Падшие

– Как твое самочувствие, мисс? В дверях душной комнаты появилась наглая фигура Велиара. Он навещал Блэйр довольно часто за прошедшее время. Долгая прогулка под дождем и частое посещение холодного сада не прошли бесследно – мисс Макинтайр настиг жар. Первые дни она лежала в постели без сил и постоянно спала, потому написание портрета перенесли на неопределенный срок. В случившемся Велиар винил только себя: глупо было рассчитывать, что его тонкий плащ спасет Макинтайр от проливного дождя. Потому он регулярно заглядывал в ее спальню: убедиться, что Блэйр не чувствует себя хуже. Он забегал к ней быстро, лишь чтобы принести чай, лекарства или немного развлечь пустой болтовней, но этого хватало чтобы раздражать воспаленный мозг Макинтайр. Первое время она упрямо выпроваживала Велиара, порой кидая в него подушки, если он заходил чаще чем два раза за день. Как здоровье Блэйр начало восстанавливаться, она уже не так настойчиво сопротивлялась его компании. Велиар все чаще заставал ее, умиротворенную, за чтением романов, а с недавних пор – за таксидермией. Солнце за широким окном светило тусклое, блеклое и, словно сама Макинтайр, болезненное. Но этого хватало, чтобы заниматься изощренным хобби. Сейчас в ее слабых руках было чучело ворона, чьи перья и крылья она пыталась уложить после длительной сушки. Блэйр отвлеклась на пришедшего Велиара и окончательно отложила свое занятие, словно ждала, когда ее кто-то прервет. – Как видишь ¬– не хвораю. Ты по поводу портрета? – голос ее был еще осипшим, а бледные губы с трудом изображали улыбку. Этой несвойственной ее существу улыбкой Блэйр старалась убедить себя, что она уже здорова, однако это только сильнее выдавало ее недомогание и определенную фальшивость. – Вовсе нет, мне лишь было интересно как ты, – он ответил не сразу, его внимание уж очень привлекало чучело ворона. При одном виде мертвой птицы Велиар заметно нахмурился и, как бы демонстративно, отвернулся, вспоминая многочисленные чучела белок, уток и куниц, украшавшие полки в гостиной Макинтайров, и оленьи рога, висящие в кабинете Дугальда. – Отец тебя торопит. Он наймет другого художника, если ты не начнешь работу в ближайшие дни, – Блэйр выдержала многозначительную паузу. – Ты же этого не хочешь? В ее надменном тоне с трудом можно было различить оттенки жалости и сочувствия. Велиар и не смог бы их узнать, если бы не слышал когда-то ранее. Он закрыл уставшие палевые глаза руками и о чем-то глубоко задумался. Блэйр давно знала о всех душевных метаниях художника, который разрывался между своими обязанностями и неугасаемым чувством вины. Велиар считал своим долгом обхаживать ее в период простуды, ведь только из-за него мисс Макинтайр сейчас сдерживает кашель и терпит лихорадку. Но Блэйр была права. Дугальд долго терпеть не собирался, да и Велиар ему уже порядочно надоел. Он не занимался никакими делами, отвлекал прислугу, разводил ужасный бардак, в силу своего характера постоянно посмеивался над мистером Макинтайром, а перерывах от дурачества – любезничал с горничными. Хоть Велиар и скрасил скучные будни Макинтайров, обстановка была, как и всегда, гнетущая. Дугальд сотни раз пожалел, что предоставил ему место в поместье и позволил так свободно общаться с Блэйр. Шанс, что Велиару укажут на дверь, был слишком высок, а Блэйр, при внешней равнодушности, не хотела этого также сильно, как и он сам. – Будь у меня через полчаса. Мне надо все подготовить, – сухо выговорил он с тягостным чувством принужденности. После того как Велиар закрыл за собой дверь, Блэйр сосредоточенно оглядела себя в зеркале и, не найдя никаких изменений на исхудалом лице, вновь занялась чучелом. Это дело помогало ей хоть на время отвлечься от непрошенных мыслей, которые теснились в ее разуме последние несколько