День за днем. Эпизод 5.

Шепелев, кивнув и сунув руки в карманы, удаляется, прикрыв за собой дверь в спальню. Проводив Вадима взглядом, убираю слащавую улыбку и снова разворачиваюсь к Анюте: - Слушай, Сомова… Та переминается с ноги на ногу, бросая хмурые косые взгляды. - Когда я тебя спросила, каким боком тебе Вадим, ты мне что сказала? Что тебе нужен Наумыч и никто кроме Наумыча! Сомова пытается вывернуться, перейдя в атаку, напирая и повышая голос: - Я? Так, сказала? А что еще означает бывший? Что тогда делал Егоров в моей квартире столько времени? Погонялками не выгонишь…. Я, можно сказать, месяц в приживалках обиталась! Так что невозмутимо задираю подбородок вверх, вытягивая вперед нижнюю губу: - Да, ты так сказала! Демонстративно отворачиваюсь. Сомова бурлит и шипит: - Знаешь, что? - Что? - Не надо мне приписывать того, чего я не говорила! - Говорила, Сомова, говорила. Чуть ли не с бубном плясала вокруг Наумыча, лишь бы я поверила в их неземную любовь. Анюта тянет шею, подаваясь вперед: - Я не так говорила! Детский сад, ясельная группа. - Да плевать, как ты говорила. Суть то, та же! Развернувшись, успеваю сделать к спальне пару шагов, но меня хватают сзади за руку, останавливая: - Значит, тебе Шепелев понадобился, да? С обвиняющим видом она обходит вокруг меня, преграждая путь к двери. Что значит понадобился?! Демонстративно сцепив пальцы у живота, спокойно отвечаю: - Да, понадобился. - А как же Калугин? Да никак. Это у тебя нужно спрашивать «как»! Это ж ты с ним тусуешься по кабакам. А я… Кроме ревнивых гадостей, вообще ничего не слышу! И перемен не предвидится. Сморщив нос, огрызаюсь: - А мне твой Калугин до фонаря! Ясно? Сомова продолжает наскакивать, недоверчиво улыбаясь: - До фонаря, да? - Да. И до синей звезды. Исчерпавшись, и не зная, куда клюнуть, Анютка таращит глаза и мотает головой. Потом снова наскакивает: - Видала, как он тебе до синей звезды! - Где, ты видала? - В баре! В баре? Чего ты могла там видеть? Стояла, отвернувшись, как камбала снулая. Недоуменно поджимаю губу: - А что в баре? Сомова морщит лицо, словно печеное яблоко: - Ой, плохо играете, Маргарита Александровна! Бред какой-то. Сомова, та да, взбесила, детским садом – типа ты с моим бывшим, так и я буду с твоим. А к Калугину у меня была чисто профессиональная претензия – работа стоит, а он тут с бабой в кафе. Сложив руки на груди, удивленно приподнимаю брови: - Что ты несешь? Сомова отмахивается: - Да ты мне в волосы готова была вцепиться, только из-за того, что он рядом со мной сидит. Чушь! Сидите, сколько влезет, только меня не трогайте ладно? Растянув губы в широкой улыбке, переспрашиваю: - Я, тебе? - Да, ты мне! Меня разбирает смех - тоже мне, соперница нашлась. Посмотри на меня и на себя! Как говорят в Одессе, две большие разницы. Отсмеявшись, наклоняюсь к Анютке: - Слушай, Сомова, не рассказывай больше никому, ладно? - Ага. А с другой стороны… Может действительно, пусть пригреет? А что? После Егоровой отличная замена. Пришедшая мысль заставляет убрать смех и загореться глазам: - А хочешь, вообще, забирай его себе! Будете, как Тарапунька и Штепсель. Сомова продолжает храбриться: - И заберу! Хотя явно сдулась и сказать ей нечего. - И забирай. - И заберу. На ее вопли невольно повышаю голос: - Давай, давай, забирай, он любит тех, кто его погладит - он туда и бежит. Мы тихонько приближаемся к двери в спальню, но Анька никак не успокоится, словно заезженная пластинка: - Да? А чего ж ты тогда так нервничаешь, если он тебе до фонаря? Блин, Моська на слона, наскакивает, тявкает, никак не угомонится. Спокойно пожимаю плечами: - А кто нервничает-то? Одна Сомова и бесится, все пытается уязвить: - Ты нервничаешь! - Я нервничаю? Анька продолжает орать, суетливо