***
Дорога до школы в лучшем случае занимала у меня не больше десяти минут, но сейчас время сократилось вдвое. Охранник не успел даже окликнуть меня, как, перемахнув через турникет, я ринулась на третий этаж в левое крыло, где располагались классы средней школы. Молоточки в голове отбивали сумасшедший ритм. Кровь в моём теле закипала и волнами разносилась под кожей, отчего становилось жарко. Стук в дверь сейчас был излишним. Тридцать пар глаз с нескрываемым удивлением уставились на меня. Я не различала лица. Были ли эти ребята одноклассниками Вадьки или нет, сказать было тяжело. Моё зрение сузилось лишь до одного человека, стоящего у доски и объяснявшего новую тему. Смутное сознание чудом сдерживало желания. Дыхание ускорилось. Кончики пальцев на руках закололо. Тело затрясло, но не от страха, а от лютого гнева, исказившего и моё лицо. Страх в глазах напротив был лучшим вознаграждением. Схватив её за волосы, я потащила за собой, вышвыривая словно котёнка в общий коридор. Дыхание сбилось от резких движений, но сила с каждой секундой всё прибывала и прибывала. От смеси чувств меня распирало изнутри. Захлопнув дверь, я схватила Марину Александровну за предплечье и дёрнула вверх, прикладывая спиной к стене. Сдавленный выдох вырвался из её груди. Большие глаза в ужасе уставились на меня. Она что-то пыталась сказать, но я не слышала ни единого слова. — Слушай меня сюда, — зашипела я, сильно сжав её щёки пальцами так, что можно было почувствовать сквозь нежную кожу очертания зубов, — я же предупреждала тебя. Если они попробуют забрать у меня Вадима, я уничтожу тебя. Своих не родила, так не смей лезть к чужим детям! Кто-то схватил меня со спины, утягивая на себя. Мои ногти сильнее впились в кожу Марины Александровны, но из-за резкого толчка в бок их пришлось разжать. — Только притронься к Вадиму! — рявкнула я вновь, пытаясь вырваться из захвата охранника. Издалека послышался звук женских высоких каблуков. В классах разносились детские голоса. Командным голосом директор приказала всем выглянувшим вернуться в классы. — Что здесь происходит? — грозно уставилась она на нас, словно на своих же учеников. — За кадровым составом своим лучше нужно следить, — прошипела я, впиваясь пальцами в форму охранника и пытаясь выбраться из его рук. — Понаберёте, а потом дети страдают. И отпустите меня, чёрт вас дери! Кивком головы директор дала охраннику разрешение убрать от меня руки. Мужчина откашлялся и отошёл в стороны. Живот неприятно свело и меня повело. Благо рядом была стена, на которую я успела облокотится. — Милана Анатольевна, давайте мы пройдём в мой кабинет и всё обсудим, — учтиво предложила директор, указывая рукой в сторону лестницы. Её взгляд был напряжённым и слегка взволнованным. Пухлые накаченные губы сжались и, казалось, вот-вот лопнут от натуги. Брови взмыли вверх. Глаза бегали из стороны в сторону, поглядывая то на меня, то на Марину Александровну, жавшуюся к стене, словно побитый щенок. Отвращение и злоба вновь захлестнули мой разум, стоило нашим взглядом встретиться. — Разберитесь со своими кадрами сначала, — брезгливо бросила я, разворачиваясь и уходя в сторону лестницы. На улице пахло свежестью, но весеннего солнца так и не наблюдалось. Небо, как и раньше, было заволочено тучами. Выйдя за пределы школы, я сильнее втянула голову в плечи. Надетое по глупости пальто совсем не спасало от промозглого весеннего воздуха. Март был самым ужасным месяцем в году. Шальной ветер трепал тонкие широкие пижамные штаны, пробирая до костей. С каждой секундой мой пыл остужался, а шаг — замедлялся. Я была словно старая копейка, поднимающаяся на гору. Вот-вот мотор должен был сдать и заглохнуть. Тогда машина покатилась бы вниз, набирая скорость, пока не врезалась бы во что-нибудь крупное: дерево или отбойник. Каша под ногами из растаявшего снега, реагентов и песка засасывала, будто болото, усложняя мои и без того тугие попытки добраться до дома. К подъезду я подходила, едва волоча ноги. Хоть дом состоял всего из семнадцати этажей, лифт впервые спускался