***
Тайные встречи с матерью Бернальдиной продолжали оставаться тайными и приносили столько же будоражащего удовольствия, как в первый раз. Бернальдина показала Эону строительную площадку нового банка, ночной базар, район бедняков. От количества впечатлений и, порой, потрясений кружилась голова. Сегодня Старшая Мать обещала показать Эону границу города – границу великой столицы, оплота Ордена Святых Матерей, Великого Совета и самого Правителя. По словам Бернальдины, городские стены охраняла чуть ли не целая армия, что настораживало жителей столицы и отпугивало приезжих. А попасть в зажиточный город жаждали очень многие: общими стараниями Совета и бесчисленного количества Правителей каждый уголок Тормантских Земель был пригоден для жизни, но далеко не везде эту жизнь можно было назвать беспечной и тем более роскошной. Бернальдина задерживалась. Холод и сырость подземелий окутывали тело Эона, поднимая вместе с собой и тревогу. Что-то случилось? Старшая Мать всегда изображала непоколебимую уверенность в этих ночных вылазках, однако возможности слежки Эон не исключал. Время шло. С каждой минутой Эон всё чаще хрустел пальцами и всё быстрее ходил из стороны в сторону. Разное виделось ему… И всё больше начинало казаться, что стоять здесь, посреди тёмного коридора, было худшим решением. Эон договорился с собой: если, когда он досчитает до ста пятидесяти, никто не появится… Он пойдёт один. Сначала эта мысль отозвалась резким: «Нет!». Правитель, гуляющий в ночное время по городу один, – это выходит за пределы не только приличия, но и безопасности. Но затем… Любопытство и гордость взяли верх. Возможно, это был единственный шанс Эона оказаться в городе без сопровождения. А единственные шансы не принято упускать. Первым делом Эон избавился от мундира, оставшись в одной рубахе, галифе и сапогах, а также снял очки. Не самая надёжная маскировка, но это лучше, чем ничего. Эон выглянул из-за угла, не в силах скрыть волнение на лице. Он не знал, куда идти, поэтому пошёл по первой улице, которую увидел. С наступлением темноты город вымирал, и не только потому, что завтра людям нужно было вставать на работу. С расширением стройки в городе начали появляться недовольные. Урезание жалованья служащим банков заставило последних озлобиться на посетителей. Люди не понимали, что происходит, но, когда те, в чьих руках деньги, ощетиниваются, это не предвещает ничего хорошего. С казной творились странные вещи: с одной стороны, огромные средства уходили на благоустройство, с другой – эта молчаливая обида работников банка. Те, кто посмелее, начали выходить на улицы по ночам в поисках «лёгких денег», пока это было ещё не поздно сделать. Из размышлений Эона выдернула возникшая из переулка тёмная фигура. Человек или был в плаще, или имел пышные волосы, похожие на капюшон. Кем бы он ни был, он уверенно направлялся в сторону Эона. Тот хотел сохранить хладнокровность, но тело предательски вздрогнуло. Очень жаль, что Правителю не полагается шпага!.. Мягко говоря «очень жаль». Фигура оказалась совсем близко к Эону, и он понял, что перед ним стоит девушка. Приглядевшись как следует, Правитель узнал в ней Сальвию, танцовщицу и защитницу своего друга-строителя – у Эона было немного знакомых, часть из которых скрывалась за масками, поэтому он хорошо помнил каждого. Тут в груди что-то ёкнуло: Сальвия уже видела его в маскировке монаха. Мысли закопошились, и за считанные мгновения Эон придумал оправдание: у него есть брат-близнец, ушедший в паломничество. Сальвия смотрела на Эона с явным недоумением. Он было подумал, что она узнала его, но взгляд девушки остановился на необычном одеянии ночного незнакомца. Мода в столице гласила, что ходить в одной-единственной рубашке было… вызывающе. Наконец, Сальвия многозначительно кивнула. – Сильно же тебя жизнь потрепала, – она бесцеремонно взяла Правителя за руку и потянула за собой. – Пойдём. Я знаю место: там ты сможешь согреться. Эон окончательно запутался: приняла ли его танцовщица за монаха или она со всеми общалась так… по-дружески. Её изумрудно-зелёные глаза лучились таким светом, таким искренним состраданием, что Эон невольно потянулся к Сальвии, когда другую руку