Падшие

Блэйр по привычке зашла в тускло освещенную спальню. Это была не ее комната – Велиара. Он, лежа на помятой кровати, держал на вытянутой руке книгу Уильяма Теккерея. Его уставшие глаза бессмысленно скользили по тексту, художник даже не старался вдумываться и вникать в прочитанное. Макинтайр, не приветствуя и даже не смотря в его сторону, села на пыльное кресло в углу, открыла страницы французского романа, принесенного с собой, но не успела уткнуться в него, как отвлеклась на вялый голос Велиара: – Скучно, – сокрушенно протянул он и опустил том «Ярмарки тщеславия». – Правда? А мне понравилось, – Блэйр, стараясь не показывать заинтересованность в диалоге, почувствовала в глубине души небольшое поражение. Как только Макинтайр начала оправляться от болезни, у Велиара пропали причины регулярно ее навещать, потому, заскучав в одиночестве, она посещала его сама. Втайне, вечером или ночью, чтобы никто не заподозрил. Она в основном читала или вышивала, часто была молчаливой, отвечала уклончиво и лениво, пресекая любые его попытки завести беседу. Блэйр заявлялась к нему без разрешения и без каких-либо оправданий. Даже если он спал, занимался делами или его не было в комнате: она просто приходила, не роняя ни слова, и также уходила. Один раз при написании портрета она решилась спросить, что Велиар думает об ее визитах и, не встретив никакого сопротивления и не услышав никаких возражений, стала считать подобное коротание вечеров в порядке вещей. Спустя пару таких встреч Велиар попросил у Блэйр книгу, лишь чтобы не испытывать неудобство в ее присутствии, а она от чего-то наивно порадовалась. Читал он только в ее компании, ведь находил это занятие нудным и не заслуживающим его терпения, но за неимением других вариантов такое времяпровождение его стало вполне устраивать. – Мэри-Энн принесла поесть, – отвлеченно начал Велиар, приподнявшись с матраса. – Тебе тоже. На заваленном бумагой столе лежали два блюда: утка с яблоками, которую еще около получаса назад должны были подавать к ужину. Обстоятельства сложились так, что снисходительность и благосклонность Дугальда в отношении Велиара окончательно сменились суровостью и предвзятостью. Макинтайр изрядно устал от его пребывания в поместье, его речей и его физиономии. К столу Велиара боле не допускали, позволяя есть только на кухне или у себя в комнате. Готовили ему то же самое, что и Макинтайрам, ведь, несмотря на враждебность Дугальда, для остальных Велиар не являлся простым слугой или обычным гостем. Вопреки мнимым ограничениям, Велиар считался самым свободным человеком в поместье, которому было дозволено говорить, что вздумается, ходить, куда и когда захочется, носить, что пожелается и делать все, что не выходит за рамки приличия. Многое из того, что было допустимо Велиару, обеспечила по свое доброй воле юная госпожа Макинтайр. Потому каждый, кто работал в поместье, расценивал Велиара как ее близкого друга, к которому стоило относиться не с меньшим уважением, чем к самой Блэйр. – Зачем мне? – она с недоверием взглянула на тарелки. – Я попросил. Ты ведь совсем не ешь. – Я не хочу. – С ним не хочешь, – он с особым и нескрываемым отвращением произнес «ним», подразумевая мистера Макинтайра. – Если кто узнает, то за спиной пойдут разговоры. – В курсе только Мэри-Энн и кухарка. Лишнего сболтнуть они не посмеют: первая переживает за тебя, а вторая для такого несообразительна, – он помедлил несколько секунд, а после добавил, – и добродушна. – Какое только тебе до этого есть дело? В словах Макинтайр было трудно различить волнение или страх, которые тем не менее глубоко поселились у нее внутри. Она сама поражалась, как ей удавалось оставаться такой сдержанной, когда остатки ее рассудка мутнели в самых безумных опасениях: вдруг слухи о ее связи с Велиаром дойдут до отца, он подумает Бог весть что, разозлится, прогонит, убьет. «Нет, последнее слишком глупо, – твердил разум, но сама Макинтайр болезненно поморщилась, – хоть и возможно». – Мисс, ты мне нужна живой, как минимум до конца написания портрета. Мне рассказали, что ты любишь мориться голодом. – А еще что тебе рассказали? – с вызовом бросила Блэйр, не ожидая от себя подобной реакции на заурядные сплетни. – Велиар, ты стал слишком тесно общаться с прислугой, потому отец тобой и помыкает: считает тебя таким же обслуживающим персоналом. – А с кем мне здесь общаться? Одна мисс, которая была моим единственным собеседником, даже смотреть на меня перестала, а еще что-то