День за днем. Эпизод 5.

Потихоньку переползаю к «Дедлайну» и теперь, болтаюсь там, перед входом. Через пять минут звонок Егорова: - Алле, Марго? -Да, Борис Наумыч. - А ты, где? Почему не на работе-то? Капец, так и знала. Надо было трубу отключить. Пытаюсь выкрутиться: - А я тут отскочила. Мне тут к врачу надо. - Какой там врач?! Ты знаешь сейчас, кто у меня в кабинете сидит? Кашин Егор Степанович, прямо из Китая. С очень интересной информацией. Не было печали, какой-то Степаныч из Китая. Да и хрен с ним, хоть с Берега Слоновой Кости. Разнервничавшись, то прижимая ладонь к юбке, то обхватываю себя за талию – очень мне не хочется подниматься к шефу: - Борис Наумыч, а может вы сами? - Не, не, не дорогая, я хочу, чтобы ты была здесь. Так что, давай быстренько, сюда. Дуй, ко мне. Я не хочу потом дублировать эту информацию. Бли-и-и-и-ин, наверняка ерунда какая-нибудь. Разочарованно, бурчу в трубку: - Хорошо, Борис Наумыч, я вылетаю. - Одна нога там, другая здесь. Мы ждем. -Да, очень скоро буду, постараюсь максимально. Захлопнув крышку мобильника, расстроено веду головой из стороны в сторону – походу опять не удастся поговорить с Андреем. Теперь уже из-за меня. Бросаю взгляд на часы, потом в сторону Климентовского переулка - вдруг Калугин уже идет от «Третьяковской»? Но нет, улица пуста и я набираю номер Андрея, пытаясь предупредить о переносе встречи. Сначала в ухо бьют длинные гудки, а потом вдруг теряется связь. Пройдясь еще пару раз перед «Дедлайном», так и не дозвонившись, отправляюсь в редакцию. Как только стучу в дверь кабинета шефа, она тут же распахивается и Егоров впускает меня внутрь. Захожу с опаской, ожидая упреков, но Наумыч ругаться не собирается, а сразу, приобняв за талию, ведет знакомиться к маленькому лысоватому гостю, расположившемуся в кресле начальника: - А-а-а... Это наш главный редактор – Марго. Протягиваю руку: - Здравствуйте. Маргарита. Мужчина, приподнимается для рукопожатия, а потом вдруг начинает кашлять, хватаясь за грудь, сипеть и потом падает назад в кресло: - Очень приятно, Егор Степанович. Шеф пугливо спрашивает у меня: -А чего это с ним? Можно подумать я знаю. Вообще, этого мужика первый раз в жизни вижу! -А с вами все в порядке? Егоров заботливо присоединяется: - А? Гость закатывает глаза к потолку, бледнея: -У меня акклиматизация. Что-то больно жесткая у него эта акклиматизация. Егоров протискивается за креслом, чтобы встать с другого бока от гостя и сразу подхватывает разговор: - Это такая противная штука. Я помню, мы летели в Сингапур... Егор, да что с тобой?! Скукожившись, гость держит стакан в руках и, кажется, у него нет сил, даже воду допить. Замерев, он не шевелится, и я обеспокоенно склоняюсь над ним. Вроде дышит. Кашин, откинувшись на спинку кресла, начинает обмахиваться рукой, и уже я не выдерживаю: - Борис Наумыч, да что с ним? Шеф удивленно приподнимает плечи: -Я... Я не знаю. Е…Егор, с тобой чего? Но тот лишь, со страдающим лицом, хватается за горло. Капец, дядька сейчас коньки отбросит, а мы как истуканы. Растерянно смотрю на шефа: - Господи, Борис Наумыч, ну что вы стоите? - А чего, чего делать-то? - Я не знаю! Снова склоняюсь над Степанычем, чуть не приседая возле страдальца: - А может воды? Егоров подхватывает: - Водички хочешь, Егор? Тот кивает, пытаясь руками нам что-то показать и я, схватив графин со стола, наполняю стакан. Может человека спасать надо, а мы тут квохчем над ним как в курятнике: - Борис Наумыч, господи, вызовите хоть скорую, что ли. Получив команду, растерянный Егоров кидается к телефону, а я пытаюсь хоть немного разобраться в ситуации. Может у него лекарства какие с собой? - Егор Степаныч, вы скажите, где болит-то. Гость съежившись, обхватывает себя руками, но когда я подношу стакан к