настолько долго. Словно специально испытывая меня. Всё в этом мире последнее время испытывало меня. Зайдя внутрь и упершись невидящим взглядом в зеркало, я облокотилась руками на стену, тяжело задышав. Ветер разносился пугающим гулом по шахте. Желание выскочить поскорее на этаж зудело под кожей. Едва перешагнув порог квартиры, я захлопнула дверь и рухнула на паркет. Сил встать уже не было. Тяжёлое дыхание медленно восстанавливалось, а перед глазами всё расплывалось, пока не потемнело окончательно. Приходила я в себя постепенно и очень медленно. Глаза словно покрылись пеленой, как у мёртвой рыбы. Пришлось несколько раз моргнуть, чтобы предметы стали обретать привычные очертания. Я лежала не на полу. Под щекой ощущалось, что-то мягкое. Лишь спустя мучительные секунды, мой сонный мозг смог понять, что тело, которым он управляет, лежало на кровати. До уха доносились брякающие звуки с кухни. Я попыталась открыть рот, чтобы окликнуть неизвестного, хозяйничавшего в доме, но губы слиплись от сухости, а из горла не вылетало и звука. С утра поход до кухни всегда был тяжёлым. Ноги постоянно подгибались, меня мутило. Победой уже можно было считать то, что получалось дойти до ванной. Ухватившись рукой за дверь, я остановилась, устремляя воспалённый взгляд вперёд. Её фигуру я узнала бы из тысячи. Округлая, покатистая, с широкими бёдрами — полная моя противоположность. — Садись. Поешь, — бросила она, даже не обернувшись в мою сторону, продолжая мешать ложкой в глубокой кастрюле, которую я не доставала с момента аварии. Сил пререкаться не было. Моё тело едва ли слушалось. Опустившись на стул, я упёрлась локтями в стол, за что тут же получила осуждающий взгляд. Она терпеть не могла, когда я так делала. В нос ударил запах варёной капусты и моркови. Меня замутило, но, сделав над собой усилие, я проглотила неприятный комок, поднявшийся до горла. — Ешь. Приказ, не предложение. Всё у неё было так. Либо, как хочет и считает она, либо никак по-другому. Взяв молча ложку, я опустила её в суп, под грозный взгляд карих глаз. Единственное, что нас так сильно роднило, хотя я была бы не против, если бы и этого сходства у нас не было. Цвет глаз отца мне всегда нравился больше. Голубой. Словно летнее озеро. Её грузная фигура, сидевшая на стуле, возвышалась надо мной, словно скала, несмотря на то, что её рост был меньше моего. Я вновь чувствовала себя провинившимся ребёнком, не сделавшим вовремя уроки, не протершим должным образом пыль и не перекопавшим грядки. Карие глаза смотрели на меня уверенно и требовательно, заставляя моё тело покрываться испариной. С силой проглотив две ложки, я замедлилась. Желудок неприятно заурчал, реагируя на давно позабытое чувство теплой полезной пищи. Внутри что-то закололо, и у меня не получилось скрыть болезненно поджавшихся губ. — Нормально бы питалась, такого бы не было. Тяжело выдохнув, я отвернулась. Я не чувствовала сил не то что на ответ, а на то, чтобы дышать. Моё тело кричало, что ему нужен был отдых, но разум запрещал выпадать из жизни вновь. Нужно было поехать к Вадьке. Нужно было со всем разобраться. — Что делать планируешь? — Не знаю, — прохрипела безжизненным голосом я, устремляя пустой взгляд в полную тарелку супа. — Надо к вам… Вадьку забрать… Надо… Не знаю… — Как всегда. Никакого плана. Одни сопли, — фыркнула брезгливо она. — Я что-нибудь придумаю. — И когда же? Время не резиновое. — Я придумаю. Просто мне сейчас тяжело. Поморщившись от очередного приступа боли в желудке, я прижалась лбом к взмокшей, дрожащей ладони. В голове мысли летали, словно пчёлы, не прекращая жужжать ни на мгновение. — И сколько придётся ждать? Пока Вадима у тебя не отберут? Тогда, может, придёшь в себя и перестанешь себя постоянно жалеть. — Я… не… жалею. Голос сипел, срываясь на хрип. Голосовые связки отказывались работать в привычном режиме. Они лишь дребезжали, словно я вот-вот готова была расплакаться. Тело предательски реагировало на эту слабость. Горло начинало покалывать. В носу захлюпало. Мне стало противно от самой себя. Она была права. Я вновь