День за днем. Эпизод 5.

И вот утро пятницы. Настроение на троечку хоть еще и самое утро. Сомовой тоже не спится - может от моего шатания по квартире, а может ей просто пораньше нужно на радио. Главное она встает и делает завтрак без всяких выпендрежей – наверно чувствует, что у меня в жизни темная полоса. Кстати, о полосатости, сегодня к брюкам одела именно такую зебру с короткими рукавами. Было желание еще и хвост на голове начесать, но потом, когда волосы легли тугим пробором, решила-таки, сократить количество лошадиных аналогий - просто скрепила их в пучок. После завтрака времени остается еще навалом и я, прихватив с кухни стеклянный чайник с кипятком и пакетиками заварки, чашку и вазочку с печеньками, отправляюсь в гостиную. Забравшись в кресло с ногами, усаживаюсь по-турецки и тяну с угла стола первый попавшийся журнал - буду пить не только вприкуску, но и вприглядку. На журнал глазеть, конечно, а не на свои голые ступни. Кстати бордовый педикюр, который делался перед свиданием с Сергеем, все еще неплохо смотрится. Потихоньку отпиваю из чашки и листаю журнал – в принципе, торопиться нет нужды - типография закончит печатать к десяти, а значит, шефу отвезти номер в больницу я смогу не раньше одиннадцати. Голос Сомовой заставляет оторваться от спокойного времяпровождения и поднять глаза: - Ну что, за ночь не передумала? Она несет с кухни поднос с фруктами - здесь и виноград, и апельсины, и яблоки. Обсуждать ее идею с воссоединением матери и дочери даже не собираюсь: - Ань, забудь! Все, я сказала: нет, нет, и еще раз нет! Анька отгрызает кусок яблока, ставит поднос на стол и садится на диван, возобновляя свое мозгоклюйство: - Ну, почему? - По кочану! Ты думаешь, вообще, своей головой?! Я редактор журнала, а не актриса. Меня расколют на второй минуте. Сказала, как отрезала и снова утыкаюсь в журнал, прекращая прения, но нет - Анюта продолжает проникновенно увещевать, размахивая огрызком: - Ты только подумай, что она, что она ее больше никогда не увидит! На жалость решила давить? Никогда не увидит… И что? Я вот тоже иногда думаю – а вдруг мои родители тоже никогда уже не увидят Гошу, ни через год, ни через пять, ни через десять лет? Как им жить? Это для меня гораздо страшнее. Недовольно веду головой в сторону: - Ань, ну ты чего думаешь, у меня сердца нет? Сомова тут же прячет глаза — мне кажется, она просто хочет все спихнуть на меня и болезнь матери Васильевой, только повод откреститься от помощи. Понятное дело - ей наплевать, если вся моя затея провалится. Она даже не думает о последствиях! - Только это лучше будет, если она увидит, вот это вот? Окидываю себя снизу вверх беглым взглядом – увидит и помрет от огорчения: из меня официантка Маша, как из Сомовой балерина. А если рот открою, то вообще сойду за прибабахнутую с моими «капцами» и «стоп – машинами»: - И потом... Что я ей скажу? Где я была? Зря я оправдываюсь - любые мои рассуждения на данную тему излишни и Анюта, чувствуя слабину, уверенно пожимает плечами: - Ну, что-нибудь придумаем. Надо прекратить втягивать себя в этот разговор и я, мотаю головой, перебивая: - Я уже устала, что-нибудь придумывать! Анька канючит, цепляясь за свою идею из последних сил: - Ну, Марго. - Так, Сомова. Все, я тебе сказала, хватит. К ней пойдешь ты и постараешься как можно больше узнать про Пашу. Анюта недовольно бурчит: - Ты это уже говорила. Бунт подавлен, и я, сделав глоток из чашки, уверенно подвожу итог: - А я тебе еще раз повторю. Отведя руку с чашкой в сторону, чтобы не пролить на брюки, пальцем показываю на себя: - Смотри: если я Гоша, в теле Васильевой начал новую жизнь, то и Васильева в теле Гоши тоже ее начала. Сомова понуро сидит, опустив голову, недовольно катая по столу огрызок яблока — спихнуть на меня общение с Верой Михайловной не удалось, а остальное, похоже, ее интересует заметно меньше. Анюта уныло соглашается: - Ну, это