его губам, отпивает. Повторяю: - Где болит? Егоров уже шумит в трубку: - Алле скорая, срочно приезжайте, пожалуйста, мужчине плохо... Лет сорок семь... Э-э-э сорок восемь... Да какая разница, если человеку плохо... Пока Наумыч ругается с дежурной, расстегиваю Степанычу воротник на рубашке и ослабляю галстук – пусть хоть дышит нормально. - А, да, записывайте адрес … Издательство «Хай файф» … Улица... Откуда я знаю, какая улица, нормальная улица, люди ходят, машины ездят, деревья растут. Уж не знаю, чем еще помочь китайскому гостю – даже пытаюсь трясти расстегнутым воротом его рубашки, создавая дополнительную вентиляцию. Егоров бормоча невнятные ругательства, ставит трубку на место. Надеюсь, слова про «Хай файф» там услышали и разберутся куда ехать. Шеф неуклюже тянет руки к своему приятелю и тот начинает заваливаться: - Егор! Испуганно пресекаю падение, поддерживая гостя за затылок: - Тихо, тихо, тихо, вы только не запрокидывайте ему голову… Борис Наумыч, у него эпилепсии нет? - Откуда я знаю?! Когда учились, не было. Послушай, сердце стучится? Нет? А вдруг нет?! Сморщившись от одной мысли о покойнике, отдергиваю руку, срываясь на слезливую истеричную нотку: - Борис Наумыч, давайте вы сами посмотрите, а я лучше кого-нибудь позову. Пока шеф не придумал еще чего креативного, бросаюсь прочь из кабинета. Увы, помощников не находится, да и скорая не торопится - на всякий случай перезваниваю им с Люсиного номера, уточняя адрес вызова. Буквально через пять минут прибегаю обратно в кабинет: - Ну, как он? Наумыч заботливо промокает гостю лысину своим носовым платком: - Как, как… Не видишь, фигово ему, еле дышит. - Ну, хоть живой. Шеф испуганно орет: - Сплюнь! И я послушно отворачиваюсь: - Тьфу, тьфу, тьфу. Егоров сокрушенно качает головой: - Я просто не понимаю, как такое может быть... Прямо так, на ровном месте. Преданно глядя на шефа, докладываю: - Борис Наумыч, я перезвонила, сказала наш точный адрес, скорая вот-вот подъедет. Тот с открытым ртом внимает, а потом с тяжким вздохом сокрушается: - А-а-а... Они вот-вот приедут, а человек уже умереть может. Кашин действительно лежит с закрытыми глазами и уже ни на что не реагирует. Случай действительно вопиющий, у нас такого никогда не было. - Так что с ним произошло? Ни с того, ни с сего? Испереживавшийся начальник взрывается, потрясая руками в воздухе: - Да вот так вот, сидел, улыбался… Правда все время покашливал и пить просил. Он совсем низко склоняется над гостем, прислушиваясь к чужому дыханию. Но тут в приоткрытую дверь стремительно врывается Людмила, оглядываясь на врача в синем халате: - Вам сюда. Тот решительно проходит к нам и ставит большой оранжевый кейс с инструментами на директорский стол: - Так, кому тут плохо? Слава богу, дождались! Скромно отступаю в угол к окну, оставляя начальника объясняться самому. - Да вот, как то так, раз, ни с того, ни с сего. - Вы ему давали что-нибудь? - Нет. Врач берет Кашина за руку, щупая пульс. Егоров косноязычно добавляет: - Он резко… Сам… Вот так вот. - Как резко? - А вот так вот: начал кашлять, сказал, что мутит. Но мы это все списали на перелет. Внимательно слушаю диалог, пощипывая себя за губу. Как-то врач не торопится спасать пострадавшего, трендит и трендит: - Какой перелет? - Он из Китая прилетел. - Из Китая? - Да. А что здесь такого? Врач хмуро опускает голову, не отвечая. После короткого размышления он продолжает свое выяснение, теперь уже натягивая марлевую повязку на лицо: - Угу... Скажите, пить просил? - Да. Литра три выдул. Наконец, маска на месте: - Я попрошу всех выйти их кабинета. Неужели все так плохо? Вид эскулапа, замотанного в марлю, напрягает донельзя, и я испуганно спрашиваю: - А, что такое? - Выйдите, выйдите я сказал! Еще раз повторять не