дергаясь и переступая с ноги на ногу: - Да, ты нервничаешь! И складывает руки на груди, отвернувшись. Капец, даже не знаю, нужно ли реагировать на ее истерику. Одни пустые вопли. С усмешкой, недоуменно качаю головой: - Хэ… И обрубаю прения, тоже повышая голос: - Сомова, шла б ты лесом и не выглядывала! Решительным шагом отправляюсь в спальню. Вслед слышится финальный безнадежный вопль: - Cама иди… Лесом! Оглянувшись и облив презрением зарвавшуюся подругу, скрываюсь за дверью, где даю волю эмоциям - возмущенно пыхтя, прохожу к кровати мимо стоящего Вадима, раздраженно скидываю шлепки и запрыгиваю на постель с ногами. Шепелев присаживается на корточки возле кровати: - Марго, что-то случилось? А то, нет… Утром Калуга с дерьмом месил, чего-то требуя, теперь Сомова со своими претензиями. Отворачиваюсь, сжав зубы: - Да, достали уже все! - Кто, все? - Да, все! Вадим, понимаешь, я так больше не могу! У меня такое ощущение, что я всем и каждому должна… Всем! Пытаюсь руками показать извилистость тараканьих путей в головах Калугина с Сомовой, но они там такие путаные, что боюсь вывихнуть конечности: - Этому то, не так, этой вот, эдак вот, не это! И ладно бы просто трендели в тряпочку, так наезжают, обзывают, требуют! Сокрушенно пожимаю плечами: - У всех какие-то претензии, понимаешь? Я всем чего-то должна, причем круглосуточно. У меня скоро мозг взорвется! Выговорившись, откидываюсь на спинку кровати и, надув щеки воздухом, с шумом выдыхаю: - Фу-у-ух! Возмущение не спадает и я, закинув руку за голову, нервно приглаживаю волосы. Голос Вадима спокоен и рассудочен: - Марго. Утомленно прикрываю глаза: - Что? - А ты ничего не хочешь поменять в этой жизни? В смысле? Оторвав голову от спинки кровати, смотрю на Шепелева, пытаясь сообразить, про что это. Опять какая-нибудь восточная мудрость прилетела? - Господи, Вадим ты даже не представляешь, как много я хочу в этой жизни поменять! Во-первых, и главное, стать снова Игорем Ребровым. Во-вторых, если уж это невозможно, образумить Андрея и заставить забыть его о моем прошлом. Чтобы память у него напрочь отшибло. Опять же, работа, родители, Зимовский... Но этого всего не скажешь, и я лишь всплескиваю руками. Вадим, сложив ладони вместе, загадочно улыбается: - Есть предложение заняться этим сейчас же. Он смотрит на меня, но я так и не врубаюсь о чем вещает этот одновременно и странный, и притягательный человек. И даже предположений нет. Да и что может изменить творящийся вокруг дурдом? Сложив руки на груди, ожидаю продолжения: - То, есть? - В журнале «Планета» освободился пост главного редактора. И что? Хотя ключевые слова подталкивают к догадке, и заставляют сконцентрироваться… Шепелев смотрит пытливым взглядом но его следующий вопрос о другом, не о работе: – Поедешь со мной? Совсем теряюсь…. С Вадимом? - К-куда? Тот усмехается: - Ну, для начала в Стокгольм. Это все так неожиданно, что мысли путаются… «Планета», Вадим, Стокгольм… Уперевшись руками, растерянно подтягиваюсь, садясь в кровати. Слишком все неожиданно, резко и круто. Он шутит или предлагает серьезно? Капец, вот уж изменить жизнь, так изменить…. Тянусь убрать упавший на лицо локон за ухо. И как реагировать? Серьезно или как к розыгрышу? - Хэ… Подожди, это как это…, хэ… Вадим в мою сторону не глядит, и уверенно кивает: - Я конечно восток люблю и уважаю, но русские сказки еще никто не переплюнул. Он поднимается с корточек и поднимает палец вверх: - Утро вечера мудренее. Потом склоняется надо мной, приближая лицо: - В общем, думай! Есть возможность поменять все и сразу! Выпрямившись, он многозначительно смотрит на меня, а я ошалело взираю на Шепелева снизу вверх и открыв рот. Но он не может, вот так вот, уйти! У меня тысяча вопросов и самый важный из