дней. Мысли эти были совершенно нелепы и сумбурны, и везде в них фигурировала Нэндэг. За те часы, проведенные в тишине и одиночестве, Блэйр слишком часто вспоминала записку из лечебника. Макинтайр пыталась себя уверить, что в этой бумажке нет ничего необыкновенного, что она никак не связана с ее матерью, а уж тем более с ней самой, но ее подсознание отказывалось принимать эту истину. В глубине души зарождалось тревожное предчувствие. Для работы Дугальд выделил Велиару целую комнату, отведенную для занятий Блэйр рисованием, но художник доходчиво объяснил мистеру Макинтайру, что свет в его комнате падает лучше, воздух более чистый, обстановка хорошая, да и в целом атмосфера намного приятнее, чем в пустом кабинете. Прекословить или убеждать Велиара в обратном Дугальд вовсе не желал. По приходу Макинтайр у Велиара уже был готов прежний испачканный мольберт, который ей приходилось видеть в церкви, краски, стоявшие на стуле подле холста и небольшая тахта, перетащенная с коридора. Комната художника походила на все остальные гостевые спальни в поместье, разве что была обустроена на его манер: на полу стояли догоревшие свечи, зеркало было занавешено плотной черной тканью, которую Велиар, вероятно, ранее вешал на окно в своей коморке, а весь письменный стол был завален бумагой с зарисовками. Самого Велиара не было. Лежавшие нетронутые рисунки Блэйр действительно заинтересовали, учитывая, что кроме фресок она ничего боле и не видела. Макинтайр своему любопытству не сопротивлялась, потому уже через секунды очутилась около стола и начала перебирать в руках изрисованные листы. В небрежных чертах карандаша Макинтайр узнала сад и беседку, вид из окна его спальни, беспорядочные каракули, ранее являвшиеся неудачными попытками изобразить какое-то животное. На порванных листах она разглядела многочисленные библейские сюжеты, которые никак не оставляли Велиара, даже после его ухода из церкви. Пролистав приличную стопку набросков, Блэйр наконец увидела что-то новое: легкую и наспех сделанную портретную зарисовку девушки. Ее широкие угольные глаза устремленно смотрели вверх, темные волосы были собраны на затылке, выбившиеся пряди спадали на худое и острое лицо, которое выражало легкий испуг в сочетании со стыдливой растерянностью, тонкую шею душило жемчужное ожерелье, а простое будничное платье совсем не сочеталось с элегантным обликом юной мисс. Блэйр наткнулась на свой портрет. Ее правильные черты вырисовывались настолько неуверенно, что создавалось впечатление, словно этот рисунок был сделан сразу после их первой с Велиаром встречи. Блэйр слабо улыбнулась своему бумажному отражению. Она казалась такой уязвимой на этом рисунке, что становилось смешно. Неужели он запомнил ее именно такой? А видел ли он ее когда-то другой? Макинтайр мысленно вернулась в тот день и невольно вновь задумалась о выпавшем из лечебной книги листке. «Было ли там что-то важное?» ¬– понапрасну спрашивала она себя. Интуитивно она перевернула свой портрет и нашла еще один. Чужой. Лицо человека было полностью закрашено нервными мазками угля, однако по светлым волосам, заплетенным в неряшливые косы, и по хрупкому телосложению можно было догадаться, что то было изображение совсем молодой девушки, скорее даже еще совсем девочки. На ее голове за цветочным венком скрывался кружевной чепец служанки, на узких плечах мешковато сидело черное платье с белым воротником, поверх которого спадал накрахмаленный фартук. Блэйр никак не могла отвести глаз от испорченного портрета. Она не понимала, что чувствовала в тот момент: двигали ли ей безбожная наглость и интерес, или нечто совсем таинственное заставило Макинтайр сложить листок втрое и спрятать его в карман платья. На сердце стало как-то неприятно и тягостно, но вовсе не от украденного