Светлячок

Гермиона Грейнджер       Ученики младших курсов перепугано разбегались в разные стороны.       Удивительно, учитывая, что весь этот переполох устроила я собственной персоной. А всё потому, что кто-то опять засиделся в библиотеке до глубокой ночи, пользуясь привилегиями старосты. Каждую свободную минуту я поклялась себе проводить за справочниками по волшебным болезням и последствиям наложения заклинания забвения. И сегодня этот кто-то, к своему стыду, проспал все будильники и теперь летел по коридорам, сшибая всех на своем пути, ещё и возмущенно бурча себе что-то под нос.       Первым уроком, как назло, стояли ненавистные прорицания с безумной Трелони. Нехорошо так говорить, конечно, но ведь это было чистейшей правдой. Что это вообще за наука такая — прорицания? Ни чисел, ни гарантии, ни определенности. Пустая трата времени, которое можно было бы потратить на действительно важные и полезные для достижения целей предметы.       Но, к сожалению, в этом году предмет вошел в список обязательных для студентов, которые рассчитывают иметь в табеле отметку не ниже «Превосходно». Особенно для меня, ведь я так поспешно закончила свое знакомство с прорицаниями после первого же занятия на третьем курсе.       Естественно, портить свои оценки и губить результат упорного многолетнего труда я совсем не хотела. Столько стараний, выходных и ночей в библиотеке, репутация лучшей ученицы Хогвартса пойдут прахом из-за каких-то прорицаний? Никогда. Скрипя зубами от негодования, я поставила галочку в списке выбранных для изучения предметов. Придётся посещать дурацкий предмет, который по всем законам подлости проходил в паре со Слизерином. В понедельник. Первым уроком.       Отношения между факультетами и так были до звона натянутыми, как струна. В частности, из-за выходки Паркинсон, когда она, со слов Джинни, кричала, как полоумная, предлагая схватить и выдать Гарри Волан-де-Морту. К счастью, тогда с этой противной особой весьма элегантно справилась профессор Макгонагалл, за что я зауважала её ещё больше.       Недаром умные люди говорят: «Понедельник — день тяжелый», и в этом мне сегодня предстояло убедиться. Оставалось сделать всего каких-то пару малюсеньких спасительных шагов до кабинета. Но… если бы всё было так просто, этот день явно не был бы понедельником.       Летела я так быстро, что, кажется, с легкостью могла бы снести целую статую, не то что обычного студента, с которым мы столкнулись в дверном проёме.Какая прелесть: сбивать людей уже начинает входить у меня в привычку. Я не сразу узнала в слизеринце принца змеиного факультета. Ну или уже экс-принца, репутация его семьи неслабо пострадала после участия в Войне на стороне темного Лорда.       Сбить Драко Малфоя. Более неудачный расклад сложно себе представить, не правда ли? Делать нечего, осталось только поскорее собрать упавшие учебники и рассыпавшиеся гадальные карты и постараться сделать вид, будто не слышу фирменного едкого замечания. Не стоило начинать год еще и в роли старосты с ссор и штрафов, наложенных на факультет. Даже если с некоторыми очень хотелось поссориться. — Вот черт! — сердито буркнула я, не успев вовремя прикусить язык.       Несколько учеников повернули головы, пытаясь разглядеть, что же произошло. Получилось, кажется, слишком громко. — Смотри, куда идешь, Грейнджер, — пренебрежительно посоветовал Малфой. — Под ноги смотреть не пробовала, или тебе так нравится в меня врезаться?       Студенты в зеленых мантиях, как по заказу, негромко захихикали, расценив реплику своего предводителя как весьма удачную шутку. Я мигом почувствовала себя в старом дурацком ситкоме, которые мы так любили смотреть с отцом. Грудь что-то больно сдавило при одной мысли о родителях. Где они? Что с ними? Трудно даже представить.       Всю заклокотавшую внутри бурю чувств я предпочла направить на их источник. Конечно, у меня же других дел больше нет, кроме как смотреть по сторонам, дожидаясь его Высочество Малфоя, чтобы в него врезаться. Но разве его непомерно раздутое эго позволит поверить в случайность? Судя по залегшим под глазами теням, его ночка тоже не задалась, и что-то мне подсказывало, он тоже не против на ком-то сорваться.       