сжала чья-то холодная, но нежная – не грубая, с мозолями, как у Сальвии – женская рука. – Вот ты где, Эдам! Эон узнал бы этот голос и в шуме огромной толпы – мать Бернальдина. В её голосе слышались самые тонкие нотки даже не раздражения, а настоящей ярости. «Как ты посмел уйти без меня!», – будто говорила она прямо у Правителя в голове. Он молча повернулся к Старшей Матери и постарался не дрогнуть лицом. Бернальдина переводила взгляд с глаз Эона на его руку, сжимавшую руку Сальвии. Внезапно она улыбнулась самой приветливой улыбкой. – Мой сын сегодня вернулся с сенмаркусовской границы и сразу решил отправиться на ночную прогулку по родному городу! Эдам, дорогой, но дома тебя ждут отец с сестрой. Они так давно тебя не видели, так соскучились, разве ты не хочешь поужинать с ними? Эон чувствовал испытывающий взгляд Бернальдины даже сквозь темноту. Сальвия чуть ослабила хватку. Ещё более неожиданно для себя Эон притянул к себе танцовщицу, стрельнув в Старшую Мать немым вызовом. Его вдруг окатила такая злоба: в её руках он становился той же податливой игрушкой, что и для алчных советников. Он! Правитель Тормантских Земель, вестник божественной воли! Может он позволить себе самому решать, как ему провести ночь? Хоть раз? Бернальдина протест Эона увидела и с ещё большим напором потянула руку. – Ты ведь уезжаешь… Завтра? Да, я точно помню, ты говорил – завтра. Когда же тебе проводить время с семьёй, как не сегодня? – Я ведь уезжаю ненадолго, всего лишь уладить некоторые дела – это я тоже говорил, – следующие слова Эон произнёс с невероятным усилием. – Иди домой, мама. Уже поздно. В глазах Бернальдины сверкнуло пламя, говорящее: она не забудет этого; Старшая Мать поджала губы и выпустила руку Эона – хочет доказать, что он в ней не нуждается, пусть уйдёт первым. Эон выдернул руку и встал рядом с Сальвией, слегка улыбнувшись, – это оказалось проще, чем он думал. В эту же секунду Бернальдина развернулась и ушла, не оглядываясь. – Понимаешь, почему я от неё уехал на границу? – хмыкнул Эон после недолгого молчания. Сальвия привела Эона в кабак, каких много в столице. Здание было душным и шумным, напитки то и дело проливались на пол, наполняя заведение пряным запахом. Эон много смеялся – так он не смеялся никогда в жизни, – выпивал и даже позволил себе развязно потанцевать с Сальвией, о чём мечтал ещё с той ночи, когда она тайно развлекала Правителя. Женское тело оказалось непривычно мягким; хотелось смять его в руках со всей силы, но Эон сдерживал эти порывы, отчего вожделение только росло в нём. Сальвия сбросила с себя беспечность и опустилась на стул, властно расставив ноги и перекинув руку через спинку. – На границе такие же кабаки, Эдам? – она говорила твёрдо и в то же время проникновенно и быстро собрала вокруг себя толпу. – Да такие же, велика ли разница? – пожал плечами Эон. – Страна одна. – Страна одна… – задумчиво повторила Сальвия. – Страна – в таких вот кабаках, в домах с развешенным бельём, в улыбках и смехе рабочих. Почему-то сильные мира сего забывают об этом, равняя нас с грязью. Для них страна – это Правитель, Совет, Орден… Когда-нибудь они поймут, что ошибаются, но будет слишком поздно. Уже сейчас они невольно – или намеренно, я не знаю – губят то, что делает страну страной. Нас. Они вгоняют нас в нужду и ждут, что от этого «страна» станет богаче. Глупцы. – Не пробовала писать заметки в газетах? – усмехнулся Эон. – У тебя бы неплохо получилось. – Кто читает эти газеты? Те же чиновники и советники, которым, по сути, нет дела до происходящего на улицах. Тем, кто работает, некогда сидеть по утрам за газеткой. На это Эон лишь дёрнул бровью. Ему – тому самому «чиновнику» – читать газет не давали, чтобы Правитель оставался непредвзятым и, следовательно, справедливым. Или удобным в своём незнании и, следовательно, безразличии?5
23 февраля 2024 г. в 12:08
Следующее заседание Совета началось с того, что Антоний – сегодня даже более самодовольный, чем обычно – заявил:
– Господин Правитель, разрешите обратиться к Вам с предложением реформы? – Антоний уже выучил, что пятьсот шестьдесят шестой Правитель любил, когда к нему проявляют уважение, даже в такой незначительной форме.
