Кремень и хрусталь

      Подготовка шла удивительно гладко. Далеко не все мирные вопросы решались так же слаженно и быстро – будто к войне готовились дольше, чем правил пятьсот шестьдесят шестой.       Однако были и трудности: как только дело доходило до добровольцев, процесс останавливался. Люди не вступали в рекрутские войска, а постоянной армии, созданной, чтобы отбивать местечковые налёты Сен-Маркуса, было недостаточно для полноценной войны.       После нескольких дней уединения Правитель попросил принести ему листовки, которые распространяли на улицах: «Воюйте за БОГАТСТВО и ПРОЦВЕТАНИЕ нашей державы! Докажите, что ТОРМАНЦЫ превосходят каторжников в ДОБЛЕСТИ и УМЕ! СТРАНА НУЖДАЕТСЯ В ВАС!»       Правитель прочитал это, затем ещё раз и ещё раз. На четвёртый раз он хмыкнул, скомкал листок и бросил его в угол. В комнату вошёл Мирроу: он принёс постиранные костюмы Правителя. Тот бросил на портретмейстера усталый взгляд и почесал подбородок.       – Мирроу, возьми в углу скомканную бумажку и прочитай.       – Тайное послание, зир? – усмехнулся Мирроу, но послушно поднял листок. – Простите, зир, я прочитаю в ванной комнате – я не вижу в маске.       – Сними маску.       – Не могу, зир, Вы знаете.       – Ладно, дай сюда.       Правитель сам зачитал портретмейстеру содержимое листовки, после чего спросил:       – Что тебе хочется сделать после этого?       Мирроу равнодушно пожал плечами.       – Я принёс мундиры. Желаете переодеться?       – Я задал вопрос.       – Отвечать Вам честно я не хочу, а лгать не вижу смысла.       – Нет уж, ответь честно. Это не я писал, так что не бойся.       – Мне хочется… ну… Опорожнить желудок мне хочется. Это бессмыслица. Пафосная бессмыслица.       – Согласен. А ведь ты долгое время работаешь во Дворце. Представляешь, что думают жители, когда читают такое? Неудивительно, что никто не записывается добровольцем.       – Угу. Я могу идти, зир?       – Иди. Спасибо.       Эону предстояло сделать почти невозможное, но почему-то он был уверен, что всё получится. Он был убеждён в своей правоте, в том, что он обязан поступить именно так – и это было единственное, что играло для него какую-либо роль.       Правитель начал с того, что с серьёзным видом стал расспрашивать советника по просвещению о новом изобретении – зеркальном прожекторе. Сделал вид, что это устройство его беспокоит и потребовал дать ему образец для исследования, напомнив, что он Правитель, и ему не имеют права отказать. Последняя фраза вогнала советника скорее в ступор, чем в страх, как будто он и так собирался отдать прибор, а после строгого приказа засомневался. Однако всё же сделал, как было велено. Прожектор пришлось спрятать под ванну – Эон знал, что туда никто не заглядывает.       Далее стояла более сложная задача. Дворец Земного Закона стоял за чертой города и не подходил в качестве места… для осуществления плана. Эону так хотелось поделиться своими намерениями хоть с кем-то, но пока всё должно было оставаться тайным. Для тайного идеально подходила Бернальдина, чей храм к тому же располагался в центре города… Если бы Эон не разругался со Старшей Матерью, а значит и со всем Орденом. Были люди, с которыми Эон познакомился во время ночных вылазок, та же танцовщица Сальвия, которая скорее всего поддержала бы идею Правителя, но связаться с ней было непросто, учитывая, что она не знала, кто на самом деле был её знакомый.       Решение поразило Эона, как гром среди ясного неба. Он и забыл, что не всегда был Правителем, что есть ещё люди из той, другой его жизни.       