начинала жалеть себя, хотя не имела сейчас на это ни права, ни времени. — Ты всегда была слишком мягкой для этой жизни. Постоянно сдавалась. — Я не сдавалась. — В школу в другую не перешла, потому что ездить далеко. Вставать рано. — Там были мои друзья. — В университет поступила в тот, который получилось, а не в тот, что хотела. — Я старалась. У меня был тяжёлый вариант по литературе. Я не могла набрать больше. — На себя работать не стала, потому что клиентов много «тяжёлых». — Я не думала, что это будет так сложно. — Вечно ищешь себе оправдания. — Нет. — Вечно хочешь, чтобы тебя пожалели. — Это неправда. — Не правда?! — она схватила меня за руку и дёрнула на себя. В моих глазах, полных слёз, её лицо расплывалось, превращаясь в бесформенную массу. Единственное, что на нём выделялось — карие глаза, смотрящие на меня сурово. Она всегда была такой: сильной, волевой, жёсткой и упрямой. У меня же не получилось. — Прекрати себя жалеть! — она тряхнула меня с новой силой, отчего моя голова запрокинулась назад, и перед глазами завертелся белоснежный потолок. — Ты хочешь, чтобы Вадим остался с тобой или ты отдашь его?! — Я не хочу, — зашептала я, вновь дрожа всем телом. По щекам в миг покатились слёзы. Рваные всхлипы не давали вздохнуть. Меня с усилием тряхнули ещё раз, и ещё. Она смотрела на меня своими холодными карими глазами, словно хищная птица. — Тогда приди уже в себя! Она не кричала и даже не рычала, как делала это раньше, но в её голосе было столько жести, что становилось плохо. Я уже не понимала от чего на душе было так гадко. Эмоции потоком захлёстывали меня. В голове роились мысли, не успокаиваясь ни на секунду. Хотелось умереть. Просто перестать всё это чувствовать. Так страшно и одновременно плохо мне никогда ещё не было. — Я… — мой голос дрогнул, и тело застыло, словно его заколдовали. Вдох застрял в груди. Всё вокруг замерло. Голова медленно повернулась в её сторону. Несмотря на округлые черты лица, оно выглядело сухим и жёстким, как у мужчины. Линия челюсти виднелась так же хорошо, как и ходящие в гневе желваки. — Откуда ты знаешь? Слова медленно вытекали из моего рта. Понимание сказанного не сразу дошло до меня. Она среагировала быстрее. Отбросив мою руку, встала и вышла из-за стола, направляясь в сторону двери. — Стой! — ударила я ладонью по столу, разворачиваясь. Теперь была моя очередь терроризировать её свирепым взглядом. — Откуда ты знаешь про Вадима? — Ему нужна мать, а не ребенок, играющий во взрослого. — Какого… — Либо ты разбираешься с собой, либо не ломай Вадиму жизнь. Он и так из-за тебя настрадался. Думаешь, ему легко? Ты потеряла мужа, а он отца. — Уходи, — процедила сквозь зубы я, чувствуя надрывное дребезжание связок. — Убирайся вон! Выпрямившись во весь рост и не удостоив меня больше и словом, она скрылась в коридоре. Заместо хлопка входной двери я услышала треск, но он был недосягаем для чужого уха. Это что-то сломалось во мне. Окончательно. Тело обмякло и расползлось бесформенной массой по стулу. Голова спала на бок. Я не видела ничего, кроме сплошной серости и надвигающейся темноты. Хотелось закричать, разрыдаться, но сил не было. Всё, что получалось — безвольно дышать. В голове было пусто. Все беспокоящие меня до этого мысли, вопящие, словно лавочники на старом советском рынке, взорвались и вмиг исчезли. Я не чувствовала ничего и в тоже время испытывала слишком много. Застывший мёртвый взгляд дёрнулся в сторону от напряжения и усталости. Помнится, мы долго с Андреем выбирали этот кухонный гарнитур. Объездили всю Москву и Подмосковье, пока не добрались до Солнечногорска. В небольшой частной мебельной фабрике мы нашли готовую кухню, которую по каким-то причинам заказчик не смог забрать. Красное дерево идеально подходило под светлые стены в нашей квартире. Каждый из шкафчиков и ящичков был заполнен чем-то своим. Наверху лежала посуда, приправы и специи, снизу — миски и кастрюли. Крайний шкаф до какого-то момента пустовал. Я часто прятала туда всякие безделушки в виде подарочных коробок конфет и чаёв. Как-то