Не конец

      О том, что депрессия — это такая же болезнь, как и грипп, говорят уже давно. Каждый уважающий и не очень себя психолог написал об этом статью, а то и снял часовой ролик с подробным разбором видов и причин депрессии. Но почему-то окружающие до сих пор воспринимают её как бредни, попытку привлечь к себе внимание. «Иди лучше поработай». «Мой дед и бабка всю жизнь работали, прадед вообще войну прошёл, и не было у них эти ваших депрессий и панических атак». «Напридумывали от хорошей жизни». «С жиру беситесь».       Говорят, что признаки депрессии легко распознать. Человек становится замкнутым, менее общительным. Его посещают тревожные мысли. Могут начаться резки перепады настроения. Он перестаёт видеть смысл жизни. Но как же те самые фотографии счастливо улыбающихся звёзд, которые через пару дней пустили себе пулю в лоб или выпили слишком много снотворного? Получается, что и те, кто счастливы, тоже находятся в зоне риска?       Говорят, те, кто задумываются о смерти и говорят об этом в открытую, никогда не совершат суицид. И почему-то все забывают о предсмертных записках, затяжных истериках и невербальных, а порой и открытых призывов о помощи. В таких ситуациях потом часто слышишь: «Он был так молод», «Чего ему не хватало?», «Так любил жизнь». Он, может, и любил жизнь, да только не всегда в ответ получал тоже самое.       Самое тяжёлое в депрессии — не её протяжённость, невозможные пугающие исходы, и даже не потраченные в пустую дни и годы жизни, а неосознанность. Её не замечают не то что окружающие, сам подверженный ей не понимает, что происходит. Ведь кажется, что у каждого бывают плохие дни. Жизнь — это «зебра», но порой, вместо того, чтобы идти вперёд, ты сворачиваешь в сторону и не замечаешь, как проносящийся мимо тебя пейзаж совсем не изменяется. У каждого же бывает так. Все с неохотой встают на работу. С пустотой в глазах выполняют привычные действия: вскипятить чайник, почистить зубы, вымыть посуду. Сегодня не помыл? Сделаешь завтра или дня через два. Какая разница? У всех же бывают дни, когда голову от подушки не можешь поднять. И всем бывает неинтересно читать или даже смотреть фильм. Куда лучше просто поспать. Долговременная усталость — это же нормально, особенно с осени по середину весны, когда вся палитра красок пестрит пятьюдесятью оттенками серого. Просто не хватает витамина «Д». Придёт весна. Взойдёт солнце. Станет легче. И так день за днём. Неделя за неделей. Ведь так у всех. Ведь каждому порой не хочется жить…       Раньше я никогда не жила одна. С самого детства у нас была большая семья: родители, бабушка с дедушкой, я. К нам часто приезжали родственники. Оставались на выходные, а порой и на месяцы. Став старше и переехав в Москву, меня поселили в общежитие с двумя милыми девушками. Потом появился Андрей, и мы стали жить вместе. После его ухода, я всё равно не жила одна. То время, когда Вадька проводил у родителей в деревне, смутно отображалось в моём сознании. Помню, что также вставала, уходила на работу, засиживалась чуть дольше, чтобы всё успеть и возвращалась домой поздним вечером, едва волоча ноги до кровати. Сегодня же был первый день, когда, кроме меня, в квартире никого не было.       Пустые тёмные комнаты встречали морозным холодом, несмотря на запертые окна. Даже в моменты, когда весь свет в квартире был включен, нагоняя счёт за электричество до небывалых высот, я ощущала себя словно в чёрном коконе. Темнота сгущалась с каждой секундой. Чтобы прогнать её, приходилось включать телевизор или какой-нибудь подкаст, чтобы чужие голоса малознакомых людей создавали карамельный купол вокруг меня. Жаль, что он был недостаточно прочным и разлетался при любой возможности, впиваясь осколками в разум. Никогда понимание одиночества не было для меня настолько болезненным. Почему-то раньше я была уверена, что у меня всегда будут те, к кому я смогу обратиться в случае, если мне нужно будет поговорить. Но сейчас, сидя по центру обеденного стола и бездумно уставившись в телефон, я понимала, что осталась одна. В моём списке контактов было более двухсот номеров: семья, бывшие одногруппники, коллеги, директор, бывшие учителя и наставники, клиенты. Черные цифры сливались в одно тягучее месиво. Никому. Никому я не могла ни написать, ни позвонить. Хотя… Что бы я сказала? «Я чувствую себя одиноко»? «Мне плохо»? «Я не понимаю, что происходит»? «Помогите»? С чем помочь? С головой? «Упеките меня в дурку, может там смогут понять, что со мной не так»? Пусть накачают лекарствами до состояния овоща. Может, тогда станет легче? Как можно помочь тому, кто сам не понимает, что с ним происходит? Мила, тебе тридцать пять лет. В твоё время люди уже окончательно взрослеют. Фразы «Мне плохо» или «Помогите» уже так не работают. Ты сама должна уметь решать свои проблемы. Все мы бываем одиноки. Нужно просто потерпеть. Может, это просто ПМС? Такое бывает. Просто нужно слегка подождать. Скоро пройдёт.       