требует. – У меня есть на то свои причины, а ты лишь пытаешься втереться ко всем подряд в доверие. Если с горничными и священниками такое работает, то не надейся, что кто-либо из аристократии будет считаться с тобой. Велиар помрачнел и с медленно нарастающим раздражением подал Блэйр стул, подвинул тарелку, а сам устроился напротив, чтобы тщательно следить за тем, как Макинтайр будет безрезультатно возиться с едой. Этот разговор Велиар желал быстрее забыть. Хоть он и не хотел этого признавать, но Блэйр была частично права. Привыкший находиться в центре всеобщего внимания и обожания, Велиар во всей красе ощутил на себе пренебрежение людей высшего света. Он, заимев привычку бесцельно слоняться по поместью в свободное время, слишком часто украдкой заводил знакомства с гостями Дугальда. Однако люди, навещающие мистера Макинтайра и смеющие называться его приятелями, были такими же грубиянами и неотесанными циниками, как и сам Дугальд. Лицемерие у них было качеством почитаемым, потому, наблюдая неприязнь мистера Макинтайра к Велиару, они стали высказывать о нем такое же одностороннее мнение, даже если при первой встрече находили его вполне приятным человеком. Непреклонными оставались разве что братья Кроуфорды, которые скрытно недолюбливали Дугальда Макинтайра и от его суждений не зависели. Велиар, по правде, нравился многим коллегам и друзьям Дугальда, но они никогда в жизни не посмели бы признать этого. Велиара это все не задевало, а лишь страшно бесило. Подстраиваться под эгоизм мистера Макинтайра было непосильной задачей, и он вскоре стал разделять жажду Блэйр сделать все вразрез Дугальду. Но если она еще могла себе позволить в пылу непокорства наговорить глупостей или совершить нечто опрометчивое, то он ясно осознавал последствия своих действий, которые в первую очередь навредили бы Блэйр. Ведь если его вышвырнут, кто еще умудрится совладать со сложным характером мисс Макинтайр? Они сидели молчаливом возмущении. Блэйр мучала совесть. Зря она согласилась на ужин, зря она выместила свое недовольство на Велиаре, зря она пришла к нему сегодня. Она была сама не своя этим вечером. Еще утром в поместье по обыкновению всполохнул неминуемый скандал. Дугальд, так давно обещавший Блэйр охоту, уехал один. По сути, такая мелочь, но именно она окончательно расшатала хрупкие нервы Макинтайр. «Ты больна и слаба, имеешь наглость спокойно пропускать занятия, так пропустишь и охоту», – вторил отец перед самым отъездом. Он не упускал ни одной возможности припомнить, что охота и стрельба – не женское дело. Это было его любимым аргументом, неоспоримым. Блэйр он и вовсе не собирался слушать, отторгал любые ее попытки возражать, порой замахивался, но, не в силах ударить, тяжело опускал руку и с еще большей ненавистью твердил одно и то же: больна, не женское, неблагодарная, паршивка. Макинтайр была оскорблена, унижена и брошена посреди просторного зала, пока Дугальд, с ружьем наперевес, гордо направлялся к выходу. Она успела разобрать, как отец зачитывал наставления камеристке, чтобы она не смела выпускать Блэйр из поместья, даже в сад, до его приезда. Он все еще не вернулся, Блэйр же не было до этого никакого дела – возвратиться мог и к утру. Она помнила, что после каждой охоты отец заезжал к Фредерику Гамильтону, дабы похвастаться добычей, поиграть в карты и выпить. В последний раз такое было невообразимо давно, но если их общение с Гамильтоном начинало налаживаться, то Блэйр готова поспорить, что он не изменял своим старым привычкам. – У вас работают довольно хорошие люди, с ними бывает очень полезно о чем-нибудь побеседовать, – прервал невыносимую тишину Велиар. – Никак не соображу, от чего ты против. – Болтливы они, поведать могут лишнего. Их и так немного осталось, некоторых еще мать нанимала. Видели они многое, наверное, даже слишком, – подала неживой голос Блэйр, отодвигая блюдо с практически нетронутой едой. – Совсем некстати ты с этой уткой. Она обратно устроилась в кресле, напряженно потерла виски, совершенно наигранно, с одной лишь целью: показать, что собирается завести тягостный разговор. – Ты, наверное, не обрадуешься, но я думала обсудить кое-что по поводу моей матери. Мне никак не дает покоя тот листок из лечебника. – И чего ты только к нему прицепилась, – Велиар безучастно покрутил в руках вилку. Он слышал об этой несчастной бумажке чересчур часто и не разделял интереса мисс Макинтайр. – Не цеплялась бы, не выхвати ты его тогда прямо у меня из-под