Как бы ни был велик риск, промолчать и доставить ему такое удовольствие было выше моих сил. В конце концов, лучшая защита — это нападение. — Да пошел ты, слишком много чести, — я наклонилась, собирая упавшие книги. По большому счёту, это я на него налетела, но раз уж он начал это шоу, мне придется его продолжить.       Он заглянул мне за плечо, будто кого-то искал глазами и, не найдя, наклонился и прошептал (впрочем, лучше сказать, «прошипел»): — А может, это грязнокровке стоит пойти в магловскую лавку за очками, как у твоего дружка Поттера?       Зря он упражнялся в остроумии, у него не получилось меня задеть. Не после того, что произошло полгода назад в Малфой меноре. Когда все закончилось, Гарри и Рон долго уговаривали меня обратиться к специалистам в Мунго, чтобы избавиться от оставленных полоумной тетушкой Малфоя шрамах. Но я отказалась, и на то у меня были свои причины.       Кажется, он расценил моё молчание как личную победу. Думает, что задел меня за живое. Напрасно. Слишком избито и неоригинально. Удивительно, что после всего случившегося у него еще поворачивается язык произносить подобные вещи.       На мгновение в голове промелькнуло воспоминание с третьего курса: дорога к хижине Хагрида, ошарашенное лицо Малфоя, немного саднящая рука. С удовольствием повторила бы свой триумф, но не при свидетелях, коих вокруг было слишком много. Несколько зевак до сих пор с увлечением наблюдали за нашей перепалкой.       Я покрепче вцепилась в обложки книг, чтобы всё-таки не дать волю рукам. Сейчас обиднее было то, что я опаздываю на урок, да в придачу рискую стать предметом очередных школьных сплетен. — Ты жалок. Столько лет прошло, а в твоём арсенале не появилось ни одного нового оскорбления, — мы стояли очень близко, поэтому пришлось понизить голос до шепота. А впрочем, это было скорее шипение. Мы были зажаты в дверном проеме, и никто не хотел уступать ни в прямом, ни в переносном смысле.       Мы стояли и сверлили друг друга взглядами в мертвой тишине между классом и коридором. Эта почти детская борьба характеров, превратившаяся в многолетнюю войну факультетов, была сейчас до ужаса смешна. И всё же это было что-то из прошлого. Единственное, что осталось прежним, не претерпев, к сожалению, никаких изменений.       Прозвенел звонок, и коридор заметно опустел. Всё стихло.       Я без труда читала в его серых глазах, которые, кстати, теперь не могла закрыть короткая челка, презрение, смешанное с чем-то, что мне не удавалось разгадать. Надо же, Малфой, я волную тебя. Твоя мне-на-всех-наплевать броня дала трещину. Или это страх? Неужели что-то изменилось? Вопросов было так много, что они напоминали роящихся в голове жалящих пчел. Его почти пустой взгляд сбивал с толку.       Моя гордо выпрямленная спина отдавала ноющей болью, гуляющей по позвоночнику от затылка к пояснице. Я так устала играть в гляделки, но всё же не могла заставить себя не смотреть. Я должна была понять, что пряталось за призрачной дымкой в хмурых глазах напротив. С другой стороны, почему это вообще стало важным? — У меня для тебя много новых слов, — наконец один из нас нарушил тишину. — Слышал, ты стерла память своим родителям. Как тебе новая роль сиротки? Уже свыклась? Наверное, побрякушка на мантии помогла тебе пережить эту утрату? — он указал взглядом на значок старосты, растягивая последнее слово, в блестяще скопированной манере отца, вложив туда столько яда, что стоило только удивляться, как он сам им не захлебнулся.       Я бы всё отдала, чтобы сейчас наблюдать это зрелище. Потому иначе я однажды прикончу этого паршивца сама. Или даже… сейчас. Под кожей закипело какое-то давно забытое чувство, щеки обожгло.       Сирота.       Всего одно слово заставило все внутри заклокотать от злости.       Когда же ты уже угомонишься, чистокровная эгоистичная скотина, смотрящая на всех свысока, как на дерьмо? Похож на своего отца так сильно, что в будущем и не отличишь. Картинка перед глазами на секунду потускнела, а потом вновь вернулась в обычное состояние.       