Свет средь Тёмных веков*

Сготовил конунг пир, какого нет лучше, и когда пир тот был готов, сошлись там гости... и было... много знатных людей (Сага о Вёльсунгах. Глава 3)

      Почти в такт сладкоголосому пению медных струн скрипели деревянные своды, ещё каких-нибудь два десятка лет назад бывшие бортами корабля. Им вторили и резные колонны, украшенные сценами битв минувших лет, и прибитые к ним ярко раскрашенные круглые щиты со следами от мечей, копий и стрел почивших и ещё живых воинов. В час празднества эти, обычно немые, свидетели славных дел подтягивали песне, славившей их участников.       Но не только о прошлом была она. Ещё не затянулись раны, не утихла горячка боя, не прекратились крики агонии поверженных врагов тех храбрых воителей, что сегодня собрались в пиршественном зале. От возлияний лишь горячее делались споры о только что завершённом жестоком и благородном «деле», всё более громкими и хриплыми становились голоса, новыми невероятными подробностями обрастали недавние храбрые деяния. Один лишь белокурый отрок, сидевший во главе самого большого стола, сохранял молчание.       Его лицо, пересечённое свежим алым шрамом, хранило печать нелёгких раздумий, роившихся под золотым обручем. Что же? Тому, кого меньше месяца назад вырвали из затерянного во всеми богами забытом краю чертога, выстроенного на манер древних вилл, и усадили сначала в высокое седло, потом ‒ в ещё более высокое кресло, украшенное витиеватой резьбой, нельзя не думать, даже во время собственного триумфа. Да и триумф ли это? Если верить логике, которой седой философ (возможно, последний из представителей этого старинного уважаемого ремесла) успел его обучить, а также заверениям сидевшего рядом воителя средних лет, то и для юного короля, и для его народа всё только начиналось. «Славная победа», наспех сложенный рассказ о которой теперь начал певец, была одержана не над «множеством», но над горсткой из нескольких десятков бойцов. Да и тех одолели, скорее, не клинки, но собственные седины и долгие годы покоя. Люди аламанского королевства, к общему счастью, не защитили того, семь из десяти лет правления которого обернулись для них разорительными войнами и их извечными спутниками ‒ мором и голодом. Но встанут ли за правителя, который захватил его престол? Разве их амбары уже наполнились зерном? Разве восстали из праха овцы и козы? Разве вернулись из мира мёртвых те, кто мог бы своим трудом наполнить первые и ухаживать за вторыми? Кто откликнется на призыв собраться на поле Марса*? Да и есть ли ещё кому откликаться?       А, между тем, это могло очень скоро понадобиться. Конечно, с севера владения были защищены бурными водами и суровыми ветрами холодного моря. Но ведь даже на его памяти не раз и не два обитатели островов, расположенных, должно быть у самых вечных льдов, доказывали, что утлым судёнышкам не помеха ни волны, ни ветер, ни многие дни пути. Ярость же их экипажей заставляла надолго опустеть прибрежные селения. А что, если в следующий раз разбойники из холодных краёв не ограничатся портовыми городами и рыбацкими деревушками?       Сосед на западе ‒ король Иберии, которому в звучащей теперь песне, воздавалась заслуженная хвала. Он, точно, помог занять престол и прислал дорогие дары в знак доброго расположения. Но долго ли оно продлится? Не потребует ли он или наследники ответа на свою щедрость? И не будет ли этот ответ стоить юному правителю трона, а то и головы? Ведь найти среди новой ли, старой ли знати мальчика или юношу, имеющего реальные или мнимые родственные связи с прежним королём, дать ему в услужение взятых оттуда же людей, недовольных новым, и, снабдив всем необходимым, бросить на его чертоги, не стоит, как выяснилось, почти ничего.       Востока приходилось опасаться больше других. От не знающего подлинную цену вещам грубого северянина можно сравнительно легко откупиться. В самом деле, бывали же в прежние века случаи, когда эти воинственные народы уходили, получив в качестве дани лишь черепицу, выкрашенную походившей на золото краской из свинца и серы. С королями западных земель можно, например, заключить союз для похода на сопредельные страны, тем самым и скрепив дружбу кровью, и показав, что в ином случае вполне сможешь постоять за себя. И даже если ничего из этого не выйдет, разбойник, пограбив, уйдёт, а воинственный правитель, смирит свой гнев, получив надлежащую дань и заверение в покорности. Но как прикажете договариваться с самой Тьмой? Какие территории можно уступить всесокрушающему бичу, который сжимает рука не человека, но Бога? Какой монетой откупаться от ужасного смерча, что за несколько лет привёл в движение целые народы? Куда бежать от той страшной приливной волны, что даже саму Империю навеки лишила былого могущества? Нет, только напряжение всех сил, кровь и пот каждого подданного, крепость стен не одной и не десятка, а всех твердынь королевства смогут ослабить неукротимый натиск кочевых племён Востока. А на это-то, как раз, надеяться не приходилось.       