носа. Кто так делает? Еще и выбросил. На твоем месте я бы не препиралась. – Ну, если верить твоим словам и считать, что это была записка, то адресована она явно не тебе. Может это просто медицинская справка или предписания врача. – На маленьком оборванном клочке бумаги? Велиар лишь пожал плечами. Самообладание Макинтайр было на исходе, подступающая бессильная злость вырывалась наружу и вызывала жизненную необходимость сказать какую-нибудь обидную колкость. Она разрешила себе лишь закатить глаза. Блэйр сама не понимала, зачем ей нужно доставать Велиара этой чушью. Он не поддерживал ее идей и все пытался донести, что она совсем скоро сойдет с ума, если не остановится. Но Блэйр не унималась, все думала о записке, о матери. Это обременяло, мешало жить, заставляло вновь и вновь прокручивать события последних дней в поисках чего угодно, что помогло бы ей выяснить больше. – Мне снилась Нэндэг, – сухо промолвила Блэйр. Стало заметно, как ей было тяжело связать свои мысли, – умерший ведь не к добру снится. Блэйр умолчала, что мать снилась ей уже третий раз за неделю. Все в том сне было одинаково: Нэндэг, стоя спиной посреди темной спальни, качала пустую колыбель. Блэйр просыпалась, как только подходила ближе и пыталась посмотреть на ее лицо. Никогда ранее Нэндэг не являлась во снах дочери. Это могло лишь подтвердить догадки Велиара, что Макинтайр окончательно тронулась, однако легче от того не становилось. – Ты суеверна? – она ждала любую реакцию: насмешку, сожаление, безразличие, но он говорил излишне серьезно для обсуждения какого-то бредового сновидения. – Нет, но… – В таком случае тебе не следует тревожиться, – перебил ее Велиар, беззаботно откинувшись на спинку стула. – А я уж испугалась, подумала, что тебе действительно не все равно. – Блэйр, ты устала, забила себе голову этой запиской, а теперь страдаешь. Не считаешь это уже помешательством? – В этом ты виноват. – Не спорю, – Макинтайр не смогла отыскать в его голосе ни малейшего намека на сожаление, это раздражало еще сильнее. – Отведи меня в церковь. Сейчас, – Блэйр потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, какой вздор она произнесла. – Ну и к чему это тебе? – Заберу лечебник. – Отлично, рецепт успокоительного мне не помешает. – Опиум у меня возле трюмо, раз ты нервный такой, – ядовито процедила Макинтайр. – Если не хочешь, то я и сама могу сходить. – Ну же, милая, меньше упреков. Что ты хочешь там найти? А может все это Дугальду назло? Макинтайр напряглась и недовольно поджала губы. Сама того не признавая, Блэйр, после утреннего инцидента, в первую очередь мечтала сделать что-то наперекор отцу. Волновала ли ее записка? Однозначно, но не до такой степени, чтобы рисковать и организовывать побег. Она и сама не до конца верила, что действительно интересуется чем-то, связанным с матерью, ведь эта тема всегда была в их семье недозволительна. Но разве она не имела право знать? Выброшенные вещи Нэндэг, сожженные книги, проданные драгоценности, умалчивания и недосказанность – все это лишь еще один нелепый запрет Дугальда, через который Блэйр хотелось переступить. Сама про себя отметив, насколько же она сейчас нелепа, Блэйр резко встала, выпрямилась и, придавая себе еще более уверенный вид, демонстративно прошла пару шагов к двери, прежде чем не услышала у себя за спиной мученический вздох Велиара, как ей показалось – притворный. – Идем в полночь. Ни раньше, ни позже, – он лениво потянулся и добавил. – Как же с тобой тяжко. – Еще соври, что не нравится, – Макинтайр самодовольно улыбнулась через плечо, заметив, как в прежде тусклых глазах Велиара, разгорается знакомый ей янтарный блеск. До назначенного времени у Блэйр оставалось еще несколько часов. Она уже успела пожалеть, что втянула Велиара в свою авантюру: одной ей было бы намного проще, а слушать его упреки и негодующие отповеди совсем не хотелось. – Зачем я только затеяла это, места себе никак не найду, – Макинтайр негромко рассуждала, наворачивая круги по своей спальне, хотя сейчас это уже считалось лишенным всякого смысла. – Велиар прав. Что мне нужно в этом лечебнике? Я листала его в карете – ничего. Что я там узнаю нового? Столько лет я была равнодушна, а сейчас точно в бреду. Это болезнь меня переменила. Блэйр открыла ящик туалетного столика, развернула сложенный в три раза листок со своим портретом, всмотрелась в размашистые линии и острые черты своего лица. Перевернула, с подозрением смерила испорченный набросок неизвестной юной