приходится - первой выскакивает Людмила, я за ней, следом Наумыч. И тут же прилипаем к стеклянной отгородке, пытаясь разглядеть сквозь жалюзи, что происходит внутри. Секретарша хнычущим голосом ноет: - Походу, этот дяденька из Китая, нам какую-то холеру приволок. Егоров оглядывается и шепчет: - Люся! - Что? - Ну, ты думай, что говоришь! - А что здесь думать? Видите, он повязку нацепил! Тихой сапой к нам подбирается Зимовский и тоже пытается заглянуть в кабинет. Главный эскулап решительно выходит из кабинета: - Так, кто у вас тут главный? Шеф даже не скрывает испуга: - Я! Сквозь маску слышится: - Будьте добры, проконтролируйте, чтобы ваши люди никуда не расходились. Зимовский недовольно вмешивается: - Так, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? Врач оглядывается на него и качает головой: - Ничего не могу сказать конкретного, но мне его симптомы не нравятся. Дверь в кабинет шефа распахивается еще шире, и санитары оттуда выкатывают носилки с безжизненным Кашиным. Капец… Хорошо хоть головой вперед… Но, здесь то ладно, в холле место много, катай не хочу, а вот как они в лифт поместятся даже не представляю. Шеф, увидев своего друга на каталке, ахает, хватая доктора за руку, и процессия медленно отправляется к лифту: - Это что-то очень серьезное? Лицо Люсеньки тут же плаксиво перекашивается, и она прижимает руки к груди. Ответ врача только усиливает подозрения: - Не знаю, не знаю, но всякое может случиться. Доктор разворачивается лицом к Наумычу: - Будьте добры, у меня к вам огромная просьба — сделайте так, чтобы в офис никто не входил и желательно, чтобы отсюда никто не выходил. Сосредоточенное лицо Егорова наполняется особой ответственностью, но он все же приподнимает вопросительно плечи: - То есть, как? Врач повышает голос, рубя рукой воздух: - А вот так — слово «карантин» вы знаете? У меня даже мурашки по спине бегут, так он грозно это произносит. Помню, в детстве, Игорь скарлатиной болел и тогда слово «карантин» его запугало окончательно и бесповоротно, до сих пор докторов боюсь. Стоя за спиной эскулапа, слушаю его страшилки и, испуганно сведя брови вместе, нервно тереблю подбородок - и что теперь со всеми нами будут делать? Санитары, складывают каталку, опуская ее до самого пола, а потом вносят внутрь, приподняв одну сторону под углом. Тем временем Зимовский опять привлекает к себе внимание: возмущенно обегая вокруг врача к Егорову, перепугано прижавшего пальцы к губам: - Стоп, стоп, стоп — какой к чертовой матери карантин!? У нас здесь издательство! - Молодой человек. На прошлой неделе в Китае, в провинции Гуаньджон умерло двенадцать человек. От неизвестной болезни и еще более тысячи госпитализированы! Антон, молча, сглатывает, а шеф театрально прикладывает руки к груди, сложив их крест на крест, а потом закатывает глаза к потолку, еще и скособочив рот: - То есть, вы хотите сказать, что… - Я ничего не хочу сказать. Пожалуйста, оставайтесь в офисе, никуда не уходите, приедут наши люди, наши врачи, возьмут анализ крови и тогда все станет ясно. Егоров испуганно зажимает рукой рот, зато Зимовский вопит еще громче: - Что, станет ясно? Это у него такая защитная реакция от страха? Орать? Наумыч машет на Антона руками, и врач показывает в сторону лифта: - Простите, больной уже в машине, мне пора ехать. Размахивая своим оранжевым кейсом, он спешит к открытым дверям лифта. Зима никак не успокоится: - Подождите, ну… Мы что здесь теперь, как в тюрьме, что ли? Доктор на прощание философствует: - Лучше уж посидеть немножко в тюрьме, чем потом всю оставшуюся жизнь на кладбище. Мы испуганно переглядываемся - неужели так далеко зашло? Врач, заметив невеселую реакцию, добавляет: - Простите, это черный медицинский юмор. Он идет дальше, а мы с Люсей кидаемся