Настоятельница Аглата! Ей можно было написать официальное письмо, чтобы отвести подозрения советников – Правитель хочет нанести визит приюту, чтобы убедиться, что его преемник растёт в благоприятных условиях. А после можно было назначить личную встречу, навеянную ностальгией, где-нибудь в центре города. Советники, разумеется, тут же увязались за Правителем, но тот сказал, что возьмёт с собой лишь Леоне, чтобы быть уверенным в своей безопасности. Когда некоторые советники стали возмущаться, Эон вспыльчиво объявил, что любого, кто пойдёт против воли Правителя, он имеет право вздёрнуть на виселице. Под тишину, в которой смешались страх и осуждение, Эон и Леоне удалились.       «В чемодане подарок для настоятельницы», – заверил начальника полиции Эон, и тот кивнул – послушно ли, снисходительно ли – не имело значения. Они вошли в старинный театр, где была назначена личная встреча с матерью Аглатой. По этому поводу театр сегодня был закрыт, и его опустевшие закруглённые коридоры чем-то напоминали кулуары Дворца. Разве что со стен смотрели портреты актёров – людей без масок.       Несколько минут Эон изображал ожидание, а затем отпросился в уборную.       – Можете оставить подарок мне, Правитель, – Леоне дружелюбно протянул руку, но Эон убрал чемоданчик за спину.       – Там слишком личное.       – Но я не буду смотреть, что Вы. Вам же будет удобнее.       – Нет.       И Правитель быстро скрылся за дверью в уборную. Он судорожно осмотрел комнату и с облегчением заметил продолговатое окно с удобным выступом, в которое вполне можно было пролезть. Оно даже открывалось, а с обратной стороны была широкая платформа, по которой Эон шёл почти свободно. Внизу была волнообразная крыша здания, так что никто не мог заметить идущего вдоль стены театра Правителя. Эон заприметил это место во время своих ночных вылазок – освещение театра делало и без того толстые стены похожими на крепость. У фасада была колонна, на которой можно было расположить прожектор так, чтобы тебя самого не было видно, а изображение выводилось на переднюю панель здания. Так Эон и сделал.       Город лицезрел своего Правителя, точнее его тусклый силуэт, похожий на тень-призрак, размером с четверть здания. Все тут же остановились. И тогда Правитель заговорил, и его голос эхом разнёсся по театральной площади и по выходящим из неё улицам.       – Жители Тормантских Земель! Я – Ваш Правитель… – он колебался прежде, чем продолжить, но всё же решился. Он снял очки и, кажется, даже на такой высоте услышал, как народ снизу разом охнул. – И моё имя Эон. Я не намерен прятаться за масками и титулами, когда речь идёт о безопасности моей земли, моего народа. Как и все вы, я родился и вырос в Тормантских Землях; я дорожу воспоминаниями, полученными на этих улицах, у меня есть мечты, которые я хочу осуществить, и люди, которыми я дорожу. Тем больнее мне видеть, как сейчас враг коршуном кружит над нашей обителью. Сейчас война нас не касается, но я хочу, чтобы вы задумались: что будет дальше? Что сделают каторжники, когда завоюют соседний остров? Заметьте, я говорю «когда», а не «если», потому что все знают о беспощадности и кровожадности маркусовцев. Так что же, вы думаете, они остановятся? Их аппетит только разыграется! Покорив Суриму, они направят свои шпаги и пищали на нас, последний оплот закона и нравственности! Это ясно, как день, мои дорогие соотечественники. Прямо сейчас Сен-Маркус представляет для нас самую большую опасность. Хотел бы я сказать, что у нас есть выбор, но каторжники нам его не оставили. Они вынуждают нас бороться! Но мы не дадим им сделать нас такими же чудовищами, как они. Мы будем защищаться, а не нападать. Мы сохраним наши святые земли, сохраним традиции, нашу историю, равной которой нет.       Эон услышал звук выбитого стекла где-то неподалёку. Он чуть приблизился к прожектору и стал говорить быстрее.       – Прямо сейчас наша армия набирает добровольцев. Записывайтесь, если, как и я, чувствуете необходимость защитить родину. Помните, что такое зло, как Сен-Маркус, можно уничтожить только объединёнными усилиями. Победа в руках каждого из нас, каждого из вас, мои преданные торманцы. Несите знамя победы, знамя порядка и силы Торманты!       