Ущемленное едкими словами самолюбие, болезненная ассоциация, тоска и отчаяние — всё это давало о себе знать дрожью в руках и болезненными импульсами в висках. Гнев накатывал волнами, и от этого даже воздух вокруг нас накалился и вибрировал, как железо от ударов молота.       Мощный выброс стихийной магии поднял карты, разбросанные по полу, в воздух, а в следующее мгновение они просвистели в воздухе, втыкаясь в дверной косяк по обе стороны от ошарашенного Малфоя. — Мисс Грейнджер, мистер Малфой! Что здесь происходит?       Как же вовремя! Ни до, ни после. В классе появилась профессор Трелони, как раз успев занять место в первом ряду на стихийном концерте по заявкам и без. Малфой, всё ещё находившийся в легком шоке, молчал, что сейчас было весьма кстати. — Профессор, это недоразу… — но поднятая вверх рука не дала мне договорить. Ожидаемо. Даже не пришлось сочинять отговорок. Докатились, Гермиона Джин Грейнджер — придумывает отговорки, как нашкодивший ребенок. — Я и так знаю, что здесь было, мисс Грейнджер. У стен есть глаза и уши, и они прекрасно помнят вашу вспыльчивость и несдержанность, — казалось, от её тонкого возмущенного голоска полопаются все ближайшие стекла. — Это неподобающее поведение для ученика Хогвартса!       Профессор так выразительно покачала головой, что я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Тон драматичнее было бы сложно придумать: — Мистер Малфой, вас это тоже касается, так что снимите с лица довольное выражение. Останетесь после урока оба, я назначу вам заслуженное наказание.       Чудесно! Лучше просто быть не может! Отработка у Трелони. В самом начале семестра. Да ещё и с Малфоем. Мерлин, помоги!       Этот день явно претендует на звание самого «удачного» в моей жизни. — Акцио, карты! Драко Малфой — Вы сегодня отличились.       Грейнджер недовольно хмыкнула, надеясь, наверное, что её не услышат. Но внимательная старуха всё же оторвала взгляд от бумаг, лежавших на столе, и бросила на нее предостерегающий взгляд. Видимо, не рассмотрев ничего, что могло заинтересовать её, Трелони продолжила свой скучный монолог, вернув взгляд к документам.       Непохоже что-то на старосту. Откуда столько самодовольства? Где вышколенная учтивость, Грейнджер? Ах да, старуха позволила себе отчитать самого префекта школы.       И героиню войны. — Как я уже говорила… мистер Малфой, внимательнее слушайте!       О, Салазар, мало ей того, что я вообще тут стою? Пусть просто быстрее объяснит суть работ и свалит отсюда. — Вы переберете шары с предсказаниями, которые лежат на втором этаже в небольшой комнате. Там давно никто не убирался, и шары требуют архивации.       Заунывный голос, похоже, выводил из себя не только меня. Грейнджер стояла, потупив голову и сжимая ладони в кулаки, ковыряя носком туфель щель между досками.       «Интересно, она вообще сейчас слушает?» — случайная мысль заставила меня ухмыльнуться. — Что смешного? — голос Трелони повысился на несколько октав, словно вибрировал в воздухе, отражаясь от продолговатых витражных окон. Хотя куда уж выше? — Ничего, профессор. Вы не уточнили, как сортировать шары.       Грейнджер удивленно подняла на меня глаза, будто я сейчас спросил несусветную чушь. Оказалось, что так оно и было. — В хронологическом порядке. Нужно внимательнее слушать, мистер Малфой.       Мерлин, сколько можно этих глупых нотаций. Кто бы вообще мог подумать, что на выпускной курс распространяются идиотские детские наказания. Почему просто нельзя было закрыть глаза на эту абсурдную ситуацию и оставить меня в покое? Лишь бы это всё поскорее закончилось, и можно будет закрыться в комнате до самых экзаменов. — Когда приступать?       Старуха смерила меня оскорбленным взглядом, но на вопрос ответила. — Можете приступать сегодня вечером. Вот ваши ключи, — тонкими пальцами она протянула небольшую связку. — А разве нельзя открыть и закрыть дверь обычными отпирающими? — на этот раз эстафету идиотских вопросов переняла Грейнджер. — Это просто возмутительно!       Я поморщился от очередного пронзительного возгласа. — Неужели вам всё нужно повторять дважды?! Наказание состоит в том числе в запрете на использование магии. К тому же шары слишком ценные, поэтому на кабинет наложено поглощающее заклинание.       