник города был немногим выше самой Бесс. Иратилим зарычал и дёргано осел на пол, хватаясь рукой за воздух. Этого секундного замешательства Ребекке хватило, чтобы вцепиться в руку Норы и выбежать из подвала, а затем из дома.       На пороге столпилось с дюжину мальчишек – Ребекка даже не знала, что в городе есть столько детей, – но сейчас девушке было всё равно. Мальчишки расступились перед бегущими и ничего не сказали. Возможно, к лучшему.              

***

      

      Бесс с Норой бежали, пока не оказались за чертой города, хотя, сколько Ребекка ни оборачивалась, она не видела, чтобы за ними гнались. Двое ворвались в смотрительский домик и, не успев захлопнуть дверь, натолкнулись на Сестру. Старушка стояла с упёртыми в бока руками.       – И что ты сделала?       – Единственную разумную вещь, – огрызнулась Бесс, садясь на стул. Запал в груди не утихал, так что девушка не робела под гневным взглядом Сестры. – Да будет тебе известно, что трупы хоронят в земле, не потому что это традиция. От них исходят пары, которые отравляют человека. Особенно ребёнка! Научила бы Нору разговаривать с мёртвыми после того, как их похоронили.       Смотрительница бросила взгляд на свою воспитанницу, но Ребекка продолжила, переманивая внимание на себя.       – И, кстати, Нора сама не хотела проводить этот ритуал – оно и понятно! Бедная девочка, иди сюда.       – Если не хотела, пусть сама скажет, – проскрипела Сестра.       – Не хотела, – ответила Нора, беря Бесс за протянутую руку. В голосе девочки впервые слышалась обида. Простая детская обида, на которую маленькая помощница имела полное право.       – Интересная ты, Сестра! – покачала головой аптекарша. – Сначала запугиваешь её, учишь безропотно слушаться старших, а потом ждёшь, что она возьмёт и даст отпор, когда ей что-то не понравится. Она сама-то не сразу поняла, что не хочет.       – Ты не станешь винить чувство голода за то, что тебе приходится принимать пищу? – устало произнесла старушка. – Нет, потому что это естественно. Так и подавление воли нужно, чтобы научиться эту волю излагать.       Бесс закатила глаза, а Сестра выглянула на улицу.       – Ты, случаем, грех на душу не взяла? Где Александер?       – У него там собрание мальчиков. А, может, дошло, что не стоит использовать ребёнка в своих целях.       Предположение Ребекки оказалось неверным: Александер Иратилим не раскаивался в содеянном, по крайней мере на словах. И всё же ни сам начальник города, ни его люди не заявились в дом смотрительницы кладбища, чтобы расправиться с Ребеккой если не за прерывание ритуала, то за насилие над Иратилимом.       Бесс думала, что это связано с расследованием убийства: новые подозреваемые появлялись каждый день, как грибы после дождя. То убийцей объявили мужа Кайры, который чересчур быстро бежал из города; то пошли слухи, что женщину убила сама мисс Амварт, впрочем, вокруг аптекарши витал слишком сильный ореол суеверного страха, чтобы люди попытались как-то навредить ей; то преступником сделали камнелома Эша, припомнив, как его пристыдил Ксавье Иратилим, из-за чего верзила поспешил избавиться от ненавистной докторши и не заметил, как убил не ту. Каждый день кого-то приводили в дом Александера для допроса, и каждый день этот кто-то выходил оправданным.       Однако довольно скоро Ребекка поняла, что промедление было вызвано вовсе не полной некомпетентностью градоначальника. Александера Иратилима пожирали семейные проблемы: исчезновение сына Ксавье. Никто не думал, что мальчик на самом деле пропал, напротив, все были уверены, что он в городе. Ксавье лишь не появлялся в собственном доме. По слухам он обосновался в одном из «декоративных» зданий – такими местные называли дома с пустыми комнатами, фасад, нужный лишь для красоты пейзажа – и руководил собственным расследованием. Оказывается, юноша уже несколько лет был лидером группы мальчишек, которые тайно помогали городу: поддерживали чистоту на улицах, носили еду старым и нуждающимся, даже улаживали местечковые конфликты между торговцами. Ксавье вёл себя, как настоящий правитель города, при этом не лишённый скромности и порядочности. Поговаривали, что он чуть ли не на следующий день после убийства раскрыл отцу личность преступника, но Александер наотрез отказался верить ребёнку, поэтому продолжал задерживать невиновных.              

***

      

      Атмосфера в городе сгущалась. Первый выстрел напугал жителей, и они показали оскал: вскоре на улицах начали находить побитых людей, ну, а где побои, там и грабежи. Патрульные уставали гоняться не только за возможным убийцей, но и взломщиками, мародёрами и драчунами, и становились всё свирепее. Ходили даже слухи о самосудах, но рассказы о них были полны таких нелепых и кровожадных подробностей, что казались невозможными. Или в это просто хотелось верить.       Ребекка всё это чувствовала кожей и кровью. Пару раз к ней ещё пришли «постоянные» пациенты, но потом в доме смотрительницы стало тихо. Ребекку это устраивало: у неё всё равно не нашлось бы сил даже на то, чтобы перебинтовать палец. Недуг накатывал грохочущими волнами; иногда казалось, что ещё чуть-чуть, и он отпустит, иногда удары прилетали со всех сторон, и Бесс сомневалась, что доживёт до утра. Виной тому, несомненно, были драки на улицах. Насилие, насилие… Искусственно полученная рана отзывалась болью не меньше обычной простуды.       Сестре с Норой перестали продавать еду в магазинах, но, к счастью, всё ограничилось только этим. Сестра стоически переносила народную немилость, видимо, привыкшая к изгнанию. На свою постоялицу она не держала зла, хотя по-прежнему не питала к ней тёплых чувств. Так, маленькая ссадина – неудобно, но терпимо. Нора всеми силами показывала, что готова смириться с косыми взглядами в свою сторону ради Ребекки, но аптекарша не могла не заметить красноту вокруг её глаз, будто ночами девочка долго плакала.       Это было невыносимо. Не положение смотрительницы кладбища и её помощницы, а состояние Ребекки. Она понимала, что Сестра с Норой сделали для неё больше, чем она заслужила, но в какой-то момент ей стало просто наплевать. На Нору, на Сестру, на тайну убийства Кайры и на весь этот покрытый туманом город. Её волновала лишь собственная, настоящая боль. Как избавиться от неё? На какой отчаянный шаг пойти? Кажется, будь это во власти Ребекки, она погрузила бы весь город под землю, лишь бы не страдать от проклятия. Город…       Погубить всех людей аптекарша не могла. Нет, не могла. Но в её силах было уйти из этого не менее проклятого города, подальше от людей и их болезней. Так просто – нет больных, нет и проклятия. И пусть это звучало даже слишком легко, леди Бесс уже была готова на всё.       Ночью, когда боль в очередной раз уползла змеем в свою нору, девушка бросила вещи в чемодан и просто ушла из дома Сестры. Что-то вело её, не давало остановиться или передумать. Аптекарша прошла вдоль кладбища, не доходя до полей. Возвращаться на запад она не рисковала – да и о каком уединении могла идти речь, если самая маленькая западная деревенька была размером с этот «город»? Уединения. Это всё, о чём просила Ребекка. По старой привычке она возводила глаза к небу, даже когда вспоминала, что смотреть следовало себе под ноги, и повторяла это слово, пока оно не ощущалось на языке горьковатым вкусом. Или это опять кровоточили дёсны.