Искры во льду

      Харренхолл, 299 год от З.Э.       Раньше она невольно задумывалась над тем, что скрывается под капюшоном Неведомого. Теперь Алисента поняла — Харренхолл. Некогда разрушенный, спаленный, превращенный в головешки — не из дерева, а из заведомо черного камня. И спустя три сотни лет громада замка продолжала стоять, будто держа на пяти обугленных башнях весь массив серых грозовых туч.       Замок сдался без боя — трудно было бы вообразить тот страшный бой, чтобы взять эти руины, угрюмые и суровые. Из всех комнат — сколько бы тысяч их здесь ни было — в жилом состоянии поддерживались немногие, располагавшиеся на нижних этажах двух башен — Королевского Костра и Башни Плача. Тайвин, конечно, сразу по приезде собрал совет, а Алисента, в сопровождении Шеллы Уэнт — теперь уже бывшей хозяйки замка, — пошла осматривать комнаты, которые ей на неопределенное время предстояло занять.       Леди Уэнт была уже немолодой женщиной с длинными волосами, в которых поровну было смоли и седины. Ее лицо, скорее уставшее, чем печальное, выражало некоторую покорность судьбе, но вместе с тем готовность повыше поднять подбородок и с достоинством преодолевать всяческие превратности. С должными людьми она, должно быть, была весьма улыбчива, но в то утро, когда туман обволакивал мутной пеленой замок, Леди Уэнт лишь исполняла свой долг.       Мрачный снаружи — внутри замок был не более приветлив к гостям. Леди Уэнт годами — и это было заметно — пыталась привести комнаты в хотя бы сколько-нибудь уютный вид, но даже цвет гобеленов поглощен был чернотой стен, что виднелась меж них.       Алисенте вовсе не хотелось стеснять женщину, которая не доставила ее мужу никаких хлопот, и Леди Уэнт осталась занимать те покои, к которым привыкла, а для себя и мужа Алисента выбрала другие в той же башне Королевского Костра — просторные, но чью обширность беспощадно крала все та же чернота стен. В Утесе она привыкла к иному, и теперь капризный замок, не желавший становиться хотя бы сколько-нибудь гостеприимным, приводил Алисенту в раздражение. Все здесь было какое-то темное, а затянутое серыми облаками небо не давало надежды, что в узкие, больше похожие на трещины окна может проникнуть хотя бы один солнечный луч.       Леди Уэнт приказала принести еще гобеленов, уступила Алисенте одну из своих служанок и несколько платьев на первое время из тех, что она носила в молодости. Похожие наряды, должно быть, надевала некогда мать Алисенты, а посему Леди Утеса приняла подарок с большей признательностью, чем намеревалась.       Она не знала, как супруг отнесется к тому, что постель им вновь ночами напролет предстоит делить на двоих, но Тайвин не высказывал никаких пожеланий по пути сюда, а теперь Алисента не стала отвлекать его от совета, чтобы прояснить этот вопрос. В конце концов, уживались они как-то вместе предыдущие ночи, а лишних обжитых спален в Харренхолле не то, чтобы было в избытке.       Алисента обратила внимание слуг на то, что большой камин должен постоянно согревать покои, петли на дверях не должны скрипеть. Она позаботилась о том, чтобы в комнатах на всякий случай были чернила, пергамент и перья для ее супруга и одолжила у Шеллы Уэнт кое-что для себя, чтобы порукодельничать, когда будет настроение.       Когда Тайвин вечером впервые наведался в их совместные покои, он критичным взглядом обвел комнаты, а Алисента сидела в кресле возле камина, ожидая вердикта. — Я ожидал чего-то похуже, — наконец изрек муж.       Алисента не стала объяснять, что все было и худшим, пока она не приложила свою руку, — ей было достаточно и того, что супруг не поинтересовался, собирается ли она спать здесь с ним вместе. Тайвин не удивился, когда она легла на другую половину постели и за дверь ее не выставил.       Не сделал он это и тогда, когда в замке все больше и больше комнат становились пригодными для проживания. На следующий же после приезда день Алисента проснулась от стука молотков. — Безделье — худший враг дисциплины, — объяснил Тайвин в ответ на ее вопрос, зачем понадобилось так основательно подходить к ремонту их временного пристанища. Вскорости в башнях разместились командиры, а казармы заполнились солдатами, которым первые ночи приходилось проводить в палатках за стенами замка.       В те короткие часы, когда было светло, и дымка тумана обволакивала лишь верхушки башен, не рискуя опускаться ниже, Алисента изучала замок. Харренхолл был настолько огромен, что ей требовалось едва ли не полчаса, чтобы пересечь внутренний двор. Алисента обнаружила громадный Зал Ста Очагов, в котором она чувствовала себя крошечной, нашла богорощу, которую надвое делил ручеек, а однажды у подножия наиболее пострадавшей и ныне необитаемой Башни Призраков обнаружила здание, которое показалось ей отдаленно знакомым. — Это септа, — подтвердила ее догадки леди Уэнт. — Была разрушена и не использовалась со времен Завоевания. — Где же вы молитесь? — удивилась Алисента, задумавшись, уж не в богорощу ли леди Уэнт за этим наведывается. — Я придерживаюсь мнения, что для молитвы не нужно особое здание, — получила она ответ. — В одиночестве, в тишине своих покоев, это удается даже лучше, чем среди септонов и септ. — Я тоже придерживалась этого мнения, хотя ни в Староместе, и в Ланниспорте недостатка в септах не было, — согласилась Алисента, разглядывая местами обрушившийся купол. Ее сердце почти с возмущением дернулось. Неудивительно, что Харренхолл считают проклятым — за столько лет никто не догадался восстановить септу, и боги покинули это место, оставив здесь лишь несчастья.       