к нам приехали друзья Андрея из Крыма и привезли подставку под винные бутылки. Андрей установил её на холодильник, но потом решил переставить. Боялся, что в один момент бутылки рухнут на пол. Теперь же крайний шкаф чем-то напоминал настоящий винный погреб. Мои губы исказились в кривой улыбке. После ухода Андрея я ни разу не пила. Было не до этого, хотя и во время нашей семейной жизни я делала это нечасто. Один-два бокала за праздничный вечер, и в моих глазах тут же появлялся живой, пьянящий блеск. Попытка встать не увенчалась успехом. На скользкой плитке и без того ослабевшие ноги разъехались сами собой. Острые колени болезненно ударились о пол, но из моей груди вырвался лишь сдержанный выдох. Скорее, больше от неожиданности, чем от боли. Открыв шкаф, я вытащила первую попавшуюся бутылку красного вина. Грузинское. Трехлетней выдержки. Разницы никогда не замечала. Все они одинаково кислые. Первый глоток дался с трудом. Поперхнувшись, я закашлялась, прикрывая рот рукой. Часть вина просочилась сквозь губы и каплями опала на пижамные штаны. Выругавшись, я брезгливо взглянула на них. Багровые пятна расползались по серой ткани, становясь с каждой секундой всё темнее. Вино не отстирывается. Как и кровь. Следующий глоток дался легче. Вино уже не так сильно застревало в горле, да и вкус его стал куда более приятным. Свыклась. От третьего и вовсе закружилась голова, и, наверное, это было одним из самых приятных ощущений за последние несколько недель, а может и лет.***
Надежда на лёгкую смерть во сне не оправдалась. Я очнулась, вновь чувствуя под щекой что-то мягкое. Оперевшись на руки, чтобы встать, несдержанно зашипела от боли. Голова была тяжёлая и, по ощущениям, в ней происходила междоусобная война. Даже легкий поворот в сторону отзывался жгучей, звенящей болью. — Ты как? Знакомый голос заставил меня поморщиться и вновь повернуться в сторону входной двери. Облокотивших плечом на дверной косяк, Фёдор продолжал изучающе осматривать меня. Сначала я подумала, что окончательно сошла с ума. Хотя, возможно, это был бы не самый худший исход. Теперь проблемы моей жизни не мои. Они полностью ложатся на плечи других: родителей, врачей, да кого угодно, кто решит оставить моё тело догнивать на этой земле. — Воды выпей, — указал подбородком куда-то вверх Фёдор. Морщась от боли и сильнее сжимая челюсть, чтобы не стонать, я подняла взгляд на стол, на краю которого стояло аж две кружки с водой. Замечая, что движения мои куда более скованнее, чем он привык видеть, Фёдор в три шага подошёл к кровати и, дотянувшись рукой до одной из чашек, подал её мне. Сделав глоток, я поморщилась. В воде явно что-то было, но лишними вопросами задаваться не стала. — Как себя чувствуешь? Он присел на край кровати, внимательным взглядом изучая моё лицо. — Нормально. Мой ответ не был враньём, просто описывать весь спектр эмоций, часть из которых я сама не до конца понимала, казалось излишним. Нечего грузить другого человека, к тому же, своего директора, такими вещами. По факту я чувствовала себя ещё хуже, чем после аварии. Если тогда получалось конкретно назвать, что именно болело, то сейчас все ощущения были скомканными. Боль ядом расползалась с кровью по венам. Я больше походила на один сплошной синяк. Куда не прикоснись, везде болит. — На работу, я вижу, ты не собираешься? — У меня отпуск, — прохрипела я, совсем не узнавая свой голос. Он был такой безжизненный и жалкий, что мне стало противно от самой себя. — Он закончился. — Давно? — Два дня назад. — Вау. Безэмоционально. Холодно и апатично. Ещё бы месяц назад новость о пропуске работы меня напугала. Получить дисциплинарное взыскание и страх быть уволенной, заставили бы моё тело подняться даже из гроба, но сейчас… Я не чувствовала ничего. Уволят — хорошо, не уволят — тоже. Смысл? Какой вообще смысл в том, что я все это время делала? Раньше я почему-то считала, что у меня была какая-то цель. Хотя сейчас,понимаю, что это были просто выдумки. Попытки придать своей жизни хоть какой-то смысл. По факту все мои поступки были глупо