служанки. На кого-то похожа. В поместье таких точно нет. – Твоих тайн мне еще не хватало, – Макинтайр судорожно убрала лист обратно вглубь трюмо, – Заберу книгу и забуду обо всем этом. Хорошим не кончится, неумно поступаю. Жить в неведении, как раньше, становилось невыносимо, только ту правду, которую искала Блэйр, она вряд ли бы нашла в пыльной лечебной книге миссис Макинтайр. Эту вылазку она затеяла только для того, чтобы проверить свои догадки и наконец оставить терзавшее ее беспокойство. Постепенно к затылку подступала навязчивая боль. Она измученно прикрыла веки, забылась, но уже словно через мгновение ее привел в сознание приглушенный стук в дверь, за которым последовал змеиный шепот: «Мисс, пора». В проходе стоял Велиар, в привычном, немного испачканном черном плаще. Блэйр не замечала, чтобы он когда-либо надевал его после прибытия, она и вовсе не помнила, чтобы он покидал поместье, но от чего-то грязь по краям одежды была практически свежая. Свечи в коридорах уже не горели, потому Велиар полностью слился с холодным мраком. Они шли по обыкновению безмолвно, лишь эхом по залам раздавался стук каблуков Макинтайр и шелковый шум ее платья. Уйти они собирались через кухню, ведь Велиар выведал, что тот вход никогда не запирают. Когда они прокрадывались мимо витражных окон, то сквозь тусклый лунный свет, заливавший все пространство, Блэйр, увидев ледяное спокойствие Велиара, его упрямый взгляд и сжатую челюсть, уверенно предположила, что такую прогулку он проворачивает не в первый раз. Если бы Велиар в этот момент посмотрел на Блэйр, то, вероятно, не нашел бы ничего примечательно в ее виде, разве что Макинтайр была уж крайне медлительна и бледна. Внешне абсолютно бесстрастная к происходившему, Блэйр ощущала, как с каждым шагом ее душила нарастающая паника, а страх быть пойманными сковывал тело. Она намертво впилась пальцами в подолы юбок, аккуратно поднимая их, чтобы ткань не путалась в ногах и не издавала лишних звуков, следила за всякой промелькнувшей во тьме тенью и прислушивалась к каждому еле уловимому шороху. Выдохнуть Макинтайр смогла только на улице. Холодный воздух приятно обжег легкие. Ночь стояла беззвездная и тихая, даже ветер не покачивал сухие деревья, словно все вокруг замерло, призрачный туман окутывал дома, скрывая силуэты Блэйр и Велиара в своей пелене. Это могло помочь спрятаться от лишних глаз. – Дугальд вернулся в поместье только двадцать минут назад. Он, возможно, еще не спит, – заговорщически понизил голос Велиар. – Хотя камердинер утверждал, что от него сильно несло алкоголем. – Значит, точно спит, – Блэйр небрежно отмахнулась и уверенно двинулась в сторону церкви. – Выясни завтра, не слышал ли нас кто-нибудь. – С каких пор ты стала разбрасываться приказами? – повернувшаяся с недовольной гримасой Макинтайр вызвала у Велиара сдавленный смешок, который он умело спрятал в рукав. На проспектах и бульварах, как и ожидалось, оказалось совершенно безлюдно. Город, настолько маленький как Стерлинг, не представлял им никакой угрозы быть замеченными случайными прохожими. Не было необходимости осторожничать, но риск в их ситуации Велиар посчитал неоправданной роскошью, потому шли они тем же обходным путем, каким добирались до поместья во время грозы. – Как мы попадем в церковь? – поинтересовалась Блэйр, и Велиар, давно выжидающий такой вопрос, достал из внутреннего кармана небольшую связку ключей. – Подарок от отца Нивена, – он издевательски прозвенел ими перед лицом Макинтайр. – Он отдал их, подразумевая, что после написания портрета я вернусь в церковь. – Довольно наивно. – Ну, господин Нивен и правда простосердечный человек, все время хочет сделать из меня пастора, – он усмехнулся, словно сам не верил в сказанное. – Однако податься мне больше некуда, он это знает, потому и ждет. – Если не намереваешься и дальше гнить в церкви, то я могу потом порекомендовать тебя как хорошего портретиста, будешь и дальше писать картины на заказ. – Совершенно не мое призвание. Возиться с этими капризными клиентами, делать, что они хотят, загонять себя в какие-то рамки. Противно это. – Велиар, приметив разочарованность Блэйр, заглянул ей глубоко в глаза и лукаво оскалился, от чего ей неожиданно стало неловко и неприятно. – Не принимай только на свой счет, ладно? С тобой работать мне очень даже нравится. Она растерялась, сглотнула подступающий к горлу ком, а когда убедилась, что может спокойно говорить, вернулась к прежнему разговору. – И ты снова вернешься