рисунка. Она ощутила на себе чужой взгляд. – Роешься в моих вещах? Как не стыдно, мисс? А вдруг там было что-то личное? – Велиар стоял в дверях, с ласковой издевкой глядя на Блэйр, которая замерла над столом с чертежом какого-то храма и совсем не соображала, откуда он только оказался у нее в руках. – Значит, прятать лучше надо было, – Блэйр выпрямилась, тщетно придавая своему страдальческому виду нотку гордости. Велиар с насмешливой притворностью округлил глаза, одновременно расплываясь в обольстительной улыбке. Он не ожидал от Макинтайр иного ответа. – Даже возражать не буду. Что ж, присаживайся. Макинтайр в изнеможении опустилась на тахту. Она поняла, что уже очень давно хотела сесть – ноги совсем не держали ее. Блэйр вновь бросило в жар. Весь ее вид стал в одно мгновение утомленным и беззащитным. Велиар этого не заметил. Он монотонно доставал краски и холст, закрывал распахнутые служанками настежь окна, протирал кисти, а когда глянул на Блэйр – звонко рассмеялся. Она, пряча свое недомогание, выглядела настолько строго и серьезно, что была похожа на натянутую струну. Макинтайр, казалось, даже забывала дышать и моргать, лишь сидела прямая как жердь. – Что-то не так? – Ты так позировать собралась? – его голос прозвучал разительно задорно на контрасте с серьезной Макинтайр. – Почему нет? – Спорим, ты устанешь где-то через полчаса? – он подошел к ней и опустился на колено. Велиар, хоть и находился сейчас излишне близко, все еще держал позволительное расстояние, не переходя только ему известную черту. – Расслабься, сядь как тебе удобно, а потом я подправлю. Всему тебя учить надо. Блэйр закатила глаза на последнее замечание, закинула ногу на ногу, поправила складки платья, скрестила пальцы и обвила их вокруг коленей, опустила прежде напряженные плечи, подняла повыше голову. Такое положение очень шло ее аристократичной натуре и было ей уже привычно: она всегда принимала его, когда следовало как-либо показать себя в обществе. Велиар выпустил из ее волос несколько локонов, по-своему сложил ее руки, почти не дотрагиваясь до прозрачной кожи, аккуратно прикоснулся к обнаженным плечам, желая повернуть ее стан вправо, но он тут же одернулся и с беспокойством осмотрел Макинтайр. – Ты же вся горишь, – он притронулся своими смертельно холодными пальцами к ее горячему лбу, отчего она с неприязнью отодвинулась. – Это от солнца. – У тебя температура. – Меня настораживает твое волнение, – она с недоверчивостью прищурилась. – Право, носишься со мной последние дни как с малым ребенком. Делай свою работу. Скоро стемнеет. Велиар в смятении отпрянул и только тяжело вздохнул, возвращаясь к мольберту. Он последний раз умоляюще взглянул на Макинтайр из-за холста и приступил к портрету. Первые несколько минут, пока он легкими штрихами выводил ее фигуру, они провели молча. Казалось, что и Велиар, и Блэйр были по-своему сосредоточены. Возможно, Блэйр была излишне груба с Велиаром, она этого не отрицала и в глубине души корила себя. Каждый раз, прогоняя Велиара из своей спальни, она ощущала жизненную необходимость увидеть его вновь. И она упрекала себя за такую слабость. Только ему стоило прийти, то Блэйр была не в силах переносить его присутствие. И она снова упрекала себя за такой гадкий характер. Блэйр было сложно осознать, что именно заставляет ее чувствовать вину. Скорее совесть, да, именно совесть. Она упустила тот момент, как начала следить за каждым движением художника: как двигались его костлявые руки, как он невольно хмурился, как его глаза начинали блестеть, а потом вновь незаметно потухали, как он набирал воздуха и замирал, словно боясь случайно что-то испортить, как он быстрым движением поправлял растрепанные смоляные волосы, от чего его прическа становилась еще небрежнее и должна была еще больше