Я повернулся к Грейнджер, чтобы посмотреть на её реакцию, и она в этот момент делала то же самое. Наши взгляды пересеклись, и удивление в глазах самой умной ученицы столетия заставило меня расплыться в усмешке. Хоть в чём-то наши мысли сходятся. — Вы зря ухмыляетесь, мистер Малфой. Боюсь, ваш труд не ограничится одним вечером, — я перевел взгляд на профессора, переваривая смысл только что услышанных слов. — Там более четырех тысяч шаров, — тем же будничным тоном продолжала Трелони, с невообразимым удовольствием наблюдая, как шокированы студенты. — А теперь вы можете пойти осмотреться. Та лестница приведет вас к нужной двери.       Наконец-то появился шанс слинять подальше от этой сумасшедшей. Слава Мерлину.       Великий Салазар, четыре тысячи пыльных старых шаров! На это придется убить грёбаный месяц. Месяц бок о бок с чертовой… Грейнджер. Я ожидал, как и час назад, увидеть ненависть в её глазах, но отстранённость сбивала с толку.       Развернувшись, я пошел вверх по лестнице, прислушиваясь, как топает сзади староста гриффиндорского факультета. Кто вообще назначил ее на эту должность с таким обескураживающим талантом топать, как слон?       Пришлось выждать пару минут, пока Грейнджер возилась с ключницей, подбирая нужный ключ. — Неужели ты даже с дверным замком справиться не в состоянии? — Сам бы попробовал, они все одинаковые, — отозвалась она с легким раздражением в до того сухом безжизненном голосе. — Нет уж. Возись сама, — я оперся на перила. Напротив двери находилось большое витражное окно, в которое прекрасно было видно заходящее солнце.       Лучи падали на ступени лестницы и на прямую, как игла, спину Грейнджер. Наконец дверь поддалась, с лёгким скрипом открывая проход в пыльную обитель старых коробок. Комната была действительно ничтожно мала. Интересно, как вообще здесь можно было уместить четыре тысячи стеклянных сфер?       Я стоял в проходе, облокотившись на дверной косяк, в то время как Грейнджер пронеслась в комнату, чуть не убившись о первое же препятствие. В комнате не было ничего, кроме коробок и маленького окна, которое было сложно сразу разглядеть за колоннами нашей будущей работы. — Вероятно, это шары, уцелевшие после… — она запнулась на полуслове, — после нападения последователей Волан-де-Морта на Отдел Тайн в Министерстве на пятом курсе. — поразительно как корректно она подобрала слова для пожирателей смерти, — неудивительно, что они принесли их сюда. Интересно, сколько древних пророчеств может здесь оказаться? — Не заботясь о чистоте формы, Грейнджер уселась на пол и повертела в руках пыльный дымный шарик. — Ты хоть понимаешь, что за бред несешь? Стоило увидеть какую-нибудь древнюю рухлядь, как ты уже забыла, что все эти стеклянные мячики — полная чушь? Ты сама хоть веришь в то, что там заложено будущее?       Я наблюдал, как она встает с пыльного пола и отряхивает серую от густой пыли юбку. А вот сейчас обязательно что-нибудь последует. — В одном из этих «стеклянных мячиков» находилось пророчество о смерти Тома Реддла, и оно оказалось весьма… правдивым. Так, в первую очередь мы наведем здесь порядок.       Размечталась. Думала, достаточно добавить в голос приказных ноток, и я, как её тупоголовые дружки, побегу куда угодно по команде? — Чего ухмыляешься? — Я тут убираться не обязан. Если так хочется, можешь наводить здесь порядок сама, а мне наплевать.       Грейнджер, кажется, задохнулась от возмущения. Тем лучше, меньше будет болтать. — Это не только моё наказание, Малфой. — Плевать! — повторил я, разворачиваясь к выходу.       Единственным желанием было убраться подальше отсюда, но меня тут же догнал голос гриффиндорской выскочки: — Стой, Малфой!       Черта с два. — У меня урок, Грейнджер. И у тебя, кстати, тоже.       Я подхватил сумку, оставленную у изножья лестницы, и направился на Зелья, которые проходили, к счастью, без красно-золотых галстуков. Зато там меня ждало эссе по последней пройденной теме.       Кажется, год обещает быть охренительно насыщенным. А ведь это только первый понедельник семестра!