Медленно встав со стула, я побрела в свою комнату, выключая свет. На улице солнце ещё не село, но меня одолевала какая-то странная, незнакомая слабость. Никогда в жизни мне так сильно не хотелось спать днём. Упав на кровать, я натянула одеяло повыше, чтобы закрыться от солнечного ветра. Через толстую ткань свет солнце уже не казался таким ярким. Поджав колени к груди, я закрыла глаза, сама не понимая, как быстро провалилась в сон.       Меня силой вырвало из сна. Яркий свет встречных фар ослеплял, и, очнувшись, я не сразу поняла, что мои глаза видят. Было темно. На экране будильника отобразились цифры: четыре двенадцать. Как по расписанию. Встать получилось не сразу. Ощущения в теле были странными. Словно кто-то уложил камни на грудную клетку. Дышать было привычно тяжело, но вот ощущать что-то неосязаемое – в новинку. Шаркая ногами по полу, получилось дойти до ванны. Холодная вода опалила горячий затылок. Волосы вмиг стали мокрыми. Обернув их полотенцем, пошла на кухню и заварила чай. Запах мелиссы ударил в нос, отчего немного замутило.       Во время учебы в университете у нас было много скидок не только на мероприятия, но и на различные курсы, в том числе водительские. Больше половины моих одногруппников с радостью побежали в ближайшую школу вождения, чтобы сдать на права. Мне тоже предлагали, но я постоянно отказывалась. Сначала боялась, что не хватит времени совмещать несколько видов обучения. Потом, видя, как ребята страдали из-за пересдач, лишь сильнее убедилась в своём решении. Но окончательное понимание, отчего я так сильно протестовала против водительских прав, пришло лишь пять лет назад. Насколько бы хорошо ты не водил. Как долго бы ты не ездил за рулём. Как чётко бы ты не следовал ПДД. Всё это в один момент разбивается об осознание, что, помимо тебя, на дороге ещё сотни других водителей. И к сожалению, не каждый из них водит хорошо и не каждый даже сам сдал экзамены. Так что, каким бы хорошим водителем ты ни был, всегда найдётся тот, из-за кого твоя поездка станет последней.       — Вадь, вставай, а то опоздаешь, — стукнув в дверь комнаты сына, позвала я. Ответа не послышалось. — Вадь, ты сейчас проспишь.       Открыв дверь, вновь предварительно постучав, я застыла на пороге, так и не заставив себя войти внутрь. Кровать была заправлена. Часть вещей на столе и тумбочке пропала. Вадима не было дома. Медленно потянув дверь до щелчка, я побрела обратно в свою комнату. Смятая постель приняла меня в свои успевшие остыть объятья. Подушка уже запомнила удобное положение для головы, отчего не пришлось долго на ней крутиться. Одеяло приятно обволакивало своей теплотой, словно вторая кожа. Веки медленно начали слипаться, пока перед глазами вновь не наступила привычная темнота, которая через какое-то время вновь должна была разразиться ярким светом встречных фар.       Волосы от пота неприятно липли к лицу и шее. Хлопковая футболка промокла насквозь, и теперь её легче было выбросить, чем отстирать. Контрастный душ не дал своих результатов. Тело горело и потряхивало мелкой дрожью. Собравшись с силами, я смогла дойти до кухни и заварить чай. В комнате Вадьки по-прежнему не горел свет. Открыв дверь, я вновь убедилась, что сына не было. Упав на кровать, я потянулась рукой к мобильному. Сообщений и звонков не было. Включив первый попавшийся ролик, я оперла телефон на вторую подушку и повернулась на бок в надежде посмотреть что-то интересное. Моё внимание было каким-то рассеянным. Я плохо концентрировалась на словах. Известный комик рассказывал очередную невыдуманную забавную историю, но мне она не казалась такой уж и смешной, в отличие от людей на записи. Говорят, что в живую всё всегда смешнее. Возможно, мне стоило купить билеты и сходить на одно из его выступлений, чтобы убедиться в этом лично.       