мешать. Блэйр хотела и не могла перестать смотреть. Это все было для нее таким новым. – Что тебя связывает с Фредериком Гамильтоном? – внезапно спросил Велиар, не отвлекаясь от портрета и делая вид, что не замечал внимания Макинтайр. Блэйр помрачнела и отвела взгляд. Она не говорила достаточно долго, обдумывая, какой же ответ его устроит. Утолить любопытство Велиара было сложно, а вдаваться в подробности она не хотела. – Он старый друг отца, – с недовольством процедила Макинтайр. – В детстве возился со мной. – Тогда от чего ты с ним так жестоко обходишься? – суровый голос девушки Велиара никак не усмирил. Она лишь многозначительно промолчала, не найдя нужных слов для объяснения своей многолетней обиды. – Почему только ты задаешь вопросы? Я бы хотела услышать что-нибудь про тебя, – бросила она таким вызывающим тоном, словно биография Велиара была самым провокационным и захватывающим предметом ее интереса. – Что же вы хотите узнать, мисс Макинтайр? – подыграл он. – Я хочу узнать, как мне к вам обращаться, мистер Велиар… – сказала она лукаво и выжидающе замолкла. – Обращайся по имени. Я не знаю свою фамилию, – он сказал это как простую и очевидную истину, которую проговаривал уже сотни раз. Поймав на себе ее вопрошающий взгляд, он продолжил. – У меня нет семьи и, сколько я себя помню, меня постоянно называли так священнослужители. Велиар. – Ты всегда жил в церкви? – она заметно смутилась, но скорее не от сказанного, а от смирения, с которым была произнесена вся эта начинающаяся исповедь. – Да, но не в Стерлинге. В Эдинбурге. Потом случился Великий пожар. Наш храм сгорел, меня пытались где-то пристроить. А потом переезды, скитания, прочее и прочее. Долгая история. Надеюсь не слишком банально? – он простодушно улыбнулся, показываясь из-за мольберта, и через секунду уже вернулся к портрету. – И ты никогда не искал своих родственников? – А к чему? Я не думаю, что был особо нужен кому-то, раз пробыл большую часть жизни один. Она недолго обдумывала услышанное. Ей не хотелось верить в это. Но уличить во лжи Велиара нельзя было. Абсолютно все в его рассказе звучало до боли правдивым и бесспорно складным. – А вдруг ты какой-нибудь знатный дворянин, – Блэйр не могла удержаться, чтобы не сказать саркастическую едкость, она посчитала это достаточно безобидным, раз тема никак Велиара не задевала. – Тогда ты обязана рано или поздно позвать меня на бал. – Как это связано? – Ну, а чем вы еще, благородные люди, занимаетесь, помимо празднеств? – В храм Божий ходим. Велиар усмехнулся. – Что было на том листке бумаги, который ты забрал у меня в день нашей первой встречи? – резко спросила Макинтайр. – Понятия не имею, я выбросил, – без замедления ответил он. – А если там было что-то сокровенное? – Значит, надо было прятать лучше, – Велиар язвительно улыбнулся. Блэйр беззлобно цыкнула на него. Макинтайр, не получив никакой дельной информации по поводу самой волнующей темы, уже не была сильно увлечена беседой. Она говорила достаточно отчужденно, однако новые вопросы появлялись у нее в голове сами. Казалось, будто она желала вытянуть из Велиара все, чего еще не знала. – Почему тебе так неприятна церковь? – По той же причине, что и тебе. – Я совсем другой случай. Ты в этом месте получил приют и провел детство. Я думаю, что у тебя должна быть своя причина. – Церковь ненавистна только тем, кто не верит в Бога или тем, кто когда-то пал в Его глазах. И я, скорее, второй вариант. В воздухе повисла тишина. Блэйр прокрутила в голове все его слова и поняла, что в ту холодную и дождливую ночь в музыкальном зале она была полностью права. Велиар не должен быть здесь. Ему нет места ни в церкви, ни в его маленькой коморке, ни на мокрых улицах, ни в поместье, ни в ее спальне – нигде. Все, что она чувствовала к нему