***
Снова оказаться среди людей, слышать их голос, видеть их реакцию на твои слова… Правитель даже не думал, что скучал по этому. Теперь живое внимание пьянило его, продляя радостный шлейф от победы. Он стал чаще шутить, позволял себе больше вольностей в общении – чего, возможно, не замечали обычные люди, но сам государь знал, что только теперь полностью раскрепощён. После победы над вероломным врагом, казалось, в этом мире не осталось ничего невозможного. Поэтому, когда советники объявили Правителю, что ему предстоит выступить с речью перед народом – с балкона того же театра, где он делал объявление о войне, но теперь не в тайне от Совета, – он остался совершенно спокоен, несмотря на шесть лет изоляции. С самого начала Правителю показалось странным, что по дороге он не слышал радостно-взволнованных возгласов толпы. Он представлял себе торжественное шествие от Дворца до театра с разбросанными цветами, флажками, народом, скандирующим слоган войны: «Знамя победы, знамя порядка и силы Торманты!». Вместо этого – тишина, словно ехали на траурное событие. Правитель даже сказал об этом сопровождавшему его советника по просвещению, на что тот лишь пожал плечами и начал сосредоточенно высматривать что-то в прорезях в карете. К театру подъехали со служебного двора, чтобы Правителю никто не мешал войти внутрь. Уже стоя у дверей балкона, государь услышал долгожданный гул тысяч голосов. Он улыбнулся и протянул руку советнику по просвещению, чтобы взять у него очки. Это была инициатива самого Правителя – выйти в очках и ещё раз триумфально снять их на глазах у толпы. Правитель развалисто вышел к перилам балкона и вскинул руки, готовясь купаться в ликованиях. Народ оживился, тут и там слышались отдельные пронзительно громкие вскрики. Правитель не видел лиц людей из-за очков. Он улыбнулся во все зубы. – Мои преданные торманцы! Чувствуете ли вы сегодня, как гордится вами Первая Мать? Вы имеете полное право купаться в лучах её благословения, вы заслужили это! Шестилетняя борьба с угнетателем окончена, – Правитель набрал воздух, готовясь продолжить речь, когда понял, что забыл порядок того, что хотел сказать. Не снимая улыбки с лица, он быстро заговорил. – Сегодня не только Земли, но и весь здравомыслящий мир благодарен вам за ваши подвиги. Вашими стараниями… Стук с правой стороны балкона отвлёк Правителя. В следующее мгновение из-за перил показалась бледная женская рука, затем копна рыжих волос, и вот уже рядом с Правителем стояла, искривив спину вбок… Правитель мог поклясться, что знал эту женщину. – Убийца! Душегуб! – к женщине сразу подскочила стража, но та рванулась так резко, что Правитель вздрогнул. Очки слетели на пол. Раздался звук треснувшего стекла. Снова взглянув на женщину – нет, она была ещё совсем молода, хоть её сгорбленная фигура и говорила об обратном; это была девушка, – государь узнал её. Сальвия. Танцовщица и борец за права народа, которая показала Правителю истинное положение дел в Тормантских Землях, в отличие от использовавшей его Бернальдины. Рыжеволосая девушка вцепилась в тугую броню стражников и смотрела на Правителя так, будто перед ней был труп животного, который она собиралась освежевать. Догадалась ли она, что её тайный спутник всё это время был главным вершителем судеб Земель? – Как ты посмел? – Сальвия так надрывно кричала, будто сама была загнанным зверем, почти рычала. Она обнажила не только зубы, но и тёмные дёсны. – Сестрёнка… Она мертва из-за тебя! Ты убил её этой войной! Думал ты о лечении больных, о нуждах твоего народа – нет! Ты способен только чужую кровь лить. Так будь же ты проклят, и чтоб ты сдох… Стража увела девушку за двери, и тут же послышался глухой удар и крик боли. Правитель смотрел ей вслед, хмурясь и раскрыв рот. Ненависть – если так всё ещё можно было назвать то невозможно сильное чувство, которое так и лилось из её рта – этой девушки была такой искренней, но с чего, с чего ей так думать? Правитель медленно повернулся к толпе. «Должно быть, она была сумасшедшая», – говорил он сам себе и пытался найти подтверждение в ликующих лицах своего народа. Народа, который он защищал. Шесть лет в войне и два года до этого. Он защищал, он положил на это все силы – в этом и была его жизнь. – Они ведь знают об этом? – Правитель по привычке произнёс свою мысль вслух. Разбитые очки так и лежали на каменном полу, и теперь, без них, Правитель видел перед собой картину более отчётливую. То, что казалось ему оживлённым движением, танцами, на самом деле были потасовки. Тут, там… Восемь, может, десять, может, двенадцать кучек людей. Где-то вмешивалась полиция, где-то люди дрались между собой. Те, кто был ещё хоть как-то заинтересован в происходящем на балконе, вздымали в воздух кулаки. Не в победном жесте – их лица были искажены злобой. Кто-то из самых передних рядов кинул в сторону Правителя, кажется, жестяную банку, но та даже не стукнулась о бортик балкона, а просто упала рядом. Правитель окинул недоумевающим взглядом площадь, на которой собрался народ Тормантских