них - как мне поступить! А как же работа?! Как же Андрей?! И вообще, все это так неожиданно и невероятно, что я в полной растерянности. Недоверчиво мотнув головой, пытаюсь задержать: - Вадим, подожди, ты куда? - Хочу дать тебе возможность подумать. Подумать? То есть он действительно предлагает мне работу в международном глянце, зарплату раза в три выше нынешней и без всяких условий? Недоверчиво качаю головой, все еще до конца не принимая слова Вадима: - То есть,…Э-э-э-это была не шутка?! Он ставит ногу на выступ в основании кровати и, оперевшись локтем на колено, склоняется надо мной: - Мне кажется, что ты уже давно созрела для более серьезной работы. «Планета» - это международное издание и издается на десяти языках. Марго это совершенно иной масштаб! Да я понимаю, что другой.... Мысли путаются – и хочется, и колется. Вадим присаживается на край кровати: - Я тебя не тороплю, я на тебя не давлю. Решение принимаешь ты и только ты Но я сам слышал, как ты сказала: «Как много я хочу в этой жизни поменять». Но не так сразу! И я совсем не думала бросать дом, родителей, Аньку. Неуверенно отвожу глаза: - Да, но я не совсем это имела в виду. - А что ты имела в виду? Снова стать Игорем Ребровым и вернуть прежнюю жизнь, с ее отработанной годами определенностью. И избавиться от Калуги с бабскими любовями. И забыть про месячные, эпиляцию и ПМС... Смотрю на Вадима, потом, опустив глаза вниз, неопределенно дергаю плечом, уходя от ответа. Шепелев поднимается: - Так, Маргарита, считай, что этого разговора не было! А как же выбор? Просто я не могу, вот так вот, с бухты-барахты, не взвесив все за и против! Протестую, откидывая рукой назад волосы: - Подожди, а когда крайний срок для ответа? - Жестких рамок нет, но они уже ищут главного редактора.... Закусив губу, пытаюсь собрать мысли в кучку. Вадим добавляет: - И чем раньше я предложу твою кандидатуру, тем у нас будет больше шансов. То есть, шансы и за, и против, и серьезной кандидатуры нет? Загоревшись, уже с другим настроением, гляжу на Шепелева снизу вверх: - А как ты там сказал? Утро вечера мудренее? Тот смеется: - Ну, да, только это не я сказал. - Ну, то есть у меня есть время до утра, да? Вадим несколько раз мелко кивает: - Угу. То есть он предложит кандидатуру, где-то там будут рассматривать резюме, которое, кстати, еще предстоит написать, а там может быть примут, может быть нет, в общем, история долгая и изменить решение я всегда успею. Грызя ноготь, вновь погружаюсь в нелегкие размышления. *** Мне нужно серьезно все взвесить, все обдумать, и лучше наедине: без Сомовой с кастрюлями и без Вадима над душой. Переодевшись в теплую красную спортивную куртку и джинсы, отправляюсь на улицу - бродить по ночному городу, по нашему проектируемому проезду с длинным номером, вдоль темных скверов и пустырей, где горят отдельные фонари, по Ломоносовскому проспекту с сияющими фарами встречных машин. Вспоминаю, как все началось, как носилась ошалевшая по квартире, пугая Сомову, а она не хотела верить в превращение и звала милицию. Каким же это было шоком проснуться бабой и увидеть чужое отражение в зеркале! Но Анька-то, Анька какова! Воспоминания вызывают улыбку и я усмехаюсь, зябко обхватив себя одной рукой за талию, а другой поглаживая подбородок. А мое явление на презентацию? Верх нахальства! И восхищенный взгляд Андрея, когда Наумыч ввел меня в зал заседаний и представил комиссии инвесторов. А потом понеслось... Я вспоминаю, как Калугин уговорил меня сделать решительный шаг и сняться на обложку «МЖ» и как забыл сделанный макет, после которого, казалось, все покатится вниз и весь план с возвращением в редакцию рухнет не начавшись.... Мимо проезжают редкие машины, а я неторопливо бреду по пустынному тротуару, сложив