Однако некогда благословенные руины на этот раз не остались без внимания рабочих, и очень скоро внутрь было возможно зайти, не рискуя переломать себе ноги. Алисента не знала, отдал ли Тайвин приказ отдельно, или он велел ремонтировать все без исключения, но ей было приятно думать о том, что супруг мог сделать это с мыслью о ней.       Статуи Семерых не выдержали обрушившегося на них купола. Отец остался без короны и без головы, молот выпал из рук кузнеца и расспыпался — должно быть, его остатки унесли вместе с прочим мусором. Дева лишилась некогда распростертых — будто бы для объятий — обеих рук. У Воина в руках задержалась лишь рукоять меча, а Старица потеряла кисть руки вместе с фонарем, освещающим путь, что издавна держала.       Позади статуй местами обсыпавшейся мозаикой были выложены Семеро такими, какими скульптор задумывал их. Золотая корона сияла на челе Отца, необъятный молот Кузнеца будто собирался вбить в кого-то немного здравого смысла, с рук Девы до самого пола свисали длинные и широкие рукава голубого платья, меч Воина был обоюдоострым, а золотой фонарь Старицы озарял септу с поблекшей стены.       Одни лишь Матерь и Неведомый, будто по какому-то странному стечению обстоятельств, стояли друг против друга невредимые. Под капюшоном Смерти зияла чернота и пустота, а улыбка Матери оставалась ласковой — оттого казалась бесстрашной. Видимо, это то, что оставалось им теперь: смерти противостояли молитвы матерей и жен.       Леди Уэнт оглядывалась так же, как и Алисента, тоже оказавшись здесь впервые. Они зажгли принесенные с собой свечи — свою Алисента поставила на алтаре перед Матерью, прося оберегать ее сыновей и мужа. Леди Уэйнт сделала то же перед Неведомым — прося за души пятерых детей и мужа, которых лишилась. Почти сразу она ушла, но Алисента задержалась, переводя взгляд с огонька свечи на лицо Матери, слыша издалека ставший привычный шум топоров, а затылком ощущая присутствие Неведомого.       Открыла глаза она в темноте и болезненно ощутила под коленями шероховатость пола. Ладони, сведенные для молитвы вместе, вспотели. — Что ты делаешь? — услышала она голос Тайвина. — Молюсь, — объяснила Алисента. Обычно ее муж оказывался достаточно проницателен, чтобы заметить очевидное. И почему свечи погасли? — Успешно? — Я делаю все, что могу, пока ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы спасти наш дом, — уверенно откликнулась Алисента, стараясь вернуться к прежнему благоговейному настроению. Она видела его силуэт в темноте, будто с ней разговаривал сам Отец. — Я думал, тебе будет достаточно септы. — Мне достаточно, — недоуменно ответила Алисента. — Тогда почему ты стоишь на коленях у кровати, а когда я просыпаюсь от твоего бормотания, ты утверждаешь, что молишься за мою грешную душу, а потом еще пять минут никак на меня не реагируешь?       Алисента огляделась и увидела знакомые щели-окна, сквозь которые проникало подобие лунного света. Теперь она заметила, что и правда, не в септе она была, а в спальне, преклонив колени с его стороны кровати.       Она вспомнила, как, выходя из септы, она увидела мужа. Тот стоял возле восточной калитки и беседовал с сиром Аддамом Марбрандом. Рядом нетерпеливо переминался с ноги на ногу взлохмаченный Герольд, опираясь на свой меч. Многие из солдат не забывали уделять время тренировкам, и Герольд каждый день получал нового наставника — того, кто оказывался свободен. Опытные уже мужчины делились с мальчиком своими хитростями, а один из них однажды мог посвятить его в рыцари. Однако Герольд, конечно, горячо желал, чтобы в рыцари его посвятил сир Лорас и никто другой.       Уже смеркалось, а Алисента с приходом темноты старалась оставаться в своих покоях, поближе к теплому и живому пламени за каминной решеткой. Сир Аддам хлопнул Герольда по плечу, и оба они ушли — продолжить тренировку или перекусить. Алисента поспешила к мужу и взяла его под руку, зная, что Тайвин не станет возражать. Они поужинали вместе и легли в постель, но Алисента не помнила, как позже проснулась. Ощущение было, будто ото сна она очнулась только что, когда Тайвин заговорил с ней — видно, не с первой попытки дотянувшись до ее заблудшего в молитве разума. — Вернись в постель, пожалуйста, — наконец сказал он, не дождавшись от жены вразумительного объяснения.       Тьма, сгущавшаяся вокруг кровати, отчего-то напугала ее, и Алисента залезла на кровать с его стороны, а потом переползла на свою половину. Ее подушка успела остыть — значит, на коленях она действительно провела больше нескольких минут. — Думаешь, это призраки Харренхолла? — прошептала Алисента после того, как закуталась в одеяло, стараясь обратно согреть его своим продрогшим за время сонной молитвы телом. — Думаю, тебе нужно поспать. — Тайвин тоже лег, и иллюзия исчезла, оставив одно только ложе вместо алтаря. — Ты не боишься семи преисподен? — Если это цена за спасение нашего дома, то так тому и быть.       Она хотела, чтобы он поскорее заснул и сгреб ее в плен своих рук. Бодрствуя, он бы никогда этого не сделал, но во сне Тайвин был над собою не властен, наверняка даже того не подозревая. И порой, просыпаясь посреди ночи, Алисента засыпала вновь спокойной и почти счастливой, обнаружив себя прижатой к нему. Если он будет держать ее в объятиях, призраки не поставят ее на колени.