Помню, на похоронах ко мне подошла тётя Андрея. До аварии она часто к нам заезжала на выходных. Теперь же я не могла вспомнить её лица. Думаю, Вадька и вовсе забыл, кто она такая. Пройди они мимо друг друга на улице, даже бы не поздоровались. Сев рядом со мной на стул и уложив свою руку мне на плечо, она тогда произнесла едва слышно: «Ты только не удумай чего. Нужно держаться». О том, что нужно «крепиться» и «не раскисать», в тот день я слышала больше, чем за всю жизнь. Ни один коуч не высказывал столько слов «поддержки», как все те люди, что были на похоронах Андрея. Но именно фраза «ты только не удумай чего», запала мне в голову. Не то чтобы я не задумывалась о смерти: скорее, эти мысли поселились в моей черепной коробке, как плесень, с каждым днём захватывая всё больше пространства. От последнего шага меня останавливало всего две вещи: боль и Вадька. Я с детства плохо переносила прививки, а содранная коленка и обрабатывание её зелёнкой превращались в кромешный ад. Мои крики слышала вся улица, если не деревня. С возрастом мало что изменилось.       Как-то в одну из ночей, когда спать было невыносимо, я пролистывали сайты сомнительного содержания, где, судя по уровню общению и грамматическим ошибкам, общались подростки. Каждый из них советовал, как лучше сделать этот последний шаг. К сожалению или к счастью, но я не встретила ни одного способа закончить эту жизнь безболезненно. Наверно, это такой закон: чтобы и родиться и умереть, нам обязательно нужно страдать.       Липкое ощущение смерти. Нехватка воздуха, глупые попытки открыть рот шире, чтобы вдохнуть его больше, словно рыба, бьющаяся об лёд в надежде вернуться в прорубь. Металлическая тяжёлая перчатка скребёт по шее, оставляя красные, кровоточащие полосы. Страх, что это никогда не закончится. Что всю жизнь я так и буду просыпаться каждую ночь, теряя ориентацию в пространстве. Кончики пальцев рук и ног холодеют, словно я медленно превращаюсь в труп. Тщетные попытки ухватиться за что-то, чтобы привести себя в чувства. Старый, ободранный моими же ногтями подлокотник, взмокшая подушка, смятая простынь. Внутренняя дрожь колотит, как от удара шокером. Только он делает это с периодичностью, а меня трясёт бесконечно. Паника застилает глаза белой пеленой, а мозг — ватой. Не работает ничего. Взгляд пытается сконцентрироваться на чём-то, но из-за темноты не может. Обычно такое состояние не длится больше двадцати минут. Всего какая-то четверть часа, но за неё попрощаться с жизнь получается больше раз, чем вздохнуть. Странно, что в такие моменты, я никогда не думаю о Вадьке? Наверно. Я хреновая мать.       Солнечный свет, пробившийся через занавески, коснулся лица. Он ещё не был тёплым, но оказался довольно раздражающим для того, чтобы я смогла окончательно проснуться. Затылок взмок, а домашняя пижама неприятно прилипла к телу, но желания откинуть одеяло в сторону не было вовсе. Повернувшись на бок, я уставилась на отключившийся телефон. Его стоило бы поставить на зарядку, но сил вставать совсем не было. Приложив ладонь ко лбу, я не почувствовала температуры, но слабость в теле давала о себе знать. Такое бывало раньше. Особенно после бессонной ночи, но из-за работы я редко придавала этому значения, силком вытаскивая себя из кровати. Сейчас работы не было, и издеваться над своим телом причин тоже не нашлось. Перевернувшись на бок в очередной раз и упершись коленями в стену, я накинула на голову одеяло, чтобы яркое солнце больше не мешало.       Во время одной из сессий с психологом он спросил у меня, что именно я вижу в своих снах. Я ответила, что они бывают разными, но заканчиваются все одинаково — ярким светом фар. Мой ответ не был досконально честным. По большей степени, я видела только Вадима, Андрея и его родителей, потому что в тот день контактировала только с ними. Но порой в мои сны заходили и другие люди, которые никак не были связаны с нашей поездкой. Увидев её, я не сразу поняла, что это была иллюзия мозга. Она стояла слишком близко к моей кровати. Её звучный, командный голос требовал что-то от меня, но купол, образовавшийся уже давно вокруг моей головы, не позволял её словам достигнуть меня.       Странно, что я раньше не позволяла себе лежать подольше в кровати. Никогда не думала, что это может быть настолько приятно. Мягкие, хоть слегка и взмокшие от пота простыни приятно охлаждали полуоткрытые части тела. Подушка, словно зыбучий песок, утягивала за собой, а одеяло — обволакивало словно пушистое облако. Желания вставать и двигаться совершенно не было. Я просто не видела в этом смысла. Моё тело не чувствовало голода. Наверно, стоило поспать чуть дольше. Готовить уже было некому. Вадька хорошо питался у родителей на даче. Убираться или делать ещё какие-то дела по дому… Зачем? Кто это оценит? В моём домашнем беспорядке я чувствовала себя комфортно, даже несмотря на вещи, лежавшие в стиральной машинке и не вымытую чашку в раковине. Все это казалось таким бесполезным и мелочным. Вся эта жизнь казалась бесцельной. И сон стал единственным моим спасением.