руки на груди, засунув ладони под подмышки и подставляя лицо ветерку, треплющему распущенные волосы. Я вспоминаю самое яркое и счастливое событие тех летних дней - наши первые признания с Андреем в любви друг другу, объятия и поцелуи под дождем. И как быстро все это закончилось известием о Наташиной беременности... И самые тяжелые и горькие воспоминания последних недель — моя послефутбольная попытка рассказать о прошлом, когда Андрей сначала решил, что я сошла с ума, потом воротил нос от моих поцелуев, ставших для него невыносимыми… И когда он принял решение расстаться, сказав, что у нас нет будущего… Дорожка возвращает меня к подъезду дома, где на металлической кружевной ограде притулилась Сомова с Фионой на поводке. Неожиданно ее здесь видеть, явно поджидающую меня, и я останавливаюсь в нескольких шагах. Несмотря на наши ссоры и ее заигрывания с Калугиным, я уверена, что это все временная дурь — и сейчас, в критический момент, мне ее совет совсем не помешает. Неторопливо подхожу и, теребя собаку за голову, интересуюсь: - Ты что здесь делаешь? Сомова поднимает глаза, бросая быстрый взгляд, потом бурчит: - Тебя жду. Это понятно. Но, зачем? Не глядя на подругу, стою рядом с ней, ежась от холода. Анюта продолжает недовольно ворчать: - Ушла, никому ничего не сказала. Если тебе на всех наплевать, то это не значит, что всем на тебя наплевать. Что ж, сейчас это проверим: - Ань! - Что? Сомневаюсь, что она адекватно ответит, но мне, очень нужен ее совет. По-прежнему, не смотрю на нее: - Можно с тобой поговорить? - Ну, конечно можно! Всегда можно было, а что сегодня, что ли нельзя? Садись. Обойдя вокруг Анюты с Фионой, присаживаюсь рядом. Как бы это ей объяснить... Сомова спасла меня, когда все началось, не спорю, но девочка выросла и я, сейчас, как в смирительной рубашке - мне тесно от Анькиной опеки и душно от бесконечного нервного напряжения преследующей меня прошлой жизни. Сосредоточенно хмурясь, смахиваю с лица плеснувшие ветром волосы, и, собравшись, начинаю, не глядя на подругу: - Ты знаешь, Вадим предложил мне… Сомова насмешливо перебивает: - Что, руку и сердце?! Если бы. Тогда было бы гораздо проще — отшутились и разбежались. Стараясь унять нервную суету, просовываю кисти рук меж вытянутыми ногами и зажимаю их там, чтобы не суетились. Даже не знаю, как преподнести известие и от этого мне маятно: - Да нет, он… Ну, он как бы…, у них там освободилась место… И он, как бы… Я и сама не знаю, зачем он это делает - он же меня почти не знает, а должность ого-го какая важная. «Планета» на десяти языках и во множестве стран. Неуверенно чешу затылок, нервно поправляю волосы… Сомова перебивает: - Господи, Реброва, ну, ты главный редактор или сантехник из ЖЭСа? Ну, ты уж научись, как-то свои мысли трансформировать в предложения, фразы! Анютина грубость заставляет заткнуться, отвести глаза и утереть пальцами нос, хлюпающий на холоде. Нет, не поймет она меня. Разбушевавшийся Сомик совсем скатывается с катушек: - Так и скажи: «Ань, твой бывший бойфренд предложил мне поехать в Швецию»! Понятно, подслушивала, значит. На самом деле ее Вадим заботит, а не я. Ревность ее гложет. Отвернувшись, отрицательно качаю головой: - В Стокгольм. - А Стокгольм, это как будто бы Пакистан! Пхэ. Уже и не пойму, что ее больше задело, то, что в Швецию или то, что с Вадимом? - Ань, ну причем тут бывший бойфренд? - А ты скажешь не причем, да? Даже не знаю, что ответить на такую глупость и молчу. Мой обвинитель вскакивает, таща за собой Фиону, а потом останавливается возле ступенек, уперев руки в бока. Догнав ее и рубанув рукой себе по горлу, почти кричу: - Cомова, ну, как ты не понимаешь – это же шанс для меня! Анюта пренебрежительно тянет: - Шанс? Какой шанс? Похоже, она