продиктованы мыслями о том, что «это просто надо». Зачем учиться в школе? «Так надо». Зачем поступать в университет? «Надо». Зачем устраиваться на работу? «Все так делают». «Так надо». Единственное, что было «не надо», а «я хочу» — свадьба и жизнь с Андреем. Теперь же всё сузилось лишь до этого чёртового «надо». Кому оно надо-то в итоге? Мне? Отстаньте от меня уже все. Пожалуйста… — Это правда, что у тебя хотят забрать Вадима? Его вопрос ничего не пробудил во мне. Он прозвучал, как факт. Скоро это произойдёт, и ничего сделать с этим не получится. — Какая тебе разница? — Ты один из лучших моих работников. И… — Фёдор осёкся, когда наши взгляды пересеклись. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но по его выражению лица я поняла, что это его напугало, а может разочаровало. — Найди другого. На бирже много народу, которые с руками оторвут это место. Голос прозвучал задушено и жалко. Сдавленно выдохнув, я натянула одеяло на плечи и, накрывшись им с головой, легла обратно в надежде, что Фёдор уйдёт. — Ты ничего не будешь делать? Я промолчала. Надеялась, что если начну его игнорировать, то он просто исчезнет. Но Фёдор продолжал сидеть на краю кровати. Я чувствовала его вес и пребывание позади меня. — Позволишь Вадиму попасть в детский дом? Позволишь остаться ему одному? Моё игнорирование не было воспринято должным образом. Фёдор продолжал задавать вопросы, от которых, кроме усталости, я ничего не чувствовала. Он был похож на надоедливого комара, прилетевшего ночью. И кровь выпить не мог и спать не давал. — Что ты хочешь от меня? — прошептала на выдохе я, скидывая часть одеяла с головы. — Чтобы ты пришла в себя. Чтобы начала бороться за сына. — Зачем? Мой вопрос явно поставил Фёдора в тупик. Завозившись на кровати и стиснув зубы от стучащей в голове боли, я развернулась, ещё раз убеждаясь в своих догадках. Он смотрел на меня поражённо, словно мой ответ задел его за живое. — Я хреновая мать. И уже смирилась с этим. — Кто тебе это сказал? Тёмные брови насупились. Взгляд стал грозным и острым. Он пытался заглянуть мне прямо в душу, но не видел там ничего, кроме темноты. Взгляд Фёдора помрачнел, и, подумав, что он наконец-то сдался и принял ситуацию такой, какая она есть, я вновь попыталась скрыться от него под завесой одеяла, но прежде, чем я успела отвернуться, чужая рука впилась мне в плечо. Крупные пальцы сильнее вжались в кожу. — Скажи, как тебе помочь? Его голос впервые звучал настолько тихо и спокойно. В нём чувствовалась сила и истинное желание поддержать, но… было поздно. Возможно, два дня назад я была бы искренне благодарна Фёдору за это, но сейчас мне ничего не хотелось. Сердце никак не отреагировало на его слова, а дышать стало лишь труднее. Хотелось, чтобы он уже отстал от меня и просто ушёл, оставив всё как есть. Когда я просила о помощи, когда я нуждалась в поддержке, меня проигнорировали. Сейчас же все его слова и действия казались какими-то наигранными и бессмысленными, хотя едва ли я могла винить его в подобном. Мне нужны были эти слова совершенно от других людей. Мне нужна была поддержка от конкретного человека. И я это понимала. В горле запершило, и очередной комок с острыми краями начал ходить то вниз, то вверх, раздражая тонкие стенки. Я была такой жалкой и ничтожной, что от осознания этого становилось лишь смешно. Моё тело затрясло в приступе неконтролируемого смеха. Попытки сдержать вырывающиеся странные звуки, смешанные с всхлипами и криком, не увенчались успехом. — Уходи, — зашипела я, понимая, что больше не властна над тем, что происходит со мной. Сильные руки обхватили меня со спины и прижали к груди. Я не пыталась вырваться, но и остановить поток слёз вперемешку со смехом не получалось. Меня трясло и мутило. Ощущение было как на американских горках. Только чувствуя лёгкое расслабление и надеясь на конец, меня вновь начинало распирать изнутри. — Ненавижу, — зашипела я, не в силах больше сдерживаться, — всех ненавижу. Ненавижу.***