в этот момент – жалость и наивное доверие. Но стоило ей лишь на миг задуматься, как она осознала, что Велиар вовсе не был человеком, достойным такого отношения. В нем вечно было ощущение недосказанности и диссонанса. Велиар держался строго и стан его был всегда прям, но ходил он вольно, а предложения лениво растягивал. Даже когда он говорил что-то серьёзное, то насмешливое выражение не сходило с его лица. Он казался одним из тех людей, которые даже из вежливости не позовут одинокую и печальную даму на танец, не выпьют за чье-либо здоровье, а во время молитвы всегда складывают руки за спиной. Рядом с Велиаром непроизвольно держишься настороженным, а после первого общения с ним непременно заболит голова. Он оставляет неизгладимое впечатление самого скользкого и нахального человека, которого когда-либо можно встретить в своей жизни. И от этого понимания Блэйр стало легче. В спальню за пару часов несколько раз забегала служанка, чтобы узнать и сообщить Дугальду, где находится Блэйр и чем занята. Макинтайр совсем потеряла счет времени, казалось, что она провела тут целую вечность. Блэйр мельком выглянула в окно. День кончался, темнело осенью быстрее, комнату заполнял янтарный свет, на подоконный выступ снаружи сел ворон. Иссиня-черный, с ядовитыми желтыми глазами, точно такой же, какой сейчас стоит чучелом на столе Макинтайр. – Его тоже выпотрошить хочешь? – с какой-то нескрываемой обидой выпалил Велиар, приметив внимание Макинтайр к птице. – Что? – с замешательством повернулась она, не осознав суть претензии. – Прости, я не это имел в виду, – он опешил и тяжело вздохнул, – не бери в голову, я лишь хотел узнать, все те чучела в доме... – Это лишь мое раннее творчество, – быстро прервала его Блэйр, – сейчас я не делаю их по собственному желанию, только на заказ. Тебе не нравится? Он пожал плечами. Дело вовсе не в том, нравилось ему или нет. К хобби Макинтайр он был абсолютно равнодушен, однако по одному ему известным причинам вороны симпатизировали Велиару намного больше, чем любые другие животные. Потому такое он не приветствовал и не желал, чтобы чучело несчастной птицы украшало кабинет какого-нибудь педантичного господина или шляпку модной дамы. Но объяснять это Блэйр он не считал нужным: слишком мелочным ему казался его упрек. Прошло еще несколько минут в безмолвии, перед тем как Макинтайр отрывисто прокашлялась, находясь уже не в состоянии терпеть и позировать. Она закрыла руками лицо и голова ее измученно поникла. Она шептала извинения и оправдания, сама не ведая за что, но все это превращалось в неразборчивый лепет. Велиар отложил кисти и сел возле нее. – Все, хватит с тебя на сегодня. Блэйр бесшумно кивнула. – Это была ужасная идея вести тебя в ливень до дома тогда, – он смотрел на нее, не сводя вымученных глаз. Он уже давно вымолил прощение, только чувство стыда никуда не девалось. – Перестань, – невозмутимо отрезала она. – Мы хорошо провели время. – Мы шли молча, Блэйр, – проговорил он скептично. – Именно. Самое лучшее воспоминание за тот день. – Я дрожал от холода, а ты ни разу даже не подняла глаз. – Не правда, я смотрела на небо, когда мы останавливались чтоб отдохнуть. Жаль только платье испачкала, – с притворным огорчением прибавила она. – Мне проводить тебя до комнаты? – спросил Велиар, как только Макинтайр неожиданно встала и решительно направилась к выходу. – Сама справлюсь, – она неохотно повернулась. – Когда в следующий раз прийти? – Я сам зайду за тобой. Хорошего вечера, милая, – он сладко улыбнулся. Блэйр закрыла за собой дверь и с облегчением выдохнула. Ее трясло, как от лихорадки, знобило. «Переутомление», – сообразила Блэйр. Нужно было скорее взять себя в руки: еще предстояло пережить занятие по фортепиано. Мистер Гордонс и так ждал Макинтайр слишком долго.