к шефу, подхватывая под локти - у того явно подкашиваются ноги. Он шепчет: - Спасибо. С его-то сердцем слушать такие шутки… Испугано таращу на Егорова глаза, ища признаки нездоровья, но он быстро собирается и, вскинув вверх голову, вырывается из наших рук, а потом весь передергивается, словно собака после дождя. Обведя вокруг строгим взглядом, командует, проходя в центр холла: - Значит так, марксисты - ленинисты, все сюда. Сунув одну руку в карман, а другой, то поглаживая бритую щетину на щеках, то лысину, ждет, пока подтянется встревоженный народ и скучкуется перед ним. Он грозит всем пальцем: - Слушай, меня все! Без моего разрешения никто из офиса не выходит. Егоров крутит головой, высматривая недовольных, и не найдя, добавляет: - Ясно? Проспавший все на свете Валик интересуется: - Так, а что случилось? Начальник надвигается на него всей массой, переходя на ор: - Я сказал никто никуда не выходит, ясно?! Нет, ей-богу, только бы его Кондратий не хватил. Зимовский пытается успокоить раскрасневшегося шефа: - Да ясно, Борис Наумыч, ясно, ну. Пчелкин его перебивает с дурацкой усмешкой на губах: - А что, эта фигня заразная, что ли? Люсин вопль оглушает всех: - Коля, ну ты же... - Что, Коля? Чего они тогда шушукались? Его улыбка мгновенно исчезает, и мы понимаем, что она лишь защита от страха, и он вслух сказал, то, о чем мы и сами все время думаем. Молча, переглядываемся - а вдруг среди нас уже бродит бацилла, опутывает своей смертельной паутиной? Может быть, уже кого-то пора изолировать? Егоров идет к секретарской стойке и, перегнувшись через нее, тянется за трубкой телефона. Оглянувшись на сотрудников, командует в динамик: - Охрана... Это Егоров говорит... Значит так. С этой секунды в офис без моего личного разрешения никто не входит и не выходит! Ни кум, ни сват, ни родственник... И переходит на ор: - Слушай, ты! Ты у меня еще раз поговоришь с терроризмом, я тебя сам лично в Бутырку отправлю, пожизненно, понял? Раскрасневшись и брызгая слюной, он пугает окружающих посильнее холеры, а потом со стуком бросает трубку. Отделившись от толпы, Зимовский пытается сделать новый заход: - Борис Наумыч, может быть, вы все-таки объясните, что происходит? Егоров идет к нему, удивленно всплескивая руками: - Я уже все объяснил! Вы слово «каранти-и-и-ин» знаете? Все! Давайте по местам, работать. Он снова стирает пот с лысины, а потом закрывает ладонями лицо. Зима резюмирует, впадая в транс: - Евпатий Коловратий. Народ шустро спешит спрятаться по кабинетам, хотя очевидно - ни о какой работе речи уже быть не может. Я тоже иду к себе, прикрывая дверь от шныряющих в поисках жертв вирусов. Уже сев за стол, за рабочее место, вспоминаю об ожидающем меня в «Дедлайне» Андрее и снова вскакиваю, теперь в поисках мобильника. Смотрю и на столе и под столом – нигде нет. Пытаюсь вспомнить, где могла посеять, но без результата. Вроде, только сюда забегала, бросить сумку, и сразу к Наумычу… Может у Люси, когда перезванивала в скорую? Так, собраться! Есть еще стационар. Выпрямившись, приглаживаю ладонями юбку и хватаю трубу с базы. Мобильник Калугина снова молчит и я, набрав домашний номер Андрея, плюхаюсь обратно в кресло. Откинувшись на его спинку и приложив телефон к уху, кладу ногу на ногу, готовясь услышать голос Ирины Михайловны или Алисы. Увы, трубку берет Катерина: - Алло. Тихо чертыхнувшись, отрываю телефон от уха и недовольно воздеваю глаза к небу – блин, от этой убогой помощи я точно не дождусь. - Капец. - Алло-о-о… Говорите, я вас слушаю. Вот, с кем мне меньше всего хочется общаться, так с психопаткой. Но приходится сжать зубы и, поднявшись из кресла, продолжить: - Мне нужен Андрей Николаевич Калугин. -Тон сразу меняется на резкий: - Зачем он тебе? - Я забыла