в храм, когда закончишь? – Звучит провокационно. Хочешь выудить из меня какое-то обещание? – Не думаю, что ты их сдерживаешь, – Блэйр сочла, что оказалась права, когда вместо ответа Велиар лишь звонко рассмеялся. Этот диалог помог ей отвлечься. Беседы с Велиаром частенько оказывали на нее положительный эффект. Он умел одним своим присутствием обеспечить ей умиротворение, хоть и очень своеобразное в виду неизъяснимого чувства настороженности, которое не отпускало даже в минуты покоя. Рядом с Велиаром, практически осязая его невозмутимость, она и сама двигалась легко, словно летела, свободно, и, что больше всего поражало, беззаботно. Будто прямо сейчас она находится на коротком променаде, а не пробирается тайком по пыльным переулкам в церковную библиотеку. Блэйр давно мечтала о таком: просто отпустить проблемы и насладиться миром, который она всегда видела только через матовые окна. С каждым днем она испытывала все большую необходимость хоть на мгновенье куда-то сбежать, оставить свои заботы, покинуть золотую клетку. Она жила лишь надеждой, что когда-нибудь перестанет после очередного кошмара отыскивать под подушкой пистолет, перестанет наступать на осколки разбитых бутылок из-под выпитого отцом коньяка, перестанет бить зеркала, после всякого сравнения с Нэндэг, перестанет жить в тени своего мерзкого отца и мертвой матери. И в этот миг ей казалось, что она перестанет. Не сегодня, не завтра, но совсем скоро. Эти детские грезы вызвали у Макинтайр рассеянную улыбку. Какая нелепица. Поминутно Велиар сдерживал неодолимое желание отпустить в сторону Блэйр беззлобную издевку, но стоило ему только представить, как ее тихая и милая радость сменяется укоризненным взглядом, закатанными глазами и протяжным вздохом, так он сразу оставлял эту идею. Он отвлекал себя бесконечной болтовней: все говорил и говорил, а Блэйр его вовсе не слушала. О чем он только без умолку твердил? Вероятно, обо всем, что хотел обсудить в бессонные вечера, когда она читала и пропускала все его монологи мимо ушей. Однако некоторые несвязные обрывки его фраз порой доносились до нее: Велиар вспоминал церковь, свой распорядок дня при храме, нескончаемые молитвы, литургии и мессы. Он скорее рассказывал это все самому себе, давно заметив, что Блэйр погружена в свои раздумья. – Куда ты уходишь по ночам? – резко повернулась к нему Макинтайр. – Никуда. Сама же со мной сидишь. – Врешь. Я не до утра у тебя бываю, а плащ твой от чего-то потрепанный. Я его не таким помню. – Так и быть, признаюсь, я помогаю другим дамам сбегать из их домов. – Они тебя по земле что ли таскают? – Нет, толкают, как некоторые, – он махнул в ее сторону. – Такой речистый, а все впустую, – Блэйр расстроенно отстранилась. – Не ругайся, милая, у каждого есть свои секреты. Они были почти на месте. Спустя сотни домов, деревьев и фонарей перед ними возникла церковь, такая мрачная и ветхая, что с легкостью можно было принять ее за заброшенную. Передняя дверь с жалобным скрипом отперлась, открывая проход в пронаос, и Велиар бесшумно повел Блэйр в сторону библиотеки. Макинтайр по-воровски прокрадывалась мимо пустых скамеек, невольно изучая уже известные ей фрески, украшавшие обшарпанное здание. Блэйр, при всем отвращении к церкви, полюбила их, хоть и считала, что не имела права ими любоваться – попросту не заслуживала. Росписи светились золотом в угнетающей темноте, заполняли всю никчемную пустоту своей величественностью, заставляли сердце глухо биться о ребра, побуждали ее раз за разом задавать себе вопрос, отчего она не замечала их красоту ранее. Велиар, который покорно плелся рядом со своей спутницей, уже давно не обращал внимания на собственные творения, но Блэйр не могла не отметить, как он вписывался в эту непорочную атмосферу чего-то божественного. Он был важной частью этой святости, ключевым его элементом – истинный талант, воссоздавший личный рай в тесных стенах храма. Блэйр не могла разобраться, почему он находится здесь. Ему не место тут, он должен быть там, на фресках, в библейских сюжетах, но никак не в убогом проклятом поместье, не в грязном городе, не на грешной земле. Поймав себя на этих мыслях, Блэйр смутилась, постаралась отогнать их, что получалось плохо ровно до тех пор, пока Велиар не вывел ее из главного зала. Он не оборачивался, не разговаривал, вероятно, даже не думал о ней, а Макинтайр все пыталась разгадать, как она смогла найти в этом человеке хоть каплю чего-то возвышенного и святого. Коридоры церкви