понятно. - Что, понятно? Значит, где-то ходит Гоша, с какими-то людьми общается. Искать Анечка надо мое тело, искать! Обязательно! Качнув сокрушенно головой, задумчиво поднимаю глаза к потолку - даже если окажется, что с превращением облом, все равно найти туловище надо – мало ли для чего оно может пригодиться! В любом случае лучше держать его под рукой и контролировать действия. Сомова лишь кусает яблоко, оставляя мой посыл без комментариев. Мысли о контроле вызывают всплеск жалости к себе – поди узнай, что там Васильева с моим телом вытворяет – может, жрет в три горла и валяется на диване сутки напролет! Поставив чашку на подлокотник, обиженно тычу пальцем себе в живот: - Какой у меня тут пресс был! Как я его качал! Сомова недовольно повышает голос: - Ну, хватит уже, а?! Ей легко говорить, ей терять нечего. Не, убирая обиды с лица, затыкаюсь и отворачиваюсь. *** В такси, по дороге на работу, неожиданно пробивает чумовая идея по центральной статье – жаль номер уже в печати, а то бы обязательно зарядила! А что, пару страниц и название с финалом переделать, даже знаю как, и она заиграет! Причем круче на порядок. Подъехав к издательству, пока поднимаюсь в лифте, гадаю готов ли сигнальный экземпляр и стоит ли его сразу везти к Наумычу в больницу. Или подождать когда начнутся продажи? Оптимальный вариант – если уже есть отпечатанный объем, пусть и небольшой, и его уже можно отослать распространителям. Выбравшись на этаже, бодро направляюсь, посматривая по сторонам, к секретарской стойке, возле которой, кроме Лидии, болтается еще и Кривошеин. - Всем привет! Отвечают в разнобой, видимо еще не проснулись: - Доброе утро… Привет. Вношу бодрую струю в сонное царство: - Лида, типография закончила уже? В ее взгляде вижу растерянность: - А я не знаю. Это неожиданно: в чем-чем, но с этой стороны, казалось, все схвачено и сюрпризов не будет. А, может, эта клуша проворонила, проходила, проспала, не поднимала трубку? - Как не знаешь? Та виновато смотрит, качая головой: - Никто не звонил. Это не лезет ни в какие ворота - вчера же все обговорили… А если вдруг возник форс-мажор, всяко должны были поставить редакцию в известность! - Ты уверена? Голос секретарши крепнет: - Маргарита Александровна, если я говорю - никто не звонил, значит, никто не звонил. Остается лишь возмущаться, удивленно разводя руками: - Ничего не понимаю, мы же договаривались! Скучающий Валик, сунув руки в карманы, услужливо предлагает: - Марго, я могу сходить. Что толку от его похода? Типографским пистон нужно вставить, да пинок мощный для ускорения! - Нет, не надо, я сама. Телефон уже извлечен из кармана и я, открыв крышку, торопливо жму кнопки. Оставив публику шушукаться за спиной, иду к себе, приложив трубку к уху и отчитывая на ходу начальника смены: - Алло! Яков Семенович, это Реброва. - Слушаю, Маргарита Александровна. - А что там у вас происходит? Голос на том конце трубки тухнет: - Да-а-а… Были задержки. Сейчас запускаем в печать разворот и обложку. Уже захожу в кабинет: - Так! Меня не интересует рабочий процесс. Меня интересует, почему до сих пор нет номера? Стащив сумку с плеча и, бросив ее на сидение бокового кресла у стены, направляюсь к рабочему месту: - Так, Яков Семеныч, вы не могли бы зайти ко мне, а? - А это срочно? - Да! Я очень жду. - Хорошо. В трубке слышатся гудки и я возмущенно тыркаюсь вдоль стола, не находя подходящего объекта выплеснуть негодование и разрядиться: - Полный капец! Плюхнувшись в кресло, продолжаю суетливо перекладывать бумаги, заглядывая под папки, блокноты и карандаши. Блин, Анька бы сейчас кастрюлю на пол бы швырнула, а у меня тут и кастрюль нет. Снова вскакиваю и даже успеваю сделать пару кругов вдоль окна. Стоп - машина, нужно взять себя в руки и успокоиться. Заставляю себя остановиться и разглядывать прохожих возле «Дедлайна». - Маргарита Александровна, искали? При звуках знакомого голоса сразу оборачиваюсь. Семеныч