Земель, но не его народ… – Я весь ваш, деяния мои для вас, поэтому они и ваши… Он сказал это достаточно громко и твёрдо, чтобы слышали все, но не стал продолжать. Хотел просто вернуться к заготовленной речи, как ни в чём не бывало, или объяснить, сколько для него значит его должность, но не нашёл сил. Резко захотелось просто замолчать и уйти. Так Правитель и сделал, но ушёл не порывисто, обиженно, а с той же величественностью, с какой вышел к народу. Очки так и лежали на холодном каменном полу, окружённые осколками собственных стёкол. – Пока я управлял страной из запертого бункера, вы не могли даже народу объяснить, ради чего мы сражаемся? Вы настолько тупы? Наедине с Советом Правитель уже не сдерживал себя. Он кричал, а венка на его виске вздрагивала. – Достопочтенный зир, – первым – никто уже не удивлялся – нашёлся Антоний, – то, что случилось на балконе, без сомнений было заранее спланированным выступлением. Маркусовцы, почувствовав приближающееся поражение, усилили действие своей разведки. Они морочат людям голову, пороча Ваше имя. Казначей пристыжённо замолчал, стоило Правителю посмотреть на него. Это был строгий, высокомерный взгляд не под стать двадцатисемилетнему мужчине. – Даже если этот лепет – правда, вы что, не могли пресечь эту диверсию? – он подошёл к Антонию и одним движением снял маску с его лица. Полный, курносый мужчина с маленькими зелёными глазками вздрогнул и беззащитно прижал пухлые руки к лицу. – Может, если бы вы хотя бы раз раскрыли глаза, вы были бы способны сделать хоть что-то полезное? Леоне спокойно, но в то же время стремительно вышел из комнаты, и это внезапно остудило Правителя. Он отпустил остальных, махнув рукой.Охлаждение. 1
23 февраля 2024 г. в 12:41
Лишь когда гонец принёс вести о полном истреблении солдат Сен-Маркуса, Правитель почувствовал облегчение и смог порадоваться победе. К тому времени он уже мог выходить из бункера, но пока не уезжал далеко. После новостей он сразу скомандовал собирать экипаж обратно во Дворец.
Правитель прильнул лбом к прорезям в карете, с жадностью всматриваясь в мелькавшие клочки земли. С жадностью ли? Уезжая в бункер, Правитель испытывал разочарование от того, каких мерзких людей может породить земля, по которой он едет. Он не хотел происходить от этой земли. Теперь же он возвращался с ощущением, что эта земля его. Его по праву, по какому-то вездесущему закону, и потому он не мог смотреть на неё с жадностью. Жадность предполагает, что предмет можно потерять, но Тормантские Земли будут принадлежать Правителю, пока он… Хотя почему же «пока»? Уйдя к Первой Матери, Правитель сохранит за собой право владеть этими землями, как тысячи Правителей до него. Однако в отличие от всех них, Пятьсот Шестьдесят Шестой своё право заслужил.
Шесть лет он принимал сложнейшие решения, даже не задумываясь об их сложности. В хорошем смысле «не задумываясь» – чувствуя душой, как стоит поступить. Он исполнял свой долг перед Советом, перед народом, перед Землями и Первой Матерью, исполнял так, как было задумано самой Тормантой. Мысль о том, что его слова – даже не поступки, лишь пару строк на бумаге или фраз в дверную щель – изменили ход истории, даже не будоражила его. Всё так, как и должно быть. Наконец-то. Правитель ждал, чтобы это чувство укрепилось в нём, с тех пор как Бернальдина произнесла его имя на трибунале.
– Вы что, вообще здесь не убирали? – криво усмехнулся Правитель, осматривая стены Дворца. Он быстро отогнал мысль, что усмешка далась ему тяжело, будто лицо закостенело. «А оно закостенело – за шесть-то лет», – тут же подумал государь.
– Как можно, Правитель? – непринуждённо, почти по-дружески усмехнулся Антоний.
– Да шучу я. Это шутка. Что непонятного?
– А-а, я так и подумал! – казначей помахал указательным пальцем в воздухе.
Правитель был удивлён увидеть на ближайшем собрании Леоне. «Я думал, ты отдохнёшь хотя бы недельку», – похлопал советника по плечу государь. Он отказался сидеть за столом, сказав, что насиделся за шесть лет в бункере, поэтому вальяжно расхаживал по залу.
– Ну, раз ты всё равно здесь, – продолжил Правитель, пройдя до генерала Релле и впившись пальцами в его плечи. – У меня объявление. За доблестное поведение на поле боя и заслуги перед родиной я назначаю Леоне новым генералом армии и дарую звание старейшины Совета. Я ожидаю, что все вы станете относиться к Леоне с подобающем для его новой должности уважением. Ну а ты, Релле, займёшь должность начальника полиции. Надо было выполнять свою работу, а не отсиживаться во Дворце! Старейшиной ты, разумеется, не станешь: это позорное назначение, правильно я говорю, старейшины? Не примете в свои ряды бездельника?
Лишь Антоний протянул тихо: «М-м, да», – и то как-то неловко отводя взгляд.
– Да и пожалуйста, – пробубнил Релле и рефлекторно потянулся к карману камзола, когда вдруг вспомнил, что табак было запрещено проносить во Дворец. – В смысле благодарю за назначение, Правитель. Теперь у меня будет время обдумать своё поведение.
Правитель удовлетворённо кивнул.