оставались все такими же, какими их запомнила Блэйр: сырой камень, прелый воздух, в котором стоял тошнотворный запах смерти, и захламленные проходы. Через узкие щелки окон пробивался скромный свет, разрешающий, хоть и с большим трудом, отличать окружающие предметы. Велиар зажег одинокую свечу в бронзовом подсвечнике только в самой библиотеке, худыми пальцами пробежался по корешкам книг и, вытащив нужную, сразу же потушил слабый, только разгорающийся огонь. Он с гордым видом вручил Макинтайр лечебник и поспешил удалиться из библиотеки, плотно закрывая за собой дверь. Все действие заняло от силы минут десять. – Довольна? – он еще раз дернул ручку, проверяя хорошо ли запер замок. – Вполне, – Блэйр, отыскав в его голосе саркастичные интонации, парировала тем же. – Почему мы не могли сделать это днем? – Потому что было бы труднее покинуть поместье, – она произнесла это как очевидную истину, но яснее Велиару не стало. – Я мог бы забрать книгу сам. – Я тебе не доверяю. Выбросил бы опять что-то ненароком, – на такое обвинение Велиар не нашел оправданий и принял свое поражение. – Раз мы здесь, то пошли ко мне, нужно кое-что проверить, – Велиар, не дожидаясь согласия Блэйр, двинулся в сторону своей спальни. Все такая же коморка, только еще сильнее оскудевшая после отъезда Велиара, находилась совсем рядом. Без мольберта, красок, эскизов и свечей все было болезненно омертвевшим и опустелым. Хоть Макинтайр никогда не считала этот чулан уютным местом, но в отсутствии Велиара он оказался еще и совершенно бездушным. Блэйр села на кровать, которой удосужились оставить только старый матрас, и стала наблюдать за тем, как Велиар торопливо ворошит комоды, полки и ящики. На пол летели пустые бумаги, ненужные мятые наброски, черные ткани, спички, прочий хлам – все тщетно. Потом он несколько раз полистал свои зарисовки, прошелся вокруг комнаты и устало рухнул рядом с Макинтайр, разочарованный безрезультатными поисками. – И ведь не скажешь, что потерял? – спросила Блэйр без всяких ожиданий, скорее из приличия. – Я тебе не доверяю, – передразнил он, колко улыбнувшись. – Да? Прям совсем? – по ее манере стало понятно, что пропавшая вещица Велиара Блэйр уже не интересовала. – А я уж рассчитывала сказать тебе кое-что очень занятное. – Что вновь ты хочешь? – Всего лишь собиралась предложить тебе составить мне компанию на балу, который через неделю будет в нашем поместье, – она слегка покачалась на кровати, а потом с притворной досадой протянула. – Право, ты же не желаешь обрекать меня на муки? Там так скучно. К тому же, если тебе так нужно завести выгодные знакомства, то лучше шанса ты не отыщешь. Велиар недоверчиво покосился на Макинтайр. Он ждал в выражении ее лица нечто язвительное или ироническое, искал в ее приглашении шутку, и он все это находил, однако эти насмешки из ее уст звучали также пленительно, как и очевидно подстрекательно. – Ты совершенно не умеешь упрашивать, – скептично оглядел ее довольную улыбку Велиар. – Я и не старалась. Ну так что? – Мисс, я бы с радостью, но твой отец будет против. – Будут какие-либо более серьезные поводы для отказа? – Я не умею танцевать, – сдался Велиар. Услышать это было такой неожиданностью для Блэйр, что она кое-как сдержала неуместный подступающий смех. – Сам как-то не научился, как с покером? – Очень забавно. – Не ругайся, вставай передо мной, – Макинтайр подскочила в центр комнаты и с энтузиазмом затараторила. – Учить мазурку или полонез тебе не обязательно, а вот вальс мы сейчас отрепетируем. – Ты серьезно? – Конечно. Ты будешь пользоваться популярностью у наших дам, в этом я не сомневаюсь. Велиар в абсолютной растерянности встал напротив Блэйр, почти вплотную, не до конца уверенный в том, хватит ли им свободного места. – Обычно мы танцуем венский вальс, то есть в три па. Перед танцем обязательно поклонись, – объясняла Блэйр, сделав короткий реверанс, Велиар последовал ее совету. – Начинай с правой ноги, представляй квадрат, так будет легче. Делай шаг вперед, на меня. Он двинулся в сторону Макинтайр, она отступила назад. – Поворачивай ногу как я, правильно, а теперь приставляешь вторую, повторяй все то же самое. Видишь, не так и сложно, – Блэйр, воодушевившись успехами Велиара, с азартом продолжила. – Теперь руки. Ее ладонь замерла в нескольких сантиметрах от его плеча, его пальцы не касались ее талии, а руки лежали в такой близости, что они почти могли осязать их тепло. Блэйр поставила четкое ограничение: друг от друга они