она сидела на скамье невесты в шлеме и кольчуге,
но всё же они жили в любви и согласии
(Сага о Боси и Херрауде)
Испустив рёв миллиона разъярённых быков, с яростью, делающей честь и иберийскому льву, и восточному орлу, два гигантских змея, казалось, рождённых великим светилом, готовящимся вернуться в свои чертоги, ринулись с двух флангов на объединённое войско. Резвее лучшего жеребца, быстрее стрелы, выпущенной из превосходного лука, стремительнее кондора, бросающегося на свою жертву с отвесной скалы, носились чудовища, рождённые божественным огнём, по рядам войска, ещё секунду назад бывшего в шаге от победы. От одного жара, источаемого огненной чешуёй, падали замертво даже храбрейшие дружинники Иберии и самые опытные из наёмников Востока. Тех же, что сумел избежать этой смерти, крушили тяжёлые хвосты, рвали острые, как мечи, зубы, развеивали прахом по ветру гигантские крылья. Жертвой жестоких гигантов пали также некоторые имперцы и аламаны, стоявшие в первых рядах. В едином порыве их товарищи бросились, было, вверх по гибельному склону, туда, где их не ждало ничего, кроме утыканных мечами и копьями гор убитых и умирающих. ‒ Стоять! ‒ Едва ли не громче рёва огненных драконов прогремел над полем боя голос полководца, в этот час, и правда, очень похожий на крик птицы, давшей ему имя. ‒ Разве не видите, что эти твари жрут только наших врагов?! Не попасть им на зуб мы можем только до тех пор, пока не сходим со своего места. А я ведь, ‒ добавил он уже тихо, ‒ думал об этом. Трапеза бешеного пламени заняла совсем мало времени. Солнце ещё не успело закатиться за горизонт, когда от двух некогда грозных ратей остались лишь немногочисленные обгоревшие останки, в большей части которых нельзя было узнать человеческих тел, да бряцанье доспехов спасающегося бегством арьергарда где-то очень далеко. Последние же лучи светила очертили силуэт медленно ступающей рыжеволосой девы с двумя парами полупрозрачных, отливавших красным крыльев за худой обнажённой спиной и развевающейся по ветру копной рыжих волос, казалось, полыхавшей втрое ярче, чем шкуры её жутких прислужников, в мгновение ока растворившихся в воздухе. Ряды выживших воителей, словно они были лесом, пропускающим смиренного анахорета*, расступались перед этим существом, явившимся из таких далей, которых ум большинства воителей не мог себе и представить, перед гостьей из мира, самых безобидных из вестников которого человек видит в горячечном бреду. И не было на их лицах ни благодарности, ни испуга, ни покорности. Всё это ‒ чувства, приличные по отношению к людям, но не к существам, которых ни один из них не мыслит встретить в земной жизни. ‒ Приветствую тебя, Dominus, ‒ приклонила она колено перед опирающимся на меч юношей, увенчанным двойной короной. ‒ Здравствуй... и ты... ‒ голос Кловиса звучал так, словно его хозин был не человеком, но грубо сделанным гидравлосом*, ‒ что ты хочешь за наше спасение? ‒ Король замолчал. То, что он говорил, было ненужным и глупым. Но и молчать он не мог. ‒ Осмелюсь просить тебя о трёх наградах, ‒ чуть улыбнулась крылатая дева, видимо, и для неё происходящее было удивительным, ‒ во-первых, позволь мне сбросить эти оковы, ‒ крылья чуть дрогнули, ‒ тотчас после завершения нашего разговора. ‒ Как же я могу позволить или не позволить тебе сделать это? Я правлю людьми, но не феями. Хотя, безусловно, в Вечном городе у меня могут быть враги, да и в других крепостях этой страны ещё остались гарнизоны из воинов Иберии и Востока... ‒ Ничего, повелитель, войско у тебя, хотя и небольшое, но храброе. Когда же ты займёшь свой престол, то сможешь призвать к оружию и новых людей. И с этим связана следующая моя просьба. Ещё до подхода имперского флота твой маршал позволил мне служить в ополчении в качестве лучника. Король бросил гневный взгляд на одного из вельмож, стоявших поодаль. ‒ Да, Dominus, ты, конечно, волен наказать его за нарушение законов, главным блюстителем которых в выступающем в поход войске маршал должен быть. Только я прошу, чтобы наказание это не было слишком суровым. Ведь моё второе желание в том, чтобы до конца похода я смогла продолжить эту службу. Шлем, кафтан, лук и колчан со стрелами, которые у меня были, правду сказать, погибли, но думаю, на месте жестокой битвы что-нибудь я найду. Что же до третьего... ‒ А ведь когда-то я дозволил ему взять тебя в счёт военной добычи, ‒ жестом остановив девушку, Кловис улыбнулся, наверное, впервые за весь день, ‒ даю тебе слово императора Запада, что во всём вышеперечисленном тебе не будет учинено никаких препятствий. Ответом ему послужил очень тихий звук, такой, что не всегда и услышишь. С шелестом, лишь самую малость громче того, которым сопровождается падение на землю сухого листа, у прекрасных ног рыжеволосой девы оказались четыре с виду хрупких, словно хрусталь, но при этом лёгких, как пёрышко, крыла.***
Словно и она боялась тех порождений адского пламени, что за считанные минуты почти полностью уничтожили иберийское и восточное войска, маленькая холодная речушка несла свои удивительной чистоты воды в объятия степенной Альбулы. Здесь, прижавшись к могучей сестре, она успокаивалась и всё ещё довольно быстро, но без былой суеты, продолжала своё путешествие к бирюзовой глади Внутреннего моря. Туда же были устремлены сердца и мысли людей, суетившихся у готовящегося к отплытию корабля. Его собратья в сопровождении унылого напева гребцов давно ушли к родным берегам. Юный Теодемир ничего так не желал, как отправиться с теми из них, что держат курс к Иберии. Как бы хотелось ему через каких-нибудь пару дней ступить на гранитную набережную с выражением, сочетающим горечь от двух тяжёлых утрат и плохо скрываемое торжество! Как жаждал Теодемир впервые приветствовать свой народ уже не принцем, но королём. Увы! Этого момента юноше приходилось ждать куда дольше. Его отец, потерявший много крови после того, как лишился руки и глаза ещё в предыдущем бою, сумел выйти живым и из этого, но известия о гибели старшего, любимого сына, храбрейшего воителя и наиболее вероятного приемника не пережил. Без них обоих войско, если бы оно ещё существовало, скорее всего, разбрелось бы по домам, попутно расправившись с юным повелителем, тем самым получив с него кровавый ответ за военные неудачи отца и брата. Собственно, подобное могло произойти и теперь. Не нужно много дружинников для того, чтобы одолеть несчастного мальчишку. И только одно удерживало их, ‒ присутствие воинов Востока. И лишь на их щитах он мог вернуться в Иберию. Вернуться не как сюзерен, но как вассал, как правитель ничтожной части одной из тех частей, на которые распалась некогда великая держава. ‒ Брат мой, Теодемир, ‒ к его плечу прикоснулась сильная, но ухоженная рука, ‒ нам пора. ‒ Идём, ‒ ему не нужно было поворачиваться, чтобы увидеть то недоброе, но подчёркнуто вежливое (и, что хуже всего, покровительственное) выражение, с которым новоиспечённый император Востока обращался к тому, кого уже успел счесть одним из своих слуг, ‒ и правда, не стоит задерживаться там, куда очень скоро вернёшься.***
Позади запряжённой четырьмя белыми, как снег, конями колесницы своего повелителя, впереди сверкающего бронзой доспехов (благо, после недавней битвы недостатка в трофеях не было) победоносного войска, облачённый в пурпурную тунику поверх, казалось, ещё хранящей тепло кузнечного горна кирасы, он ехал верхом под ликование граждан Вечного города. Это была победа. Победа, одержанная варварами во имя Цивилизации, победа не правившего и пары месяцев короля, унаследовавшего древний венец, победа над императором войска под командованием того, чьего деда купили на невольничьем рынке. Ничто здесь не было привычным для человека, который хоть что-то понимал