решительно проходит через кабинет к столу и я, засунув поплотнее руки в карманы, дабы не перейти с ходу к рукоприкладству, сразу начинаю его отчитывать: - Так, Яков Семеныч, я что-то не поняла?! Вы обещали закончить к десяти. Демонстративно смотрю на часы на руке: - Уже половина одиннадцатого, а от вас ни звонка, ни привета. Потупив взор, начальник смены мнется, а потом радушно улыбается: - Маргарита Александровна нам нужно еще два часа. Это что, они до обеда будут валандаться, что ли? Это чем же они занимались все утро? Может халтуркой? Ошарашено гляжу на типографское начальство: - Сколько??? Тот виновато подтверждает: - Два. Моему негодованию нет предела: - Какие два часа!? Это во сколько вы начали? Семеныч наивно приподнимает брови и виновато качает головой: - Маргарита Александровна мы немного задержались. Детский сад, да и только. Открыв рот, слушаю жалкие оправдания, и не пойму издевается он надо мной или вполне искренен. Приходится стиснуть зубы, чтобы не взорваться: - Почему? Но вместо четкого ответа мой визави лишь мычит, надувает щеки и отводит глаза. Лишу всех на фиг квартальной премии! - Вы понимаете, что у меня рассылка простаивает?! Во сколько мы будем на прилавках? Часам к пяти? Чувствуя, что могут последовать и оргвыводы, Семеныч вдруг признается: - Маргарита Александровна, вообще-то задержались не по моей вине. Он оглядывается на дверь: - Я Андрею говорил не надо ничего переделывать, а он… Андрей? Ну да, он вчера носился с идеей заменить обложку, но я же подписала номер в печать! Всё, дебаты закончены, вопрос закрыт. Или что-то еще, о чем я не знаю? - Не поняла, что переделывать? - Как что? Обложку. Он пока файлы принес, пока... Это что, мне наперекор? Что он вообще возомнил о себе? У меня график расписан - люди, транспорт. Сбой в одном месте и сразу простой в другом, причем с финансовыми потерями. Это же логистика, это же не на компьютере фотки щелкать! Ошалело смотрю на Семеныча и возмущенно стучу пальцем по виску: - Какую обложку? Вы, что с ума сошли? Я же сказала запускаться! - Он сказал: под его ответственность. Да какая у него, на фиг, ответственность??? Не выдержав, перехожу на крик: - А он у нас тут кто? Министр печати? Фыркнув, вылетаю из кабинета, едва не снеся дверь. Решительно размахивая руками, устремляюсь к художественному редактору - ну я ему сейчас устрою кузькину мать. Совсем чуйку потерял, на почве семейного счастья. Ладно, вне работы я для него уже ноль без палочки, ревнивая дура, но здесь, в офисе… Гонор он мне будет показывать! Нет, уж, извини, подвинься! Врываюсь к нему в комнату как вихрь, готовая высказать все и даже больше, и сразу накидываюсь: - Слушай ты, большой начальник, у тебя что, совсем сваи рухнули? Андрей стоит сгорбившись, боком, уперев кулаки в стол и глядит напряженно прямо перед собой в стену, потом медленно поворачивает голову в мою сторону. Его хмурый взгляд, нисколько меня не сдерживает: - Я тебе русским языком сказала, что у нас нет времени! Оттолкнувшись, Калугин разгибает спину и, не обращая внимания на мои выступления, усаживается прямо на стол, вздыхая и сопя. Его реакция непонятна – я жду объяснений, каких-то извинений, но их нет и, кажется, не будет. Это злит еще сильнее: - Или ты специально, а? Я не понимаю, ты специально да? Что ты молчишь? Калугин, закинув обе руки за голову, сцепляет пальцы на затылке и странно шипит: - Е-мое, с-с-с… И сникает, сгибаясь и утыкая глаза в пол. Я вдруг понимаю, что журнал с обложкой его сейчас волнуют меньше всего и мой запал сразу идет на убыль, снижая тон: - Андрей, у тебя что-то случилось? Но он, отгородившись локтями, головы не поднимает и молчит. Потом угрюмо мычит: - Угу. Я его первый раз таким вижу – осунувшийся, понурый, еще и голову сдавил, будто ему совсем худо. Все сильнее беспокоясь, обхожу вокруг него и, наклонившись, пытаюсь заглянуть в опущенное лицо: - Андрей, ты