Эон слышал позади себя торопливые шаги. Он быстро дотянулся до прожектора и повернул раскалённую лампочку, и изображение его лица тут же исчезло. В это же мгновение из-за угла крыши показался Леоне и несколько охранников театра. Начальник полиции быстрее всех оказался у Правителя и обхватил его за плечи, заслоняя его лицо от охранников.       – Зир, как Вы?       Рука болела от соприкосновения с горячей лампочкой. Правитель медленно надел очки, прижав их к лицу слишком сильно, а затем горделиво выпрямился и молча направился обратно к окну, через которое пробрался сюда. Леоне спешно подхватил прожектор и побежал догонять Правителя.       – Осторожнее, зир, нам пришлось выбить стекло, не пораньтесь. Внизу уже ждёт карета.       Из-за весьма спокойной реакции Леоне Правитель думал, что и остальные советники примут его поступок. Тем неприятнее ему было вернуться во Дворец Земного Закона и получить выговор от каждого из них – и как только они узнали раньше, чем вернулись Правитель с Леоне?       Однако осуждение вскоре прекратилось. Правитель видел на столе перед генералом и начальником полиции большую стопку бумаг – заявления новобранцев. Ещё спустя несколько дней Дворец потрясло новое известие, к счастью для всех, не такое масштабное, как предыдущие. Леоне записался добровольцем и отбыл на Суриму. Всё произошло так поспешно, что никто даже не успел как следует поговорить с начальником полиции. Потрясением же это было, потому что… конечно, не существовало закона, по которому советник не имел права собственнолично воевать, но это всё равно выглядело странно, если не сказать больше. Правителю нравилось думать, что именно его речь с крыши театра вдохновила начальника полиции на такой шаг, однако ему всё же хотелось услышать это от Леоне лично, поэтому глава государства досадовал, что его советник покинул Дворец так скоро.       Постепенно на собраниях Совета перестали говорить о чём-либо, кроме войны. Генерал передавал вести с полей, Гелтер показывал модели новых ружей для солдат, Антоний называл цену переправки оружия и припасов на Суриму, советник по просвещению зачитывал выдержки из газет. Правитель слушал их всех и лишь кивал, сдерживая улыбку. Это он запустил этот механизм, привёл в движение угрожающе дымящую, но поражающую элегантностью машину; благодаря нему Тормантские Земли не попадут под удар, а ход истории не свернёт на страшный путь неопределённости и смуты. Впервые, пожалуй, за всё своё правление государь чувствовал абсолютное удовлетворение от своего решения.       После того, как Правитель показал своё лицо, очки были ему больше не нужны. Он заметил, что и Мирроу перестал приходить, чтобы заново обрить голову государю, а значит, и на собственном поле боя Правитель одержал победу. Он отвоевал своё имя, свою внешность, свою личность. Конечно, ему всё ещё запрещалось покидать Дворец и заниматься, чем вздумается, но толику свободы он получил и ощутил – даже засыпать стало легче.       – Раньше они так не шумели, – Гелтер с осторожностью отдёрнул занавеску и выглянул в окно.       – Думаете, из Дворца слышно? – советник иностранных дел нервно дёрнул ногой. Гелтер переглянулся с Антонием, последний скривил губы.       – Петценд, может, Харольду поделиться с тобой своей настойкой, м? И вместе посидите где-нибудь на лавочке, на ночных птиц посмотрите. Как тебе? А то что-то ты больно беспокойный стал.       – Разве я задаю неправильные вопросы? – развёл руками советник. – Сейчас Правитель сидит на собраниях с довольной ухмылкой, он убеждён в своей правоте – но вы подумали, что будет, если он узнает о том, что народ протестует? Что солдаты бегут с поля боя и рассказывают всем, как…       – Ну хватит! – буркнул генерал Релле, расхаживая по комнате, и добавил совсем тихо. – Сначала наберут новобранцев непонятно откуда, а потом удивляются дезертирам…       – Вообще-то, Петценд, для этого я и собрал вас, – на Гелтера посмотрели с удивлением и интересом Петценд и Релле, а вот Антоний выглядел таким же спокойным.       