не приемлет любые мои аргументы - отвергает, даже не вслушиваясь в них. - Обрести свободу. - А ты не свободна, да? Абсолютно! И нечего тут придуриваться, сама все прекрасно знает и понимает! Устало прижимаю ладонь ко лбу: - Ань, я здесь, как в тюрьме! Ну, ты не понимаешь, что ли? Шаг вправо, шаг влево - уже стреляют. Не выдержав, взмахиваю рукой, разрубая воздух перед собой: - Я должна каждый свой жест, каждую свою фразу, каждое свое слово контролировать. А там я все начну с чистого листа, понимаешь? Там не будет Игоря Реброва, там буду только я, только я, понимаешь? Сомова, отвернувшись, переминается и вздыхает - похоже, мои слова, все-таки, достучались до нее... Но потом находит новый аргумент, почти выкрикивая: - Понимаю, но тебе, как минимум, для этого надо пересечь границу! Ну да, нужен загранпаспорт и его предстоит оформить. Сунув большие пальцы за отвороты карманов, пренебрежительно пожимаю плечами: - Так, а в чем проблема-то? - Ха, а ты считаешь, нет проблемы? Проблема в твоих документах, как минимум! Или ты думаешь - поулыбаешься пограничникам и они тебя пропустят? Я так не думаю. И вообще в эту сторону я пока даже не заглядывала. Кисло улыбнувшись, неуверенно качаю головой: - Тоже мне нашла проблему. Я сделаю этот загранпаспорт! - Хэ, Реброва, я тебе поражаюсь. Ну, ты как дитя малое, ей-богу! А что такого-то? Сложив руки на груди, непонимающе смотрю на Сомову, а та многозначительно и с придыханием воздевает руку к темному небу: - Это же загранпаспорт! Его… Да его по компьютеру пробивают! Это же не та ксива, что тебе Руслик сделал! Из всей патетической речи, я понимаю одно — в официальных органах придется предъявлять паспорт Руслика и он таких проверок не выдержит. Неожиданное препятствие ставит меня в тупик — неужели и тут крест на всех грандиозных планах? Сама не замечаю, как начинаю нервно грызть ноготь, и приглаживать волосы. Мой уверенный тон срывается на просящий: - А, кстати, у тебя телефон Руслика остался? Хотя, судя по Анькиным нападкам, уверена - даже если бы и где завалялся номер, ни за что не даст! Сомова и правда фыркает: - Ф-ф-фэ… Я тебя умоляю. Он колесит по всей стране с какими-то рокерами. Он живет в вагонах вообще! И поди проверь... Считая, что нашла неотразимый аргумент, Анька идет мимо, самоуверенно задрав нос, и командует Фионе: - Пойдем! Так и стою, замерев с открытым ртом и полным сумбуром в голове. Когда Сомова уже тыркается в дверях, загоняя собаку внутрь, беспомощно взываю в спину: - Ань, ну что мне делать то?! Та тянется ко мне, наклоняясь с верхних ступенек, со стандартным советом: - Снимать штаны и бегать! Думает, добилась победы, и издевается, собака страшная. И ведь уверена, что додавила. - Я серьезно! - А я шучу? Если ты думаешь, что у меня есть толпа людей, которые, вот так вот, ляпают фальшивые загранпаспорта, ты сильно ошибаешься! Раньше Анька хоть и ломалась, но выход найти пыталась, суетилась, помогала, а теперь, кажется, уперлась намертво. У меня от обиды даже глаза начинают блестеть — неужели и правда ничего не остается, как сдаться? Сомова окончательно ныряет в подъезд: - Пошли Фиона. Блин, столько воплей было о беспокойстве за Маргариту Реброву, а все оказалось ревнивой ерундой. Анька, конечно, права, насчет паспорта, но заморочки были всегда, и мы выпутывались из них вместе. А теперь она меня бросает, заставляя дергаться в одиночку. И даже палки в колеса вставляет! В голосе прорываются слезы отчаяния, и я обиженно чешу голову: - Капец. Когда поднимаюсь в квартиру, Сомова уже стелет себе спать на диване в гостиной при свете торшера и продолжать разговор на тему помощи не собирается — типа устала. Так ни с чем и убираюсь к себе в спальню, размышлять и искать выход в безвыходной ситуации.