Теперь вместе
4 апреля 2024 г. в 23:06
Андрей не боится вандального отношения к своим рисункам и насмешек моих сокурсниц, но не хочет, чтобы я его узнал чуть лучше. Как будто ему нравится оставаться плакатом без подписи. Ему явно зашли наши песни, но он не попросил их ему показать. «Алиса», «Кино», «ДДТ». Стандартный дворовый набор. Даже Высоцкого с Окуджавой воспринял с энтузиазмом. Как поговорить с ним о текстах, если он даже то, что я отдал ему гитару, воспринял как давление?
— Андрюха, оставь эту божью коровку в покое. Она всё равно не жилец. А на улице зимой сразу сдохнет.
— Саня, это же кармическая сестра Жука.
— Большей чуши я, Князь, сегодня ещё не слышал. Сам мне кличку придумал, сам в фантазию поверил.
— Так прикольно же, Щелкунов. Тебе подходит.
— А как тебе, Саня, получить в подарок в день рождения блокнот, полностью изрисованный насекомыми с твоим лицом?
— Там были только жуки, Валька.
— Ценное уточнение, Андрей.
— Не тому человеку жалуешься, Валентин. Он его преставившихся коней собирал.
— Так ты, Саня, лось, получается.
— Неплохо, Леонтьев. Тебе тоже подходит.
— Очень смешно, Щелкунов. В смысле, лось, Князев?
— Ну у меня два варианта — лось и медведь. Выбирай, кого хочешь.
— Так медведь — это ведь мишка. То есть Михаил.
Андрей так поражённо смотрит на Машку, как будто она открыла ему портал в другую Вселенную. Кажется, даже дышать перестал.
— А, может, мы оставим на пару минут занимательную таксономию, и я бы показал один переход на припев? Там, где, ну помните, был слишком резкий. Мне в трамвае в голову пришла одна мысль.
Я не успеваю ничего ответить Шуре. Потому что Андрей оживает с самым неожиданным вопросом.
— Вы все сами пишете музыку?
Теперь ребята уставились на него. Даже Щелкунов. Первым приходит в себя Шура.
— Да, все. Но в основном, конечно, Гаврила.
Ключевое слово было «сами», Шур. То есть по его мнению мы просто переделывали чужое?
— Тогда почему ты, Мих, не делаешь так и со словами на русском?
— Предлагаешь мне тоже писать их самому?
Андрей молчит. И мне больше нечего сказать. Репетиция удалась. Он даже не притронулся к моей гитаре, которую зачем-то притащил с собой. Чтобы вернуть бывшему владельцу?
— Я всё равно не понимаю. Лось — это парнокопытное.
— Нет, Сань. Это тот, кто лезет напролом в любой ситуации. Не такое и плохое качество. Подумай, касается ли оно тебя? Гаврил, так я покажу?
Я киваю. И мы шлифуем одну мелодию добрых сорок минут. Андрей не подходит ближе. Просто что-то сосредоточенно пишет в тетради. Я чувствую азарт преподавателя, ловящего ученика на списывании, и подкрадываюсь к нему со спины. Но он внезапно сам поворачивается ко мне.
— А кассета с этой мелодией есть?
Сегодня он постоянно меня удивляет.
— Мы ещё не успели её записать. Есть только старые песни.
— Ну ладно.
Щелкунов со словами «пару минут» уходит, а потом возвращается со здоровенным двухкассетником. Водрузив его на стол, он вручает Андрею знакомую мне тетрадь.
— Кассеты уже тысячу раз переписанные, но для начала сойдут. А ты, Князь, запомни. Если так будешь швыряться своей интеллектуальной собственностью, деньги на тебе будут зарабатывать другие.
— Жук, ты меня чуть за мои рифмы не убил.
— Андрей, ты в своём уме? Мне неприятно, когда ты скрещиваешь меня с любой известной тебе нечистью, но про сами стихи я никогда ничего плохого не говорил.
— А после сессии?
— Три возможности пересдачи при двух уже несданных экзаменах. А вместо ответа на вопросы на третьем экзамене ты написал полноценный стихотворный рассказ про охотника-оборотня. Я должен был тебя похвалить?
Андрей смотрит на ту тетрадь, в которой писал, пока мы играли, а потом отдаёт её мне. Закрытую. Это официальное разрешение зайти в его мир. А ещё на обложке изображён я, сидящий за столом рядом с зеркалом, в котором отражается профиль медведя.