Что-то рядом хлопнуло. Взгляд медленно переместился на чашку с горячим чёрным чаем, от которого исходил запах ромашки. Я не помнила, чтобы такой покупала. — Как ты попал ко мне домой? — прохрипела я, дотягиваясь рукой с дрожащими пальцами до обжигающей кожу чашки. — Твоя дверь была не заперта, но я её закрыл. Можешь не волноваться. Я кивнула, не понимая, какую эмоцию стоит выдать. Ситуация казалась абсурдной и глупой. Дверь была не заперта. Любой мог зайти в квартиру и украсть что-то или ещё хуже, но меня почему-то это совсем не волновало. Я не начала привычно мысленно себя ругать за рассеянность, а просто приняла слова Фёдора как данность. — Дай мне день, я выйду на работу, — прохрипела я. — Не думаю, что у тебя это получится, — откашлялся Фёдор, заливая кипяток себе в чашку. — Мне нужен работник, а не мертвое тело. — Я справлюсь. — Нет. Уставший, опухший взгляд заторможено сконцентрировался на Фёдоре. Я плохо понимала цель его прихода, ещё хуже мне давалось осознание его дальнейших действий. — Мне нужна работа, — несмотря на мой слабый голос, в нём слышалось упрямство. — Тебе нужно оставить сына. — Ему будет лучше без меня. — С чего ты это взяла? Мои губы поджались. Слова застыли в горле. Признаться, кто именно был автором этих слов оказалось понять куда труднее, чем я думала. В голове ответ звучал явственно, но огласить его вслух не получалось. Казалось, произнеси я её имя, и эти слова окончательно вступят в силу, словно вынесенный приговор. — Что бы на твоём месте сделал Андрей? Первым на имя мужа отреагировало тело. Руки покрылись едва заметной гусиной кожей, а по спине пробежались мурашки. Мозг медленно обрабатывал информацию, пока окончательно не принял её. — Он бы не довёл до такого, — холодно ответила я, устремляя пустой взгляд в тёмную гладь чая. — Что бы он сделал? Слова и голос Фёдора раздражали. Зубы непроизвольно сжались, а губы скривились. Я силилась ответить ему что-то обидное, чтобы он наконец-то замолчал и ушёл, но в голове была дрянная пустота. — Не знаю. — Подумай. — Не знаю, — более настойчиво повторила я. — У тебя есть время. Напрягись. — Да не знаю я! — рявкнула, срываясь на крик. Наши взгляды встретились. Он смотрел на меня упрямо, как баран на ворота, и я была бы совсем не против, если бы он врезался в меня пару раз. Наша разница в весе и росте позволила бы ему снести меня с ног и разнести в щепки. И, скорее всего, ему это очень хотелось сделать, но Фёдор сдерживался. — Думай. Спокойный, сдержанный ответ, даже не через сжатые зубы. Обессиленно усмехнувшись, я опустила голову вниз, устремляя уставший взгляд в кружку. Запах ромашки проник в нос, щекоча ноздри. — Постарался бы найти выход, — сдавленно прошептала я. — Дальше. — Нашёл бы адвоката. Фёдор кивнула, подмахивая рукой, словно подгоняя меня. — Попытался бы сам разобраться в законах. — Отлично. С чего начнёшь? Мои глаза удивлённо расширились и уставились на Фёдора. — Я не смогу. — Можешь и сделаешь. — Я не… Тяжёлая широкая ладонь легла мне на плечо, слегка сжимая его пальцами. Уверенный взгляд устремился на меня, не давая и шанса, чтобы отвернуться. — Ты пять лет прожила без Андрея. Пять лет работала без перерыва. Пять лет вставала, убиралась, готовила, собирала Вадима в школу, проверяла его уроки. Ты всё время пыталась быть хорошей матерью, и ты была и останешься ей. Ты всё смогла. Мой голос эхом отразился от стен кухни, и лишь спустя несколько долгих минут я поняла, насколько эти слова звучали искренне. Все эти пять лет я ни разу не задумывалась о том, чтобы остановиться. Жизнь была похожа на бесконечный несущийся поезд, но я продолжала жить. Я смогла вырастить Вадима. Каждый день у меня получалось вставать и работать. Какими бы тяжёлыми не были эти годы, я смогла с ними справиться. И это правда оказалось несложно. — Я боюсь. — Все боятся. Это нормально, — пожал плечами Фёдор. Это движение получилось у него настолько естественно, что я не сдержала усмешки. — Надо просто начать. — Я даже знаю с чего, — рвано выдохнув, я запрокинула голову, устремляя задумчивый взгляд на потолок. Фёдор молча взглянул на меня, не торопя с ответом. — С душа.