не должны были трогать ни при каких обстоятельствах. Макинтайр оправдала это тем, что для запоминания основ ему хватит и бесконтактного танца, но в самом деле причина была до боли очевидна и абсурдна – она боялась его касаний, считала их именно сейчас режущими, ядовитыми и непозволительными. Она и так разрешала себе и Велиару слишком многое, потому такой порыв сдержанности был вполне ожидаем. Макинтайр гордо приподняла подбородок, прикрыла глаза и закружила в танце. Она отмеривала то широкие, то короткие шаги, считала вслух до трех, помогая Велиару не сбиваться с такта. Сохраняя почти невидимую дистанцию, она с легкостью лавировала между неуклюжестями Велиара, управляла его движениями, подстраивалась под ритм. При любой его попытке дотронуться до Макинтайр, она уклонялась от его рук, как от раскаленного пламени. Но расстояние не мешало Блэйр слышать его сбившееся дыхание и улавливать аромат выпитого им вина, который будто заполнял всю комнату и дурманил ее разум. Шаг вперед, поворот, назад, поворот, вперед, поворот, однообразные маневры терялись в прозрачной темноте. Велиар, с трудом поспевающий за Блэйр, следил за каждым ее плавным и грациозным жестом. Он следовал за ней тенью, она ускользала от него солнечным лучом. Все вокруг блекло и исчезало в темпе тихого вальса. Блэйр ничего не ощущала и ни о чем не размышляла, просто двигалась, кружилась, вышагивала, вновь и вновь, вновь и вновь. Ей порой казалось, что она танцует совсем одна, как сумасшедшая. Но стоило ей лишь об этом задуматься, как она обжигалась о холодную кожу Велиара и сразу одергивалась. Так прошла целая вечность. Интересно, что сказал бы отец, увидев ее прямо сейчас? Что она распутная дура, которое порочит род Макинтайров. Пожалуй, именно так. И он был бы полностью прав. Макинтайр, увеличивая пространство между их телами, совершила незамысловатый пируэт, предвещающий окончание репетиции. Они разошлись в разные стороны и шутливо поклонились. Первые пару секунд раскалывалась голова, болели ноги, хотелось упасть прямо на каменный пол и не вставать до самого рассвета. Велиар убирал упавшие на лицо пряди, Блэйр поправляла складки платья, а после недлительного молчания они вдвоем рассмеялись. – Надеюсь на балу ее величество соизволит притронуться к ней, – отрывисто бросил Велиар. – Надейся дальше, – в награду за остроумное глумление Велиар несильно ткнул Блэйр локтем в бок. Они обменялись многозначительными взглядами и, не найдя нужных в этой ситуации фраз, приняли обоюдное решение без замедлений оставить церковь. Велиар замел все следы их пребывания, и теми же окольными дорогами они поторопились вернуться до раннего пробуждения горничных. Блэйр не ведала сколько времени прошло – явно немало, если на ранее бездонном чистом небе теперь можно было различить ясные очертания звезд, а свет в фонарях понемногу потухал. Оказались на территории поместья они намного быстрее, поскольку Велиар решил не перестраховываться и все меньше прятался в кромешной мгле деревьев и домов. Также он не укрывался в мраке залов и коридоров, нагло преследуя цель скорее довести мисс Макинтайр до ее спальни. Все так спешно и стремительно, они, несомненно, запоздали. Когда до комнаты оставалось всего несколько пролетов, Велиар внезапно остановился, пристально всматриваясь в темноту, резко дернулся и под локоть повел Блэйр в сторону, от чего она чуть не выронила лечебник. – Там же никого нет, куда мы? – она не без усилий вырвалась из его мертвой хватки. Велиар посмотрел на нее дикими глазами, в которых читался только нескрываемый животный страх. Он предстал перед ней таким исхудалым, белым, точно полотно, потерянным. Блэйр никогда и не подозревала, что он может быть таким беспомощным, загнанным в угол и уязвимым. Она даже не смела вообразить, что смогло настолько напугать Велиара. Он отвернулся, запустил пальцы в волосы, неестественно улыбнулся и покачал головой, упрекая себя за проявленную слабость. – Все в порядке, иди дальше одна, – Велиар вернулся в свое прежнее расположение духа гораздо быстрее, чем ожидала Блэйр, но она смогла отличить еле осязаемую дрожь в его голосе. – Нет, объяснись, что это было? – Зеркало, мисс. – Ты боишься зеркал? – Именно. – Звучит не слишком правдоподобно. – Не верить твое право, но сопровождать я тебя боле не смогу, уж извини, – Велиар безобидно улыбнулся и, сдержанно попрощавшись, бесшумно покинул Блэйр. Она не успела опомниться, как он уже пропал, словно его рядом с ней никогда и не