– Разрешаю.
– Это касается перераспределения государственных доходов. Конкретно: налогов граждан. Видите ли, ещё до Вас люди просили заняться благоустройством города, и начальник градостроительства Сабль организовал массовые работы. Возможно, когда Вы ещё были в приюте, Вы могли видеть результаты этого решения. Со временем стало понятно, что масштаб работ был несколько… недооценён. Вы знаете, как это бывает – начинаешь разгребать одно, и тут же всплывает ещё десять вещей, которые ты упустил. В общем, в связи с ростом строительных площадок по всему городу господин Сабль запросил выделить дополнительные средства на благоустройство. Не беспокойтесь, я уже обо всём позаботился: расходов не станет больше; эти средства можно получить, если перераспределить налоги граждан. Заметьте, не повысить, а именно перераспределить. Самих торманцев это никак не коснётся. К тому же, они сами просили нас о благоустройстве.
– Как именно Вы предлагаете перераспределить налоги? – Эон чуть нахмурился. У него перед глазами всё ещё стоял несчастный строитель из лазарета, и вопросы, связанные с «благоустройством» города, напрягали его, но где-то в глубине души, той её части, которая очень не хочет решать проблемы сама, зиждилась надежда, что Антоний предложит разумное решение.
– Сейчас тёплый сезон, люди мало болеют. Можно отказаться от медицинского налога в пользу налога на благоустройство города. Мы обсудили это и с начальником градостроительства, и с главным лекарем города, господином Зигмундсоном, – с этими словами Антоний кивнул сидящему напротив него советнику в зелёной маске.
– Всё верно, – судя по всему, это говорил Зигмундсон. – Мы не лишаем жителей возможности получить медицинскую помощь, просто в относительно, гм, «здоровый» сезон не целесообразно вкладывать средства в больницы на постоянной основе. Если у людей возникнет необходимость в лечении, они смогут получить его, но за отдельную плату, вот и всё. Никаких убытков и унижений.
Эон готов был поклясться слезами Первой Матери, что, если бы титул не был всей его жизнью, он прямо сейчас размозжил бы голову главного лекаря о стол. «Вот и всё», «никаких унижений»?! Да он вообще представляет, что такое нужда, если заявляет такое? Он не видел того, что происходит в лазаретах – главный лекарь, отправленный в Совет, больше не сталкивался с больными лицом к лицу.
Правитель поднялся со своего места, опершись руками на стол. Когда так делала настоятельница приюта, он не понимал, почему абсолютно здоровый человек ищет опору, чтобы встать. Теперь понял – это была не физическая опора, а душевная: такая поза придавала уверенности. Да, Зигмундсон не видел того, что видел Эон, и не увидит. И не должен он знать, что Эон был свидетелем всего, что происходит в городе, как не должны были знать остальные тринадцать членов Совета. Однако Эон всё же представлял, что делалось с простым народом, и мог использовать это, чтобы принять верное решение. Вот, что всё это время пыталась внушить ему Бернальдина.
– Нет. В данном вопросе вы получаете мой категорический отказ. Подобные манипуляции я запрещаю, и никакому оспариванию это решение не подлежит.
По затянувшейся тишине Эон понял – он позволил себе слишком много… Самоуправства? Как бы странно это ни звучало, ведь речь шла о Правителе. Советники сидели в замешательстве. Первым в себя пришёл Антоний.