отчитаться. Андрея, позови! - А он не будет с тобой разговаривать. Вот с... собака женского пола. Иду к окну, потом за кресло: - Серьезно? А пусть он об этом сам сообщит своему главному редактору. - Скажи, пожалуйста, чего ты хочешь, а? - Я хочу поговорить со своим подчиненным. Такой вариант ответа тебя устраивает? - А-а-а... Ты, наверно, думаешь, что самая хитрая, м-м-м? Вот, дура. Очевидно же, что я звоню по делу – будь он в рабочее время в офисе, уж я бы нашла возможность поговорить без общения с тобой. Язвительно усмехаюсь: - Да нет, где уж нам тягаться с профессионалами. Мне охрану дурки перехитрить, знаешь, нереально. - Это сейчас что, Моська на слона гавкает, а? Сжав зубы, прикрываю глаза, едва себя сдерживая: - Боже, в психушках преподают литературу. - Представь себе, а такие, как ты, там унитазы моют. На ум ничего едкого не идет, несмотря на все метания за креслом, и я прекращаю диспут: - Короче, у меня нет времени с тобой тут гавкаться. Передай Андрею, пусть перезвонит - это очень важно. Не дожидаясь ответа, с мизерной надеждой, что моя весточка достигнет цели, даю отбой. Новая первоочередная задача – разыскать родную мобилу, и я бегу в холл, к секретарской стойке. Люси на месте нет, также как, увы, и моей Nokia. Зато масса народу маячит в боковой кишке, возле стола Любимовой – тут и Гончарова, и Людмила с Пчелкиным, и, конечно сама хозяйка закутка на пару с Валентином. Направляюсь к ним: - Народ, вы мой мобильник не видели? По молчанию понимаю, что вопрос не по адресу. Отчаянно кручу головой по сторонам – ну вот где я его могла посеять? - Капец. Придется делать полный обход по кабинетам. Разворачиваюсь бежать дальше на поиски, но останавливает голос Пчелкина, сорвавшегося вслед за мной: - Маргарита Александровна! - Неужели, видел? Резко торможу, взмахнув хвостом волос: - Что? - А вот этот, который из Китая, он... У него кашель был? Ага и сопли. Непонимающе гляжу на Николая – ему-то какая разница? Тоже мне, тайный эпидемиолог: - Какой кашель? - Ну, когда вы разговаривали, он кашлял? Чувствую как глаза от недоумения, уже лезут на лоб – похоже, на почве вирусологии, маразм в редакции крепчает с каждой секундой. Замешкавшись, хмурюсь: - Да, я не помню. Ясно одно - мобильника он не видел. - Блин, дырявая башка. Черт! Возвращаюсь в кабинет – мне нужно предупредить Андрея, а тут засада, за засадой. Торкнувшись несколько раз вдоль стола, наконец, нахожу решение – Сомова! Изнутри рождается что-то похожее на смесь рычания со стоном, и я снова хватаюсь за трубку стационара, а набрав номер, плюхаюсь в кресло. Слава богу, Анюта откликается: - Алло. Начинаю без оптимизма: - Алло, Ань привет Да, привет. А чего у тебя с голосом-то? - Прикинь, у нас тут китайская эпидемия, карантин, врачи грозятся поголовным обследованием всех сотрудников. - Да ты что? С ума сойти. Да. И Егоров, пока не будут готовы анализы, никого выпускать не хочет. - И что, вообще нельзя выходить? - Охране дана команда не впускать и не выпускать. Вот это да! - Ты можешь предупредить Андрея? Пусть сюда не суется. - Да не проблема. - Только у него мобильник не отвечает, лучше самой заехать. - Да я-то съезжу, адрес я помню. - И номер квартиры? - Да, конечно, помню. - Только ты сама с ним поговори, не передавай через эту полоумную. - Хорошо, да... Хэ… - И перезвони мне потом, ладно? - Да поняла я. Сразу отзвонюсь, ага. - Сомик, ты настоящий друг. Ну, все, целую. - Ну, все пока…. Уже хочу дать отбой, но не успеваю: - А-а-а... Cтой, стой, стой, Марго, Марго! - Что такое? - Только это, ты смотри, если ты там что-то подхватила, даже домой не появляйся. Юмористка, блин. Народ реально уже о венках думает, а ей все смешно. - Сомова! - Ха, что Сомова? - Ну и шутки у тебя! - Да ты бы, на моем месте, точно также бы