было. Макинтайр сделала несколько нерешительных шагов и увидела свое отражение в позолоченной раме. Бледная, недоумевающая, изнеможенная. В пустом коридоре действительно висело мутное зеркало. Она совсем про него запамятовала, да и не придавала она никогда ему особое значение. Сейчас это зеркало вызывало у нее не меньшую панику, чем у Велиара. Страшась заметить кого-то позади себя, Макинтайр в смятении ушла. До своей спальни она добиралась в тяжелом одиночестве и с преследующим чувством вины: как только она могла не приметить, что ни в каморке Велиара, ни в его комнате при поместье не было зеркал, он всегда избегал их и даже отражающие поверхности окон чаще всего были занавешены черной тканью или шторами. Ей было сложно поверить, что тот самый эгоистичный и саркастичный Велиар чего-то боится. Она его совершенно не знала. Заперев за собой дверь, Блэйр измученно повалилась на кровать. Острое недомогание пронизывало тело. Хотелось наконец с облегчением расслабить плечи и выдохнуть накопившееся напряжение, но ее дело было еще не закончено. Блэйр зажгла свечу, села на подоконник и бегло пролистала лечебник, потом еще раз, более вдумчиво, и еще, пока ей на колени не упал пожелтевший и помятый лист. Она подняла его, приняв за вырванную из книги страницу, но замерла, увидев, что текст был рукописный. Еще одна записка, намного больше чем прошлая, походила на письмо или фрагмент из дневника. Некоторые буквы размылись из-за слез или скрывались под чернильными пятнами. Неровным и мелким почерком были выведены следующие строчки: «Сегодня 25 ноября 1836 года. Блэйр больна холерой уже две недели. Моя дочь умирает. Все врачи говорят, что ей осталось не долго. Я не верю. Ни одному их лживому слову не верю. Дугальд уже сдался, заявляет, что я невменяема, если еще не смирилась. На днях он уже хотел заказывать гроб. Моя дочь, моя Блэйр, она еще жива, а он относится к ней как к покойнику. Прямо сейчас она дышит, плачет, я слышу биение ее пульса – она не мертва. И она никогда не умрет. Может, я действительно лишена всякого рассудка, но это моя единственная надежда, последний шанс на ее исцеление. Не знаю. Если не поможет и это, то пусть меня положат в могилу вместе с ней». Внизу листа была неуверенно оставлена подпись – Н.М. У Блэйр перехватило дыхание и скрутило живот. Ее бросило в жар, потом в холод. В один момент она утратила весь кислород, пальцы задрожали как в лихорадке, все вокруг помутнело, сердце стучало где-то в горле, глаза судорожно перечитывали один и тот же текст, уповая, что это чья-то злая шутка или глупая ошибка. Лечебник с приглушенным ударом упал на пол, следом за ним со звонким лязгом опрокинулся подсвечник с потухнувшей свечой. Блэйр этого даже не услышала. Она находилась на грани смерти, она была больна холерой, как мать. За четыре дня до собственной кончины Нэндэг писала про гибель дочери. Трясущимися руками она закрыла себе рот в тщетных попытках сдержать ужас осознания, но это чувство уже давно текло ядом в ее венах. Это казалось абсурдом, кошмаром, чем-то далеким от реальности. Вопросы, которые она даже не осмеливалась произнести вслух, лезли Блэйр в голову, рвали весь здравый смысл, оплетали мозг. Макинтайр окончательно запуталась. Там, где Блэйр искала утешения, она нашла лишь новые поводы для тревог. Она ничего не знала ни про свою мать, ни про истинную причину ее смерти, ни про саму себя. Блэйр уже не была ни в чем уверена, шестнадцать лет она существовала и не имела ни малейшего понятия о том, что на самом деле случилось с Нэндэг. Скрывали, прятали, уничтожали, утаивали – не потому ли, что действительность была слишком жестока? Она не могла себе позволить оставить все без ответов, но если никто не рассказывал ей правду ранее – не расскажет впредь. Блэйр просмотрела книгу еще несколько раз и, не найдя там больше ничего, принялась перечитывать записку. Она уже, казалось, выучила ее наизусть. Макинтайр не спала до самого утра, терзала себя новыми безумными догадками, ходила кругами, заламывала пальцы, пока не извела себя настолько, что, заметив в окне солнечные лучи, выпила лауданума. Она спрятала книгу, надежно, под половицей. Последний раз она использовала этот тайник еще в раннем детстве. Тогда там были обычные игральные карты, а сейчас там хранился секрет, но Блэйр даже не догадывалась чей: Нэндэг, Дугальда или ее собственный. Сон Макинтайр был беспокойный и недолгий, ей вновь приснилась Нэндэг. Блэйр знала, что теперь так будет всегда.