в истории и праве. Но оно было. И прямо сейчас утреннее солнце сопровождало своими тёплыми лучами процессию, открывавшую новую главу в летописи обеих Империй. Но в том-то и дело, что глава эта только начиналась. Море всё ещё бороздили корабли Иберии и Востока. В городах и горных крепостях, стоящих меньше, чем в одном дне пути от столицы, по-прежнему стояли их гарнизоны. И увы! не все из них, ответили изъявлением покорности на отправленные им грамоты нового императора. Да и не могло ли быть измены со стороны тех, кто это, всё-таки, сделал? Империя по-прежнему была раздираема усобицами, никуда не делся жестокий и коварный враг, почти безнаказанно рыскающий по землям и водам, принадлежащим ей. Было очевидно, что и клинки, и перья прятать ещё рано. Ну что же? Торир никогда не надеялся на то, что умрёт глубоким стариком на постели в присутствии священника и лекаря. Во всяком случае, остаток жизни он проживёт, служа своему господину. И всегда, в покоях ли прекрасного дома, вроде тех, что, почти смыкаясь сверху, обступили вымощенную серым камнем улицу, в каюте, в срубе и хижине, в шатре, даже под открытым небом опытного полководца будет ждать та, кто, по правде сказать, значит для него ещё больше...***
Две фигуры в чёрных одеяниях с капюшонами, закрывавшими глаза, почти прижались спинами к деревянным перилам, чтобы дать дорогу процессии из нескольких всадников. Возглавлял этот отряд, поблёскивающий панцирями в редких лучах солнца, с трудом пробивающихся через обычное для этих краёв серое небо, старик лет шестидесяти. Кроме возраста, до которого не доживал почти никто (не говоря уж о том, чтобы держаться в седле) и доспехов, казалось, составленных из частей, добытых в разные эпохи у разных народов, в нём не было ничего необычного. Действительно, кому может быть незнаком наместник, вот уже десять лет правящий югом Альбиона (а в некоторые годы присоединяющий к нему и земли к северу от Большого Вала)? Хорошо знакомы обоим братьям были и почти все его спутники ‒ слуги и сановники. Внимание здесь привлекал только один. Невысокий, но сильный, с выбивавшимися из-под шлема огненно-рыжими прядями этот юноша лет двадцати ехал верхом на таком же, рыжем и коренастом молодом коньке. Было похоже, будто бог Солнца, сжалившись над жителями этих пасмурных краёв, прислал к ним в помощь одного из своих молодых воинов. ‒ Кто же это был, с наместником? ‒ Подал голос монах по-моложе, как только кавалькада проехала. ‒ Сын, ‒ с неохотой бросил его спутник, погружённый в собственные мысли. ‒ Приёмный? В этом вопросе не было ничего необычного. Действительно, отпрыски знатных родов не всегда доживали до совершеннолетия. И потому, если их главы не желали своим семьям кануть в забвение, то часто брали мальчиков на воспитание. ‒ Родной, ‒ на этот раз старший из братьев повернулся к собеседнику уже с чем-то похожим на интерес, ‒ ты разве о нём не знал? Молодой монах покачал головой. ‒ В общем, когда отец нынешнего императора ещё был аламанским королём, а наш теперешний наместник ‒ маршалом, ему приглянулась прекрасная пленница. Как выяснилось позже, она оказалась хороша не только внешне, но и преисполнена иных достоинств. Например, мудрость той девы спасла аламанское войско от гибели под Цирцеями, о чём ты можешь прочитать в хронике обители Святого Освальда, список которой есть и у нас. Благодаря им, она вскоре стала не рабыней Торира, но его законной женой. Быть может, в судьбах Альбиона и других частей Западной Империи приняло бы участие множество их доблестных сыновей, а замуж за храбрых дружинников и мудрых королей вышли бы прекрасные дочери этого достойного семейства. Но Мила, так её звали, к сожалению, умерла, когда её сыну сравнялось два часа отроду. Возможно, именно поэтому наместник до сих пор аккуратно жертвует солидную часть податей на содержание, например, нашего госпиталя.