что, заболел? Выпрямившись, Калугин роняет руки вниз и с отчаянием в голосе, ведет головой из стороны в сторону, разминая шею: - Лучше бы заболел. Непонимающе мотаю головой – что случилось и с кем? С мамой? С Алисой? - Что-то..., дома? Не глядя в мою сторону, Андрей цедит сквозь зубы: - Ну, можно сказать и так. Значит, не дома. Может, в школе? - Алиса? - Хуже! Ее мать. Он опускает голову: - Мать ее. Катя? Не дома? Уехала что ли? А чего так убиваться? Хотя… У них же вроде тип-топ и снова любовь. - А что ее мать? Нехотя, Калугин признается: - Ну, в общем, Маргарит..., ты оказалась права, я был полным идиотом, что тогда тебя не послушал, ты извини. Катерина действительно не тот человек, за кого себя выдает. Пока не очень понятно, хочется подробностей и главный вопрос - что из этого последует дальше? Их семейные тайны так и остались для меня за семью печатями, а разговоры о ревности и любви прекратились, как только я оставила их семейство в относительном покое. Видимо тихое домашнее счастье дало трещину и хитрозлобный характер женушки начал проявляться не только в мою сторону. А ведь я предупреждала! Язвительно хмыкаю: - Да что вы говорите? Калугин поднимает на меня раздраженный взгляд: - Блин, да не издевайся ты! Потом вскакивает со стола, возмущенно повышая голос: - Я тебе сказал — виноват! И буквально выкрикивает: - Ну, не мог я Алису тогда этого лишить. Она счастлива была! Как раз тогда и мог! Вместо того чтобы впускать неизвестную для дочери тетку в дом и к себе в постель. Я же ему все давным-давно выложила и про записки, и про угрозы, и про все прочее. И вообще, причем тут виноват — не виноват? Речь об элементарном доверии ко мне! О правде между нами! Бог с ними, со сказками, которыми Калугин меня потчевал, рассказывая о замученном одиноком папаше, брошенным женой–бизнесменшей из Америки. Но он же, по-прежнему, ни словом не обмолвился как, когда и почему он развелся с Катериной! Почему жил с ней после развода? Почему не восстановил брак, когда родилась дочь? И главное - почему сейчас он вновь решился сойтись с бывшей женой? Жалостливые истории про Алису, нашедшую маму я уже слышала сто раз и они меня совершенно не удовлетворяют. И опять же — что он собирается делать, раскусив нутро женушки? Даже если принять его версию с Алисой - это же не повод закрыть глаза и бездумно пуститься по течению?! Калугин мечется по кабинету и приходится говорить ему в спину: - Андрей я все понимаю, но для меня крайне удивительно, как ты, мужчина, и не видишь элементарных вещей! Упрек вызывает протест, и Калугин останавливается, прожигая взглядом: - Каких, я... Но замолкает, понимая, что сам себе противоречит, лишь бы оправдать свое странное поведение. Молча, он идет мимо, и я удивленно приподнимаю бровь: - Здрасьте, гости понаехали. Мне что, по десятому кругу идти? Калугин не отвечает, а дойдя до угла кабинета, разворачивается со вздохом: - Фу-у-ух! Мотнув недоуменно головой, могу лишь сокрушаться калугинской доверчивости, если это была только она. Демонстративно хлопаю в воздухе пальцами, словно ресницами: - Ты наивный как теленок, а? Ей-богу! Наивный - это самое мягкое. Хотя, в свете всех обнаруженных скелетов в шкафу, эта наивность уже кажется чрезмерно нарочитой! - Где-то колокольчик прозвенел, и ты с широко открытыми глазами побежал! Ты что, думаешь, я не хочу, чтобы Алисе было хорошо? Такая правда Андрею не нравится, и я вижу, как он злится, внутренне накаляясь, не желая выслушивать и принимать мои слова. Но сдерживается, опустив голову и сопя. На каждом слове делаю ударение – может хоть в этот раз, что-то втемяшится в его башку: - Я тебе еще раз повторяю: твоя Катерина - опасный человек. Калугин напряженным голосом возражает: - Она не моя. - Это я уже слышала! И живет она не в твоей квартире. Она не твоя. И спит она не в твоей постели. Следует слабый протест: - Марго. И это только подтверждает мои подозрения, заставляя