А что же на юге? Остатки Империи. Правда, что стены тамошних крепостей, во многих местах искрошившись, покрылись мхом. Но даже такие их не взять секирой, мечом и луком, лежащими, к тому же, в руках воинов, привыкших убивать и умирать, сражаясь с равным или, на худой конец, грабя вражеские владения, но не подводя подкопы и мастеря осадные машины. Некогда превосходные, прямые, как стрела, дороги, теперь во многих местах разрушены корнями вековых деревьев, успевших вырасти за время запустения. Но и по ним скованная дисциплиной наёмная пехота может двигаться быстрее и разворачиваться в боевой порядок лучше и оторванных от молота и сохи ополченцев, и даже храбрых, прекрасно вооружённых, но не знающих регулярного строя дружинников. Конечно, сокровищ в сундуках императоров теперь не достаточно для того, чтобы отвоевать земли, некогда принадлежавшие им. Но тех денег вполне может хватить на то, чтобы преградить путь соседу, вздумавшему напасть. А ведь именно там, где-то у древнего престола, сокрыты заветные регалии. Обладание ими смогло бы заставить подданных взирать на юного короля с благоговением, а соседей ‒ с уважением, возвысив его и над грубым северянином, и над хитрым холодно-расчётливым правителем западных земель. Возможно, императорский титул даже заставит восточного варвара вспомнить о старинных договорённостях. Правда, что авторитет могучих предков и древние знания не смогли защитить имперские земли от неисчислимых бед. Но этого, как теперь выясняется, не может и мужество новых воителей. Лишь союз мудрости и доблести, отваги и искусного ремесла, меча и пергамента, крови и чернил, позволит надеяться на выживание и, быть может, на некоторое подобие процветания в этом неспокойном мире.       ‒ Мой король, ‒ словно прочитал его мысли сидевший по левую руку маршал*, ‒ избавь* свой, без сомнения, блестящий ум от тяжких раздумий. Вели нашим учёным писцам, благо все они теперь разделяют твою заслуженную радость, подготовить приказ и зачитать его на грядущем Марсовом поле. Объяви тех негодяев, что засели в Вечном городе, предателями и виновниками большинства бед, скажи, что простые люди там испытывают такие же страдания из-за этих злодеев. Возвести, что, в отличие от своего предшественника, ты...       ‒ Не намерен этого терпеть и потому прошу у моего народа помощи в борьбе со злом.       ‒ Да, повелитель. В таком случае, сколько бы людей не явилось, большая их часть пойдёт за собой. Дружине же, почувствовавшей собственную силу, достаточно лишь показать это да раньше того ‒ напомнить о богатствах Вечного Города. Я уже имел честь докладывать, что теперь ‒ самое лучшее время для такого дела. Дружинники всё ещё считают тебя удачливым правителем. Некоторые из жителей королевства могут надеяться на благие перемены, которые ты с собой принёс...       ‒ Но что будет, если мы проиграем? Не каждому ведь удавалось взять штурмом стены Вечного Города.       ‒ Что же! ‒ На устах маршала появилась добрая, но невесёлая улыбка, ‒ короли не правят вечно. Быть же свергнутым с престола после неудачной битвы ‒ частый исход для них. И хочу напомнить, что он же, без всякого сомнения, постигнет тебя, стоит промедлить слишком долго, либо вовсе отказаться от этого дела. Не восставшие подданные ‒ так дружина, не она ‒ так враг с запада, а если и не он ‒ очередная волна кочевников с востока. К тому же философы нас учат, что всегда лучше сделать и пожалеть, чем сожалеть о несделанном.       ‒ А теоретики военного дела ‒ тому, что, обороняясь, войн не выигрывают.       ‒ Да, повелитель, ‒ воин наклонил голову, ‒ к тому же, раз уж об этом зашла речь, лазутчики... в прочем, это может быть и ложью...       ‒ Но в чём она? Поведай же! ‒ Юный король говорил таким голосом, какого прежде не подозревал у себя.       ‒ Как прикажешь. Лазутчики свидетельствуют, что сосед твой, король Иберии Флавий Одовакар, готовит поход против Вечного города. Суди сам, что произойдёт, если таковой удастся. Будет ли он императором соблюдать прежние договорённости, если есть сомнения в его благонадёжности и как короля? С другой стороны, уговор с тобой, но уже не как с королём, а как с хозяином древнего престола мог бы дать хоть какую-то надежду и на соблюдение их, и на наличие в твоих руках силы, способной ему противостоять. Но всё может быть ещё хуже. Вероятно, он хочет не взять императорские регалии силой, но вовсе их упразднить...       ‒ Тогда свет надежды навеки погаснет.       ‒ И не только для нас.       ‒ Призвать ко мне лучшего писца, ‒ выдержав, быть может, слишком долгую паузу, странным, словно, вовсе не принадлежавшим ему голосом, произнёс правитель.