Дверь со скрипом открылась, в проёме появился согнувшийся в полупоклоне Харольд с подносом закусок. Казначей злобно сжал губы; он не дал лесничему даже открыть рот, подлетел к нему и захлопнул дверь прямо перед его носом.       – Вздумал подслушать, какое решение примут те, в чьих руках настоящая власть? Пошёл прочь.       Антоний повернулся к своим собеседникам и заметил, что все неловко отводят взгляд. Но думать о том, что, возможно, в этот раз он перестарался с напускной злобой, у казначея не было времени.       – Да, Правитель в скорости может начать сомневаться в своих решениях, – продолжил Антоний за главного учёного. – Как мы видели, он склонен к нерациональным метаниям и по какой-то причине чуток к настроениям толпы. Во Дворце от него не скроется правда.       – Кто вообще допустил эти слухи? – не унимался Петценд. – Пока не поздно, нужно пресечь все недовольства по поводу войны.       – И дать понять её противникам, что они правы? – Гелтер медленно поднял бровь. Внешне он был само спокойствие, и лишь то и дело сжимающийся кулак говорил об обратном. – Напомню, что они считают Правителя и Совет тиранами, которые пьют кровь народа. Они только и ждут, что мы начнём силой затыкать их.       – А что Вы предлагаете? – Релле быстро оказался возле учёного, почти вплотную к нему. – Пустить всё на самотёк? Во время войны нельзя допускать сомнений в правоте государства, в своей родине.       – Сначала – Правитель, – уже жёстче отрезал Гелтер. – Хотим мы этого или нет, он всё ещё глава государства, и от его расположения духа зависит, что будет со страной. По крайней мере так считает народ, а разрушать их иллюзии – себе дороже. Решения принимаем мы, но получать хоть какое-то согласие у Правителя придётся.       –Именно поэтому…       – Именно поэтому, – перебил Антония учёный, – Правителя необходимо уберечь от злых языков толпы, – он выждал немного, прежде чем продолжить. – В бункере. Это место было создано специально, чтобы спрятать Правителя от любой опасности, даже если эта опасность – весь мир. Оттуда он не услышит крики протестующих, не увидит идущего с моря дыма. Он будет знать только то, что ему положено знать, и соглашаться на то, на что должен.       – Да, только как мы заманим этого свободолюбца в маленькую комнатку под землёй? – угрюмо заметил Петценд.       – Из соображений безопасности, – Гелтер изобразил на лице такое искреннее беспокойство, что советник иностранных дел поёжился в кресле. – Коварные маркусовцы не смирились с противником в нашем лице и готовят вероломное нападение на Дворец. Необходимо укрыть нашу главную ценность, нашего Правителя в безопасном месте, а безопаснее бункера места нет.       – Надолго его так не хватит.       – Напротив, в столь стеснённых условиях человек быстро привыкает к своему положению. Это Дворец смущает Правителя своими просторными коридорами и сотней комнат. Когда в твоём распоряжении лишь четыре стены без окон, легче смириться, чтобы не сойти с ума.       – Надеюсь, Вы говорите не из личного опыта, – нахмурился генерал. – Камеры в Ваших лабораториях уж больно напоминают бункер.       – И тоже нужны в качестве меры безопасности, но сейчас не об этом. Голосов четырёх из нас будет недостаточно, чтобы убедить Правителя в разумности нашего решения.       – Трёх других старейшин беру на себя, – отозвался Антоний. – Трудности могут возникнуть только с Паифом, но моих доводов должно хватить, чтобы убедить и его. Таким образом, никто не сможет наложить на нас вето. Ах, и, конечно, можете рассчитывать на поддержку Харольда.       – Я займусь Челлати и нашим газетчиком, – кивнул Гелтер. – Петценд, на тебе Сабль, Густав и Пордью.       Релле промолчал. Ему не очень-то хотелось участвовать в политических игрищах – и хорошо, что о нём забыли.