буквально накинуться, надвигаясь к нему впритык: - Скажи, что это не так! Калугин, такого сказать не может и, взяв меня за запястья, снова усаживается на стол, переходя к увещеваниям: - Послушай меня. Я очень тебя люблю. Поджав губу, горько усмехаюсь - ничего не меняется. А завтра он уже не вспомнит о своих подозрениях в отношении Катерины или замнет их «ради Алисы»: - А ты знаешь, я это чувствую! Калугин непонимающе смотрит, словно пытается угадать, о чем я. А тут и угадывать нечего - сначала сошелся с Наташей, заделал ей ребенка «изнывая от большой любви» совсем к другой, даже жениться хотел, наплевав на мнение доченьки, теперь вот так «очень любит», что честных слов не добьешься, а бывшая жена себя чувствует полновластной хозяйкой и в его доме, и в его постели. И все якобы ради того, чтобы Алиса была счастлива с матерью – психопаткой, о которой и не подозревала никогда. И всему виной «обстоятельства», о которых я узнаю постфактум! Наконец, до Андрея доходит: - Издеваешься? Вырываю cначала одну руку из его пальцев, потом другую: - Ты первый начал. Человека, которого любят…. К нему хотя бы прислушиваются! Хотя бы! Андрей тут же отводит глаза, не желая принимать упреки. Стоять на месте не хватает терпения, и я начинаю расхаживать по кабинету. В спину слышится обиженное: - Понятно. Ну, конечно. Мы еще и оскорбились. Устало разворачиваюсь к Калугину: - Что тебе понятно? Он соскакивает со стола: - Ну, кое-что мне понятно. Что теперь ты меня пинать будешь. Ну, а чего? Давай, я это заслужил, наслаждайся. Горечь не отпускает меня, заставляя поднять глаза к потолку: теперь он будет из себя изображать жертву, а мои главные слова, о доверии друг к другу, без которой невозможна любовь, так и останутся без ответа: - Господи, Андрей, только не надо давить на жалость. Знаешь, если мне кого и жалко в этой ситуации, то это только Алису! - Угу. Калугин отворачивается и молчит. Если бы у него было желание решать проблемы вместе со мной, хотя бы сейчас — он бы уже вывалил все свои болячки и тайны. Но мы опять лишь переливаем из пустого в порожнее, ни на шаг, не продвигаясь к выходу из ситуации. Которую, кстати, он так мне и не рассказал! Что, например, значит, «не тот человек, за которого себя выдает»? Могу лишь еще раз перечислить свои аргументы: - Андрей, я тебе еще раз повторяю: хочешь, так запомни, хочешь - запиши. Мы пристраиваемся к столу - Калугин, развернув свое кресло, с накинутой на спинку полосатой рубашкой, сидит, поставив локти себе в колени и подпирая голову руками, я же передвинув от стены другое кресло, устраиваюсь в нем, нога на ногу. Вздохнув, начинаю: - Сначала она мне разрисовала машину, помадой. Потом подбросила письмо с угрозами. Калугин молча, кивает, поджав губу – он это уже слышал и неясно верит или нет. - Потом, в конце концов, угрожала лично. Смотрю, на реакцию Андрея и тот интересуется: - ОК, ты это письмо сохранила? То есть одних моих слов, по-прежнему, недостаточно? Нужны протоколы с подписями свидетелей? Удивленно морщу лоб: - Да, конечно. Я его повесила над кроватью в рамке и каждый день пыль протираю. Калугин хмуро обижается: - Блин, Марго, хватит прикалываться, я серьезно. Закатываю глаза в потолок - ну, зачем мне ее письмо, да еще печатными буквами? Андрей пытается объяснить: - Если ты сохранила это письмо, можно сличить почерк и тогда ее… Ага, а еще лучше, если поставила подпись и число. Капец, а то им делать нечего в своей ментовке, как почерк твоей бывшей жены изучать… А вот так просто без следователей и ОМОНа, отправить бывшую восвояси никак нельзя? - Андрей, вот ты такой умный, а?! Ну, прямо Мегрэ. Что ты думаешь, она такая дура, чтобы писать своим почерком? Калугин отводит глаза и, приподняв брови, угукает: - М-м-м - Текст был отпечатан. - Ну, вот видишь. Она, значит, все-таки, не дура, да? Сумасшедшая и дура, далеко не одно и тоже, ежу понятно. И то, что он пытается вывернуть