– Никто и не сомневается, зир, но позвольте узнать причину такой категоричности?
– Причину? Причина в том, что сегодня я в первый раз услышал об этой миссии по благоустройству. Почему материалы по этому делу не были переданы мне в первый же день, а, Антоний?
– Господин, строительство началось ещё при Вашем предшественнике. Мы посчитали лишним беспокоить Вас…
Правитель остановил Антония одним жестом.
– Вы, видимо, решили, что гораздо удобнее будет пустить всё на самотёк, а меня оставить в неведении. Так, Антоний? Вам это выгодно?
– Достопочтенный зир…
– Хотите помочь градостроительной гильдии с благоустройством? Тогда вот моё предложение: сократить расходы казны на содержание банков и урезать жалование служащим, в том числе Вам.
– Это невозможно, Правитель! – голос у Антония неестественно взвизгнул. – Казначейство оплачивает половину строительных работ, это большие траты, требующие такого же большого источника дохода.
– Ничего, Антоний, ничего. Когда город преобразится, люди захотят пойти в банки и вложить туда свои деньги.
– Если позволите, Ваши доводы весьма туманны и не имеют под собой никаких оснований.
– Мои доводы честны, в отличие от Ваших.
– Простите, на что Вы намекаете?
– Предлагаю голосование! – это поднялся со своего места начальник полиции Леоне.
Советники, пребывавшие сегодня в особенно молчаливом настроение, закивали. Эон посмотрел на Леоне – насколько это было возможно в очках и при его маске – и с благодарностью кивнул.
– Кто за снижение расходов на содержание банков и жалованья работников? – звучно произнёс Правитель. – Господин Антоний, мы с Вами не голосуем.
Первым руку поднял лесничий Харольд – никто и не сомневался, что он сделает всё возможное, чтобы насолить своему старому врагу. Следом неуверенно поднялась рука доктора Зигмундсона – после того, как он выразил согласие с идеей Антония, ему было неловко голосовать за меры, которые были выгодны ему самому, но подставляли под удар казначея. Леоне тоже поднял руку. «Ещё четыре», – моментально посчитал Эон, сверля взглядом всех, кто ещё не проголосовал. Три руки поочерёдно поднялись в воздух, но больше никто не выразил поддержки идее Правителя. Эон сжал челюсти.
– Кто за то, чтобы временно отменить налог на врачебную помощь у народа в пользу налога на благоустройство города, а лечение оказывать за отдельную плату?
Четыре советника моментально подняли руки. Эон довольно улыбнулся.
– Значит…
– Советники культуры и дорожных узлов не проголосовали! – чуть ли не взвопил Антоний, указывая пухлой рукой на худого человека в пятнистой маске и коренастого – в полосатой.
Правитель, благо, у него были тёмные очки, мог позволить себе закатить глаза.
– Господин Челлати, господин Густав, Ваши голоса решающие, – как можно мягче сказал Эон. – Какую из реформ Вы поддерживаете?
Советник культуры, Челлати, расцепил руки, которые держал на груди, и опёрся на стол, опустив голову. Он либо смертельно устал, либо чувствовал почти детский стыд за то, в каком положении оказался.
– Если честно, обе идеи кажутся мне недостаточно обдуманными. Но, поскольку учения Святых Матерей говорят нам, что Правитель – есть проявление воли божьей, я поддержу предложение нашего государя.
– Вопиющая предвзятость! – замахал кулаком Антоний. – Разве можно руководствоваться вопросами веры в принятии политических решений?
– Где-то сказано, что нельзя? – дёрнул бровью Эон. – Господин Густав?
– За реформу Правителя, – ни секунды не колеблясь, ответил управляющий дорожными узлами. Непонятно, зачем он вообще выжидал столько времени, если, похоже, определился с самого начала.
– Итак, решено, – не скрывая улыбки, объявил Эон. – Не забывайте, Антоний: я – Правитель, моё слово априори стоит выше Вашего, так что победа изначально была за мной.
Из-под четырнадцати разноцветных масок сверкали недобрые взгляды.