пошутила. - Наверно, так и есть. - Ну, ладно, хэ... Давай, пока. В ухо бьют короткие гудки, и я ставлю телефон на базу. *** Через час на этаже шум – приезжают обещанные медбратья за анализом крови. Один устраивается со своими колбочками за столом в зале заседаний и туда, к дверям выстраивается живая очередь. Другой садится подальше, в угол, обложившись бумагами – видимо будет заполнять документы. Первой сдает кровь из вены Гончарова, ей на смену готов прийти Пчелкин, следующей за ним умудряюсь попасть каким-то образом я и теперь морально страдаю, ища возможность оттянуть экзекуцию. Следом за мной Людмила с Зимовским и шансов поменяться с ними местами, честно скажу, маловато. Вскоре Настя выходит, придерживая ватку в изгибе локтя, и приглашает последовать ее примеру: - Можете заходить. -Черт, что же делать? Руки и ноги начинают трястись в панике, и я никак не могу их остановить. Впереди только Пчелкин и значит до часа “ч”, когда меня начнут пытать, не больше пяти минут. Чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, начинаю обратный отсчет триста, двести девяносто девять, двести девяносто восемь... Николай оглядывается и вдруг предлагает: - Прошу. Двести девяносто семь, двести девяносто шесть... Прошу, что? До меня вдруг доходит, и я сбиваюсь, начиная метаться глазами по сторонам.... Испуганно отнекиваюсь: - Что, прошу? Сам, иди, давай! - Дамам, вперед. И кто только придумал такую ерунду?! На дворе двадцать первый век, сплошной феминизм! Сглотнув комок в горле, пытаюсь оттянуть неизбежное: - Дамам может и вперед, а начальству назад. Давай, давай! И отворачиваюсь, прекращая спор. Блин, сбил мне всю моральную подготовку, засранец. Жалобно гляжу на Людмилу: - Люсь, я отскочу на минутку? Ты, если что, заходи. Бедняжка тут же скисает, не решаясь перечить начальству. С потерянным лицом она соглашается: - А...Хорошо. Первое движение пристроиться за Антоном, но тут же отступаю - ведь развопиться гаденыш, причем исключительно ради принципа. Слава богу, в очередь за Зимовским подходит Егоров, и я обегаю его, вставая последней. Наумыч, стянув с правой руки пиджак, болтающийся теперь на левом плече, тщательно закатывает рукав рубашки. Мотивирую ему свои перебежки: - Борис Наумыч, я лучше за вами встану – может, хоть, парой анекдотов перекинемся. Тот совершенно индифферентно кивает, не возражая - похоже, он уже принял коньячку для снятия стресса. Но вдруг говорит противоположное, тряся отрицательно головой: - А, знаешь, Марго, мне сейчас не до анекдотов. И поворачивается спиной, начиная сжимать и разжимать кулак, накачивая вены. Ну и ладно, отворачиваюсь от него тоже. А я и сама сейчас ни одного не вспомню. Продолжаю топтаться в предбаннике, фантазируя как бы еще уклониться и оттянуть, но меня возвращает к реальности голос шефа: - Можешь, заходить. Смотрю на него и никак не соображу, о чем он... Блин, я последняя что ли? Приложив руку к груди, замираю с открытым ртом: - Я? - Ну, да. - А что, больше никого нет? Егоров недоуменно качает головой и, молча, идет мимо. Ка-пец... Так и стою с открытым ртом и вытаращенными глазами... А с другой стороны, не сбежишь - карантин и китайский вирус. Осторожно заглядываю в зал заседаний, вижу мужика с кровавыми пробирками и чувствую, как вытягивается лицо: О-о-ой! Покрутившись еще на месте, сдаюсь - кусая ноготь, захожу внутрь и сажусь в кресло перед присланным Малютой Скуратовым в голубом халате. Из-за маски на меня глядят холодные глаза, с багряными отблесками уже откачанной крови, и мое сердце начинает яростно стучать. Мясник достает из вскрытого пакетика одноразовый шприц и, кажется, улыбается сквозь марлю, предвкушая, как воткнет его в беспомощное тело. Мое сознание мутнеет, и обморок спасает от ужасного соучастия.