мои слова в пользу Катерины мне совсем не нравится – быстро же он откатывается на прежние позиции, буквально за минуты. Видимо, занудная песня про ревность, вот-вот снова стартует, а слова «ты была права» уже забыты напрочь. Язвительно мотаю головой: - Молодец! Пять баллов! Поймал за язык. Да, она не дура… Она не дура, раз такого, как ты облапошила. Отвернувшись, зло шлепаю мобильником себе по ладони. Блин, если мозгов у человека нет, лопатой не накидаешь. - Марго. - Так, все Андрей, давай заканчивать этот разговор, потому что еще две минуты, и ты начнешь ее жалеть. Калугин вспыхивает, повышая голос: - Да не собираюсь я ее жалеть. - Ну и замечательно. Он, вместе с креслом, придвигается ко мне: - Послушай, вместо того чтобы издеваться, давай лучше бы помогла. И подсказала, что делать. Опять втемную? Так ничего не узнав? Как-то не хочется. А простой ответ, сложить ее манатки и выставить за дверь, Андрея почему-то не устраивает… Чем Катерина его так скрутила–привязала, не знаю. Бросаю на Калугина беглый взгляд: - Знаешь… Это не ко мне вопрос. Ты ее впустил в свой дом, вот и разгребайся теперь. - Ага… Мой мобильник начинает перезвон, отвлекая от разговора. Калугин издает еще какие-то обиженно-недовольные звуки, явно желая упрекнуть в бесчувствии, но я, пожав плечами, уже нажимаю кнопку на телефоне: - Извини. Андрей откидывается на спинку кресла, сложив руки на груди, и я делаю шаг к двери, разворачиваясь спиной: - Алло. - Маргарита Александровна? - Да. - Это Чугунков. Говорят, вы искали Якова Семеныча? Уже нашла. Только он меня ничем не порадовал. - Да, конечно, искала. Но, может быть, мне кто-нибудь внятно объяснит, когда будет весь тираж? - Через час начнем переплетать. - Это точно? - Сто процентов. Удовлетворенно киваю: - Хорошо, ждем. - Договорились. Спасибо. - Давайте. Пожалуйста. Звонок снимает накал нашего с Андреем разговора. На самом то деле, я вижу, как он переживает, как ему плохо… А тут еще я с упреками. - Андрей, ты меня извини, конечно. Я вероятно была резковата. - Да, ну ладно, чего, все нормально. Ты права, правильно. С сочувствием смотрю на Калугина. Видимо, есть причина, по которой он держится за Катерину, но он скрытен, а помогать, не зная причин, все равно, что шевелить палкой в осином гнезде и думать, что осы испугаются и улетят. Вот и сейчас он продолжает молчать, в ответ на все мои рассуждения, и о чем-то усиленно думать. Очевидно, ответных признаний опять, увы, не последует. Не дождавшись, хлопаю себя рукой по коленке и встаю: - Ладно, ты давай работай, там потом, покумекаем что-нибудь. Когда дозреешь. Калугин поднимается следом: - Марго. - Что? С опущенной головой он подступает вплотную: - Спасибо тебе большое. За выволочку? Грустно усмехаюсь: - За что? - Да за то, что ты есть. Горько хмыкнув, добавляю: - И пить. С этой горечью и ухожу - «спасибо, что ты есть» совсем не то, что «рядом, на всю жизнь». *** Вернувшись в кабинет, обнаруживаю его пустым - переложив ответственность, Яков Семеныч дожидаться новых разборок не захотел, ушел. Ну и ладно, пар все равно уже сошел и самое время пойти глотнуть кофе. На редакционной кухне никого, зато чайник горячий и я, насыпав в зеленую чашку растворимого порошка, уже через пару минут делаю первый живительный глоток. Из первоочередных дел остается только дождаться звонка из типографии и отвезти свежий номер шефу в больницу. И еще узнать как дела у Аньки с ее разведкой. Сама вызванивать ее не хочу, вдруг помешаю, а вот ей, с известиями, ускориться не мешало бы! - Капец, хоть бы позвонила. Положив телефон на столик, быстро допиваю кофе, и в этот момент за спиной раздается голос Гончаровой: - Маргарита Александровна. Кошусь в ее сторону: - Что? Настя проходит к холодильнику и заглядывает внутрь: - А вы уже в курсе, что сделал Зимовский? Уволился? Или опять интриги? Нахмурившись, отставляю чашку на стол: - Неужели выбросился из окна? Гончарова, усмехаясь, захлопывает холодильник, с бутылкой минералки в руках: - Нет. Увы… Даже помечтать не даст: - Жаль. - Он подсуетился по поводу лицензии. Это о чем? Антоша собирается заняться частным бизнесом? Торговать водкой? Сигаретами? - Какой еще лицензии? - Ну, для радио, которое купил Наумыч. Он ее продлил еще на пять лет. Радио? Очень странно. А на фига это Антону? - А зачем Зимовскому понадобилось радио? Настя, задумчиво глазея куда-то в сторону, качает головой: - Не знаю. Но говорят у него какой-то чел в министерстве связи и, короче, он замолвил за него словечко. Не бесплатно, конечно. Не пойму, что за комбинацию замыслил Антоша, но явно непростую: - Хэ... Интересный ход конем. Не могу понять ни в чем прибыль Зимовского, ни чем именно мне, может грозить, сей фортель. В отличие от женского журнала, спихнуть меня на радио не удастся. Тогда, что? - А Наумыч уже в курсе? Гончарова, усмехнувшись, закатывает глаза к потолку: - Хэ… Зимовский лично отвез ему эту лицензию прямо в больницу. Вот, пострел. - Когда? Настя наливает в стакан воду из бутылки: - Да буквально сегодня с утра. Сложив руки на груди, только задумчиво покусываю губы - надо будет попросить Сомову уточнить детали: в альтруизм Зимовского я не поверю, даже под пытками. Может еще какие сплетни бродят по редакции? - М-м-м... Капец, а с чего это вдруг Антон Владимирович решил прогнуться? Улыбка касается губ Гончаровой: - Я сама в непонятках. Причем Егоров предложил ему компенсировать все затраты, но Зимовский от любой благодарности отказался. Вот тут я недоверчиво усмехаюсь – если мы не видим явных финансовых побуждений, то это не значит, что нет скрытых: - Настенька, запомни слова: Зимовский и отказался от денег - это антонимы. Та недовольно огрызается: - Ну, за что купила, за то и продаю. В этом плане неплохо было бы ознакомиться с первоисточником: - От кого ты это слышала? - Да в том-то и дело, что из первых уст. Она, отвернувшись, принимается пить воду, и я глубоко втягиваю носом воздух - Антоша не самый надежный информатор, можно сказать заинтересованный. Правда, непонятно в чем… Сунув руки в карманы, насмещливо хмыкаю: - А он не сказал, что у тебя глаза красивые, шикарная фигура, волнующий бюст? Гончарова исподлобья косится в мою сторону, явно не понимая, о чем я: - Нет, не сказал. Как-то даже это странно и я смеюсь: - Ну, так заруби себе на носу — когда ты ему понадобишься, он тебе еще и не такое скажет. Легче всего такую информацию проверить через Анюту, но сегодня Плейшнер в юбке опять на Цветочной улице, в глубокой разведке. Тянусь забрать мобильник со стола, кивая в сторону двери: - Насть, извини, мне надо позвонить. Решительным шагом исчезаю из ее поля зрения. Уже через минуту, в кабинете, пристроившись у окна позади своего кресла, быстро набираю телефонный номер, а потом прикладываю мобилу к уху… Гудки…Наконец, Сомова откликается, приглушая голос: - Алло. Да, слушаю. - Ну что, как дела? - Нормально дела. Очень информативно. - Ты сейчас не можешь говорить? - Ну, типа того. - Хотя бы намекни, новости какие-нибудь есть? - Новостей куча. Марго, только я, похоже, здесь застряла. Так что, меня надо подстраховать. - В смысле подстраховать? - Замену мне сегодня на радио найдите срочно. Это не по адресу, и я открыто смеюсь: - Сомова, ты что? Где я тебе найду замену? У нас тут не кастинговое агентство, и набор в радиоведущие мы не объявляли. В ответ слышу категоричное: - Где хочешь! Едва открываю рот возразить, но Анька не дает: - Повторяю тебе еще раз, я здесь зависла. Если хочешь, чтобы я что-то узнала, то срочно найдите мне замену, ясно? Все, пока! Чего еще узнавать? Только что сказала, что новостей куча. Кричу вдогонку: - Подожди, подожди! Но в трубке уже слышатся короткие гудки, и я возмущенно смотрю на бедную Nokia, выговаривая ей: - Капец… Где я тебе найду замену? Мы что тут, в футбол играем? Потом швыряю телефон на стол.